— Мам, — голос Ника в трубке дрожал. Эрика знала, что случилось непоправимое даже раньше, чем он выдохнул еле слышно. — Папа… умер.

 Эрика помнила, как впервые услышала от сына, что все экспонаты в музее оживают ночью. Она еще подумала, что Ларри всегда был ребёнком, жил своими фантазиями, вот ему и не составило труда увлечь туда же и Ника.

 Подозрения появились, когда Ник раз за разом возвращался из музея с новыми невероятными историями. Как они с Сак играли в прятки («Она так скучает по своему сыну, мам»), как Теодор Рузвельт учил его ездить верхом («Правда, он на лошади, а я на Рекси, ну, Ти-Рекс, он днём у входа стоит»), как Акменра рассказывал увлекательные истории своего народа («Ну, это когда они с папой расстаются хоть ненадолго, не очень часто»). Первым делом она, конечно, поговорила с Ларри. Мол, не дури ребенку голову, дай хоть ему нормальным вырасти. Ларри тогда ответил, что до заката всего час, а у него еще много дел, и сбросил вызов. Он вообще часто так делал, если хотел уйти от ответа.

 Тогда Эрика решила разобраться сама. Дон на её план только закатил глаза и посоветовал не маяться дурью. И всё же, очередным вечером, за час до закрытия и за полтора до заката солнца, она вошла в главный зал, где её сходу поприветствовали кости древнего тираннозавра. По словам Ника, ночью он с радостью катает желающих по залам.

 Спрятаться труда не составило. Она и сама не верила, что, как отбившийся от рук подросток, сидит, затаившись, и ждёт. Наконец, прозвучал сигнал о закрытии музея, и, выждав еще немного, Эрика выбралась из укрытия. В главном зале никого не было, зато красиво светило закатное солнце.

 Когда Ти-Рекс спрыгнул с постамента, она не закричала только потому, что окаменела от ужаса. Очнувшийся следом 26-й президент США Теодор Рузвельт ситуацию не улучшил. Её, кажется, вообще никто не заметил. Даже вбежавший в зал из закоулков Ник, кинувшийся обниматься с Рузвельтом как с любимым дедушкой. Даже начал рассказывать забавный случай со школы. Потом она всё же издала нечто похожее на писк, привлекая всеобщее внимание. Её тут же успокоили, и, пока Ник представлял всех и каждого, даже достали где-то чая успокаивающего. Наконец, она спросила, где Ларри, на что получила тоном, словно это само собой разумелось, что «он с Аком. Ну, с Акменра. Я же рассказывал».

 Впрочем, Ларри с «Аком» и сами вскоре появились. Шли так близко, что то и дело соприкасались руками. Акменра что-то рассказывал, видимо, смешное, потому что Ларри искренне смеялся. А потом Ларри сказал: «У тебя эта штука опять сбилась», и поправил тяжёлое украшение на шее, проведя по коже египтянина пальцами как ни в чём не бывало. Видимо, личное пространство не для них придумано было.

 Её видеть Ларри был не особо рад. И она вполне могла понять, почему. Акменра (настоящий чёртов египетский фараон!) был с ней предельно вежлив, но было понятно, что лучше бы в его присутствии к Ларри близко не подходить. Особенно ей.

 Так что больше она в музей не приходила. Забыла всё как страшный сон, от Дона отшутилась, мол, ну какие оживающие экспонаты, право слово. И двадцать шестой президент не провел ей экскурсию по всему музею, и пещерные люди не пытались отобрать её сумочку, и Акменра не шептался с её бывшим мужем, стоя непозволительно близко. Последнее, почему-то, задевало особенно, словно у неё еще оставались на Ларри какие-то права. Не было, конечно, никаких прав, просто Акменра был молодой и красивый (и фараон, весь в золоте и с идеальной осанкой). И Никки дергал его за руку как старшего брата. В общем, музей она обходила стороной.

 И вот, спустя столько лет, звонок в три часа ночи, и ей вновь предстояло оказаться там. А ведь она уже не молода, так легко вскакивать и переживать тяжелые новости не могла.

 Таксист только отпустил шуточку про её любовь к искусству, ведь правда, чего там в этом музее так поздно делать. Тем более, ночных экскурсий не намечалось. Но в музее горел свет и мелькали тени в окнах. И внутри было тихо, только Моаи протяжно гудел на двух-трёх нотах что-то мрачное и тоскливое, прощальное.

