Джанин

Надо же, как оказывается неудобно бегать на каблуках! Нога, почему-то только правая, все время норовит подвернуться, что ко всем дополнительным раздражающим факторам, бесит еще больше! Но сейчас не до выдержки, когда я на полшага от успеха. На лицо падает выбившаяся из прически прядь, но даже на это мне наплевать, только судорожно убираю ее, чтобы не мешала.

В дверях попадается… Хрен его знает, как его зовут и какая у него должность, раз он тут, значит, дело свое знает. Сколько их тут сменилось за время эксперимента — не упомнить, но этот способ не допустить утечки информации работает, об эксперименте знают немногие и их легко будет устранить. Долгий, ужасно долгий поиск, возможно, закончится уже прямо сейчас! Бросаюсь к оператору, кажется, немного напугав его.

— Ну что, он уже поддается контролю? — лихорадочно смотрю на мониторы. — Все стадии прошел?

— Да, сейчас еще пара тестов, этот объект гораздо выносливее остальных, сейчас, как раз, запускаем, не уходите, — говорит высокий, сероглазый ученый, со спокойным невозмутимым лицом.

Смотрю во все глаза, аж кожу стягивает на затылке от волнения. Еще пара тестов, а значит, объект не переборол сыворотку. Нельзя начинать с самого сложного, объект сначала надо подготовить. Непроизвольно начинаю притоптывать ногой от нетерпения. Это самое долгое и кропотливое исследование в моей жизни, после сыворотки симуляции. Если сейчас все получится, тогда можно будет оставить идею с пролонгированным моделированием, слишком долго надо ждать результата. Если сейчас получится создать сыворотку моделирования, которую дивергенты не смогут перебороть, то атаку можно начинать уже в самое ближайшее время.

Знаю, что торопиться не стоит. Исследования любят точность, а значит, и время. Но я так давно этого жду, уже почти все получилось. Эрик будет лидером, уже через полгода года у него инициация, потом лидерская проверка и все, можно приступать. Как же я долго этого ждала, как долго готовила почву. Все эти статьи, выпады на Отречение, надо было заставить всех ненавидеть этих долбанных Стиффов.

Зачем Эндрю ушел от меня, зачем связался с этой идиоткой Натали? Если бы Эндрю не ушел тогда, может быть, и не надо было бы ничего. Что его так напугало? У него был совершенно идеальный эксперимент в области преодоления страха, но он решил, что это слишком жестоко. И он, и мой муженек, все они слабаки. Фред Эванс вообще хотел уничтожить эксперимент, Марти сбежал, и Эндрю… Зачем они так со мной все? Что такого я сделала им?

Моделирование личности дает нам всем защиту от спонтанных решений, от неожиданных, импульсивных действий. Все чувства, все эмоции становятся контролируемыми и подвластными. Это несет с собой стабильность, уравновешенность, и вместе с этим счастье. Нанопередатчик разработанный Фредериком Эвансом и его лабораторией — это просто гениальное изобретение.

Как можно упустить такую возможность сделать общество лучше? Мы все погрязли в наших инстинктах, эмоциях, импульсах, как в болоте, никто не знает, чего же он хочет, все мечутся, прыгают с одной ноги на другую… Ради таких тупых эмоций, как любовь — это жалкое, ослабляющее, приносящее боль чувство, — люди делают поступки, которые они не сделали бы никогда. Так почему же не взять эту область под контроль? Не будет эмоций, не будет боли, страданий, отчаяния… Разве это плохо?

