Крис

Время тянется бесконечно долго. Я высматриваю патрульный отряд, в котором по моим расчетам должна быть Ким. Я не был здесь долгих четыре года, видел как все изменились, как изменилась она… Глаза слипаются, тело настоятельно просит отдыха, но я должен сегодня показаться ей. Выживать в лесу, прячась от патруля и поисковых отрядов, у меня возможности больше нет. Нужно действовать.

Когда в Дружелюбии случилось массовое отравление людей, в том числе со смертельными исходами, а Совет лидеров посчитал это случайностью, я лишь насторожился, но ничего предпринимать не стал. Дружелюбие — это болото, такое болото, да сам факт того, что скоро можно будет отсюда съебнуть вызывал чуть ли не эйфорию. Тренироваться можно было только по ночам и только в глуши, иначе это вызывало слишком много вопросов. Людям в этой фракции на все плевать, если это не касается их спокойствия. Они очень улыбчивы, очень милы, и они спокойно закопают вас живьем, если вы будете представлять угрозу их покою. Они, будьте уверены, сделают это с милой улыбкой. Конечно, такие тут не все, но большинство. Если человек, хоть немного, живой, подвижный и неравнодушный, он подвергается усмирению сывороткой.

Брата я так и не нашел. Мертвым его никто не видел, но и в живых его я найти не смог. Зато я выяснил, что это была за измененная сыворотка и зачем Джанин ее создала. Все прозаично — ей таки удалось создать сыворотку, которая не просто действует на дивергентов, а вызывает у них и только у них почти наркотическую зависимость. Пока я жил в Дружелюбии, мне удалось узнать это доподлинно, однако этот эксперимент, как видно, провалился, потому что дальше дело не пошло, и Джанин решила уничтожить всех, кто был причастен к подпольной эрудитской лаборатории на территории Дружелюбия. Я также понял, что Джош узнал обо всем этом и, скорее всего, попался. Одна надежда сохраняется у меня, что его забрали в Эрудицию, и я собираюсь посетить эту замечательную, блядь, фракцию.

Я видел мать Кимберли — это невысокая стройная женщина, Ким на нее очень похожа. Если бы не безумный, ищущий взгляд, направленный на одно — получить укол. Как девушка выжила с полубезумной матерью, которая расплачивалась своей дочерью за этот укол, мне непонятно. Как ей удалось сохранить рассудок, тоже неясно, ведь скорее всего Ким — дивергент, и на нее должна была подействовать сыворотка тоже. Ким говорила, что ее усмиряли, как же ей удалось не впасть в зависимость? Или она не дивергент? Я совсем не успел ее узнать, но два медовых озера мне часто снятся по ночам. Девушка с такими глазами не могла выжить в этих условиях, не могла сохранить взгляд, полный нежности, потаенной страсти, неизведанной чувственности. То, что она все-таки выжила и даже нашла в себе силы не сдаться, перейти в другую фракцию — само по себе сравнимо с чудом и вызывает уважение.

Что с ней стало, когда я исчез? Смогла Масявка объяснить ей, куда я делся или она держит язык за зубами, боясь мне навредить? Канал связи с лидером, единственным человеком в руководстве, который поддерживал меня, не позволял передать весточку родным. А после того как я нашел возможность это сделать, на меня немедленно было организовано покушение.

Никого не стесняясь, по мне работал снайпер, когда я помогал Дружелюбным в поле. И он бы убил меня, если бы не чутье Бесстрашного, которое не получилось вытравить мирной жизнью в Дружелюбии. Как только я понял, что по мне работают, я старался держаться в толпе и не останавливаться ни на секунду. К концу дня я так вымотался, что мысль о том, что надо бы не спать эту ночь и последить за ситуацией, пришла ровно за секунду до того, как я вырубился. Хорошо хоть ума хватило постелить себе в ванной. Утром я обнаружил, что в свернутое на кровати одеяло воткнули нож.

И тогда я понял, что отсюда надо валить — в Бесстрашии меня никто, кроме родных, не ждет, ведь все, что я узнал, я передал Максу. Более того, руководству я стал опасен, а это значит только одно: Макс в курсе всего, что происходит в Дружелюбии, и поддерживает это. Потому и не хотел искать Джоша, потому и отправил меня внедряться, точно понимая, что от меня одного будет легко избавиться, потому и велел держать язык за зубами. Все сходится. И если Ким что-то слышала об этом эксперименте, когда еще была в Дружелюбии, понятно, почему на нее неоднократно покушались. Они понимали — она что-то знает, и пытались выяснить насколько глубоки ее познания различными способами: подстерегали, пытали, но не убили почему-то. Возможно, она еще для чего-то нужна Джанин, и Метьюз посчитала ее не опасной. Но при мысли о том, что я оставил Ким один на один с этой бедой — у меня каждый раз холодеет спина. Одна надежда на братьев и Салли, что не спустят с нее глаз, что уберегут…