 Никки сказал: приходи в Египетский зал, всё не так просто, как ты думаешь. Судя по собравшейся там компании, было скорее сложно, чем «не так просто». Доктора Макфи она знала заочно, а вот с Рузвельтом, Сакаджавеей и Акменра виделась в живую. Ник из них всех был самым потерянным и бледным.

 — Тилли закроет на завтра музей, — говорил Макфи. — Повесит объявление. Но нам надо что-то решать.

 Он нервно промокнул лоб платком. Остальные не шевелились. В египетском зале было темно, только не яркие отблески на лицах и позолоте. Все прислонились к одному саркофагу и стене рядом. Внимательно смотрели на другой. Эрика тоже посмотрела. Саркофаг как саркофаг, красивый, с украшениями, чем-то похож на первый. Её волновало немного другое.

 — Никки, — позвала она.

 Все тут же вскинулись, перевели взгляд на неё. Ник быстро подошел и обнял. Она мягко провела по его спине и волосам. Большой он вырос, выше неё, а всё тот же ребёнок, которого она когда-то качала на руках.

 — Мам, — пробормотал он. — Мам, он упал прямо тут. Я забежал спросить кое-что у Ака, а потом… внезапно…

 — Шшш, — мягко прошептала она. — Всё будет в порядке.

 Не лучшие слова, но она правда не знала, что сказать. Ник отпустил её, резко успокоившись, и сказал:

 — На самом деле, будет, — он кивком указал на второй саркофаг. Эрика тоже на него посмотрела, но как и в первый раз не нашла ничего необычного.

 Между тем компания вернулась к обсуждению своих вопросов, и Ник отошел к ним.

 — Ты уверен, что потребуется семьдесят дней? — спросил Рузвельт.

 — В моё время потребовалось бы именно столько, — ответил Ак. У него на голове не было короны, и чёрные волосы растрепались, торчали во все стороны, как у обычного парня. Он выглядел даже моложе Ника. — Но в моё время потребовались бы также жрецы и сложные ритуалы и процедуры. Сейчас же…

 Все помолчали еще немного.

 — Я могу попросить одного моего друга, — сказал доктор. — Он мог бы посмотреть на саркофаг, дать приблизительную оценку. Если он пройдёт по времени, будет намного проще.

 — Он сможет сделать это не прикасаясь к саркофагу? — спросил Ак.

 — Мы не можем до него дотронуться, — напомнила Сакаджавея.

 Эрика мягко кашлянула, напоминая о своём присутствии. И, когда все вновь обратили на неё внимание, сказала:

 — Ник позвонил мне в три часа ночи и сказал, что Ларри… — она запнулась. — Почему вы обсуждаете какой-то несчастный саркофаг?!

 Компания переглянулась.

 — Я ей объясню, — сказал Никки, и, подхватив её под локоть вывел из зала.

 Эрика чувствовала, что ноги её не держат. Ник помог ей опереться на стену, стульев в поле зрения не было, как и кулеров с водой. Пришлось успокаиваться самостоятельно.

 — Где он? — наконец спросила Эрика.

 Ник перед ответом тяжело вздохнул и выдержал паузу, хотя вопрос был максимально простой.

 — Там, — он кивком указал в сторону египетского зала. — В том саркофаге.

 Эрике сделалось дурно. Она заставила себя дышать, потом вспомнила статью из интернета: найти три вещи, которые можешь потрогать, три запаха, которые чувствуешь. Дальше она не помнила, но и этого хватило, чтобы картинка вновь стала чёткой. Из зала доносились приглушенные голоса, кажется, они не могли в чём-то сойтись.

 — Давай еще раз. И по порядку.

 — Я пришел к десяти, — начал Ник. — У меня возникли трудности с расшифровкой одного иероглифа, а мне для докторской он жизненно необходим. Подумал, Ак будет не против, он обычно рад меня видеть. Он и был рад. Ак как раз начал объяснять мне, когда папа… он стоял там, около стеллажей, а потом только вскрикнул коротко, и упал, — Ник мелко задрожал. В университете его научили говорить красочно, и теперь он и сам был не рад такому умению. — Акменра тут же сообразил, подбежал, поднял голову. Проверил дыхание, пульс, потом пытался что-то там своё колдовать. А потом как закричал на египетском. Я разобрал только, что он взывал к Осирису, просил его не забирать его семью. А я стоял как придурок, даже пошевелиться не мог.