Все моё существо требует мести. Это он, Эндрю Прайор, во всем виноват. В том, что я стала такой, в том, что я теперь не могу жить, не убивая людей. Смерть несет избавление от страданий, не только тому, кто умирает, но и тому, кто ее приносит. Жизнь, уходящая из одного тела, находит свое пристанище в другом. Все чувства, эмоции, радость, гнев, счастье, боль, все это накапливаясь в живом организме, представляет собой некую бестелесную субстанцию, которую иные называют душой, но на самом деле — это энергия жизни. Нужно только знать, как это забрать, и я знаю это. Наука хороша, когда есть факты, когда есть знания — нет места науке. Птица умеет летать, у нее есть эта способность и возможность, обеспеченная эволюцией. Птица понятия не имеет ничего о науке, зато она умеет то, чего не может даже самый гениальный человек. А я вот умею забирать жизнь так, чтобы черпать энергию из самой смерти. Это нужно мне теперь, это как наркотик…

Когда я осталась одна, разбитая, преданная, жалкая в своей дурацкой влюбленности, тогда мне и показали откуда можно черпать жизненные силы. Я всегда знала, что есть кто-то, поставляющий нам технологии, ресурсы, возможности для развития, а потом, когда я познакомилась со своим будущим мужем — все это подтвердилось.

Это произошло давно, я тогда еще не была лидером, но готовилась им стать. Церемония выбора уже была на носу, мы с Эндрю активно участвовали в благотворительных акциях, чтобы набрать максимальное количество баллов на инициации. Возвращаясь с одного такого мероприятия, мы сбили странного человека. Очень странного, будто потерянного.

Я сначала безумно испугалась: несмотря на то, что за рулем был Эндрю, машина принадлежала моей семье, и я не могла допустить даже крохотного пятнышка на репутации семьи Метьюз. Столкновение было очень сильным, но, как ни странно, человек почти не пострадал, если не считать глубокого обморока и истощения. Сначала я даже подумала, что это изгой, но присмотревшись, поняла — все слухи правда.

В Эрудиции блуждало мнение, что время от времени появляются гениальные люди, и они не из Чикаго. Никто ничего доказать не мог, у каждого подозрительного типа была безупречная легенда, как, впрочем, и внешность. Эти люди будто бы время от времени подбрасывали Эрудитам новые технологии и ресурсы для осуществления идей. Пока я была не совсем полноценным членом общества, меня, конечно, в такие секреты не посвящали, но вот теперь в моей машине, практически у меня на руках, лежит живое доказательство того, что это так и есть.

Этот человек сначала ничего не помнил, кроме своего имени — его звали Мартин Корби, — и то, только потому, что у него был именной медальон. Марти очень быстро поправился, и когда я увидела его в следующий раз, пусть и на больничной койке, я поняла — не ошиблась. Безупречные черты лица, правильная речь и глубокие, умные темно-серые глаза выдавали в нем кого угодно, но не жителя Чикаго.

После того, как Эндрю предал меня, отказавшись от всех своих разработок, устроив истерику, что моя сыворотка слишком жестокая вещь, и свалив со своей Бесстрашной в Отречение, я сделала все, чтобы стать женой Мартина. Сначала было очень больно и хотелось насолить Прайору, показать, какие мужчины ухаживают за мной. Благодаря своим связям легализовала Марти во фракции, объяснив его внезапное появление и потерю памяти ошибкой секретного эксперимента, ввела его в свой круг. Вышла за него замуж и внимательно следила — когда же он свяжется со своими… Но со мной связались раньше. Мартин же ничем себя не выдавал, не предпринимал никаких попыток стать известным или сделать какие-нибудь открытия, но он сдружился с Фредериком Эвансом, а у меня открылся источник вечной жизни и стало не до него. Сколько нового удалось узнать, благодаря высшим знаниям — и сыворотку симуляции, и формулу альтернативного топлива, и наконец, регенерацию, хотя за этот проект отвечал все же Сэм. Уверена, что у него тоже есть негласные кураторы, которых он в глаза не видел, но то, чего он добился, говорит само за себя.

