Однажды наши скитания должны были бы подойти к концу. Вскоре я начал ощущать это особенно остро. Ночи в землянке стали невыносимо душными, наполненными кошмарами, неясными образами, которые только больше терзали и без того растревоженную душу. В какой-то момент я понял, что не хочу прятаться. Устал.
Я лежал, глядя в просвечивающее сквозь щёлки хлипкого жилища небо. Сизое, дымчатое, неверное, как морок. Не выдержав, поднялся, так и не дождавшись рассвета. В этот час между светом и тьмой даже Зона была другой. Воздух, пропитанный влагой, тут же прохладным плащом укутал тело, прогоняя сон.
Шарик ждал недалеко от лёжки. Привычно рыкнул, окинув недобрым взглядом, но отвлёкся на то, чтобы почесать задней лапой за ухом. Совсем как обычная собака, в какой-то степени это даже было забавно.
— Сегодня мы отсюда уйдём, — сказал я, и Шарик вскинул туповатую морду, вслушиваясь в мой голос. Короткий резкий рык прозвучал мне ответом. Я всё ещё не знал, понимает ли он мою речь, но надеялся, что да.
***
Собрать вещи оказалось минутным делом, и вот мы уже спускались по низине. Под ногами хлюпала грязь, едва прикрытая бедной травой; полупустой рюкзак легко оттягивал спину. Шарик настороженно принюхался к воздуху, остановился, припал к земле. Стал долго ворошить носом листву, потом отбежал на десяток метров, теряясь из виду, чтобы снова вынырнуть где-то рядом, недовольно фыркнув в тишине.
Резкий укол заставил остановиться. Я даже не могу точно сказать, что это было за ощущение. Прикосновение. Быстрое, легкое. Пойти на север — туда, через треск кустов, через шелест травы, через покосившиеся заборы заброшенной деревни, через гнилые бревенчатые стены, к тому, кто зовёт. Будто тонкая нить, прозрачная, как паутинка, протянулась от меня к тому — другому.
Я замер на полушаге: застыл, пытаясь разобраться в том новом, что для себя открыл. Совсем рядом затрещали ветки. Нить натянулась и оборвалась, оставив после себя ощущение пустоты. Прямо из кустов вывалилось тело Шарика, окончательно прогнав наваждение. Что это было?
— Пойдём скорее, — скомандовал, подтянул шлейку полупустого рюкзака и шагнул в кусты. Внутри всё, казалось, сжалось в комок. Наверное, раньше, ещё в своей прошлой жизни, я повернул бы назад, побежал прочь, подальше от смутных предчувствий и тревожных ожиданий. Но в тот момент я ясно и отчётливо понимал, что теперь истина важнее всего остального, и там я найду все ответы.
Кусты, сплошняком вставшие на пути, нехотя расступились, выпуская из своего сучковатого плена. Ещё пара неуверенных шагов, и на горизонте стала вырисовываться старая водонапорная башня. Деревья обступили её со всех сторон, порой нагло касаясь рыжеватого от ржавчины бака. Того и гляди прижались бы ещё плотнее и похоронили бы под своей древесной массой.
Мы остановились у остова. Вблизи башня выглядела хуже. Деревья всё же одержали победу. Из трещин в баке уже выглядывали гибкие бледные стебли. Недолго ей осталось. Смутили только закопченый бок и едва уловимое дрожание воздуха. Где-то близко спокойно дремала парочка жарок.
Подкинул камушек. Недалеко, ровно на два коротких шажка. Разрушенный остов таил в себе что-то ещё. Я чувствовал, что он тут не просто так. Башня служила не только ориентиром или напоминанием о прошлом и жизни здесь, а чем-то большим. Воздух наполнил серебряный звон, изгрызенного металла коснулась радуга. И я всё понял. Башня стала вместилищем артефакта, его безмолвным стражником и заботливой надзирательницей. Зона не отпустила её, не дала деревьям окончательно её разорвать.
Новая жизнь — новая цель.
Шарик беспокойно дёрнулся и настороженно повёл мордой, привлекая моё внимание.