Сразу после зачистки возвращаться было нельзя, меня сразу же убили бы: или свои по приказу лидеров, или те, кто все это устроил. Поэтому я решил уходить и скрываться до тех пор, пока меня не перестанут искать и мои ориентировки не исчезнут из баз данных, как бы мне ни хотелось вернуться и защитить тех, кто мне небезразличен. Уверен, Ким не знает всего, иначе ее давно не было бы уже в живых, поэтому кроме меня полной картины нет ни у кого. Мне нужно выжить, нужно остановить Джанин, пока она не наделала бед! А значит, я не мог тогда вернуться.

За этот год я облазил все окрестности, план отступления в экстренной ситуации я проработал почти сразу же, как внедрился к Дружелюбным, еще в течение первых недель здесь. В лесу, который окружает Дружелюбие, работают егеря. У них довольно-таки добротные домики в чаще леса, провиант им поставляет Дружелюбие, живут охотой. С одним таким егерем я и познакомился. Бывший Эрудит по имени Мартин Корби сбежал из фракции в изгои, но потом прибился к Дружелюбным, как-то приняли они его, поселился в лесу, стал исполнять обязанности егеря.

Долго я к нему присматривался, а вот он меня раскусил сразу же. Оказывается, он не плохо знает Сэма, да и в Эрудиции был не последним человеком. Он научил меня охотиться, показал, как можно выжить в лесу практически автономно. Он часто и надолго куда-то уходил, возвращался всегда с кипой пожелтевших бумаг — видимо, документов, приносил еду. Этот дядька для меня оказался просто кладом, и вот когда пришла пора сваливать, это был самый надежный и лучший вариант.

Конечно, ясно-понятно, что в Дружелюбии не все так уж плохо, есть и нормальные люди. Я долго наблюдал за семейством Финнов, так как жил неподалеку от них. В Дружелюбии много семей с большим количеством детей и, в отличие от Бесстрашия, здесь их семьи воспитывают сами, а не отдают отпрысков в общие комнаты. Чаще всего, любят их очень и страшно балуют, все им разрешают.

У Финнов не было своих детей, у них росли в основном приемыши, дети, оставшиеся без родителей. Эта семейка чем-то напоминала нашу. Детей там было семь человек, из которых только две девицы, остальные парни. Самая старшая — Кайли, очень тихая, по-моему, сильно с левой резьбой, ходила, никогда не поднимая глаз. Невидимой тенью мелькала по фракции, я даже вот и не вспомню, как она выглядит.

Вторая девица, девчонка, пяти лет, такая оторва, чем-то напомнила мне нашу Масявку. На вид они, конечно, очень разные, Салли голубоглазая и белокожая, с темно-русыми вьющимися волосами, дочка Финнов же — Эшли, кареглазая, с персиковой кожей и двумя темными, почти черными косичками. Салли всегда вила из меня веревки кривя губы и наполняя глаза слезами, а Эшли никогда, ни при каких условиях не плакала, даже если сильно расшибет коленку или ей влетит от матери, Марты, которая детей воспитывала, во всяком случае пыталась воспитывать в строгости. А вот Бен Эшли баловал нещадно, и мелкая платила ему нескрываемым восторгом.

Куда только не влипала эта девица. Ее вытаскивали из чана с мукой, где она чуть было не задохнулась; снимали с деревьев, на которые она залезала, а слезть не могла; однажды она забралась в автомобиль, который собирались отбуксировать на помойку и уснула там. Вся фракция стояла на ушах целые сутки, пока она не объявилась сама, заспанная и довольная. Финны правильно понимали, что детей от сыворотки надо беречь и делали все, чтобы представители власти до их детей не добрались. Это очень было похоже на увлекательный квест по выживанию в Дружелюбии с неугомонной девицей, я уже даже привык начинать свой день с мысли «А где же Эшли?», находить ее в самых неожиданных местах и тайком сдавать родителям, чтобы спасти деваху от наказания сывороткой.

Но в целом, своей неугомонностью, она мне очень напоминала сестру и не давала впасть в тоску по родным. Эшли не воспринимала меня по-началу, я был одним из членов фракции, таких, как я, было много. Но после того, как я выдернул ее из-под грузовика, она прониклась ко мне, и когда я приносил им что-нибудь с охоты, всегда первая бежала меня встречать и заглядывала в сумку, не принес ли я немного ягод или не набрел ли на диких пчел. И каждый раз, убеждаясь, что я принес вкусности, деваха забиралась на руки и целунькала меня в колючую щеку, а потом уплетала свою любимую малину, пачкая ладошки и размазывая сладкий сок по щекам. Я всегда ругал Джоша, когда он, балуя сестру, приносил из усиленного пайка такие дефицитные яблоки и отдавал их нашей Маське, считал, что баловать детей — только их портить, но тут, в Дружелюбии, я его очень хорошо понял. Эта девочка, как свет в окошке, скрасила то время, пока мне пришлось находиться в Дружелюбии, не давала отчаиваться, заставляла верить в лучшее, за что я был безумно ей благодарен.