После того, как они связались со мной, я очень выросла, поднялась, ожила. Да и сейчас я неплохо выгляжу. Даже в свои почти пятьдесят смотрюсь на тридцать. Но вот только иногда, очень редко, почти невесомо, возникает чувство в душе — а что было бы, если бы…

Мартин быстро надоел. Толку от него было мало, безупречная внешность приелась, тоска по Эндрю так и не прошла до конца, а потом еще и Сэм… Да, любовником Сэм Коутс был превосходным, только вот наша связь походила на игру в угадайку: я уже потом поняла, что Сэм трахал меня с целью выудить, что мне известно от наших кураторов. А мне в какой-то момент показалось, что… Да ладно.

В общем, когда Мартин сдружился с Фредом, Эванса будто подменили. Фредерик, всегда зацикленный только на науке и не интересующийся даже собственным сыном, вдруг начал толкать речи о гуманности. Гений, разработавший нанопередатчик, микроскопический компьютер, который, воздействуя на разные отделы мозга, стимулировал их и мог полностью подчинить себе человека, более того, изменить его личность, характер, вдруг чуть было не уничтожил все свои разработки. Пришлось срочно его убрать. А потом у меня в планах было убрать и Мартина — я подозревала, что это его влияние, — но Марти исчез. Сначала я искала его, а потом махнула рукой — если он не сгинул среди изгоев, то даже если он что и расскажет, кто поверит афракционеру? Ко всему прочему, стоило бы ему где-нибудь объявиться, я сразу бы его устранила.

Вздохнув, я внимательно наблюдаю за экспериментом. Объект проходит пятое моделирование. Как же надоели эти бараны. Что это вообще за существа? Либо дохнут, либо сходят с ума, либо изменяют моделирование, сопротивляясь ему. Никто еще не прошел все стадии до конца, не поддался контролю полностью. Вся загвоздка в том, что объект, дивергент он или нет, должен это делать добровольно, то есть сознательно позволить передатчику воздействовать на себя. Или вообще не должен знать, что он под моделированием, только тогда эксперимент работает. Если же объект сопротивляется, ничего не получается вообще. Или не работает программа, или объект умирает от страха. Мало того, что найти дивергента без специального оборудования сложно, так еще они и умирают пачками. Раз за разом, все проваливается. И что делать?

Объекта на кресле трясет и корежит. Если бы не был привязан, наверное свалился бы. Все показали на пределе, еще немного и его мозги вскипят. На мониторе мелькают какие-то ужасы, я столько их насмотрелась, что уже даже и не интересно. Если объект все-таки пройдет все стадии, поддастся контролю, то можно считать, что все получилось. Неужели именно этот состав тот, что надо? Человек на кресле выгибается дугой. Все показатели зашкаливают.

— Джанин, может быть, отключить его? Он не выдержит, показатели…

— Нет! Дожимайте, пусть проходит, осталось совсем чуть-чуть…

Монитор отражающий страхи объекта дергается и становится белым. Потом на нем один за другим появляются картинки. Леса, поля, солнышко, ромашки…

— Не-е-ет! Не может быть! Как он это переборол? Все напрасно, опять впустую…

Объект, после четырех моделирований, все-таки понял, что он в симуляции, и изменил иллюзию вокруг себя, как ему вздумается. Вот ведь черт возьми! И этот никудышный оказался! В бешенстве и отчаянии хватаю первое, что попадается под руку — чей-то планшет, — и запускаю им в стекло, разделяющее испытательную комнату от наблюдателей. Планшет разлетается на куски, на стекле ни трещинки. И легче не становится.

Взяв себя в руки, разворачиваюсь и стремительно отправляюсь в свой кабинет. И если в лабораторию я спешила вся в предвкушении победы, то теперь готова рыдать от досады. Ну, что такое, почему не получается? Идиотские дивергенты, вот бы перебить их еще во младенчестве…

В кабинете, не много не мало, находится ни кто иной, как Сэм. Легок на помине…

— Зачем ты пришел, Сэм? Хочешь в очередной раз поглумиться над моей неудачей?

— Ну что ты, дорогая, я совсем не за этим пришел, хотя вид у тебя… хм… не характерный.

