Снова пришла ночь. Я закрыл глаза, вслушиваясь в мурчащее дыхание сонной кошки, и колючее сухое тепло едва касалось моей руки ему в такт. Когти перебирали по старому покрывалу, оставляя на нём зацепки. Ткань протяжно поскрипывала, стоило когтям снова скрыться в меху.
Глубокий вдох. Не внутрь, а наружу. Крот сидел в зале, гладил корявыми пальцами пергаментные страницы книги. Водил бездумным взглядом по размытым линиям текста, однако в темноте не разобрать ни слова. Но он читал. Думал, что читает.
«Над чёрной бездной, в которую ушли стены, загорелся необъятный город с царствующими над ним сверкающими идолами…»
Он перевернул сразу десяток склеенных временем и влажностью страниц, снова упирая взгляд в строчки: «…над пышно разросшимся за много тысяч этих лун садом».
Долговец в нерешительности замер перед домом, сжимая в руке что-то очень-очень важное. Окутанное сиянием, горячее, полное смысла. Не разглядеть и не понять мёртвой рукой его формы.
Мягко, легко, как прыжок кошки, он сделал шаг вперёд, готовясь в десятый, а то и в сотый раз попытаться донести то единственное, ради чего ещё стоило жить. Не он убил, не он виноват — вот ответ, зажат в кулаке: забери и прости.
Старая печаль, горькая-горькая обида.
Крот поднял глаза, ожидая, что тот скажет, и тоже не желая верить. Но слов не вспомнить.
Где-то у окраины деревни завыл Шарик, задирая тупую голову к дождливому небу.
И я проснулся, хватая ртом воздух. Это был очередной кошмар.
***
Мои исследования продолжились.
Обжившись в деревне, мы стали чаще выходить с Шариком на долгие прогулки по местности вокруг. Иногда получалось добыть что-нибудь мелкое и мясное. Конечно, только если Шарик не успевал сожрать его раньше, чем я до него доберусь. Злобная псина была очень скора на расправу и только глухо рычала, пытаясь заглотить добычу целиком.
Жизнь стала налаживаться. Кажется, даже вошла в какой-то рутинный ритм. Но времени подумать как следует хотя бы о своём будущем всё равно практически не оставалось. Каждый шаг наших прогулок требовал максимального сосредоточения, мысли в деревне увлекала работа. И только под вечер, когда кошка приходила свернуться клубком под боком, накатывала тоска, будто я всё ещё не на своём месте. Но куда идти? К кому и зачем?
Одним из вечеров я заглянул к военному. Самый постоянный из ребят. Порой мне казалось, что он всё же мёртв. Ну… Совсем мёртв. Окончательно. Настолько он был неподвижен и безучастен.
Но, стоя рядом, я точно знал, что это не так. Что он просто где-то не здесь, плутает в собственных мыслях или медленно-медленно ворошит воспоминания. Просто ещё не нашлось того, что могло бы его заинтересовать.
С Кротом и долговцем было как-то иначе. Нет, в них я тоже не искал цели и смысла. Они ходили, ворчали, иногда довольно экспрессивно махали друг на друга руками, чтобы потом резко разойтись в разные стороны, но всё же продолжали жить. Я понял это однажды вечером, когда впервые за долгое время небо осталось ясным, а мы вместе сидели у костра и любовались закатным небом, пока его всполохи окончательно не потухли.
Крот с долговцем понимали всю обстановку. Я был уверен. Не могли не понимать.
А военный… Я остановился перед ним, позвал, но он как всегда не ответил. Тогда я поставил рядом стул, собрал рассыпанные по полу и доске фигуры. Расставил чисто по наитию по обеим сторонам доски.
— Сыграем? Он всё так же молчал. Ни один мускул не дрогнул на его измождённом лице, и я сдвинул первую белую пешку всего на клетку, внутренне уже не веря, что военный ответит.
Мы просидели в молчании ещё несколько долгих минут.
— Ну, я ещё вечером загляну, — выдохнул я и пошёл прочь. И только у самой двери услышал:
— Спасибо.
Голос был таким тихим и бесцветным, что мне показалось, что я его придумал. Я обернулся. Голова зомби была повёрнута ко мне.
— Не за что, — ответил я, и зомби снова уставился в доску, конечно, оставив фигуры без внимания.
***
Когда мне уже стало казаться, что Зона отпустила, она снова пришла взять своё, каждую ночь посылая сотни кричащих в общей агонии тварей по моим следам. Порой я просыпался и не мог вспомнить, что именно меня напугало. Однако ответ был очевидным: они снова приходили за мной. Но сегодня дело было не в них.
