Когда завибрировали часы, был уже глубокий вечер, переходящий в ночь. Веселье оборвалось резко, и слух заполнила гудящая тишина.

Я бездумно уставилась на ненавистный циферблат. Неделя отдыха пролетела слишком быстро.

— Ну вот, — удрученно хмыкнула я. — Как и говорила, меня отправляют далеко не в Рай.

Эрхарт ободряюще сжал мое плечо, и меня это почему-то утешило.

— А я говорил, что никуда не тороплюсь. В Рай всегда успеется. А ты что, уже согласна меня туда отвезти?

Я насмешливо фыркнула и дернула тем самым плечом, но Эрхарт не убрал свою руку.

— Даже если бы ты попросился в Ад, я бы все равно не взяла тебя с собой сразу. Потому что я все еще тебе не доверяю.

Моя колкость вызвала у Эрхарта улыбку. Он отпустил меня и, лениво потянувшись, вышел на балкон, запуская в квартиру холод зимы.

— А еще я говорил, что постараюсь завоевать твое доверие. Ты знала, что твои окна выходят на восток?

Я недоуменно нахмурилась. При чем тут восток?

Эрхарт обернулся.

— Иди сюда.

Я поежилась. Морозная свежесть мне нравилась, но Эрхарт — снова обескураживал. Потеплее запахнувшись, я последовала за ним, ощущая холод пола каждой клеточкой стоп.

Облокотившись на парапет, я требовательно посмотрела на Эрхарта, но его взор был обращен не ко мне. А к небу. Он будто меня и не замечал, хотя сам же к себе позвал. Что же такого интересного он нашел в темном небе?

Цыкнув, я повторила за ним. И обомлела, едва не раскрыв рот.

Небо было усыпано невероятным множеством звезд.

В своей повседневной суете и тревогах я и забыла, когда в последний раз видела звезды. Забыла, как они красивы и сколько таили в себе волшебства. Поистине неземного.

— Красиво, правда? — Эрхарт удостоил меня вниманием, но теперь мне было не до него так же, как миг назад — не до меня ему. — Похоже, ты сильно впечатлена. Неужели ты не выходила ночью вот так просто, чтобы полюбоваться звездами?

Меня хватило лишь на то, чтобы отрицательно покачать головой, настолько я была заворожена тем видом.

— Да-а, серьезный случай, — веско протянул Эрхарт. — Значит, ты никогда не замечала, что зимой звезды ярче, чем летом?

— Что, правда? — изумилась я.

— Правда, — мягко отозвался он. — Но то, что зимой колеса поезда стучат громче, ты знать должна.

— Знаю. Но при чем тут стук? — Я окончательно растерялась.

— При том, что многое в этом мире… Нет, точнее, между мирами — взаимосвязано.

Я совсем его не понимала, поэтому решила промолчать.

— Видишь ли, Хлоя… — Эрхарт переминался с ноги на ногу, настраиваясь на длинную беседу. — Какими бы разными ни казались эти вещи, их объединяет зима. Я долго думал над этим. Почему зимой ярче звезды и громче стук колес?

Я деловито прокашлялась. А вот это уже другой разговор.

— Стук колес громче зимой потому…

— Знаю-знаю, — поспешно перебил меня Эрхарт. — Не надо читать мне лекцию. Ведь то, что ты скажешь, будет касаться твоего мира. А зачем это нужно на небесах, ты никогда не думала?

— Думала, — коротко ответила я и вздохнула.

— И не додумалась, — констатировал Эрхарт. — А вот у меня было достаточно времени для размышлений.

— И к какому же выводу ты пришел?

— На небесах есть стук колес потому, что там нет звезд.

Я опешила. Это заявление не вызывало у меня даже смех, настолько оно казалось бессмысленным.

Уловив мои затруднения, Эрхарт снисходительно усмехнулся.

— Ну вот смотри, Хлоя. Самые холодные, темные и суровые ночи — это зимние ночи. Прослеживаешь мою мысль?

Я оторопело кивнула.