Я подхожу к бару и достаю бутылку виски. Плеснув себе в стакан, сажусь в кресло и выжидательно смотрю на Коутса.

— Если ты будешь пить в одиночестве, дорогая, это для тебя плохо кончится, — ухмыляется он, кивая на выпивку.

— Сэм, ты пришел сюда говорить банальности? — холодно парирую, отпивая янтарную жидкость. — Или ты напрашиваешься на выпивку? Если ты ждешь, что я тебя еще и поить здесь буду…

— Ну, что ты, дорогая, не хотелось бы так сильно злоупотреблять твоей добротой.

— Перестань называть меня «дорогая». Скажи уже, что ты хочешь от меня, и проваливай.

— Я всего лишь хотел обсудить с тобой наше дальнейшее сотрудничество. У тебя ведь в очередной раз провалилась твоя идея с моделированием, так? Ты так долго занимаешься этим экспериментом, не пришла ли пора сказать «хватит»? Ясно ведь, что дивергенты непредсказуемы, дивергенция — это мутация, и это невозможно спрогнозировать. За последние десять лет не выявлено ни одного общего показателя у этих людей, кроме того, что она противостоят всем нашим синтезированным сывороткам. Я советую принять это как должное и разрабатывать моделирование, исходя из этого. В конце концов, если пролонгированное моделирование сработает, кто будет слушать горстку людей, чье мнение ничтожно мало?

— И что ты предлагаешь? Долговременное моделирование еще не отработано, а проверять его на людях — слишком долго. Эффект будет виден только через несколько лет. У нас нет столько времени.

— Слушай, куда тебе торопиться? Сейчас все стабильно и хорошо, люди расслаблены и не ждут подвоха. Протестируешь сыворотку, увидишь результат и можно будет делать это всем Бесстрашным. У тебя есть на ком протестировать образец?

— Ну вообще-то… Я хотела протестировать его на Эрике, но он такой… не знаю как сказать. Нестабильный, что ли? Он то бешеный, может прибить в гневе, то такой слюнтяй, что плюнуть хочется. Но никого другого мужского пола и подходящего возраста в моем окружении нет, да и возилась я с ним столько лет не для того, чтобы просто так отпустить…

— То, что ты говоришь, вообще не проблема, пропишем в программе больше агрессии и жестокости и все дела. Будет у тебя жестокий и агрессивный лидер. Надеюсь, он у тебя надежный человек? На него можно положиться? Фред, насколько я помню, съехал с катушек, ты уверена, что его сын — это подходящая кандидатура!

— О-о-о, это да, он такой, не сомневайся. Далеко не гений, да еще жаждущий власти и вселенской справедливости! — чувствуя, как алкоголь разливается теплой волной до самых кончиков пальцев, я снова выжидательно смотрю на Сэма. — Ладно. Резон в твоих словах есть, надо попробовать. Это, конечно, не значит, что я откажусь от основного эксперимента, я дожму этих дивергентов, они будут у меня подчиняться! Зачем Фред сжег свои наработки, я ведь точно знаю, что у него получилось подчинить дивергентов?! Хорошо еще, что нанопередатчики удалось спасти! Черт, голова раскалывается…

Сэм неторопливо подходит ко мне сзади, зарывается пальцами в мои волосы. Он всегда действовал на меня гипнотически и похоже, что со временем не утратил своих способностей. Тело моментально погружается в нежную, сладкую истому и немедленно заныл низ живота… Неторопливо перебирая пальцами, Сэм тихо шепчет мне на ухо:

— Твои навязчивые идеи когда-нибудь сослужат тебе плохую службу, Джанин. Заставить человека подчиняться не сложно, если ты знаешь, как его мотивировать. Это называется манипуляция… — он плавно переходит на шею, продолжая свою интимную ласку. — Ты просто изучаешь человека и знаешь, что ему сказать или чем пригрозить, чтобы он сам, добровольно сделал все, что ты захочешь, исполнил любое твое самое безумное желание, — Сэм наклоняется к самому уху так, что я чувствую его горячее дыхание, его руки путешествуя по спине добираются до груди, массируя и оглаживая умелыми движениями. У меня непроизвольно срывается чуть слышный стон — как же приятно и возбуждающе… — Видишь, я всего лишь глажу тебя, не делаю ничего больше, а ты уже готова отдаться мне прямо в кабинете.