Исчезнуть я решил после третьего покушения. Возвращаясь с ночного дежурства, вымотанный бессонной ночью, я подпустил к себе убийцу. Был бы он чуть сильнее, задание свое он выполнил бы. Но он оказался слабаком, я скрутил его, хотел было допросить, кто его послал, но он задергался в конвульсиях и умер, видимо, раскусил капсулу с ядом. Это только убедило меня в причастности Джанин и лояльности к ней Макса.

После этого стало ясно, что скоро фракцию придут зачищать. Эксперимент Джанин провалился, «торчки» эти никому не нужны, и вместе с этим очень удобно избавиться сразу от всех дивергентов в Дружелюбии. Как я понял, эрудитская сучка Метьюз просто не придумала, как можно всех в городе дивергентов сделать «торчками», ведь для этого понадобилось бы какое-то разумное и не порочащее ее объяснение. Пока все это происходило на территории одной фракции — можно свалить это на подпольные делишки или какую-то локальную ошибку, а в масштабах города это объяснение не сработает. Так что они решили провести зачистку и убить при этом сразу двух зайцев — замести следы и избавиться от дивергентов хотя бы в пределах одной фракции.

Я предупредил Финнов, что детей неплохо было бы сплавить куда-нибудь на время, благо была довольно теплая весна. Бен уверил меня, что интернат, где воспитываются сироты, уезжает в лагерь, на природу, в пределах периметра, и что Финнов как многодетных тоже могут взять. Решив вопрос с Финнами, я ночью удрал к Мартину, тому самому знакомому егерю, и наблюдал в бинокль, как карательные отряды проводят зачистку, понимая, что мне в этом месиве точно было не выжить.

Какое-то время мы кантовались в лесу поблизости от фракции, а потом наш егерский домик все-таки сожгли, тот самый, в котором изначально жил Мартин.

Как-то, возвращаясь с охоты, я почуял неладное и решил проверить обстановку старым известным методом — залезть на дерево. И увидел карательный отряд, обыскивающий дом Мартина. Самого Мартина не было и дом его подожгли. Прятался он в подвале, я потом насилу откачал его, потому как он здорово траванулся угарным газом. Неделю мы рыскали по лесу и чуть не скончались от жажды, когда набрели на дом еще одного егеря, который умер в своей постели и уже почти разложился. Весь дом провонял мертвечиной, но вариантов особо у нас не было, потому мы и сожгли труп вместе с кроватью, и потом еще несколько месяцев жили ощущая этот запах, пока он не выветрился полностью. Видимо егерь умер от инфекции, в доме мы нашли много тряпок, пропитанных кровью и гноем. Может зверь какой-нибудь напал или сам егерь как-то повредился, тут уж остается только гадать. В доме обнаружился неплохой подвал, на случай если придется срочно прятаться. Недалеко от егерского привала обнаружилось лесное озеро, небольшое, но с пресной водой, так что выжить стало даже реальным.

Я рассказал Мартину все, что мне удалось узнать, он же поведал мне, чем занимался в Эрудиции и почему сбежал. Нетрудно было догадаться, что после провала эксперимента в Дружелюбии, Джанин готовит совсем другую, масштабную и поистине ужасную акцию: сделать Бесстрашие своей армией, которая по щелчку будет убивать неугодных, перехватить власть, стать правительницей города. И теперь как никогда стало понятно — Джанин нужно убить, пока она не осуществила свой план.

Все это время мысль о том, чтобы пробраться в Эрудицию не покидала меня. Но для этого мне нужны союзники из Бесстрашия, без союзников и оружия ничего не выйдет. Я не знаю, что случилось с моими девочками за это время, что с братьями, не знаю даже живы ли они. Мне обязательно надо все выяснить, все разведать. В свете того, что я опасен сразу для всех фракций, ну, может быть, кроме Отречения, все эти мои планы выглядят практически нереальными.

Мартин сказал мне, что у него есть возможность ходить в город незамеченным. И вот теперь я смотрю за патрульными, пытаясь высмотреть Ким или кого-нибудь из своих парней, с которыми можно будет по-тихому договориться. И нужно попытаться увидеться с родными, или хотя бы передать им, что я жив, ведь после зачистки я не вернулся, хотя должен был, и пропал на долгих четыре года.

