Вы когда-нибудь задавались вопросом, как тяжело бывает найти друзей, если говорить всем окружающим, что Теодор Рузвельт учил тебя ездить верхом, а Сакаджавея — читать следы? Ник с этим столкнулся напрямую. Проблема была только в том, что он, вообще-то, не врал. Зато быстро сообразил, о чём говорить стоит, а о чём нет. Иногда он даже чувствовал себя героем комиксов, потому что вёл двойную жизнь: обычный школьник днём и… ну, в общем-то ночью тоже обычный школьник, но знающий о музее естественной истории чуть больше окружающих.

Если бы у него спросили, Ник бы ответил, что его детство было лучшим. Да, мама возмущалась, если он возвращался из музея, и признавался, что опять не спал всю ночь. Но как же уснёшь, когда вокруг происходит столько интересного! Да и многие экспонаты готовы помочь ему с домашкой, например. По истории у него оценка ни разу не опустилась ниже пятёрки.

К тому же, чаще отец всё же отправлял его спать… куда-нибудь. У Ника было несколько любимых мест. Но больше всего ему нравилось, когда (если Ларри был особенно занят) следить, что он правда лёг спать, приходил Акменра. Фараона можно было раскрутить на какую-нибудь клёвую историю про Древний Египет.

И, вообще-то, Ник был одним из первых, кто заметил. Ладно, Тедди был и сам ослеплён: с Сак у них только-только всё закрутилось. Аттила вообще плохо соображал в таких вещах. Джед и Октавиус пытались понять, как решать свои «семейные ссоры», как называли их окружающие, без очередного побоища. Нику оставалось наблюдать.

Иногда Ник только притворялся, что уснул, особенно, если его отец и Ак задерживались в комнате охраны. Тогда он мог наиболее незаметно понаблюдать за ними. Зрелище было одновременно любопытное и забавное. Как, например, тот случай с надписями на руках. Ларри взял в привычку оставлять на руках заметки, например, «батарейки в машинку Дж и Окт», чтобы точно не забыть. Когда он оставил первую такую заметку, а Ник притворился спящим, тот случай и произошел. Ак и Ларри сидели за столом. Ларри перебирал бумаги, которые на него внезапно свалил Макфи, Акменра пытался помогать (скорее, отвлекал). В один момент фараон протянул руку, и взял ладонь Ларри в свои, проводя пальцами по тем самым заметкам.

— Ак? — удивился Ларри.

— Что это? — полюбопытствовал фараон. — Ваши чернила так легко ложатся на кожу?

— Это просто ручка, — Ларри рассмеялся. — Смотри.

И он нарисовал что-то у фараона на запястье. Ак мягко улыбнулся, рассматривая рисунок. А потом перехватил ручку и изобразил что-то в ответ на руке Ларри.

— Хм? — охранник очень долго рассматривал рисунок. — Не хочешь перевести?

Выражение лица Акменра тут же стало хитрым.

— Ты же хотел выучить мой язык.

С тех пор рисунки у Ларри на руках стали появляться постоянно. Чёткие египетские иероглифы. Ник уже знал некоторые из них, ведь Ак учил языку и его, но полностью расшифровать смог только спустя несколько лет. Там были короткие любовные записки. От содержания некоторых едва-ли-подросток-Ник отчаянно краснел.

К сожалению, хорошие познания в истории, а также увлечённость египетской культурой и своеобразный юмор, не способствовали поиску друзей. И когда Нику исполнилось пятнадцать, он стал приходить всё реже. Тусовки с одноклассниками, да и отец разрешал оставаться в квартире, а значит, легко можно было собрать самых популярных ребят и, наконец, влиться в общество. Отучиться бы еще вставлять в речи фразочки на древнеегипетском. Хотя у девушек такая особенность внезапно стала популярной. Не прошло и пары месяцев, как у Ника появились первые в жизни отношения. От отца он их отчаянно прятал. Но они встречались уже пару месяцев, и Ник решил, что может незаметно представить её отцу и, эм, всей остальной своей «семье». Ночные экскурсии всё ещё оставались популярными, а значит, Кэтти (так звали девушку) легко можно было туда затащить.

Он не учёл немного другого.

Поначалу, и Ларри, и Ак (который стал для Ника сначала кем-то вроде Дона, но со стороны отца, а затем перешел в статус лучшего друга) — они оба смотрели на Ника и Кэтти со стороны и не спешили вмешиваться, только обменивались таинственными ухмылочками, какими обмениваются все взрослые в такой ситуации. Что ж, Кэтти, в какой-то мере, испортила всё сама. Когда народу в залах стало меньше, а Ак и Ларри подошли поздороваться, она накинулась с расспросами про актёрскую карьеру. И, когда Ак с совершенно серьёзным видом сказал, что все они оживают по ночам, она рассмеялась и протянула «да, конечно». Вообще-то, подростки постоянно так говорили. Вообще-то, Ак этого терпеть не мог.