Я проснулся от ощущения чужого присутствия. Оно было таким явственным… будто что-то тяжёлое опустили на мою грудь. Я открыл глаза, не сразу различив в темноте высокую неподвижную фигуру, замершую у самой стены, куда не падал свет.
— Что тебе нужно? — осторожно спросил у него, еще не зная, кто он и зачем пришёл. Внутренне уже готовился к чему-то непоправимому, в то же время находясь в ужасе от собственного спокойствия.
— Помоги, — прозвучал знакомый голос: неживой, блеклый, тающий, как дыхание.
Я скинул ноги с кровати, сжал в кулаке одеяло. Хотел проверить силу ощущений: уж больно происходящее напоминало ещё один нелепый кошмар.
Военный подошёл ближе, серый свет из грязного окна наконец осветил его фигуру.
— Чем я могу тебе помочь?
Он не отвечал. Только скреб пальцами грудь, не сводя с меня молочного застывшего взгляда.
И я не находил решения. Что он просил? Что мне нужно было сделать? Он искал смерти или просил почесать спинку? Здесь и сейчас я чувствовал себя ничем не лучше Крота или долговца, с тем только условием, что мог об этом сказать. Но какая разница, если дело было не в словах, а в условном внутреннем передатчике, который должен был дать ответ, но сейчас молчал?
Военный ушёл, простояв в тишине с одной единственной просьбой ещё с пару часов. Это было похоже на какую-то извращённую пытку, но теперь стало ясно, что за ощущение настигло меня там, на подходе к водонапорной башне. Я был на верном пути. Только бы отгадать.
***
Утро перетекало в день. Голова с недосыпа казалась тяжёлой и пустой. Я крепче сжимал в руках рогатину, которой успел разжиться за своё пребывание здесь. Шарик идти на разведку отказался. Сегодня он был даже раздражительнее обычного, и кривой оскал до влажных чёрных дёсен как бы намекал на его неудовольствие.
Я спускался по узкой тропке к подножию холма, на котором стояла деревня. Здесь трава, по большей части состоящая из пожухлых колосьев злаков, доходила почти до пояса. В какой-то степени это было даже удобно, но и таило в себе определенную опасность…
Именно поэтому я не сразу заметил увязавшийся за мной от самой деревни хвост. Скорее даже… хвостик. Кошка нагнала меня уже на переходе в жидкий подлесок. Дружелюбно обтёрлась боком о ногу и тут же резким броском прыгнула в гущу листьев, привлеченная шевелением чего-то мелкого и явно съестного. Хоть у кого-то день удался. Я невольно улыбнулся.
Мы кружили по лесу ещё с пару часов. За это время я успел заметить несколько свежих рытвин, оставленных кабанами, и новую цепочку следов, словно здесь прошла эффектная женщина на высокой шпильке. Как жаль, что это всего лишь заблудшая псевдоплоть на своих острых копытцах. Хорошо. Здесь мы бы поставили капкан, а здесь силки…
Кружа у уже знакомых троп, я заметил что-то странное. Земля выглядела не так, как раньше. Дорожка следов вывела к небольшому потухшему костерку. Он остыл, но пепел казался свежим. Что это значило для меня, сказать было сложно… Зомби костры не нужны. Видимо, здесь останавливались люди. Двое, трое, а может, и четверо.
Находка обещала мне призрачную надежду на избавление. Признаться, я всё ещё надеялся уйти, забыть всё, словно кошмар. Снова начать жизнь с чистого листа, как уже сделал это не так давно. Я всё же помнил её — ассоциативно. Когда не задумывался специально, мог вытянуть из памяти отголосок из прошлого: каблуки, образ струящейся длинной юбки, тёплый камин, высокую чистую подушку, картошку с мясом…
Но разговор с бродячим зомби до сих пор не отпускал. Он сказал, что это больше не для меня.
Я остановился у небольшой аномалии, играющей с ветками орешника. Кошка села рядом, завороженно глядя на искрящиеся на ветках всполохи. Она не подходила. Очередной, особенно сильный всплеск вздыбил шерсть на загривке кошки, превратив хвост в малопривлекательный ёршик. Она попятилась, бросив мне напоследок оторопело-вопросительный взгляд.
И я шёл, смеясь, дальше. Лёгкий и радостный от мимолётного ощущения, что жизнь продолжается.
Людей мы так и не повстречали, поэтому к вечеру без проблем вернулись в деревню. Тревога тронула плечи, когда я шёл мимо дома, в котором поселился военный. Он всё ещё ждал и надеялся. Наверное…
Кем бы я был, если бы прошёл мимо. Он о чём-то просил, что-то у него болело и жгло. Тревога рассеялась, когда я со всей решительностью повернул к его дому.