Салли

Так странно бывает, когда у тебя день рождения, но даже твоя мама об этом не помнит. Не то чтобы я чего-то особенного ждала на свое пятнадцатилетие — может быть, подарков там — вовсе нет, но просто поздравить-то можно было? Стараясь не зависать на этой мысли, я решаю устроить себе сегодня день ничегонеделания. На все забить и просто побыть с собой наедине. Помотавшись туда-сюда по фракции, я в конечном итоге забредаю в бар, куда и неофитам-то нельзя, но в такой день, я подумала, меня не будут оттуда гнать. Выпрашиваю у Саймона бутылку лимонада, алкоголь он мне в любом случае не дал бы. Сижу, потягиваю напиток и занимаюсь своим любимым делом — наблюдаю за народом.

Странно, но что-то давно не видно Билли. На занятиях в школе он появляется, а вот просто так, вне школы я его что-то перестала видеть. Может, он делом каким-нибудь полезным занялся или просто повзрослел и отстал от меня? Странно, но даже как-то скучно без него. Как говорится, «а с кем же я теперь буду ссориться?»

Взгляд выхватывает из толпы знакомое лицо. Кимберли. Как всегда пустые глаза, напряженная фигура… Покажите мне того человека, которому удалось затащить ее в бар? Она сроду сюда не ходила. Локтями распихивая толпу, пробираюсь к ней. Она с другими патрульными сидит за большим столом, задумчиво потягивая что-то из стакана. Закрываю ей глаза ладошками, и в следующую секунду она уже передо мной, а к горлу приставлен нож. Может быть, я и испугалась бы, но так каждый раз. Поначалу было необычно, а потом я как-то пообвыклась.

— Ким, это я, отбой воздушной тревоги. Не ожидала тебя здесь увидеть. У тебя какой-то праздник и ты решила разлечься?

— Прости, Салли, не надо ко мне подкрадываться. Ты же знаешь, я этого не люблю, — качая головой и вкладывая нож обратно в ножны, говорит Ким.

— Ну ты так задумчиво сидела, я хотела тебя насмешить. Согласна, идея не очень. Так как ты тут оказалась?

Ким оглядывается на своих знакомцев, и довольно крепко схватив меня за локоть, ведет куда-то в угол, где за колонной сиротливо стоит никем не замеченный столик.

— Салли, ты можешь выслушать меня и сказать, что все это бред?

— Да что случилось-то?

— Мы сегодня патрулировали район изгоев, тот, что недалеко от маяка. Ничего особенного, ну, там, покидали в нас камни, ну, это каждый раз так. Салли, ты конечно скажешь, что я дура конченная, но клянусь, мне показалось, что один из изгоев похож на Криса. Он вышел и будто специально стоял так, чтобы я на него обратила внимание. Конечно, не могу сказать, что это был стопроцентно он, но… Как ты думаешь, он мог вернуться и поселиться у изгоев?

— Ким, ну подумай. Крис ушел почти четыре года назад. Последние новости от него были больше двух лет назад. Карательный отряд не нашел его ни в Дружелюбии, ни в окрестностях. И ты говоришь, он у изгоев. Ты сама веришь в это?

— Я не верю. Вот и хотела, чтобы ты мне сказала, что это бред.

Ее взгляд на миг вроде бы становится как раньше, живой и блестящий, но сейчас опять затухает. Блин горелый. Если ей так хочется верить, что Крис вернулся и живет у изгоев, пусть верит.

— Вообще, все возможно. Пока не проверим и не удостоверимся, так и будем гадать на кофейной гуще. Предлагаю сходить туда, посмотреть там все, изгоев поспрашивать.

— Ты правда думаешь, реально, что Крис мог выжить?

— А почему нет-то? Крис урожденный Бесстрашный, выживание у нас в крови. Если ему удалось скрыться и у него были на это причины, а теперь он хочет объявиться, все может быть. Надо все разузнать. Давай сходим туда ночью и все проверим.

— Ты не пойдешь. Ночью опасно тебе выходить. Я одна схожу.

— Одну я тебя не пущу. Надо Эвану рассказать. Если это и правда Крис, Эван его не выдаст, а одной тебе ходить опасно, забыла, что с тобой сделали? Надо обязательно с ним посоветоваться, иначе беда может быть. Давай, пойдем, пока он не утрындовал куда-нибудь.

Я тащу Ким, а она почему-то упирается. Что за черт, почему она не хочет к Эвану идти? Субординация? Или еще что-то? До комнаты Эвана я почти бегу, а Кимберли отчаянно медлит и все время отворачивается. И я понимаю, что Эван может быть не один, только когда из-за его двери раздаются весьма недвусмысленные стоны.

