Проснувшись утром, Манвэ обнаружил, что спит в одной постели с мужем своего брата. Вздрогнув от нахлынувших подозрений и мыслей, мужчина успокоился и решил попробовать восстановить картину событий прошлого вечера. Голова болела жутко, и пятая точка предательски вторила ей, намекая, что явно не обошлось без пошлостей.

Картина была, кстати, неутешительная и перевешивала в пользу измены: оба они лежали обнаженные, на животе Манвэ были подсохшие капельки чего-то белого, и это было явно не молоко или кефир. Постель была почти перевернута, причем так сильно, что Манвэ удивился: они, конечно, с Мандосом были далеко не монашки, но такого бардака после даже самого страстного секса у них не бывало. А тут…

В голову приходили обрывочные ночные кадры. Вот он едет в такси, лежа на плече у Саурона и явно стараясь не открывать рот лишний раз, так как это сопряжено с риском испачкать весь салон содержимым желудка и раскошелиться на дополнительные тридцать-сорок долларов за химчистку водителю. Даже в пьяном состоянии Манвэ был экономистом, хотя Мелькор предпочитал говорить, что он просто жлоб.

Манвэ криво усмехнулся, вставая с кровати. Пока что воспоминания были пусть не очень приятными, но не особо страшными и пугающими, как казалось. Голова, казалось, сейчас взорвется от боли. Кое-как добредя до шкафа, горе-алкаш достал оттуда свежее белье, полотенце и тихонько пошел в душ. Там он мог немного освежиться и остудить голову — должно было стать легче.

Встав под струи горячей воды, позволив телу расслабиться и отдаться полностью сильному напору живительной влаги. Разум медленно, но верно возвращался на место — видимо, пары алкоголя вылетали со всех щелей, освобождая место нормальным клеткам.

Следующая картина появилась внезапно и словно врезалась в подкорку отходящего от пьянки мужчины. Он даже слегка пошатнулся.

***

Тьма комнаты мешалась со слабым светом фонаря из окна. Переливы полупрозрачных штор оставляли причудливые узоры на спящих телах двух пьяных мужчин. Серебристые волосы одного мягко покрывали темные волосы второго, создавая довольно интересные комбинации на подушках. Тот, что с серебристыми волосами, внезапно пошевелился и положил руку на второго. Брюнет, так же во сне, притянул обладателя гуляющей по его телу руки поближе и лег к нему спиной, прижимаясь всем телом к телу второго. Так они пролежали, обнимаясь, еще некоторое время, пока в зад Саурона не уперся стояк. Внушительный и не терпящий противоречий. У Гортхаура аж глаза на лоб вылезли. Он мигом проснулся и рукой провел позади себя. Тело было, и стояк был вполне себе реальный. Значит, не приснилось.

Особой верностью и высокой моралью не отличался даже трезвый Саурон, что же говорить о пьяном. Так что руки сами полезли куда надо и не надо. Спящий Манвэ был довольно соблазнителен, особенно учитывая то, что просыпаться он явно не собирался. Пахнуло запахом изнасилования, но, как мы уже знаем, особой морали у этого хитрожопого брюнета не было, а вот сексуальной энергии было хоть отбавляй.

Он развернулся, чтобы было удобнее. Стянул с невольного партнера простынь и трусы. Член Манвэ стоял как по стойке смирно.

— Мне интересно, это у всех братьев так? — шепотом усмехнулся Саурон, подмечая некое сходство между членами Мелькора и его брата: они оба были крупными, красивыми и с крупной головкой. Но у Мелькора был все же больше.

Хищно облизнувшись, пьяный Саурон как пиявка присосался к члену брата своего мужа. На удивление, вкус оказался даже приятным, хоть и не похожим на брата, но это было не страшно.

Даже в таком состоянии умения Саурона не притуплялись. Он старательно обсасывал головку, вбирал в рот яйца, смачно облизывал ствол до такой степени, что слюна по нему стекала, делал глубокий минет — в общем, отрывался, как мог.

И не догадывался, что Манвэ не спит уже несколько минут.

А Манвэ не спал, и, к своему ужасу, получал удовольствие от процесса. Рот у Саурона был блядски хорош, надо сказать. Каждое касание языка и тонких пальцев отдавалось в теле, задевая струны удовольствия и заставляя сдерживать стоны, чтобы не выдать себя.

А Саурон тем временем не прекращал, а очень даже наоборот — его пальцы аккуратно пробирались между ног ниже и ниже, рука властно раздвинула ноги. Пальцы брюнета на несколько секунд погрузились в его рот, а затем вдруг резко оказались возле сжатого колечка ануса.