 Эрика обняла сына, хотя и сама дрожала. До неё только начало доходить, что Ларри действительно больше нет.

 — Что дальше? — мягко спросила она.

 — Скрижаль сошла с ума. Засветилась ярко, даже глаза обожгла. А потом весь зал заволокло тьмой, нас раскидало кого куда. Мы очнулись не сразу, часа два прошло. Саркофаг сразу увидели, пытались подойти, но он словно отгорожен невидимым барьером.

 — И вы думаете, что Ларри там?

 — Ак сказал, что это самый логичный вариант. Он просил за Ларри, боги откликнулись на его просьбу. Саркофаг же не может быть пустым.

 — С чего египетским богам вообще помогать Ларри? — пробормотала Эрика, но Ник услышал.

 — Они же… как бы правильно слово подобрать?.. не то женаты, не то повенчаны. Тут несколько лет назад была пышная церемония, но они просто собрали в кучу традиции разных народов.

 Вот эта новость потрясла Эрику даже больше, чем мысль о Ларри-мумии. Своего бывшего мужа она давно отпустила, но всё равно почему-то считала, что ей бы он сообщил.

 — Ладно, — она заторможено кивнула. — И теперь он должен восстать из саркофага, так?

 — Здесь и начинаются проблемы. Если он правда там, то восстанет. Но когда? Во времена Акменра процесс мумификации занимал семьдесят дней. Что делать доктору Макфи? Прятать саркофаг в подвале? Ак решительно против. Говорит, только попробуйте, я тогда и свой туда унесу. В общем, ты слышала. До этого они два часа спорили, точно ли Ларри там, и нельзя ли как-то защиту обойти.

 В общем, ситуация была печальная со всех сторон. Как потом выразился Ак, «скрижаль была создана, чтобы заботиться о благополучии, моём и моей семьи. А со своей бюрократией сами разбирайтесь».

 — И что теперь делать? — Эрика посмотрела в глаза сыну, который разбирался во всём происходящем куда лучше.

 — Ждать, — просто ответил он.

 И они ждали. Эрика как-то упустила момент, когда вместо того, чтобы просиживать законную пенсию дома с чаем и подружками, она начала вливаться в ночную жизнь музея естественной истории, который считала скучнейшим местом на земле в юности, и ненавидела в молодости. Как оказалось, Ларри стоило умереть, чтобы она, наконец, разглядела его личность.

 Про Ларри они все начали шутить довольно быстро. Так проще было переживать разлуку. Именно разлуку, не утрату. Эрика быстро обрела определенный «режим ночи». По началу она приходила поддержать Ника. Тот вместе с «другом Макфи» — крайне подозрительным парнем с хитрым взглядом — пытались определить, подходит ли саркофаг тому же периоду, что и саркофаг Акменра или эксперты разорвут их на клочки. Пока что сошлись на том, что без взятия проб сказать точно нельзя, и закрыли египетский зал «на реставрацию».

 Потом она начала приходить просто так. Потому что ей нравилось.

 С Тилли они познакомились еще в первую ночь. Охранница вывалила на неё поток информации о том кто, где, с кем и как. И с каждой ночью слухи и интриги не прекращались, так что женщины взяли в привычку встречаться за час до заката и обсуждать последнии новости за чаем. Эрика вскоре даже перестала находить необычными фразы в духе «Тедди и Колумб опять что-то не поделили, но, слушай, они же вообще друг друга не понимают, как они умудряются что-то не поделить?» или «Лааа опять со своими друзьями! Кажется, они придумали как добыть огонь и контролировать его. А мне что делать?».

 Потом она помогала в музее. Эрика еще с детства хорошо ладила с животными, и как-то так получилось, что во всём музее только она и Рузвельт могли уговорить Декстера отдать ключи. Поэтому, она обычно бродила по тем залам. Хотя по началу и было жутко, когда огромный лев разлегся в её ногах, требуя, чтобы его почесали за ухом.

 Еще Эрика знакомилась с экспонатами. Оказалось, что большинство из них были очень общительными, и всегда были готовы выложить ей всё, что только знали о своём времени.

 И не только об этом. Стоило только им узнать, кем она приходится Ларри, как они тут же с хитрой ухмылкой принимались распевать дифирамбы их с Аком отношениям. Мол, эти двое друг без друга вообще никуда, а вместе — так против всего мира.