Когда Акменра и Ларри переглянулись, Ник понял, что всё пропало.

То, что произошло дальше, стало его ночным кошмаром на ближайшие несколько лет. А потом превратилось в настольгичную шутку.

Ак перешел на древнеегипетский и смотрел таким взглядом, словно Кэтти — не более, чем очередная подданная его царства. Ларри начал цепляться. Долго докапывался у Кэтти про каждую деталь её жизни, и на каждый ответ строил недовольное лицо. Ак шутил. К сожалению, на своём языке. К сожалению, и Ларри, и Ник его понимали и смеялись. Ну, Никки по началу пытался сдерживаться, но не особо получалось.

Ничего удивительного, что Кэтти бросила его сразу за дверями музея. Больше они даже не заговаривали друг с другом. Что не помешало Нику пытаться построить отношения, не сообщая при этом Ларри. Ник и сам не мог понять, почему не хочет для начала представить свою пассию маме. Видимо, понимал, что сначала стоит пережить проверку у отца (и поддерживающего его Акменра, что значительно усложняло задачу).

Потом случился Лондон. Ознаменовался он сразу двумя открытиями.

Во-первых, даже самые идеальные отношения могут развалиться. Никки переживал разрыв Ларри и Ака чуть ли не тяжелее их самих. Скорее всего, дело было еще и в том, что Эрика и Дон тоже поговаривали о разводе, а любовь Ларри и Ака была настолько очевидно безгранична для окружающих, что казалась идеалом, к которому следует стремиться.

Ник даже пытался поговорить с отцом об этом. Но первое время Ларри был слишком разбитым, и становился мрачным и замкнутым при упоминании всего, хоть как-то связанного с Египтом или музеем. А потом Ник уехал на Ибицу, а решать любовные драмы издалека — неблагодарная работа. Тем более, что и своих хватало.

Это к вопросу о втором открытии в Лондоне. Ланселот был красивым, бесспорно, раз уж даже Октавиус позволил себе некоторые высказывания про «красивые голубые глаза» в присутствии Джеда. И Джед даже не особенно злился. Ну, и вокруг Никки как-то было достаточно однополых парочек. Так что признать, что его могут привлекать и мужчины тоже, оказалось для Никки довольно просто. Спасибо Ланселоту за это открытие.

Так что на Ибице он узнавал себя и свои границы и предпочтения. Было весело, музыка гремела почти круглосуточно, а люди были открыты и свободны. И всё же Нику довольно быстро стало скучно. К тому же, он ни с кем не мог сойтись близко. Близкие отношения подразумевали в том числе и разговоры о детстве и семье. Что мог сказать Ник?

«Теодор Рузвельт заменил мне дедушку, а фараон Акменра — кого-то вроде старшего брата, за тем только исключением, что встречался с моим отцом».

«Я с детства умею хорошо ездить на динозавре и могу прилично объясниться на пяти языках, включая гуннский, а древнеегипетский мне вообще как родной».

«Моей первой мужской влюблённостью был Ланселот. Ну, пока он нас всех не подставил, и его нос не расплавился от факела».

Почему-то именно на Ибице Никки осознал насколько бредовой была его жизнь. Бредовой, но захватывающей, и оказавшись в обществе простых, адекватных людей, он вдруг понял, насколько не подходит реальному миру. И как ему скучно без общения на интеллектуальные темы.

Он вернулся в Нью-Йорк даже раньше, чем ожидал. Загоревший под солнцем, еще дурной от юности и текущей по венам музыки, он сделал самое неожиданное решение в своей жизни: поступил на кафедру Египтологии. Эрика поджала губы и молчала несколько томительно долгих секунд, но потом потрепала по волосам, обняла и сказала, что он молодец. Ларри… Ларри улыбнулся сразу, но так болезненно, что сразу стали ярче и синяки под глазами, и морщины, и седина на висках. «Это хорошо» — сказал он так, словно ничего не было хуже. Тогда Ник попытался поговорить с ним еще раз.

— Какие-нибудь известия от Тилли? — зашел он издалека.

— Пишет, что я идиот, — недоуменно пожал плечами Ларри.

— А от Акм…

— Хочешь, закажем пиццу? — перебил его отец. — Надо же отпраздновать твоё поступление! Как думаешь, они могут выложить оливки в форме иероглифа «Удача», если скинуть им картинку?

Намёк был ясен и прозрачен, а иероглиф им всё-таки выложили.