Сэм наклоняется еще ниже и целует податливо открытую шею. Мне ужасно стыдно признаться, но он прав — я хочу его прямо сейчас. Давний любовник, он знает, как доставить мне удовольствие, не надо слов, прелюдий и обязательств. Можно просто расслабиться и отдаться инстинктам. Я поворачиваюсь к нему лицом, ловя его губы, но Сэм отстраняется, хватает меня за руки и отводит их от себя.

— Ну, почему, Сэм? — позорно хныкаю я, не в силах себя контролировать и противостоять желанию. — Я так хочу тебя…

— Я всего лишь хотел показать тебе, — тихо произносит мой мучитель, — что управление — это не тупая раздача приказов, это умелое манипулирование. Отдать приказ может и дурак, а вот мотивировать человека, чтобы он его исполнил — это уже искусство.

— Зачем ты так поступаешь со мной?

— Ты мне интересна только в качестве коллеги, Джанин. И я знаю о твоей интрижке с Максом. Не думай, что если вы встречаетесь тайком, то вас никто не вычислит. Да и как женщина, ты уже давно меня не привлекаешь. Достаточно того, что я делюсь с тобой своей гениальностью.

Не пряча ухмылку, Сэм кивает мне и уходит. В закрытую дверь летит тяжелая пепельница, оставляя вмятину в двери. Черт, ну что за день сегодня?

Буквально падаю в кресло и откидываю голову на спинку. Руки опускаются. Внизу живота полыхает пожар. Ничего не хочется, кроме… Все ни к черту!

— Не помешаю, Джанин?

В дверях, чуть замешкавшись, стоит молодой мужчина. Да, по другому не скажешь. Именно мужчина, несмотря на нежный возраст. Если провидение задумало создать что-то красивое, оно обычно быстро с этим справляется. К восемнадцати годам этот экземпляр стал просто великолепным.

— Нет, Эрик, заходи, — я поднимаюсь с кресла, гадая, давно ли он там стоит. — Посиди со мной.

— На самом деле, я пришел спросить, не нужен ли я тебе сегодня? Я бы хотел…

— К ней пойдешь? — немного агрессивнее, чем нужно, спрашиваю я.

— Я хотел позаниматься с Салли, ведь скоро инициация, ей сложно будет в Эрудиции.

Может, ну их на хрен? Так надоело возиться с этими детьми. И с дивергентами ничего не выходит.

— Подожди Эрик. Мне нужно поговорить с тобой. У тебя, ведь, скоро инициация в Бесстрашии. Ты сам как считаешь, ты готов к ней? Наши занятия помогли тебе? Тренировки с Бесстрашной?

— Да, я вполне подготовлен, пейзаж страха пройден не один раз, количество страхов сократилось до семи. У меня все шансы быть первым. Единственное что — Салли говорит, пейзаж может выдавать разное количество страхов, в зависимости от эмоционального состояния. Так что страхов у меня может быть от семи до одиннадцати.

— Об этом не волнуйся, Эрик, главное не количество страхов, а то, как ты их преодолеваешь. Чем быстрее и спокойнее ты их проходишь, тем выше твои баллы. Ты вспомни, с чего мы начинали! Одиннадцать страхов и тридцать восемь минут, вот это настораживало. А сейчас ты проходишь те же одиннадцать за пятнадцать минут. Это прогресс.

— Надеюсь, ты права, Джанин.