 Сакаджавея рассказала, как они долго не могли их найти, а потом выяснилось, что Ларри с Аком решили притащить в музей огромный экран и устраивать киноночи. Только по пути немного потерялись, и нашлись распивающими кофе, сидя в обнимку в парке напротив музея. Сак и Тедди тогда молча увели остальных обратно в здание, а кино посмотрели в другую ночь.

 Тедди вспомнил, как Ларри однажды заболел. Но продолжал приходить. Вваливался в музей, добредал до египетского зала, да там и оставался. Акменра на него ругался, мол, не ко мне ты должен был идти, а к лекарю. Но всё равно заваривал ему чай по каким-то особым рецептам, и отвлекал разговорами. За порядком пришлось следить ему, Рузвельту, но он был не против. Опять же, лишняя возможность предстать перед возлюбленной в выгодном свете, когда спасаешь имущество музея от разрушительной силы Аттилы, например.

 Сам Аттила при имени Ларри только начинал одобрительно что-то кричать, и вся толпа подхватывала.

 Кстати, всё тот же Рузвельт рассказал ей, как всё начиналось, а потом добавил:

 — Когда пришел Ларри, и сказал, что Акменра — не зло, и смотрел на этого своего фараона взглядом настолько влюблённым, что всем окружающим стало неловко, я мог только принести свои извинения. За всю свою жизнь я редко встречал людей, которые влюблялись бы так просто, сразу и навсегда. Теперь уже в прямом смысле.

 Эрика даже познакомилась с миниатюрными Джедидайей и Октавиусом, очередной неразлучной парочкой. Эрику вообще поражало, как крепко в музее все друг за друга держатся. Она была замужем дважды, и дважды в разводе. Не умела выбирать парней или не умела строить отношения? Джед сказал, это потому, что им всем вместе еще неизвестно сколько тут торчать. Октавиус добавил, что когда в сердце есть любовь, время становится более благосклонно. Видимо, имел в виду, что так лучше, чем в одиночестве.

 Еще одна особенность, которую она заметила: в музее всё равно существовала своеобразная иерархия. Тедди, Сак, Акменра, Джед и Октавиус — они были основой. Они наводили порядок в отсутствие Ларри, помогали Тилли. Но кого бы она не спросила — Ларри оставался тем, кого они беспрекословно слушались. И президент, и фараон, и римский полководец. Эрика никак не могла взять в толк, что они в нём нашли. Особенно Акменра, который еще при жизни получал всё, что хотел, да и после смерти оставался одной из значимых фигур в жизни музея. Но она бы не посмела спросить.

 Поэтому единственное, что для Эрики оставалось неизменным — египетский зал она обходила стороной. Но однажды Тилли пожаловалась:

 — Ак опять замкнулся в себе, — они пили свой обычный чай перед сменой в комнате охраны. В углу всё ещё висела формёнка Ларри, а нового охранника никто не собирался искать. — Знаешь лондонскую историю? Ларри тогда оставил Ака в Лондоне, а сам уехал. Это когда он еще учителем работал. С Аком-то тогда я осталась, присматривала за ним. Он же, может, и фараон, но сердце-то живое, бьется. В общем, он тогда сильно страдал, кое-как вытащили. И тут только всё наладилось…

 И Эрика подумала, что Акменра нужны сейчас не друзья. Ему нужен кто-то, кому можно выговориться. А лучше всего выговариваться тем, с кем больше никогда и не заговоришь. Эрика, внезапно, оказалась лучшим вариантом, потому что прекрасно понимала, что когда Ларри вернётся, она не сможет так просто приходить.

 В египетский зал шум почти не пробирался. За чертой в виде двух огромных грозных стражей все словно умерло, даже пыль боялась нарушить статичную картинку своим движением. Золотом блестели украшения и стены. Сияла ровным светом пластина. На саркофаге в центре зала не шевелясь, и даже кажется не дыша, сидел Акменра. Сидел и молча, не моргая смотрел на то, чего в его зале просто не могло быть. Еще один саркофаг. Золотой, похожий на его собственный, явно созданный в пару.

 Эрика осторожно кашлянула, боясь помешать.

 — Я осведомлён о твоём присутствии, — не отводя взгляда произнёс Акменра. — Проходи.

 Она прошла, стараясь ступать как можно мягче. Любой шорох множился и становился громом.

 — Как ты? — спросила она.

 Он удивленно на неё посмотрел.