Военный сидел, как и тогда. Фигуры на доске оставались всё в том же порядке, в котором я их оставил. Только сейчас он поднял голову, встречая меня отчуждением.
— Помоги? — снова сказал он, когда я подошёл ближе. В его утверждении мне почудился вопрос.
Я присел рядом, внимательно его осмотрев, и только теперь заметил то, что было скрыто ранее то мраком, то неудобной сгорбленной позой: маленький нагрудный кармашек, плотно застегнутый на коричневую матовую пуговицу. Неужели это и была та помощь, в которой так нуждался зомби? Вряд ли он мог бы справиться с пуговицей в нынешнем состоянии.
Не веря, я протянул к нему руки. Пальцы плохо слушались и дрожали то ли от волнения, то ли от близости живого трупа, который вдруг стал себя вести живее обычного. Военный выжидал, с покорностью позволяя мне портить лохмотья старого камуфляжа. Пуговица всё не хотела поддаваться, отказываясь проходить в заветную петельку. Надёжный тайник, ничего не сказать.
Однако у меня вышло. Я осторожно просунул пальцы внутрь, всё ещё ожидая от военного какого-нибудь подвоха. Кончиков пальцев тут же коснулся прохладный уголок плотной бумаги. Я потянул его, аккуратно извлекая на свет потрепанную фотографию.
С блеклого помятого снимка смотрели двое: улыбчивый черноволосый мужчина в форме и девочка на его руках, крепко и тепло обнимающая его за шею. Зомби протянул восковую иссохшую руку, принимая в неё фотографию.
— Дочка, доченька моя, — зомби вглядывался в детское лицо. Его голос не изменился, не потеплел ни на градус, но было в нём что-то другое. Он беззвучно плакал, не проронив при этом ни одной слезы. Они давно высохли. И я плакал вместе с ним о далёком, мёртвом и почти забытом, деля казавшееся бескрайним горе на двоих.
***
Люди.
Я знал, что они придут. Почувствовал загодя ещё там, у пологого склона. Это было чем-то неотвратимым и волнительным. Я снова боялся и молился, чтобы они пришли сюда, увидели и сказали, что я всё ещё человек.
Так и вышло. Почти…
Их явилось всего двое. Ощетинившиеся автоматами, они настороженно ступали по улице. Мощные фонари касались крыш и стен пустых домов, скользили по траве и кое-где подлатанным заборам. Вдруг я испугался, что они могут меня убить… Или не меня, тут же Шарик и зомби, которые не опасны!
Повинуясь дикому порыву, я вышел к сталкерам.
— Живёшь тут, значит… — Зиг прищурился, оценивающе окидывая меня взглядом. Они не стали стрелять, с удивлением глядя на мои поднятые руки. Теперь же мы сидели у моего костра, и старший, представившийся Зигом, расспрашивал меня о жизни в деревне.
Его вопросы казались поверхностными, но я чувствовал, что он всё же чего-то ждёт. Он расспросил о зомби, аномалиях, артефактах, других людях, и особенно его интересовало, не находил ли я запертых дверей, а лучше — маленького ключика к ним.
— Зомби, четверо. Один в доме, он неопасен, двое там, — я неопределенно махнул рукой на противоположный край деревни. — Тоже неопасны. Аномалий в дерене мало, пара в погребах и у третьей хаты. Артефактов нет, только у водонапорной башни что-то было. Дверь есть, ключа нет.
Зиг махнул рукой второму, тот бросил короткий вопрос:
— Где?
И скрылся в доме, получив моё указание.
Зиг ещё раз окинул меня взглядом.
— Как зовут?
Я только дёрнул плечом, и Зиг с пониманием закивал головой. Из дома послышался грохот. Видно сталкер нашёл дверь и пытался её открыть. Я тоже пытался, но у меня в тот раз не вышло.
— Пойдём-ка к башне прогуляемся, раз говоришь, что там артефакт видел, — наконец сказал Зиг после пары минут тишины. Он поднялся и сделал приглашающий жест рукой, который мне очень не понравился.
Что-то явно шло не так. Это читалось в напряжении фигуры Зига, в бегающем взгляде того, второго, и в так недвусмысленно всё ещё готовых к стрельбе автоматах. Я был безоружен… Что могли мои рогатина и ружьё с парой патронов против их двоих?
Я подчинился и, опустив голову, повёл к башне.
***
Зиг вскинул бинокль, всматриваясь в остов башни.