— Есть еще один момент. Помнишь, я говорила об инъекции, которая позволит тебе быть выносливее, сильнее, увереннее? Она полностью готова. Проведем еще несколько тестов и, я думаю, на следующей неделе уже можно вводить.

— Как скажешь Джанин, пока все твои нововведения работали отлично. Скажи мне, те люди, на которых я указал, действительно оказались дивергентами?

— У тебя какие-то сомнения?

— Нет. Никаких сомнений. Просто странно, что так легко все получается. Иногда мне кажется, что…

— Когда кажется, надо выбросить это из головы. Все нормально, все они оказались преступниками и уничтожены. Никаких сомнений, Эрик. Ты все делаешь правильно, у тебя все хорошо получается.

Черт, вот что за слюнтяй? Надеюсь, моделирование подправит эту черту. Как же он понял, что не все они были дивергентами? Неужели и правда видит их? Что ж тогда Салли не разглядел, да от нее же за версту тянет дивергенцией!

— Эрик, сомневаться нельзя, — мягко говорю я, положив руку ему на плечо. Большая ошибка — меня будто током шибает… — Дивергенты опасны, очень. Вот расскажи, что ты о них знаешь?

— Дивергенты — люди с неконтролируемым сознанием, не поддаются ни одной моделирующей сыворотке, мыслят нестандартно. Невозможно взять их под контроль. Чаще всего начинают противостоять существующей системе, разрушая ее, принося вред обществу, внося в него хаос, разрушение, войну.

— Это все правильно, мальчик мой. Это все сухие факты из методички. Давай я расскажу тебе, как это все выглядит в жизни. Ты, наверное, видишь во мне некоего одержимого человека, который положил свою жизнь, чтобы быть кукловодом, который жаждет вершить людские судьбы… Нет. Ты ошибаешься. Мне этого не надо. Я лишь хочу, чтобы люди стали счастливее, жили лучше, в достатке, в изобилии… Посмотри на наше общество, Эрик! Нас жалкая горстка, такая жалкая, что мы можем вымереть в любой момент, случись самая элементарная эпидемия или война. Нам, ни в коем случае, нельзя подвергать себя никаким глобальным потрясениям! Нам, как никому, нужен контроль, который принесет с собой стабильность, уверенность и спокойствие.

— Я правильно понимаю, что дивергенты разрушая систему, ставят нас на грань вымирания?

— Совершенно верно. Они не подчиняются, сеют хаос. Мы просто не можем себе этого позволить. Я всю свою жизнь изучала дивергентов, не для того чтобы их убить, а для того, чтобы помочь им выжить с нами, а не восставать против нас. Я хотела понять принцип, как они устроены, почему они появились. Одно время я думала, что это такая генетическая болезнь, которая передается по наследству. Но нет. За много лет, при всех моих способностях, я так и не смогла понять, что же это за существа. Они все разные, ни один не похож на другого. Я пришла в выводу, что они, как вирус, он проник в организм нашего общества и разрушает его изнутри. Мы ведь боремся с вирусами, вырабатываем антитела и убиваем его, чтобы выжить. С дивергентами тоже самое. Мы не можем жить с ними в симбиозе, как организм живет с бактериями, дивергенты агрессивны по отношению к нам. Потому их всех нужно уничтожить. Всех до одного.

— Это я понял, но как так, если ты говоришь, что они все разные, как у меня получается их идентифицировать?

— Возможно, у тебя талант. Может быть, тот самый случай, когда в организм попадает вирус, он вырабатывает защиту от них. Дивергенты наша болезнь, а такие, как ты, наше спасение.

— Ну уж, ты скажешь! — Эрику явно не по себе. Он косится на меня заинтересовано, а мне уже хочется, чтобы на нем не было этой ужасной синей футболки… — Каким должно быть общество, чтобы мы смогли выжить? Ты пока говоришь только об угрозе, а к чему именно ты стремишься?