— И именно в такие ночи звезды светят ярче. Можно сказать, что так происходит потому, что зимние ночи — темные и долгие… Но я скажу — это потому, что зимние ночи суровы. Люди, угнетенные морозом и мраком, взамен могут полюбоваться звездами. Это их награда за терпение. Утешительный приз. И символ надежды. Что может быть лучше, чем в самую холодную и суровую ночь увидеть, как ярко светят звезды? Это прекрасно, разве не так?

Звездный свет, которым я по-прежнему любовалась, начинал восприниматься совсем не так, как парой минут назад.

— А стук колес тут к чему? — спросила я все же.

— К тому, что на небесах нет ночи и не видно звезд. Там нет такого символа надежды, но есть суровый вечный день, ничем не лучше темной земной ночи. А стук колес… Явление изменчивое. Он не бывает громким просто так. И если он зимой громкий, то летом должен стать тихим. Понимаешь, Хлоя?

В вопросе Эрхарта было столько отчаянной веры, что понимание, которое он стремился в меня вложить, зародилось во мне само.

Как я не подумала об этом раньше?..

А Эрхарт продолжал:

— На небесах вечная зима. Но если бы она была по-настоящему вечной, стучали бы колеса так громко? Громкий стук — задел на весну. Он означает, что тепло на небесах тоже когда-то было. Или когда-то будет. Разве это не надежда? Разве не на это уповает сам бог?

Наши с ним взгляды встретились.

— Честно говоря… — вымолвила я, облизнув обветренные губы. — Я никогда не задумывалась об этом в таком ключе. Но теперь… Кое-что обретает смысл.

Но когда же на небесах наступит весна?.. Наверное, этого не знал и бог.

Но мне очень хотелось ее дождаться.

Эрхарт, будто прочитав мою душу, печально улыбнулся. И, будто не желая мои размышления прерывать, повернулся обратно к звездам. Как и я.

Но безмолвие, зародившееся из грусти, вселяло еще большую грусть.

— У меня была еще одна теория о том, почему звезды зимой светят ярче, — переменился в настроении он, слегка повеселев. — Но это было до того, как науке стала известна сущность звезд.

Он прервался, и я дернулась, чтобы пытливо ткнуть его локтем в бок, но он заговорил раньше.

— Тебе не кажется, что звезды чем-то напоминают лед?

Я успела привыкнуть к его странным репликам и даже приспособилась воспринимать их всерьез.

Пристально вглядевшись в небо, я пожала плечами.

— Ну, что-то в этом есть. Если не знать, что звезды — раскаленные шары, то их вполне можно принять за ледяные глыбы. Их свет… Довольно холоден.

— И именно поэтому они лучше светят в холод. А летом они тускнеют, потому что плавятся от жары, — бодро дополнил он.

Я хмыкнула и все-таки ткнула Эрхарта локтем.

— А ты, оказывается, еще тот романтик!..

Эрхарт наигранно насупился, и я хохотнула с его выражения лица.

Чем больше я всматривалась в небо, тем больше видела звезд, и для меня не существовало ничего прекраснее.

Будоражит ли что-то так, как Вселенная, просторы которой не вообразишь? Что захватывает дух так, как ее свет, несущийся до нас веками? Что так пугает, как осознание того, насколько ты мал и беспомощен перед ее ликом? Что столь же волнительно, как загадка ее возникновения — и возникновения в ней нас?..

— А ты много знаешь о боге? — спросила почему-то я.

Эрхарт встрепенулся, и с него слетел шутливый настрой.

— А что ты хочешь о нем узнать? — уточнил он осторожно.

— Правда ли, что это он создал все? Правда, что он все видит и за всеми следит? Как же он тогда управляется с такими объемами работы?

Эрхарт обомлел, а потом затрясся. Сначала тихий, его смех постепенно нарастал, и я ясно представила, как выглядела сама в момент, когда истерично смеялась над его желанием проникнуть в Рай.

— Какая святая простота, Хлоя! Ой не могу!..

Эрхарт все смеялся, а я пребывала в недоумении и отчасти — в стыде. Неужели я сморозила глупость? Неужели я сама смеялась так?..

— Я спросила что-то не то?

— Да нет, не в этом дело, — проговорил Эрхарт, тяжело дыша. — Ух!.. Это было сильно. Я-то думал, ты посерьезнее что спросишь, о чем тебе лучше пока не знать, а ты спросила… Вот это.

