Кроме луж, веру в собственную память укрепляет память других людей.

— Слышали, как ночью громыхало? — вместо приветствия воскликнул на утренней тренировке Адраган. — Даже мне стало страшно. Все проснулись в сухих постелях?

Ученики тихо посмеивались, и я натянула улыбку, пытаясь проникнуться общим весельем.

Не прониклась.

Занятие началось, когда все взбодрились. Все-таки нельзя было не отдать Адрагану должное — на тренировках не место хмурости и апатии, которые так часто настигают людей по утрам. А кого-то преследуют на протяжении всей жизни.

Если бы я не попала на небеса — прониклась бы? И стала бы глухой к чужим эмоциям, которые раньше часто воодушевляли?

Я не понимала себя. Я любила жизнь, хотела ей радоваться, я наслаждалась ее прекрасными мгновениями и в то же время я ее ненавидела и мечтала не существовать.

Реальность напоминала мне золотую клетку. Прекрасную, красивую, которой одновременно любуешься, ненавидишь и боишься. Боишься выйти за ее пределы, даже в распахнутую настежь дверь.

На меня летел кулак. Медленно, по-черепашьи. На лице его хозяина, моего спарринг-партнера, — незнакомого, не из ребят Адрагана — расцветала снисходительная ухмылка.

Нежничал бы он так, не будь я девушкой? А настоящий убийца, насильник или грабитель — нежничал бы?.. Вряд ли. Только при мысли об этом я ощущала на шее холодок приставленного к ней ножа.

Я разозлилась. Я была тревожной, пугливой, но снисходительности не терпела. И когда злилась, вскипала — совершала то, на что обычно не осмеливалась.

Кулак не успел, — нечего было медлить — и в печень ухмыляющегося мужика полетел встречный удар ногой; мигом позже в его мерзкую рожу впечаталась моя рука. А потом полетел уже он, на покрытый матами пол. Я сделала ему подсечку.

Вроде я не разбила ему нос. А жаль.

И как тут научиться защищаться, когда никто не воспринимает тебя всерьез?!

Спарринг-партнер — уже бывший — посмотрел на меня как на безумную и отошел подальше, благо хватало мужчин, с которыми он мог попытать счастья.

Спарринги проводились после основного занятия с Адраганом, и за нашими трепыханиями он же и бдел. В такие моменты он менялся до неузнаваемости; от привычного добродушия в его проницательном взоре не оставалось и следа.

Взоре, который впился в меня.

Я встретила его смело, но быстро струхнула. В зале перед Адраганом я поистине трепетала, как перед соколом мышь. За этим сюда и приходила, чтобы немного расшевелиться. Испытать те чувства, которые в обычной жизни были мне недоступны; почти такой же глубинный трепет, который возникает перед буйством грозы.

Но никогда еще взгляд Адрагана, направленный на меня, не был таким суровым, и никогда он еще не пронзал меня насквозь.

Не сказав ни слова, Адраган подошел ко мне и встал напротив, принимая стойку. Я сглотнула. Он был намерен драться по-настоящему, и драку с ним было трудно себе вообразить.

«Ну ты же сама хотела серьезного отношения, Хлоя, так наслаждайся!» — съехидничал внутренний голос.

Но бой с Адраганом…

Я глубоко вздохнула. Он терпеливо ждал и не собирался отступать. Хотя прекрасно знал, что никто из присутствующих с ним не сравнится.

Набравшись решимости, я приняла ту же стойку. На фоне всех моральных потрясений мне была необходима физическая встряска, пусть я и рисковала не досчитаться костей.

Адраган ни секундой не медлил больше.

Это и в самом деле было похоже на настоящую драку, а не на тренировочный спарринг. Адраган, не жалея сил, бил меня и бил, вне зависимости от того, успевала ли я защищаться. И я пыталась отвечать ему тем же.

Все разученные приемы и тактики ведения боя вылетели из головы. Тело двигалось само, повинуясь инстинктам и мышечной памяти, и я полностью им отдалась. Кулак Адрагана то стремительно проносился мимо, то больно ударялся в блок, который я едва успела выставлять, а то и врезался в незащищенное тело.

В общем и целом, мне досталось. Другого и не следовало ожидать.