— Посмотри на людей, Эрик? Не на меня или себя, а на все общество в целом. Что свойственно человеку в обществе? Мы объединяемся для того, чтобы облегчить нашу жизнь. Но всем нам страшно вредят эмоции. Ярость, гнев, ненависть, страх, радость, эйфория — все это ужасно мешает жить людям вместе. Счастье — в покое, мой мальчик. Когда ты живешь и тебе просто хорошо. Тебя не волнует, что тебе сказали или сделали, твои эмоции под контролем. Поддаваясь эмоциям, люди начинают вести себя неадекватно, делать глупости, от неразделенной любви убивают себя, убивают друг друга в гневе, от ревности, лгут, изворачиваются, стараясь перетянуть на себя побольше ресурсов. Все низменные чувства в человеке надо уничтожить. Они ведут к разрушению, а следом за этим и вымиранию. Поэтому дивергенты — это не просто угроза обществу, как порядку, это угроза нашей жалкой, оставшейся кучке людей, всеми силами цепляющейся за цивилизацию.

— Я понимаю, Джанин. Ты права, конечно. Нас очень мало, и с каждым днем становится все меньше. Мы вымираем. Мы не можем себе позволить войн, эпидемий, хаоса. Да, ты права.

— Я рада, что ты правильно меня понял, мой мальчик. А теперь… Позволь предложить тебе выпить?

Салли

Год спустя

Чем ближе инициация, тем больше тоски на душе. Крис готовится осуществить свой план, я разрываюсь между фракциями. За последний год Джанин натаскала меня, экзамен я пройду, а исследование за меня сделал Эрик. Он совсем изменился, стал жестокий и агрессивный, иногда мне кажется, что он еле сдерживается, чтобы не ударить меня в гневе. Конечно, я ему этого не позволю, но… Сам факт. Откуда в нем столько негатива, я не могу понять, что его так сильно изменило? Драться он стал не в пример лучше, но в то же время, я все чаще замечаю, что он раздражен, ему все не нравится.

Заниматься с ним стало невозможно, если раньше он спокойно объяснял то, что я не понимаю, то теперь он так быстро выходит из себя, что мне проще обратиться к Джанин, чем к нему.

Метьюз, наоборот, сама любезность и мягкость. Все чаще она оставляет меня после тренировки, чтобы поговорить по душам. Она начинает вещать, как важно для нашего общества стабильность и благополучие. За шесть лет я так привыкла к ее нравоучениям, что почти не слушаю, чего она там говорит. Все тихо, спокойно. Иногда я начинаю думать, что Кристиан ошибся, или его обманули, но не похоже, что Джанин готовит какое-то нападение. Да Крис и сам начал сомневаться.

Во фракции все стабильно, как обычно, никто не психует и не убивает людей направо и налево. Так что, наверное, мы подождем, так не хочется никаких конфликтов.

Сложнее всего было во время тестов принадлежности к фракции. Отец научил нас, как тест обойти, и мой тест показал Эрудицию. Только бы Джанин не пришло в голову тестировать на мне какие-нибудь свои разработки, ее-то так просто обмануть не удастся. Я все еще надеюсь, что когда окажусь в Эрудиции, смогу ее изучить как следует изнутри и понять, замышляет ли что-нибудь Джанин против Бесстрашия или нет.

Сегодня Эрик какой-то взбудораженный, не может усидеть на месте. Мы занимаемся высшей математикой, хотя я не понимаю, как она мне пригодится в работе телохранителя Джанин. Ну да ладно. Промучившись часа два, мы, наконец, приступаем к тренировке.

— Ты го­тов, Эрик? — тол­ка­ю его легонько, может, взбодрится чуток, и направляюсь к рингу. — Ты в от­личной фор­ме, но тре­ниро­вать­ся на­до каж­дый день, ина­че очень быс­тро по­теря­ет­ся твоя от­личная, су­пер сек­су­аль­ная фор­ма. Да­вай, на­падай!