— Куда мне там что-то посерьезнее спрашивать, если я и элементарных вещей не знаю, — недовольно пробурчала я.

— Это точно, — и не попытался переубедить меня Эрхарт. — Нет в его работе ничего сложного, Хлоя. Бог, о котором тебе все талдычат, ничего не создавал и ничем толком не управляет.

— То есть как? — растерялась я. — Но как же…

— Забудь и вспоминай лишь тогда, когда нужно состроить из себя благочестивого проводника, — поморщился Эрхарт. — Бог ничего не создавал. Максимум — железную дорогу, и то не своими силами. Он просто воздвиг себя на престол загробного мира, поэтому его и называют королем. Весь мир существовал до него, и загробный — тоже. Так что не стесняйся верить в науку, а не в религиозные сказки, хотя и в них порой скрывается доля правды. Но только не в тех частях, где что-то говорится про богов. Всеми делами, вроде распределения людей по направлениям, занимается небесная канцелярия, в которой служат его приближенные люди. Так называемое «Чистилище». Или ты всерьез верила в то, что бог все видит?

Порыв холодного ветра привел меня в чувство.

— Как-то так и думала, хотя четкого представления у меня не было.

— Поэтому и святая простота, — дернул Эрхарт уголками губ. — На самом деле, Хлоя, ты участвуешь в величайшем фарсе во вселенной. Нигде нет столько лжи и фальши, как на небесах. Не зацикливайся на боге. Живи так, как хочешь сама. Чувствуй свою свободу, а не гнет «высших сил».

— Хотелось бы … — выдавила я хрипло. Этому совету, увы, я не могла последовать, потому что была труслива. — А как же в этой небесной канцелярии узнают о твоих грехах?

— Колют сыворотку правды, — фыркнул Эрхарт с иронией. — На самом деле, конечно, нет. Но душа действительно признается во всем сама. Ведь небеса — это священное место. Бог может быть самозванцем, но небеса существовали до него. Возможно, так на души действует небесная аура, возможно, они просто испытывают такой трепет, что не могут лгать… Но они сами сознаются в своих грехах и во всем раскаиваются.

— А их все равно отправляют в Ад… — добавила я глухо. — Даже если они раскаялись.

— Их все равно отправляют Ад, — повторил Эрхарт. — В общем, ты уже поняла, что я презираю бога и его так называемую справедливость. В Аду за просто так мне сидеть не хочется. Но и тут как-то надоело торчать.

Я смолчала. Эрхарт ни на что не намекал и ни о чем не просил, но его слова напомнили мне о том, что его судьба зависела от меня. В его посмертии ничто не поменяется к лучшему, если я не соглашусь ему помочь. Но я не могла согласиться. Не решалась.

И чувствовала себя никчемной.

— Ох, ну наконец-то!.. — воскликнул Эрхарт восторженно. — Ты видишь это, Хлоя?

Я вынырнула из себя. И ничего не увидела. Намереваясь допросить Эрхарта, я глубоко вдохнула, но тут же выдохнула и замерла, наконец заметив.

Звездопад.

Я восхищалась неподвижными звездами совсем недавно, но их вид померк перед новым зрелищем.

Но у меня не нашлось желаний, чтобы загадать их сходу — как это и случалось всегда. Поэтому, памятуя об ошибке прошлого, я вновь загадала для всех своих близких счастья.

И для Эрхарта — тоже. Но ему не помогла бы сила одного желания; в состоянии ему помочь была только я. Лично. И это меня пугало.

А звезды все падали, заставляя меня трепетать, но уже — не в страхе.

— Впервые такое вижу.

— Ты многое потеряла, — проговорил Эрхарт. — Если знаешь, когда и откуда смотреть, всегда поймаешь свою счастливую звездочку. Метеорные потоки — явление не самое редкое, хотя и не всегда заметное. Но нам крупно повезло. Сейчас мы наблюдаем самый эффектный метеорный поток в году. Забавно, что он приходится именно на зиму. Все-таки в зимних звездах действительно что-то есть…

— Лед, — сказала я. — В них есть лед.