— И правда… Есть там камушек, — деловито щелкнул языком. — Давай-ка его достанем, — он улыбнулся и, видя моё напряжение, добавил: — Да ты не волнуйся, вместе пойдём. Ты впереди, я за тобой. Достанем, а там и к Периметру двинем. Ты же хочешь к Периметру?
Он протянул мне горсть камушков и металлического мусора, которые высыпал из кармашка.
— Давай-давай, — нетерпеливо дернул стволом автомата.
Верная смерть. Я смотрел на выжженную площадку перед собой, явственно ощущая, что прохода там нет. Впереди смерть, за спиной тоже смерть. Первый камушек угодил в аномалию. Ревущее пламя тут же взвилось столбом до самого неба, загораживая собой башню. Пара секунд, и всё стихло, только одна за одной гасли в воздухе последние всполохи искр.
Я выдохнул.
— Ну-ну, смелее, — он смеялся.
Второй камушек и первый шаг по пепелищу. Третий, четвёртый… Зиг шёл за мной, точно становясь в отпечатавшиеся в пепле следы. И вдруг…
Тихое потрескивание жарок нарушили далёкие выстрелы, и я с ужасом понял: больше не слышу того, чего не замечал ранее, пока не наступила тишина. Сразу же волной накатила потерянность, давящая на уши пустотой и пугающая до дрожи. Как давно я начал замечать этот гул, шум или шелест, похожий на тихое дыхание или стук собственного сердца, которые только что исчезли?
— Ну, чего застыл? — Зиг ткнул стволом мне между лопаток и даже не вскрикнул, когда я развернулся на месте и толкнул его от себя, ухватившись за автомат. Он сделал один неловкий шаг в сторону, уже понимая, что должно случиться. В следующую секунду его тело утонуло в адском пламени.
Я бежал к деревне, не чуя под собой ног. Чудом добытое оружие с одним единственным магазином патронов билось о спину, но я почти не чувствовал дискомфорта.
Не слышу. Я их больше не слышу.
Я выскочил на улицу, сердце бешено колотилось в груди. Кто? Куда бежать? Шарик! Он совсем рядом, забился в угол, смотрит на человека. Тоже чувствует опасность.
Снова бежал, через пару прыжков уже заметив сталкера. Тот с удивлением оглянулся, уже зная, что я пришёл за ним. Он вскинул автомат, так же молниеносно нажимая на спусковой крючок.
Мой собственный крик слился с грохотом выстрела и тихим скулежом. Шарик отполз в сторону, тяжело заваливаясь на разодранный выстрелом бок, сталкер же тихо осел на землю под прикладом автомата в моих руках. Казалось, я вложил в удар все злость и отчаянье, что только у меня были.
Я выдохнул. С ужасом осознавая, что именно случилось. Зомби мертвы. Зиг сгорел в аномалии. Сталкер и Шарик ещё живы. Я упал на колени перед телом сталкера, стараясь не замечать, как неукротимо кровит его размозжённый череп. Руки слушались плохо, но я нашёл то, что искал.
Маленький пакетик. Ровно на одного человека. Точнее, ровно на одну спасённую жизнь.
Я разодрал упаковку аптечки. Было два тела, которые ещё можно спасти. Друг и злобная подлая тварь. Не было только дилеммы.
— Я здесь, потерпи, — прошептал, разламывая ампулу. Шарик сжал зубы и отвернул голову, лишь иногда позволяя себе вздрагивать под моими руками.
***
Мы остались в деревне ещё на день. Шарику требовалось хоть немного отлежаться. Я отнёс его в дом и уложил на кровать, как только он перестал рычать, сморённый снотворным из другой ампулы. В сознании он мог попробовать отгрызть себе лапу или сбежать, что точно не приблизило бы его к выздоровлению.
Рана на первый взгляд показалась страшной, но мне сразу удалось нащупать пулю в её глубине, что мгновенно придало уверенности. Новые экспериментальные лекарства тоже неплохо стимулировали и так на редкость спорую собачью регенерацию. Я молился, я просто молился, чтобы он выжил и всё было хорошо.
Военный остался сидеть на стуле перед шахматной доской. Его голова была опущена к груди, взгляд всё ещё не отпускал лежащей на коленях фотографии. Он был мёртв. Теперь окончательно. Ни за что, будучи ни в чём не виновным.
Крота и долговца я нашёл на полу дома. Они лежали, повернув головы друг к другу. Смотрели широко открытыми глазами спокойно и ласково, будто были счастливы за секунду до смерти. И не было сомнений в том, что они успели, всё поняли и простили. Оставалось только гадать, какую тайну они унесли с собой. Но мне показалось, что они нашли то, чему не нашлось места при жизни.
