Прошло чуть больше года, и в Ризенбурге снова наступило лето. Небо потихоньку светлело, а серые, холодные тучки уплывали прочь, уступая место белым и пушистым облачкам. Проснулись птицы, уже можно было услышать крики полевого жаворонка, и, как будто разбуженный им, в сарае оповестил о новом дне большой гордый петух, желая донести всем, кто его слышит, что именно он проснулся первым. Уинри приоткрыла глаза, потянулась, перевернулась на другой бок, заворачиваясь в легкое одеяло, и подогнула коленки, стараясь снова заснуть. Ден, спавшая под ее кроватью, недовольно заворчала, разбуженная петухом, но из-под кровати не вылезла. В открытое окно влетел утренний ветерок, колыхнул занавески и заиграл с волосами девушки. Та сморщилась и с головой залезла под одеяло, оставив маленькую щелочку для воздуха. Она снова недовольно приоткрыла глаза, и ее взгляд упал на настенный календарь. На нем не было ни обведенных чисел, ни каких-то отметок, но Уинри тут же забыла про сон, откинула одеяло и бодро встала на ноги. Ден прижала уши и забила хвостом по полу.

 — Уже сегодня, — объяснила ей Уинри. — Понимаешь?

 Собака гавкнула и выползла из-под кровати. Девушка подошла к двери, распахнула ее и вышла на балкон, ступая босыми ногами по холодному деревянному полу. Оперевшись на перила, она с улыбкой взглянула на открывшийся вид: длинная дорога, убегающая вдаль по холмам и теряющаяся где-то за горизонтом, зеленые поля кругом, насколько хватало глаз, редкие домики и лесок вдалеке. Все как и раньше, но сегодня этот вид казался еще прекраснее, нежели всегда, он был каким-то необычным. Ведь сегодня этот самый день! Уинри вдохнула полной грудью и вернулась в комнату, где Ден уже скреблась в дверь.

 — Сейчас, сейчас, — девушка подошла к двери и повернула ручку. 

Собака проскользнула в коридор и её железная лапа застучала по лестнице. 

— Я сейчас тебя выпущу! — крикнула она ей вдогонку и вернулась вглубь комнаты, чтобы переодеться. 

Одевшись и заправив кровать, она отправилась будить бабушку, но когда она заглянула в ее комнату, там было пусто. 

— Бабушка? — позвала Уинри. «Неужели встала уже?» — удивилась она и спустилась на первый этаж, где у двери сидела Ден и нетерпеливо топталась на месте. — Сама попросилась на ночь в дом, — пожурила её блондинка и распахнула дверь. 

Собака с громким лаем сбежала по крыльцу и убежала куда-то за дом. 

— Доброе утро, Уинри! Пинако подметала дворик и уже выпустила кур. — Что-то ты сегодня рано. 

— Так ведь уже сегодня! — улыбнулась девушка. — Сегодня, правда же?

 — Да-да, сегодня. Ты прям светишься от счастья. Но пока еще не время, может приготовишь завтрак? Я приду, как только закончу. 

— Хорошо, бабуль! Я и тесто для пирога приготовлю! — Уинри вбежала в дом и отправилась на кухню. 

«Даже не вериться! — думала она, занимаясь готовкой. — Столько времени прошло. Жаль, меня не было дома, когда он звонил.» 

Накрыв на стол и закончив с тестом, Уинри уже мыла руки, когда, убрав метлу в угол, на кухню зашла Пинако. 

— Во сколько же ты легла? — спросила бабуля. — Я уже спать ложилась, а ты все сидела в мастерской. 

— Поздно. Я хотела закончить работу, ты же знаешь: я не могу заснуть, пока работа не сделана. 

— И как? Успешно? 

— Да, кажется все получилось, но тебе следует проверить самой.

 — Ах, Уинри! Ты давно уже превзошла меня в мастерстве. Я уверенна, что все идеально и мне нечего будет добавить. 

— Неправда! Ты куда опытнее меня. Проверь, пожалуйста, когда будет время. 

— Хорошо, хорошо. Ну, садись. Завтракать будем. 

— Я пока не хочу. Я лучше почищу яблоки для пирога. 

— Любовью сыта! — сказала Пинако, наливая чай. 

Уинри покраснев, отвернулась от нее. 

                                                                               *****

Девушка сидела на верхней ступеньке крыльца, обняв колени, и всматривалась в пустынную дорогу. День прошел незаметно, а вечер давно уступил свои права ночи. В траве стрекотали сверчки. Единственный источник света: старая масляная лампа, висевшая над дверью, освещала террасу, крыльцо, и даже дворику досталось немного света. Рокбелл положила подбородок на колени и задрожала от холодного ветра. На ее плечи опустился плед, и она нехотя обернулась. 

— Ты тоже еще не спишь? — спросила она у бабушки, кутаясь в плед. — Прости. Со мной все хорошо. Я подожду еще немного… 

— Уинри, последний поезд ушел два часа назад. Сегодня поездов уже не будет. 

— Я знаю, я несколько раз расписание проверяла.

 — Я посмотрела твою новую автоброню. Как я и говорила, все идеально. После стажировки у Гарфиля ты стала собирать ее намного лучше. Ни одного лишнего провода, все болты идеально подобраны, а калибровка! Замечательно! Я очень горжусь тобой.

 Уинри, даже не улыбнувшись, перевела взгляд на дорогу.

 — Он тебе точно больше ничего не говорил? — который раз за день спросила она.

 — Не расстраивайся, может случилось чего? Поезд задержался или где-то рельсы поломались? — старалась успокоить ее Пинако. 

«Или он передумал приезжать?» — подумала про себя девушка, сдерживая слезы. 

— Не будешь же ты здесь всю ночь сидеть? Идем в дом. Ляжешь спать, а утром подумаем, что делать.

 — Да не усну я! — вздохнула Уинри.

 — Не накручивай себя, внучка. Все будет хорошо. Сама подумай! Он никогда раньше не звонил, а тут позвонил и предупредил, что приедет. 

«И не приехал…» 

— Идем, идем! — поторопила ее старушка. Уинри встала и поискала глазами Ден. 

Собака сидела под крыльцом и щелкала зубами, пытаясь поймать мотылька, прилетевшего на свет. 

— Идем, Ден! — позвала она. Собака посмотрела на нее, легла и, зевнув, положила голову на лапы. — Сегодня на улице? Как знаешь. 

Девушка сняла с крючка лампу, над которой тоже порхали мотыльки и, погасив ее, вошла в дом. Медленно поднявшись по лестнице, она пожелала бабушке спокойной ночи, зашла в свою комнату и закрыла за собой дверь. Не включая свет, она переоделась, легла на кровать, не покрываясь одеялом, и обняла подушку. 

«Он не мог забыть… Не мог, — девушка всхлипнула и уткнулась в подушку, давая волю слезам, которые она сдерживала весь день. — Где же ты, Эд?»

 От слез дыхание стало неровным, но освободившись от них, ей стало легче. Мокрые дорожки еще блестели на ее щеках, когда она забылась беспокойным сном.