Нет красоты более мимолетной и призрачной, чем падающая звезда. Я никогда не смогла бы ткнуть пальцем в небо и кому-то на нее указать — да и мало бы кто смог. Потому что звезда исчезнет с небосвода раньше. Потому что увидев ее, я и сама не до конца верила, что и правда ее увидела.

— Наверное, — тихо отозвался Эрхарт.

И на долгое время мы умолкли, словно боялись нарушить этот сказочный миг. Даже Эрхарт, всего повидавший на своем веку, был заворожен не меньше.

Мороз и холодное сияние в небе. Символ надежды и задел на весну.

Время шло, а мы все так же стояли.

А ведь скоро рейс, надо беречь силы и хорошенько спать... Но как же тут уснешь? Как это все пропустишь?..

Так и простояли мы до момента, пока черное небо не приобрело оттенок предрассветной синевы, и звезды стало хуже видно. Ночные огни улиц постепенно гасли, а просыпающиеся люди наоборот — зажигали в домах свет.

Свет цивилизации не угасал никогда.

Во вздохе Эрхарта мне послышалась скорбь.

— На самом деле, Хлоя, то, что мы видели, было малой частью космического торжества. Мы увидели бы гораздо больше, если бы были за пределами города, вдали от его света. В мое время звездопады были настоящим праздником… А это — как хлопушка вместо фейерверка.

От такого сравнения я невольно засмеялась. Даже такой «хлопушки» мне не доводилось наблюдать. А суждено ли застать «фейерверк»?

Когда я затихла, Эрхарт неожиданно спросил:

— Тебе никогда не хотелось, чтобы однажды ночью погас весь свет? Чтобы хотя бы не мир, но город утонул во тьме?

Этот вопрос сбил меня с толку.

Призадумавшись, я посмотрела на горизонт, усеянный искусственными огнями.

— Раньше — нет, — призналась я. — Но теперь, когда ты об этом спросил… Наверное, хотела бы. Хотела бы, чтобы ночью было видно больше звезд, чем ламп. И чтобы ничто не мешало наблюдать звездопад.

Рассвет все больше овладевал небом, и первые лучи солнца показались из-за гор.

 — Хороший ответ, Хлоя, — проговорил погрузившийся в себя Эрхарт. — Хороший.

Что его тревожило, я выяснять не стала. Усталость, накопленная за сутки, резко на меня свалилась, навевая сон.

— Ладно, — невнятно сказала я сквозь зевок и потянулась. — Посплю хотя бы пару часов. А ты не хочешь вздремнуть? Я бы постелила тебе в гостиной.

Эрхарт отстраненно покачал головой, отказываясь от такого заманчивого предложения, за которое я бы продала душу.

— Еще скажи, что совсем не устал и не хочешь спать, — пробурчала я.

— Ну вообще-то не устал, Хлоя, и спать не хочу. — Эрхарт явно пришел в себя. — Если я не нуждаюсь в еде, как думаешь, нуждаюсь ли я во сне? Мне приятна твоя забота, но не стоит проявлять ко мне излишнюю… человечность.

Я уничтожающе на него зыркнула и, гордо выйдя с балкона, закрыла за собой дверь. Пусть наслаждается, коль уж такой неубиваемый, а нормальные люди нуждаются в отдыхе.

Я завалилась в кровать, укуталась в одеяло и уснула сразу же, вымотанная холодной бессонной ночью. До утренней тренировки оставалось всего ничего, но я не намеревалась ее пропускать, как и приходить на нее разбитой.

Разбудил меня запах готовящейся еды. Еще подремывая, я блаженно принюхалась, а потом подскочила, как ошпаренная, мигом теряя сон. Эрхарт был единственным, кто мог бы готовить. А умел ли он пользоваться плитой?

Я вбежала на кухню и застала Эрхарта за нарезкой овощей. Он самозабвенно напевал под нос какой-то простенький мотив и не сразу меня заметил.

Картина маслом.

— Что такое, Хлоя? Доброе утро, кстати. Надеюсь, ты выспалась.

— Ты не спалил мне кухню? — недоверчиво озиралась я, не реагируя на явную подколку.