— Че-е-ерт, да что это такое! — шиплю я сквозь зубы. Смотрю, как Кимберли краснеет. Неужели возвращается моя подружка? — Блин, я ведь не выдержу до утра… Что ж делать? Ты не знаешь, кто у него там?

— Знаю, кажется, и это на долго, Салли. Пошли, сегодня Эвана точно лучше не беспокоить.

Когда мы отоходим на приличное расстояние, а я изнываю от любопытства и трясу Кимберли за плечи.

— Что я пропустила? Куда влез мой братец?

— Помнишь Марлин, такая высокая, зеленоглазая девица, в прошлом году проходила инициацию. Ну вот…

— Что?

— Салли, не тупи! Он ее целый год изводил, мурыжил и отчаянно презирал. Потом взял к себе в патруль. Вся группа потешалась над их перепалками и стычками. Сегодня они поотстали, и когда я пошла выяснить, что у них случилось, нашла их так дико целующимися, что казалось сейчас шаровые молнии будут летать вокруг. Так что, раньше утра они из постели вряд ли вылезут.

— Ладно. Ну их, у нас поважнее дела есть. Ночью к изгоям идти, конечно, очень рискованно, но другого варианта у нас нет. Если Крис тебе показался, значит, он хотел, чтобы ты пришла. Значит, он сможет тебе обеспечить безопасность.

Говорю, а сама себе не верю. Потому как больше чем уверена, что Крис ей только лишь привиделся. Ничего, возьмет рацию, прогуляется, а там глядишь и оживет. Вон как щеки раскраснелись.

Мы собираем Ким, как на войну. Простым патрульным нельзя иметь личное оружие, и потому мы пробираемся в оружейку, и Ким утаскивает пистолет с патронами, пока я заговариваю зубы охраннику. Решаем так, что она сядет на поезд в депо, возле Бесстрашия, доедет до маяка, а оттуда до района изгоев будет пробираться как можно незаметнее. А я буду прикрывать ее от Эвана, если он паче чаяния оставит свою зеленоглазую и решит проверить личный состав. Ох, и влетит же мне за такую фигню, чую задницей…

Ким уходит, а я остаюсь ждать новостей. Спать я, конечно, сегодня не смогу, поэтому решаю наведаться в Яму, может, хоть, физуха отвлечет меня немного. Крис всегда говорил, что Бесстрашие у нашей семьи в крови. Потому что мы Бесстрашные в четвертом поколении. Я не знаю, может, у него и в крови, и он какими-то точками на затылке чует опасность. А вот я ничего не чувствую. Когда мне на лицо падает какая-то противно пахнущая тряпка, я вообще ничего не понимаю. А когда очухиваюсь, то осознаю, что лучше бы мне умереть, не приходя в сознание.

Крис

Когда я увидел ее в патруле, то узнал сразу. Она очень сильно изменилась, стала настоящей Бесстрашной — короткие волосы, пружинящая походка, точные движения, под формой угадывается натренированное тело. И только глаза остались прежними. Они были очень грустными, потухшими, почти отчаявшимися, но это были ее глаза, те самые, которые я, так часто, видел во снах.

Я долго прикидывал и так, и этак. Что делать, как им открыться? Я мог бы сразу открыться Эвану, он теперь командир патруля, но он связан обязательствами с руководством, если он не доложит о происшествии на рейде, его могут объявить предателем. А нам это не надо.

Кимберли пошла в патруль. Скучала ли она по мне, помнит ли меня? Две недели, один поцелуй и четыре года разлуки. Шансов нет, ни одного. Но я все-таки решил рискнуть. Я не знал нравился ли я ей, влюбилась ли она тогда, как она изменилась, есть ли у нее кто-нибудь — ничего не знал. Но когда она увидела меня, я понял, что не зря решился открыться именно ей. 

Меня сейчас тоже не узнать. Я очень изменился, волосы обрезанные ножом кое-как, лицо заросшее щетиной… Но она сразу узнала меня, я увидел это. И понял, что она придет, во что бы то ни стало придет. Главное, чтобы Салли за ней не увязалась. Если они до сих пор дружат, то она может.

Мартин провел меня тоннелями до самого маяка. Он знает местных изгоев, мне разрешили пожить в районе несколько дней, и даже выделили комнату. Я решил ждать ее возле старого пирса там, где поезд замедляется, делая поворот. Скорее всего, там она и спрыгнет, дальше поезд поедет в другую сторону. Там я ее и перехвачу.

Я понимаю, что она, может, придет не сегодня, может, и не завтра. Я решаю ждать ее каждый день, пока я в городе, после отбоя, раньше она вряд ли сможет выбраться. Если я чего-то и научился делать за это время, так это ждать. Но, почему-то, именно сейчас, ждать становится особенно невыносимо.