— Что там? — одними губами шепнул я, вскидывая ружьё. Собака закономерно смолчала, вместо ответа пружинистой рысцой обогнув ржавый остов и скрывшись во вновь подступивших зарослях. Не медля, я нырнул за ней.
Догнать не вышло. Демон в собачьей плоти будто растворился, оставив после себя только кисловатый запашок псины да клок шерсти на особенно крючковатом суку. Взору открылся покосившийся забор с куском полуразрушенного дома, так тоскливо и брошено выглядывающим из-за него.
— Шарик! — громким шёпотом позвал я, ожидая привычного рычания и раздражённого взгляда. Ничего не оставалось, кроме как пойти вперёд.
За домом нашёлся ещё дом, а там и целая улица из сиротливо брошенных хат. Где-то вдалеке мелькнула и тут же исчезла серая тень. Внутри всё заныло от беспокойства. Я пригнулся, стараясь идти исключительно вдоль забора и тщетно пытаясь избавиться от ощущения, что за мной следят.
Деревня выглядела совершенно дико. То, что когда-то было огородами, давно поросло бурьяном и теперь звенело на ветру серебристыми колючками возмужавшего в благодатном чернобыльском климате репея. Крыши бывших сараев местами обвалились, скорее даже от собственной тяжести и постоянной сырости. Досталось и домам: со стен давно слетел весь лоск, дерево потемнело, окна стояли печальные и пустые.
Я остановился у одного из домов. Он выглядел самым крепким и даже обещал уют и тепло. Наверное, хозяева его очень любили. Тому молчаливыми свидетелями были крепкий забор, до сих пор угрюмо стоящий на страже спокойствия, резное деревянное кружево на окнах, добротный каменный фундамент и ещё кое-как живая дровница.
Из дома могло бы выйти неплохое укрытие. По крайней мере я мог бы попробовать залезть на крышу, взобравшись по сухой разлапистой яблоне, и уже оттуда попробовать оглядеться.
Во дворе меня ждал сюрприз в виде сидящего у забора трупа. Я замер, вглядываясь в его черты. Давно тут сидел, лысоватая голова склонилась на грудь, салатовый комбинезон истрепался и поблек. Да и бурые пятна, расплывшиеся на груди, как бы намекали на причину смерти. Сталкер, скорее всего даже свободовец, встретился с другим таким же сталкером и проиграл. Суровая правда Зоны. Люди здесь мало чем отличаются от животных.
Вход в дом был свободен. Входная дверь висела на верхней петле и приглашала поскорее войти, что я и сделал. Под ногами затрещал мусор: остатки мебели, крошево бетона и пергаментные сухие листья, когда-то занесённые порывами ветра.
Первая комната. Сразу из небольшой прихожей. Хватило одного взгляда мельком — никого. У стены — развалина дивана, перед ним — некогда лакированный низкий столик, полки с пожелтевшими книгами, названий которых уже слёту и нельзя было прочесть. Нос щекотали запахи пыли и сырости.
Небольшая кухонька через стену. Белоснежная плита вызывающе стояла среди потускневших шкафчиков. От холодильника доносилось тихое гудение, на которое я сразу и не обратил внимания. Оборванный шнур многозначительно лежал рядом. На столе перед окном — гранёная хрустальная ваза с букетом сухих цветов: только тронь — превратятся в пыль.
Чем дальше, тем больше мне хотелось остаться там. Взгляд то и дело выхватывал детали, а мысли вторили: вот тут прибить, тут прибрать, это выкинуть. После хилой землянки — это лучшее, что только могло быть.
Коридор делал поворот, упираясь в две двери. Наугад толкнул первую. Та сдавлено охнула, но не поддалась. Вот уж не думал, что в Зоне остались такие нетронутые островки. Я решил, может, там даже найдётся что-то полезное, оставшееся от прошлых хозяев и не тронутое мародёрами, а после — сталкерами.