— Как видишь, — усмехнулся Эрхарт и вернулся к своему занятию. — Не переживай, я, может, и дремучий человек, но не настолько. Но пока, чтобы не сразить тебя своими кулинарными талантами, я начал с самого простого. Омлет уже готов, салат будет скоро. До тренировки осталось сорок минут, еще поспишь или приведешь себя в порядок?

Мой толком не отдохнувший мозг долго обрабатывал услышанное, но ответную подколку выдал довольно быстро.

— Ты что, заделался мне в мамочки? И откуда ты знаешь про тренировку?

— У тебя настенный календарь весь исчеркан, — пояснил Эрхарт. — И не в мамочки, а в повара. Ты же сама согласилась, разве нет? А вообще я бы с радостью сразил тебя своими кулинарными талантами, но в холодильнике мышь повесилась.

— Твоя дерзость не знает границ, — убедилась я и пошла умываться.

Тренировку я бы не пропустила, даже если бы вообще не спала — я и так там нечастый гость. Да и не стоило заставлять Адрагана переживать — подумает еще, что новоявленный родственничек действительно оказался маньяком, которого следовало сразу прибить.

Воспоминания о ночи никак меня не отпускали. Рядом с Эрхартом мне было так спокойно, что ненароком я начинала проникаться к нему доверием, хотя толком его не знала.

Я похлопала себя по щекам и встряхнулась. Если я поддамся этому умиротворяющему влиянию и соглашусь провести его в Рай, спокойно уже не будет.

Завтрак удался на славу — давно я не ела такой вкусной еды. Разве можно отпускать такого повара?

А хотелось ли мне вообще ему помогать? Или это вспыхнувшее стремление — не более чем мимолетный порыв, которыми определяется и рушится жизнь?

Я окончательно запуталась в своих желаниях и чувствах. Эрхарт, будто заметивший это, не трогал меня, но его молчание гнело еще больше. Бросая тарелку в раковину и торопясь к выходу, я напоследок сказала:

— Когда вернусь с тренировки, пойдем в магазин. Не будем морить мышей голодом.

Я надеялась забыться. В тренировке, в походах по магазинам — в чем угодно, лишь бы отвлечься от тревоги, для которой пока не было причин.

На улице меня встретил привычный и непривычный мороз.

Я замерла, не пройдя и шага. Задышала полной грудью, вбирая в себя свежесть холода и запах дыма. И наслаждалась зимой, которую ненавидела. Эта зима была живой.

Опомнившись, я чертыхнулась и сорвалась с места, поскальзываясь на коварном снегу. Тренировка!..

Успела я каким-то чудом. Приветствуя меня, Адраган кивнул мне с почти не уловимым облегчением, и началось занятие.

Забыться не получилось. Ночной разговор с Эрхартом и предстоящая поездка в Ад никак не покидали дум, и я допускала помарки.

Стремительный удар Адрагана врезался в мой едва выставленный блок. В последнее время он часто становился со мной в спарринг, как будто чувствовал — пусть и не понимал — необходимость меня поддержать. То есть выбить из меня тревоги.

Иногда и впрямь помогало.

Но не в этот раз.

— Что с тобой, Хлоечка? — озадаченно спросил Адраган, превосходный чтец души по драке. — О чем-то волнуешься?

Я вздохнула и опустила руки, на которых вскоре расцветут синяки. Адраган никогда не сдерживался, и я была благодарна ему за это, хотя и в подметки не годилась ему.

— Да так, скоро рейс… — промямлила я и тут же одернула себя. Не с ним мне делиться такими переживаниями. Только не с ним. — А Эрхарт остается дома один, — выпалила я вдогонку.

— Эрхарт? — переспросил Адраган, а после расцвел в ухмылке. — А, тот самый родственничек? Не доверяешь ему? Боишься, что он что-то натворит в твое отсутствие? Он какой-нибудь отморозок?

— Нет, не в этом дело. — Почему-то его подозрения меня позабавили. Просто тогда я еще не осознавала, насколько Адраган был прав. — Просто он… как бы объяснить... Далек от цивилизованной жизни. Ничего не знает о городе. Поэтому и страшно бросать его одного. Я, конечно, сказала ему не высовываться, но все равно как-то не по себе.