 — Ты пришла узнать о моём самочувствии? — и, когда она неопределенно пожала плечами, уточнил: — Почему?

 — Ты напоминаешь мне Никки, — призналась она. — Такой же молодой и потерянный, каким он был в свои восемнадцать.

 — Только мне немного больше, — улыбнулся фараон. — На два года и четыре тысячи лет больше.

 — И всё же?

 Он еще несколько секунд сомневался, но в итоге Эрика оказалась права — ему действительно необходимо было выговориться.

 — Я скучаю, — признался он. — И боюсь, что ошибся. И что он разозлится. Мало приятного, умирать и возрождаться каждые сутки, — он нахмурился, а потом решил спросить: — Почему вы расстались? Ларри никогда подробно не говорил об этом.

 Эрика впервые услышала, как Ак произносит имя Ларри, и поразилась, ведь никогда не слышала это имя таким, даже от себя самой в их лучшие времена. Мягко, с придыханием, наполненное столькими чувствами сразу, что неловко становится.

 — Не сошлись характерами, — просто ответила она. — Мне нужен был кто-то практичный и стабильный, а Ларри был слишком фантазёром.

 — Он практичный, — не согласился Ак. — Ларри всегда знает, что и кому в музее нужно. И он придумал множество вещей, которые сильно облегчили жизнь здесь. И ночные экскурсии — его идея. Теперь мы можем говорить с людьми, смотреть на мир за пределами этих стен.

 Он говорил так уверенно, словно Ларри был самым идеальным человеком в мире. Эрика подумала, что, возможно, Ларри таким и был, просто не для неё, живущей в реальном мире, а для Акменра, фараона, чьё царство затерялось в песках, оставив лишь его, запертого в музее, живущим по своим внутренним законам.

 — Мы знаем двух разных Ларри, — улыбнулась она. — Можешь рассказать подробнее, какой он здесь?

 На губах Акменра расцвела мягкая улыбка.

 — Незаменимый, я бы сказал. Истинный вождь. Я бы первым пошел за ним, куда бы он не повел, — Акменра мерил всё мерками своего мира, и для Эрики это звучало странно, но удивительно подходило даже тому Ларри, которого знала она. — Он никогда не отчаивается. Даже когда ситуация кажется окончательно безнадёжной, он просто открывает очередным вечером мой саркофаг и говорит: «Эй, Ак, у меня есть план», и я всегда знаю, что план сработает.

 — Ты уверен, потому что ты любишь его, — покачала головой Эрика.

 — Конечно, — Ак удивлённо посмотрел на неё. — В этом и суть: поддерживать тех, кого мы любим. Верить в них, даже когда они сами в себя не верят. — Он вновь перевёл взгляд на второй саркофаг, и мягко произнёс что-то на египетском, а потом явно повторил тоже самое на английском: — Я жду тебя, Ларри.

 И тогда Эрика окончательно поверила в магию. Второй саркофаг на секунду засветился, а затем внутри послышался кашель. Ак подлетел к саркофагу и снял крышку даже быстрее, чем Эрика сообразила, что вообще происходит. Изнутри доносился кашель, хриплый. Акменра протянул руки и помог человеку внутри сесть. Мумия, как она есть — в бинтах и пыли, словно пролежала в этом саркофаге не одну сотню лет. Акменра начал мягко разматывать бинты. Он совершенно забыл про Эрику, и тихо говорил:

 — Столько лет ты каждое утро помогал мне выбраться. Теперь настала моя очередь.

 Постепенно бинты спали, и Ларри глубоко и резко вдохнул, вцепляясь в плечи Ака. Фараон мягко и нежно провел пальцами по лицу Ларри, успокаивая. Эрике стало неловко. Она как можно тише пошла к выходу из зала. Но мужчины были настолько увлечены друг другом, что даже не обратили на неё внимание. Обернувшись при входе, она еще успела заметить, как Акменра крепко прижимал к себе Ларри, перебирая его волосы, и как Ларри совершенно естественным движением повернул голову, чтобы поцеловать Ака.

 Эрика вышла из музея и несколько минут стояла, наслаждаясь ночным воздухом. Ларри-из-саркофага выглядел младше. Лет, может, на тридцать пять или сорок. Что бы там не сделала магия Акменра, Эрика была уверена, что эти двое уже никогда не расстануться. А она… а её дома ждёт недочитанная еще с той роковой ночи книга. Пора возвращаться в свою собственную жизнь.