Потом в жизни всё как-то завертелось: студенческая жизнь, вредные или крутые преподаватели. Ник запросто оставался лучшим на курсе. Потому что, серьезно, он учил язык и культуру у самого фараона. Лёгкая учеба была обеспечена. Профессора его обожали, потому что он легко помнил факты о том времени, которые кому-то могли показаться незначительными. Но Акменра рассказывал ему о своем царстве с такой любовью и настолько подробно, что Ник ловил каждое слово. И вот оно и пригодилось. Правда, иногда приходилось поломать голову, как к уже известным ему фактам найти доказательства.

Поэтому, когда Ларри перехватил его после пар, Ник даже не сразу понял, чем тот так взволнован.

— Я вчера был в музее, — практически без предисловий сказал ему отец.

Ник усиленно размышлял, почему это так значимо. Скрижали ведь….

А, точно, кто-то говорил ему о приезжей выставке из Лондона.

— Акменра? — неуверенно спросил он.

Ларри кивнул. И только тогда Ник заметил. Они с отцом не виделись буквально пару дней, но какими резкими были изменения. У него теперь был вид пусть и человека сильно не выспавшегося, но счастливого. В глазах снова появился блеск, а в движениях лёгкость. Ник отметил также растрёпанные волосы и неоправданно высокий ворот кофты. И с трудом удержался от смеха. Ларри поправил сумку на плече, и на тыльной стороне его ладони Ник увидел знакомые рисунки. Простое и понятное «Люблю тебя» на древнеегипетском. Совсем как раньше.

— Тогда я тоже сегодня зайду, — кивнул Ник. — А тебе бы выспаться.

Ника в музее обнимали все и долго. Чувство было, словно он вернулся домой из долгой поездки. Ак тоже был рад его видеть, в конце концов, для него на самом деле прошли три года, в отличие от тех, кто был восковыми фигурами в Нью-Йорке. Каким-то образом Макфи (когда отошёл от шока) договорился о том, чтобы Акменра остался с ними. Да и Тилли решила, что здесь её судьба: они с Лаа образовали очередную милую парочку.

И, видимо, на волне всеобщей любви друг к другу, Никки решил снова попробовать длительные отношения. И как-то так получилось, что снова с девушкой. Её звали Сара, она разбиралась в истории Египта и любила собирать статуэтки на египетскую тематику. Собственно, познакомились они как раз на открытой лекции. Сару Ник, несомненно, любил, но не так, чтобы до смерти и навсегда. Но спустя почти три месяца решил, что у них достаточно всё серьезно, чтобы познакомить её с родителями. Тем более, она и сама настаивала.

Начать решил, конечно, с Ларри.

— Это Сара, — представил он девушку. Ситуация повторялась: они были в музее в ночь экскурсии, Ларри слегка приобнял фараона за талию. Сара удивлённо переводила взгляд с одного на другого. Ну, да, Ак выглядел на тот же возраст, что и Ник, а Ларри явно был в два раза старше. А потом… в её взгляде появилось что-то вроде презрения.

«Вообще-то, — осознал внезапно Ник, — я не в курсе, как она относится к однополым парам, еще и с такой разницей в возрасте». Как оказалось — не очень хорошо. История повторилась даже больше, чем он ожидал: от докапываний Ларри, до Акменра в образе надменного фараона, презирающего простых смертных.

Сара бросила его у дверей музея за две секунды до того, как он сделал бы это сам. На удивление, когда он вернулся в музей, Ларри и Ак над чем-то посмеивались. Главное, что были не в обиде.

После третьего раза это стало традицией. Еще одна девушка показалась им недалёкой, следующий (внезапно) парень слишком меркантильным, потом была опять девушка, которая засматривалась на Акменра больше, чем на Ника, потом парень, который хотел через Ника попасть на роль кого-нибудь в музее, потом….

В общем, Ак и Ларри начали получать явное удовольствие от доведения пассий Ника до истерики. И совершенствовались в этом как могли. Начали подключаться остальные. Тедди и Сак, которые как-то раз утащили очередную его пассию на экскурсию, и Ник так никогда и не узнал, что на самом деле произошло, но девушка сбежала даже не попрощавшись. Декстер, который всегда был рад учинить очередной раздор и катастрофу. Моаи, который спрашивал про его предыдущую пассию, и начинал перебирать все известные ему имена, мол, Ник постоянно сюда кого-то таскает. Хотя, по сути, так и было.

А потом, когда он решил, что в последний раз приводит кого-то в музей, при знакомстве произошло следующее.

— … а это — Ларри, мой отец, — представил он. — И Акменра, его…

— Жених, — внезапно перебил его Ак.

Ник подавился воздухом.

— Что? — он окинул взглядом мужчин перед собой еще раз. На первый взгляд всё как обычно: горящий взгляд, пальцы переплетены, стоят близко-близко, и даже никаких колец.

Но Ларри внезапно смущенно покраснел, а Ак улыбался так широко, как только мог.