Позже, стягивая тела к могиле, я заметил блеск в плотно сжатом кулаке Крота. Разжимать каменную хватку не хотелось и пытаться. Только сердце кольнула догадка: неужели это то, что искали здесь сталкеры? Ключ. Пусть он останется с ними и будет вместе с фото греть их там, куда они попадут.
Это уже было не важно. Я хорошо утрамбовал податливую землю и накрыл её ковром из сплетенных корней травы. Ребята достаточно настрадались, пусть теперь отдохнут, и их больше не тронет ни мутант, ни, что важнее, человек.
Мы пробыли в деревне ещё несколько дней. Раз я выходил на охоту, проверял старые силки. Шарик зализывал раны, недовольный моим присутствием, но всё же благодарный за еду, которую я ему приносил. Мы снова вернулись к истокам. Мы снова были вдвоём: я и раненая собака.
Вернулась тревога. Я пытался её заглушить, но она только росла и гнала прочь из этого места.
В один из дней я не выдержал. Шарик тоже был встревожен, вскочив на ноги раньше положенного срока. Прохромав, он с нетерпением указал мордой на север, туда, мимо остова ржавеющей башни. И я тоже чувствовал, что больше ждать уже нельзя.
Подхватил автомат, собрал в рюкзак нехитрые пожитки. В последний момент мне захотелось забрать ещё кое-что…
— Я сейчас! — сказал и бросился назад в дом. Шарик недовольно всхрапнул, но остался ждать, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Кошка спала на столе, привычно свернувшись в меховой клубок. Послушно позволила взять себя на руки, а потом и вовсе с готовностью полезла под плащ. Я прижимал её к груди, чувствуя её тепло и внутреннее спокойствие. Так странно…
***
Твари настигли нас через пару часов.
Кошмар ожил, начавшись с оглушительной тишины, обещавшей стать началом бури. Прижимая уши к голове, Шарик замер, со страхом и дрожью глядя в сторону, откуда мы пришли.
И я почувствовал: что-то огромное, неукротимое, намного больше и сильнее меня, неслось прямо на нас. Океан. Огромные волны грозили поглотить нас, утаскивая в мутную тёмную глубину.
Земля едва заметно вздрагивала под ногами. Поднялся ветер, бросивший в лицо горсть колючего мусора. Кошка взвыла и вцепилась в грудь, превратившись в комок ужаса. Я крепче прижал её к себе, готовясь принять неизбежное. Шарик прижался к ноге, с тревогой выглядывая из-за моей спины.
— Тише, всё будет хорошо, — но я в это не верил.
Впереди показались первые костлявые спины, а за ними — гон…
Сотни тел неслись вперед, сметая всё на своём пути. Они выли и лаяли, рычали и шипели. Они заполонили собой всё пространство, объединённые единой идеей, общей мыслью, которую не суждено было узнать человеку. Слаженно, будто следуя чьему-то приказу, мутанты бежали, неся на своих плечах волю Зоны.
Я закрыл глаза, готовый утонуть. Всё ждал, когда животная масса подхватит меня, раздерёт, раздавит. Страх куда-то исчез, превратившись в светлое принятие. Нам не сбежать. Некуда торопиться. Шарик тяжело вздохнул, позволил моим пальцам коснуться жёсткого меха, похожего на щетину.
Но столкновения всё не наступало. Секунда сменяла секунду, но мы были живы. Спустя минуту я решился открыть глаза и не сдержал удивлённого вздоха. Ветер принёс запах горечи и свежести.
Мы были одни.
***
Был ли я человеком? Не знаю. Если и был, то человек умер там, вместе с военным, девочкой на фото, Кротом, долговцем и их общей тайной.
Зона приняла меня, указала новый путь и дала сделать выбор. Путеводная нить снова со звоном натянулась, на этот раз своим концом теряясь где-то в недрах полуразрушенного саркофага АС.
— Идём, Шарик, — сказал я. Псевдособака фыркнула и, прихрамывая, потрусила впереди, принюхиваясь к ещё не осевшей за гоном пыли. Он снова делал вид, что между нами нет ничего общего. Только иногда останавливался, стоило мне отстать, и будто бы с особым интересом принюхивался к новому следу, пока я не подойду ближе.
Кошка успокоилась. Забылась настороженной дремотой. Я понимаю, что схитрил. Не стоило её брать. Она не была частью Зоны, не чувствовала её, не подчинялась Зову, который слышали Шарик… и я.
Исследуя то новое, что для себя открыл, я мысленно коснулся спины Шарика.
Я тебя вижу.
Я тебя слышу.
Я тебя ощущаю.
Он вздрогнул, будто бы и правда почувствовал моё прикосновение, махнул хвостом —
Я знаю.