Именно в этот момент Манвэ понял, что пора подавать признаки жизни, иначе его натурально изнасилуют. Он выгнулся, поднял голову и посмотрел в глаза Саурону. На что тот просто ответил более пристальным взглядом и надавил пальцем на тугое колечко мышц. Оно поддалось, и палец проник внутрь.

Манвэ тихо простонал, понимая, что он чертовски этого хочет. Он хочет быть выебанным мужем своего брата, и от этого дико горели уши. А может, это от возбуждения?

Саурон продолжал. Палец двигался увереннее, рот на члене не отставал. Спустя пару минут, когда один палец уже свободно входил, и Манвэ понимал, что этого мало, брюнет, словно прочитав его мысли, ввел уже два пальца, а буквально через минуту — все три. Манвэ закусил губу, но это, честно сказать, помогало слабо. Между зубами явно прорывался стон, а он не хотел, чтобы их услышали. Саурон, оказывается, тоже — на рот сереброволосого легла ладонь, нежно, но крепко зажав его, немного сковывая стоны. Этого хватило, и Сулимо был даже благодарен немного этому изменщику.

Время тянулось будто резиновое. Удовольствие то уходило, то накатывало с новой силой, заставляя выгибаться, стонать в руку, тяжело дышать и насаживаться на умелые пальцы. Когда Саурон понял, что любовник готов уже ко всему, он резко прекратил все ласки, примерно зная, что за этим последует.

На него поднялись два безумных глаза. Возбуждение в них мешалось со стыдом, но желание секса было выше всякой морали, судя по всему. Потому что Манвэ резко поднялся и впился поцелуем в тонкие губы Саурона, затем притянул его ближе к себе, похабно раздвинул ноги и призывно помотал задницей. Гортхаур довольно улыбнулся. Этого он и добивался. Сняв с себя лишний явно предмет одежды, он придвинулся максимально близко, приставил член к уже растянутому анусу и слегка надавил. Манвэ застонал в любезно предоставленную ладонь, все же стараясь себя сдерживать. Саурон был не таким, как Намо — Намо был нежен, аккуратен, а груб только по просьбе или сильному желанию. Саурон же изначально задавал быстрый темп, грубо вбиваясь в партнера, и, кажется, совсем не думая об удовольствии последнего.

Постепенно Манвэ начал получать удовольствие от долбежки, пусть и не очень сильное. Саурон был каким-то секс-гигантом, иначе не скажешь: долбежка была долгой и, мягко сказать, однообразной. Видимо, Мелькор не особо часто давал своему мужу побыть в активе, и сейчас тот пытался отыграться за все годы брака. Или же говорил за себя выпитый алкоголь. Ну, в целом было неплохо, но Намо все же был более старателен.

Наконец, Саурон немного изменил темп и позу: он вышел из любовника, положил его на бок и вошел вновь, устраиваясь также на боку позади. Так проникновение было более приятным, и член слегка задевал простату. Удовольствие возрастало, Манвэ начал подмахивать и стараться тоже участвовать в процессе, а не быть бревном. Мешало легкое головокружение и ощущение, что его сейчас вытошнит прямо на постель.

Спустя еще несколько минут Саурон задвигался несколько быстрее, затем замер, вытащил член из задницы Манвэ и кончил ему на спину. Капли вязкой жидкости скатывались по спине на постель, оставляя потеки, которые потом явно высохнут и будет сложно объяснить, откуда они. С этой мыслью Манвэ кончил себе на живот, совершенно не получив удовольствия от оргазма. Любовники, уже, видимо, почти не пьяные, отвернулись друг от друга и медленно уснули.

***

Манвэ сидел под струями воды и, наверное, впервые в жизни плакал. Ему было очень стыдно, настолько, что хотелось умереть от осознания того, что он натворил. И он четко осознавал, что сам себя никогда не простит. Но стоит ли рассказывать об этом Намо, Мелькору? Он не знал. И решил пока молчать.

Выйдя из душа, он оделся в домашнюю легкую одежду. Вышел на кухню. Там было не очень чисто: на столе стояло два бокала для коньяка и бутылка, почти приконченная. Он допил остатки — там было меньше рюмки — и выкинул бутылку. Ополоснул стаканы, протер стол. Сел. И заметил на полу белые пятна.

— Доброе утро, братец, — ехидно прозвучало от двери. Манвэ поднял голову: в дверях стоял Мелькор, совершенно не помятый, бодрый и до чертиков радостный. Аж врезать хотелось.

— Не очень доброе, — пробормотал Манвэ, опираясь подбородком на ладонь.

— Ну, после вашего вчерашнего с Сауроном кутежа я бы тоже так не сказал, — брат сел рядом, положил руку на плечо мужчины и тихо сказал ему на ухо: — Вы могли бы быть и потише.

Манвэ будто огрели чугунным котелком по голове.