Зато вторая дверь была услужливо приоткрыта. Внутри царил приятный полумрак, разбавленный пробивающимся из-за замызганных окон пыльным светом. Здесь находилась спальня. Вроде, никого…
Я остановился, уперев взгляд в кровать. Прямо посреди пыльного одеяла лежала средних размеров меховая шапка. Слишком неожиданная и выбивающаяся из общей картины. Что за нелепость. Сердце тут же ёкнуло, по спине пробежала волна мурашек. Я протянул руку, едва коснулся короткого меха. Шапка вдруг ожила, оказавшись свившейся в клубок кошкой.
От сердца сразу отлегло.
— Мр? — она подняла голову и посмотрела на меня. Вытянув лапы, прикогтилась к одеялу. Идиотская улыбка тут же болезненно натянула моё лицо. Вот же глупость. Я уже намеревался пойти к выходу, как спиной наткнулся на препятствие.
— Аы-ы-ы, — протянул бывший труп, так мастерски прикинувшийся окончательно мёртвым. Он смерил меня мутным бессмысленным взглядом, покачнулся и пошёл прочь, оставив моё сердце в панике биться где-то в районе горла.
***
Я остался в деревне. Первые дни прошли в радостных хлопотах. Сначала я долго следил за зомби, пытаясь определить степень их агрессивности, потом бродил по домам, заглядывая в большинство щелей и чуланов. Приметил парочку неплохих погребков, которые оказались бы так кстати в грядущие выбросы. Одно удручало: придётся поработать вёдрами.
Шарик вернулся через пару часов. Безразлично прошёл мимо зомби, бросил на меня злобный взгляд и завалился под ближайший забор так, что из высокой травы торчали только кончики высоко стоящих ушей. Что удивительно, в сторону кошки он даже не чихал и, казалось, нарочно её игнорировал, позволяя ей ходить взад-вперёд прямо перед его носом.
По вечерам я разжигал небольшой костёр, запекая в нём найденную в одном из домов сморщенную картошку. Как она сохранилась, стало для меня загадкой, но я подумал, если мне и суждено было умереть здесь, в Зоне, я хотел бы, чтобы моя смерть таилась именно в горячем ароматном клубне, а не в вонючей пасти залётного чудища… Или что там ещё могла подкинуть эта шутница?
Жизнь среди зомби оказалась не такой уж плохой. Хотя, конечно, требовала некоторой привычки.
Они были медлительны. Часто замирали на месте, глядя перед собой пустыми, бессмысленными взглядами, бормотали что-то едва слышно. Или приходили ко мне, становились рядом, внимательно следя за тем, что я делаю. Стоило привыкнуть и к тишине: зомби были благодарными слушателями, но хранили молчание. Один только, выглядевший самым свежим, иногда мог бросить короткий слог с неизменной «А».
Их оказалось четверо. Первый, «свободовец», и правда не представлял никакой опасности. На шее на длинной цепочке висел жетон с кустарно нацарапанным «Крот». Не знаю, было ли это его настоящим именем, но слово ему однозначно нравилось. Стоило позвать его по предполагаемому имени, как он оживлялся, поворачивал голову в мою сторону и внимательно слушал, что я ему говорю. К моему удивлению, он был способен выполнять мелкие просьбы, тем не менее оказывая мне неоценимую помощь в восстановлении нашего общего хозяйства.
В одном из домов я нашёл ещё двоих. Долговец и военный, как я сразу окрестил их для себя, глядя лишь на остатки формы, сидели друг напротив друга и сосредоточенно смотрели в стол с оставленной на ней пыльной шахматной доской. Фигуры стояли в произвольном порядке, некоторые валялись рядом, но даже в этом хаосе было очевидно, что части фигур явно недоставало. Тем не менее зомби продолжали свою бессмысленную партию.
Но с приходом Крота что-то неуловимо переменилось. Долговец вдруг замычал и взмахнул рукой, неосторожным движением смахнув остатки фигур с доски. Крот ответил недовольным ворчанием и, покачиваясь, вышел, явно предпочитая одиночество новой компании. Хотя игра и была по всем фронтам невозможна, военный всё так же оставался на месте. Странным он был. Даже для зомби.
С последним из четвёрки удалось познакомиться на третий день моего пребывания в деревне.