Я пропускаю уже три поезда, когда примечаю маленькую фигурку, тенью выскользнувшую из вагона и скрывшуюся за постройками. На какой-то момент я теряю ее из вида, потом думаю, как я сам бы действовал в подобной ситуации, и уже через десять минут вижу, как она осторожно перемещается от здания к зданию. Да, я не ошибся, действует она весьма профессионально. Однако, она совершенно упускает из виду, что на невысоких крышах может быть кто-то. Я вижу у нее под курткой оружие. Она напрягается, вытаскивает пистолет. Поняла, что я за ней слежу? Или почувствовала угрозу, которую я не вижу? Нет, точно, из-за меня. Как бы не пальнула. Попробую применить фактор неожиданности.

Когда она заходит на старый пирс, где расставлены старые палатки и тенты, я нападаю на нее сзади, произведя захват и блокируя оружие. Однако, Ким выворачивается, и вот, в мое горло впивается холодная сталь армейского ножа. Черт, она меня, похоже, порезала…

— Ким… Это я… — только и могу прошептать. Конечно, ей чтобы выжить в тех условиях, в которых я ее оставил, пришлось стать просто железной. Ее тело — это монолитные мышцы, сколько же она тренируется? Реакции может позавидовать самый опытный Бесстрашный. Глаза холодные, никаких эмоций, никаких сомнений. Перед ней враг и она его убьет. Нет больше той девочки из Дружелюбия, есть стальная Ким.

Она смотрит на меня, в глазах мелькает искорка узнавания. Тело вдруг обмякает, как будто теряет стержень. И она выдает такую бабскую реакцию, что мне хочется смеяться от облегчения. Нож выпадает, она кривит губы, из глаз катятся непрошенные слезы. Она принимается бить меня по груди ладонями, кричать какие-то глупости, а я просто стою и даю ее эмоциям выйти.

— Расчетливый ублюдок! Как ты мог меня так надолго бросить! Я чуть с ума не сошла! Я чуть в пропасть не кинулась! Четыре года! Четыре года от тебя одна только весточка! Я так тебя ждала, я столько слез пролила, я совершенно высохла вся, у меня внутри нет ничего!

Я обнимаю ее, улыбаюсь, шепчу ей, как я скучал. Смотрю на нее и думаю, что она вставила колечки в уши именно там, где они были у меня и точно такие же. Замечаю на лице, шее, руках отметины тех самых ублюдков, которые пытали ее, подвесив на сетке. Что же ей пришлось пережить?

Истерика постепенно сходит на нет, теперь Ким просто поскуливает и всхлипывает в моих объятиях. В горле стоит ком, не могу с ним ничего сделать. Я глажу ее по ежику волос, как жаль мне тот тяжелый водопад… Она все та же, Кимберли из Дружелюбия, которая стала Бесстрашной. Да, не та восторженная неофитка, а повзрослевшая девушка, но все такая же нежная со мной, тот же цветочный запах, никуда не делся, то же гибкое тело, теперь тренированное только. Не в силах больше сдерживаться, поднимаю к себе ее лицо, обняв его ладонями, и целую щеки, глаза, губы, чувствуя соленую влагу. Она ловит мои губы своими, отвечает неистово и отчаянно, будто все это время только об этом и мечтала. И больше ничего нет. Нет этих четырех лет, нет преследований, предателей, опасности, ничего нет. Есть только я и она.

Музыка: Where The Rain Grows [Unarmed] Helloween

Первые увесистые капли мы не замечаем. Очухиваемся только когда становимся совершенно мокрые, хоть выжимай. Стена дождя скрывает все вокруг, если бы я не знал так хорошо район, легко можно было бы потеряться. Хватаю Ким за руку, тяну ее в ближайшее укрытие, которым оказывается одна из башен ГрандБаллрума. Вбегаем туда совершенно мокрые и какие-то отчаянно счастливые.

Узкая винтовая лестница ведет в комнату под самой крышей, где неофиты частенько прячут флаг на игре. Дождь шумит за окном, влажная упоительная прохлада отчего-то вдруг напоминает Яму. Темный коридор, чуть подсвеченный тусклой синей лампой. Ладонь на моей щеке медленно спустившаяся на шею. Помутнение в голове. Медовые глаза полные желания…

Она тут, рядом, как много раз я представлял в своих мечтах продолжение того поцелуя. И может, сейчас не место, не время, мы все мокрые и за окном дождь, меня ищут, а Ким сбежала, но мы здесь и сейчас. Одни.