Наверное, со стороны выпады Адрагана казались яростными, но ярости я не чувствовала. Не чувствовала гнева. Суровый взгляд Адрагана был тем суровым взглядом, которым смотрят на сглупивших детей искренне волнующиеся за них взрослые.

Но в этом взгляде не было снисходительности, как и не было ее в нашей драке. Адраган меня не жалел. Он понимал, что мне была нужна хорошая взбучка.

Нет способа выразить чувства лучше, чем через кулаки.

Я не помню, сколько эта драка продлилась; она закончилась тогда, когда Адраган остановился. Он вытер вспотевший лоб, довольно улыбнулся — вся суровость с него схлынула вмиг — и сказал:

— Здорово дерешься, Хлоя.

На мои губы тоже запросилась улыбка. Тело мое болело, но это была приятная боль облегчения.

Увы, продлится оно недолго.

Нашей потасовкой были увлечены не только мы — почти все ученики замерли, наблюдая за нами. Оно и немудрено: Адраган никогда не вступал в спарринг с учениками. Ну а в откровенную драку — тем более.

Казалось, они бы так и не отмерли, если бы Адраган не похлопал в ладоши.

— Работаем, работаем! Вам до уровня Хлои еще пахать и пахать!..

Из меня вырвался слабый смешок. Спасибо тебе, Адраган, но ты меня переоценил.

Я воспользовалась тем, что он демонстративно от меня отвернулся, как бы потеряв ко мне интерес, и покинула зал. Прохладный душ смыл с меня пот и усталость, наградив расслабленной негой, которую разбавляла тягучая боль в мышцах.

На улице меня настигла жара. Сощурившись от яркого солнца, я подняла голову к ясному небу, свободному от облаков. Где-то там, за его пределами, кипела посмертная жизнь. Ходили поезда, дрожали в плацкартах души, не ведавшие о своей участи, а смутно ведавшие ее проводники мучились оттого, что не могли сказать правду. А бывают ли грозы на той стороне небес?..

Меня терзало плохое предчувствие. Но терзайся или нет, все равно ничего не выяснишь, пока не доживешь.

Вернувшись домой, я села дочитывать Устав, чтобы очистить разум.

Я постепенно привыкала. Привыкала к тому, что захаживала в мир мертвых, к тому, что сопровождала их в последнем пути. Привыкала к боли, которую причинял вид блуждавших по земле духов, и постепенно училась не замечать ее так же, как боль от драки.

Но телесной болью от драки я наслаждалась — она заставляла меня верить, что я становлюсь сильнее. А душевной — нет. Она ломала до победного конца.

Буквы складывались в слова и строки, но ничего не оседало в памяти. Я отложила Устав и решила прогуляться — делать все равно было нечего. А заодно стоило проверить, действительно ли я привыкла к боли или просто пыталась себя в этом убедить.

Как оказалось — привыкла. Но не смирилась. И по-прежнему избегала мертвецов.

Я до сих пор не могу сказать, был ли мой выбор верным. Да и кто из людей способен ответить на этот вопрос? Человеку всегда свойственно сомневаться. Выбор может одобряться умом, но ему может противиться душа. А может быть и так, что душа довольна выбором, но не доволен ум.

Но моему выбору противились и душа, и ум. И он все равно казался мне верным, пусть его и определил один мимолетный порыв.

А разве обычно бывает не так? Всю нашу жизнь определяют мимолетные порывы, которые не всегда принимаются умом, и не всегда — сердцем.

Остаток того дня я посвятила себе. Гуляла по городу, кишащему неусыпными призраками, старалась их не замечать и упивалась спокойствием и тишиной летнего вечера.

Жизнью следовало наслаждаться, пока я снова не пожалела о том, что вообще существую.

Я навестила парк, посидела в уютном кафе, накупила книг, которые давно хотела прочесть. Наконец я расслабилась, никуда не спешила и не волновалась о потраченном времени. Неспешно блуждая по городу, я открывала его новые краски и улочки, о которых никогда не знала. И темные его уголки, о которых предпочла бы не знать.

Сумерки принесли с собой прохладу, немного разогнавшую духоту, и с их приходом я засобиралась домой.

Но облегчение мое закончилось в тот же день.

Не успели и сутки пройти с предыдущего рейса, как часы снова дали о себе знать. И информации, высветившейся на них, я долго не могла поверить.

Нас поставили на Ад.