Он пришёл к ночи. Остановился недалеко от костра, раскачиваясь из стороны в сторону, будто раздумывая, подходить или нет. Долговец, взявший за привычку следовать за мной безмолвной тенью, вдруг встрепенулся и замычал, указывая в сторону незнакомца.
Признаться, сразу я подумал, что вернулся Крот. Не знаю, может, и в том состоянии зомби-долговец продолжал ненавидеть зомби-свободовца… Или их связывало при жизни что-то ещё. Но нет, оказался не Крот. Зомби вдруг стремительно бросился к нам. Его движения были резкими и порывистыми, как в плохом фильме ужасов. Он остановился так же резко, как и начал движение, с интересом уставившись на меня.
От него пахло сладкой гнилью и прелой листвой. Он выглядел совсем диким: с грязного лица на меня смотрел только один глаз, второй, как и половину его лица, скрывала уродливая бурая корка; одежда превратилась в лохмотья, утратив и форму, и цвет. Вызвали удивление только его ботинки: совершенно новенькие, чистые, черные, блестящие гладкой кожей в свете костра.
— Кто ты? — спросил я, глядя на него в упор. Ответа я не ждал, и так было очевидно, что мой новый знакомец чуточку мёртв и движим одной только волей Зоны.
— З-зом… — зомби с трудом разомкнул тонкие сухие губы и, будто удивившись звучанию собственного голоса, умолк. Он покачнулся, искривлённый рот несколько раз открылся и закрылся, прежде чем он прохрипел последнее: — Би, — прозвучавшее грубо и коротко, скорей как «бы».
Сложно описать, насколько удивительным показался мне его ответ. Как часто от зомби можно услышать, что он зомби? Вот так осознанно… Долговец недовольно заворчал. Мне вообще казалось, что как раз он своим статусом был не особенно доволен. Может, он сам до сих пор считал себя человеком? Чувствуют ли зомби вообще хоть что-нибудь? Или в голове у них только пустота или эхо чужих мыслей? Или они прежние, но чертовски медленные? Не знаю, как вообще можно было оценить уровень сознательности моих зомбированных друзей. По крайней мере долговец старался по возможности повторять всё, что делал я. Единственный с охотой попробовал печёную картошку из моих рук, вместе со мной сметал пыль и неловко драл упорный репей у крыльца.
— Откуда ты знаешь? — спустя минуту спросил я. Но тот проигнорировал вопрос. А может и вовсе не понял смысла моих слов.
— Кто ты? — прогудел он, наклонив голову к плечу. В свете костра его глаз лукаво проблескивал. Клянусь, я видел тягучие мысли за его взглядом.
— Человек, — ответил я, повторяя его манеру ответа.
— Не-е-ет, — протянул зомби и криво ухмыльнулся. — Кто ты? — снова спросил он, не меняя интонации. Я честно не знал, что ответить. Кто я? Память молчала. Кто, если не человек? Может, именно так и чувствуют себя зомби? Они тоже потерялись.
— Я зомби? — в свой вопрос я не верил. Точнее, не хотел верить. Казалось, зомби мой ответ повеселил. Он явно получал удовольствие от нашей скромной беседы.
— Не-е-ет, — раздался его скрипучий голос. — Кто?
Вопрос повис в воздухе. Короткий и чёткий.
— Кто я?
— Ко-онт… — протянул он, и его голос снова оборвался. Я замер, ожидая, что он подумает и договорит. Но случилось иное. Он вдруг задрал голову и закричал. Крик был странным: громкий, неправильный, оглушительный. От неожиданности я отпрянул, падая назад в заросли мокрой от прошедшего дождя травы. А зомби смеялся, задрав голову к темному небу. — Конт! — торжественно повторил он.
После зомби ничего не сказал. Как это было с остальными, он отвлекся, отошёл в сторону, больше не реагируя ни на слова, ни на прикосновения, и побрёл куда-то вглубь деревни, вскоре скрывшись в темноте.
К ногам ластилась кошка, и я взял её на руки, ощущая ладонями только тёплую, сухую шерсть. Тихое мурлыканье слилось с треском костра в ласковую колыбельную. И только загадочное «Конт» нависло надо мной, так и не обзавёвшись окончанием.