— Поздравляю! — крикнул он так, что обернулись все, кто стоял рядом. Пришлось объяснять окружающим, все начали поздравлять, шумная толпа начала тут же пытаться решать организационные вопросы: где, когда, по чьим традициям. Из музея Ник вывалился вместе с Ларри только под утро. И только тогда вспомнил, что изначально был не один. Что ж, неловко вышло.

— Помочь тебе с кольцами? — спросил Ник. В конце концов, Ларри мог захотеть изобразить там что-нибудь египетское, стоило убедиться, что он всё сделает правильно.

— Да, было бы отлично, — рассеянно ответил Ларри. Он, кажется, и сам еще не до конца осознал происходящее. Но выглядел до ужаса счастливым.

И Ника переклинило: он больше не хотел случайных партнёров, мимолетных чувств и бесконечных поисков. Он помогал Ларри с организацией, он помогал Акменра с украшениями. Он (по просьбе Ларри) скрывал всё от мамы, хотя очень хотелось при очередной встрече поныть, что хочется также: безгранично и ярко. И никаких больше случайных партнёров и партнёрш.

Ночь церемонии наступила внезапно. Ник помог Ларри донести костюм («Господи, Никки, скажи, что мы еще не опаздываем!»), потом побежал к Акменра, помогать с украшениями («Ник они не застегиваются! Что делать?!»). Макфи каким-то образом умудрился договориться на эту дату о выставке с редкими египетскими украшениями из другого музея. Потом прошёлся и проверил, что всё было отлично, созвездия романтично мерцали, присутствующие дружно умилялись («Когда там уже начало, Ник?»), а все необходимые вещи были на местах. Тилли настраивала музыку, Джед и Октавиус охраняли коробочку с кольцами.

Всё было идеально.

И сам вечер прошёл как нельзя лучше. Сначала Тедди проговорил торжественную речь, потом они поцеловались под всеобщие «ахи», «охи» и поздравления. А затем началось. Им обвязывали руки специальной верёвкой, пели заклинания, поджигали листья (осторожно и под чутким присмотром Ника с огнетушителем), прыскали водой, надевали венки, и много чего еще. В итоге «свадьба» превратилась во всеобщее празднество, где кто-нибудь время от времени подходил к Ларри и Аку и произносил что-нибудь наставительное или делал что-нибудь странное. Их даже заставили кинуть букет, неизвестно кем принесённый. Кидали они его вместе, а поймала Тилли, тут же помчавшаяся с этим букетом к Лаа. Акменра светился от счастья ярче всего того золота, что на нём было, а Ларри словно помолодел лет на десять.

Но пришёл рассвет. Ник остался внизу убираться. Именно в это утро было особенно больно думать, что Ларри там наверху помогает Акменра забраться в саркофаг, и ждёт, пока первый луч солнца не превратит его возлюбленного в мумию. Потом он закроет крышку, наверное, тяжело вздохнёт, и заставит себя жить дальше.

Ник осознал еще одну вещь. Он бы так не смог.

Он так завидовал (по белому) Ларри и Аку, что упускал из виду другие вещи: у них была только ночь. Несколько часов, пока солнце скрыто за горизонтом, чтобы обнимать друг друга, держать за руки, целовать и просто быть вместе. Несколько часов, которые не растянуть как ни старайся.

— Чего грустишь? — Ник так глубоко ушел в свои мысли, что не заметил приближение отца.

— Просто… — он подумал, как бы сформулировать всё, что только что осознал. — Ты счастлив?

Ларри просто кивнул, и потрепал Никки по волосам.

— Конечно, — ответил он. Но Никки понял, что Ларри понял, что он имел в виду. — Пойдём, самое время высыпаться. Кстати, когда ты там приведешь к нам свою пассию? Ак давно не изображал из себя вредного фараона.

Никки рассмеялся. Возможно, он и правда слишком сильно заморочился со всем этим «долго и счастливо». В конце концов, оно не каждому дано.

— Вы собираетесь изводить всех, кого я привожу? — хмыкнул он.

— Нет, конечно, — Ларри притворно ужаснулся. — Просто приведи кого-то, кто не убежит от ожившего динозавра, и вот тогда мы поговорим.

Никки рассмеялся.

— Тогда мне светит только следующий ночной охранник, раз Тилли уже занята.

— О, нет! — Ларри схватился за сердце. — Кажется, мне придётся уйти на пенсию раньше времени, чтобы мой сын не остался один на всю жизнь.

Ник закатил глаза. Они шутили и смеялись, и солнце грело. Ларри был в расстегнутой рубашке и смявшихся брюках. Седина блестела в его волосах, а на лице было множество морщин. Но он был счастлив. И Никки пока только мечтал, что однажды будет счастлив с кем-то также.

Действительно, стоило продолжать искать.