Я оборачиваюсь к ней, она сидит на кушетке, верхнюю одежду сбросила, осталась в майке и брюках. Я тоже снимаю куртку, промокшую насквозь. Подхожу ближе. Где-то внутри зарождается, вибрируя, это дикое, тягучее, сладкое предвкушение. С ее губ срывается еле протяжный вздох, когда я, нависая сверху, аккуратно веду пальцами вверх по тонкой шее, зарываюсь в ее волосы, приподнимая лицо для поцелуя. Подняв медовые глаза, затопленные поволокой желания, она, слегка поддавшись навстречу, приоткрывает мягкие губы. Они полностью захватывают, притягивают, жадно и одновременно мучительно ласково. Нежно прихватывают, язычок легонько проскальзывает в мой рот, утягивая в умопомрачительный танец. Оторвавшись от сладких губ, медленно опускаюсь вниз, касаясь ее шеи невесомыми поцелуями.

Одно мгновение, и я уже перед ней на коленях, ладони медленно прочерчивают линии по тонкой талии. Подцепляя край майки, осторожно тяну ткань наверх, освобождая такое желанное тело от всего лишнего. Я обычно не церемонился с девицами, брал то, что хотел, благо они всегда хотели тоже и не было никаких проблем. Как и все Бесстрашные, большими глотками, быстро, сумашедше, получить и не отдать. Сейчас хочется чего-то иного. Мы так долго шли друг к другу, я столько раз прокручивал в голове, что и как я буду делать, если мы когда-нибудь встретимся. Конечно, реальность сильно отличается от фантазий, но все, что я могу сделать, это постараться больше отдать, нежели взять.

Ее тонкие пальцы поглаживают, зарывшись в мои растрепанные волосы, безотчетно следуют каждому движению, когда я губами провожу от шеи ниже к ключицам, между грудей, и обратно к пульсирующей жилке. Ладони переходят на мои щеки, легонько оглаживая, чуть прижимая к себе, будто боясь, что все это может закончиться и я исчезну. Может, когда-нибудь так и будет, но не сейчас. Не сейчас. Ее глаза кажутся в сумраке затянутыми дымкой страсти и совершенно черными.

Из ее груди вырывается полустон, отрываюсь от шелковой кожи, накрывая ее влажные губы своими, растягивая этот трепетный, но невероятно страстный поцелуй. Я хочу, чтобы это удовольствие длилось как можно дольше, в очередной раз добираясь губами до шеи и возвращаясь обратно. Между нами словно проходят электрические разряды… или невидимые горячие волны, разгорающиеся безмолвным живым огнем, делая это ложе пылающим очагом среди одинокой и холодной ночи. Вселенная медленно переворачивается, сужаясь до двух сплетенных тел… Ее поцелуи становятся более требовательными, страстными, пылкими. Мне хочется слиться с тобой… сплавиться в одно целое. Взять без остатка, ни о чем не думая… Но я не хочу торопиться.

Сажусь у нее за спиной, устраивая ее у себя между ног. Прижимаю ее к своей груди, как самую большую драгоценность. Ее тело выгибается, голова запрокидывается, глаза она прикрывает, нежась в моих объятиях. Руками начинаю медленно оглаживать ее живот, поднимаясь выше, к чувствительной груди, вдыхая ее цветочный запах, усиленный прохладой дождя. Нежная шея манит своей незащищенностью, мягкой бархатистой кожей. Цепочкой поцелуев спускаюсь и поднимаюсь, ласкаю, наслаждаясь ее тихими, протяжными стонами. По-прежнему неторопливо и чувственно, но чуть крепче сжав объятия, продолжаю путешествие по плечам, переходя на белую спину. Ощутив движение губ и языка вдоль позвоночника, она вздрагивает от ласки этих чувствительных точек, непроизвольно выгнув спину. Мои подрагивающие пальцы осторожно поглаживают отяжелевшую от возбуждения грудь, ореолы сосков стягиваются в упругие пуговки, а по коже разбегается волна мурашек. На каждое прикосновение тело Ким непроизвольно стремится вперед, меня словно бушующим ураганом срывает в головокружительный полет.

Она поворачивается ко мне, тянется за поцелуем. Я так хочу ее, поцелуй получается обжигающий, яростный. Откидываюсь на кушетку, увлекая ее за собой. Веду подушечками пальцев вниз по животу, расстегиваю пуговицу на брюках, молния едет вниз… Я не знаю, как она отреагирует на мое вторжение, боюсь сделать ей больно или вызвать неприятные воспоминания.

— Можно? — спрашиваю, заглядывая в её мерцающие глаза. Она смотрит на меня, дыхание у нее прерывистое.

— Кристиан, пожалуйста… — выдыхает мне в губы.

Не переставая гладить ее разгоряченную ласками кожу, ладонями скольжу вниз, достигнув самого жаркого места… Сладостный стон все говорит за себя. Стоит мне коснуться самого сладкого, как все ее тело от кончиков пальцев пробивает мощный разряд. Поддается навстречу ласкам, выронив из горла надрывный стон. Я долго ждал этого.