Эрик сощуривается и едва ухмыляется одним уголком рта. Хоть мне этот жест и нравится, а я понимаю — он сегодня явно не в настроении. Что такое случилось, Джанин опять ему мозги промыла? Мельком замечаю пристальный взгляд, такой у него бывает, когда мысли текут не в направлении тренировки. Это что-то новенькое, с чего бы это вдруг?

Я знаю, как и что он будет делать, стараюсь вывести его на то, чтобы он менял тактику боя. Если он будет действовать по одной и той же схеме, в Бесстрашии его быстро вычислят и никакая сила ему не поможет победить. Валю его на ринг, знаю, он разозлится сейчас, но по-другому его не заставить шевелиться. Подхожу, чуть толкаю его в бок ногой.

— Вста­вай да­вай, не­чего охать. У нас зна­ешь ка­кие инс­трук­то­ры, не по­оха­ешь, жи­во от­пра­вят в ла­зарет на кой­ку, а то и к из­го­ям.

— Что та­кое ла­зарет? Это кли­ника у вас так на­зыва­ет­ся?

— Да. Она са­мая. Встал быс­тро, бо­ец!

Чуть слышно чертыхаясь, поднимается, смотрит как-то недобро. Вот черт, всему можно человека научить, вот только проигрывать с достоинством научить не получится. Чтобы признать, что есть люди сильнее тебя, нужно обладать мужеством, а злиться на это просто вредно для здоровья. Как бы ему это сказать? И надо ли?

Задумавшись, пропускаю удар. Да, двигается он более уверенно. Говорю же, злость придает ему силы. Реакции все еще маловато, хотя прогресс есть и не маленький. Из разбитой губы у него идет кровь, мне очень хочется стереть ее, дотронуться до него, но сегодня все не так. Эрик проводит по губе рукой, смотрит на кровавый развод и поднимает на меня полный ненависти взгляд. М-да, плохи мои дела. Теперь пока пар не выпустит, жизни не будет.

Нападает агрессивно, голова, наконец, включается. Он ведь меня тоже знает как облупленную, так что ему блокировать мои удары и подловить меня не должно составлять труда. Он заламывает мне руку за спину, коленом бьет в лицо, разбивая нос и губу. Рот сразу наполняется соленой кровью, а из глаз брызжут слезы. Я не реву, просто реакция на разбитый нос. Чего это он такой агрессивный? В отношении меня такого раньше не случалось. Зол и раздражен. Интересно, что именно его так вывело из себя?

— Что вста­ла? На­падай да­вай? Или стру­сила?

Тут что-то не то. Если отвечать агрессией на агрессию, мы попадем в замкнутый круг. Так хочется его поцеловать. А что мне в общем-то мешает? Подхожу к нему, притягиваю к себе. Губы жесткие, весь напряжен. Такое ощущение, что его просто сковывает холодом изнутри, тепла не хватает.

— Я очень люб­лю те­бя, Эрик. Не за­бывай об этом.

Но он меня не слышит. Отрывается от меня, весь как сжатая пружина.

— Мы уже за­кон­чи­ли тре­ниров­ку? — резко бросает мне, будто я в чем-то виновата.

— Ты хо­чешь про­дол­жить из­би­вать ме­ня?

— Нет, я хо­чу за­кон­чить тре­ниров­ку, толь­ко и все­го.

— Ну что ж, да­вай за­кон­чим.

Нужна победа, полная и безоговорочная. Нужно насладиться своей силой… Ну, ладно. Хочешь уложить меня на обе лопатки, милый? Отчего-то становится очень горько, будто из жизни уходит что-то важное и ценное. Я не буду тебе сопротивляться. Ты хочешь жертвы, ты ее получишь. Блоки не ставлю, терплю удар за ударом. Вот уже сила становится неконтролируемая, в какой-то момент думается, когда же он уже придет в себя, когда поймет, что я не сопротивляюсь. Ты победил, ты получил, что хотел. Спасительная темнота накрывает меня и больше ничего нет. Ни боли. Ни сожаления.