Рывком полностью прижимаю ее к себе. Губы снова охватывает страстный, но на этот раз мимолетный поцелуй. Опустив ладони на бедра, с легкостью укладываю ее на кушетку, оказавшись сверху. Одежда незамедлительно отбрасывается в сторону. Раздвинув ноги девушки, опускаю ладонь на мокрые трусики, поглаживая ее сквозь тонкую ткань. Она отзывается на мои прикосновения, с нетерпением ожидая, когда я полностью обнажу ее тело. Не заставляю ее ждать, кончиком языка коснувшись острого соска, заставив Ким протяжно выдохнуть и с силой вцепиться пальчиками в мои плечи. Зажмуривается, чуть прикусывая губу, а потом начинает тихонько постанывать от удовольствия в такт ритму поглаживаний.

Аккуратно обвожу большим пальцем клитор по окружности, растягивая этот сладостный момент, и тут же поднимаю глаза наверх, взглядом скользнув вдоль покрывшегося влагой горячего, выгибающегося тела. Вторая рука, сильнее сжимает женское бедро, ее ладонь зарывается в мои волосы, не в силах больше ждать, слегка оттягивает мою голову назад.

— Иди ко мне, — выдыхает тихо.

Оказываюсь в жарких объятиях. Ее ладони жадно скользят по телу, а губы тот час отвечают на поцелуй, снова закружив языки в бешеном танце. Этот горящий желанием медовый взгляд пронзает меня, словно вспышкой, оставив лишние слова за ненадобностью. Между нами теперь всего пара мгновений, и я аккуратно поддаюсь вперед, при этом не отрываясь смотрю, как она прикусывает губу от моего осторожного проникновения… Начинаю медленно двигаться в ней. Руки водят по моей спине, плечам; обхватив мои бедра ногами, теснее прижимает к себе, двигаясь навстречу. Чувствовать ее тело каждой клеточкой кожи невероятное, опьяняющее ощущение. Наклоняюсь и покрываю ее грудь и плечи поцелуями, перемежая с нежными укусами. Ее влажные губы так требовательны, что сложно оторваться, шепчут что-то бессвязное. Заострившиеся соски касаются моей груди, отправляя маленькие электрические разряды в центр нарастающей пульсации. Тянусь к губам… Хочу всю чувствовать… всю.

Оторвавшись от поцелуя, вдыхаю нежный запах возбуждения и слегка ускоряю свои движения, сильнее прижав ее к кровати. Ее горячее дыхание, набирающие обороты всхлипы, мановения бедер… и меня накрывает волна блаженства. Дыхание учащается в такт моему сердцу, а руки крепче прижимают девушку к себе, не желая отдавать даже частичку желанного тела. Кровь пульсирует в унисон горячим толчкам внутри, объятия смыкаются еще крепче. Она прикрывает глаза, полностью отдаваясь в мой плен. Стройное тело призывно выгибается, слух заливается томными стонами, переходящими во вскрики. Толчки становятся сильнее и жестче, ей это нравится — она вся трепещет, ее накрывает первый сладкий спазм, потом следующий, и я вижу как она мечется подо мной, дрожа всем телом. Волна удовольствия прокатывается по ее стану, и я сам судорожно хватаю воздух от наслаждения. Припухшие губки тянутся за поцелуем, глухое хныканье прорывается сквозь эту преграду, а девушка безвольно сотрясается в судорогах, только поддаваясь бешеному ритму моих проникновений.

Да, черт подери… Ее крик уносит мое сознание куда-то ввысь, я сам на пределе. Она проводит пальцем по моим губам и вновь утягивает в неистовой поцелуй и это совсем срывает крышу, напрочь. Двигаюсь чуть медленнее, но глубже, держа ее за покрывшуюся мелкими мурашками кожу бедер. Но этот порыв, долго ли я смогу его сдерживать. Сознание отключается окончательно. Звуки глохнут, отдаляются. Обжигающая волна накрывает меня, я тоже вместе с ней тону в этой волне, приближаясь к высшей точке. Вот… Еще немного! Еще пара движений, и я достигаю пика наслаждения. Сдерживая натянутый стон, чувствую, как вниз живота накатывает тяжесть, разрывая меня на части. Возбуждение и едва слышные вздохи Ким заставляют моментально вытянуться словно пружина, зажмурившись до пляшущих перед глазами разноцветных пятен, откинув голову. Мощные толчки, один за другим накатывают, наполняя тело сладостной истомой. Резкое движение вперед, до упора, не сдерживая стонов, и я полностью заполняю ее, обессилив от прожигающего спазма. Глубоко выдохнув, замираю. Барабанный стук в висках понемногу утихает. Обессиленно опускаюсь на нее всем телом, она утыкается мне в шею, мягко целует, гладит волосы. Это волшебное ощущение…