— А-а-а… — протянул Адраган как-то разочарованно. Наверное, он уже в красках себе представил, как будет меня спасать. — Ну, если что, я за ним пригляжу. Взаперти оставлять как-то тоже жестоко. Если хочет, пусть приходит к нам на тренировки. Постараюсь его не убить.

— Спасибо! — обрадованно воскликнула я. Такого поворота событий я не предвидела, но все равно было приятно находить поддержку и ощущать, как упрочняются исхудавшие узы.

— Да не за что, Хлоечка. Брат за брата, все дела, — ослепительно улыбнулся Адраган, и мы дали друг другу «пять».

Тренировка подошла к концу.

Во время рейса я собиралась внимательно ко всему присмотреться. Откуда и каким путем идут к поезду души, сколько работников станции наблюдает за их посадкой. Поискать лазейки, чтобы провести Эрхарта… Или понять, что его никак не провести. Так или иначе, я ничего ему не обещала — и это было единственное, что немного меня утешало. Но проверить, возможно ли ему помочь вообще, стоило.

А если будет возможно, что тогда? Соглашусь ли я только из-за того, что это возможно? Найдется ли во мне такая бескорыстность?

Я помотала головой и подставилась холодному ветру. Это будет не бескорыстно, Хлоя! Ты ведь хочешь узнать всю правду — не это ли обещал Эрхарт взамен? Подумаешь, совершить тяжкий грех…

Я пыталась разобраться в себе, но вместо этого — еще больше запутывалась.

— Пока меня не будет, за тобой присмотрит Адраган. Будешь ходить к нему на тренировки, — сходу огорошила Эрхарта я, злорадствуя над обречением, проявлявшимся на его лице. Не все же ему меня ошарашивать!.. — Ну а сейчас, как и договаривались, идем в магазин. Раз уж ты заделался поваром, я хочу, чтобы к моему возвращению меня ждал пир. Сам понимаешь, во время рейса едой не понаслаждаешься.

Я тараторила и тараторила, изображая бодрое расположение духа, пока тащила притихшего Эрхарта в магазин. Я так старательно изображала энтузиазм, что и сама в него поверила. Надо же было показать Эрхарту мир... Но истинная причина такого поведения была куда прозаичнее.

Я делала все, лишь бы отвлечься. Лишь бы прочувствовать жизнь, которой никогда не жила полноценно.

Ведь проводник душ, отправляясь в рейс, каждый раз умирает сам. Ведь небеса созданы для мертвецов, и любой, кто находится там — мертвец и есть, и неважно, по долгу ли он там службы или по-настоящему умер.

Мы блуждали между прилавками, Эрхарт с энтузиазмом выбирал продукты, продумывая заказанный мною пир, а я наконец расслаблялась, погруженная в бытовые хлопоты.

— Неужели… Хлоя? — вдруг раздался до боли знакомый голос, и я вздрогнула. И оборачиваться было не надо, чтобы этого человека узнать.

Я остолбенела, и мама тут же подбежала ко мне. Эрхарт недоуменно поглядывал то на меня, то на нее, и было поздно делать вид, что мы с ним незнакомы.

Но пока, взволнованная встречей со мной, мама не замечала моего спутника. Может, ему удастся слиться с пространством, как это ему удавалось провернуть при мне?..

— Я так скучала! — кинулась мама обниматься. Неужели ее обида прошла? Или в ней говорила родительская любовь, ненадолго заглушившая ту обиду?

Я разомлела и нерешительно приобняла ее в ответ.

— Да, мама, я тоже. Работа отнимает столько времени…

— Ну оно и понятно, — шмыгнула носом мать, успокаиваясь, и неохотно отстранилась. — Дай угадаю: скоро у тебя снова рейс.

Я неловко развела руками, подтверждая ее слова.

— Чего и требовалось доказать, — вздохнула она.

Было видно, что она припасла для меня много слов... Но при этом сказать было ей нечего. Все было слишком запутано, чтобы объясниться словами… И вместе с этим все было понятно без слов.

Какое-то время мы так и стояли друг против друга, не в силах внятно заговорить. Но тут мама как бы невзначай заглянула мне за спину, обнаруживая там Эрхарта, который старательно делал вид, что он никак ко мне не причастен. Настолько старательно, что так и бросался в глаза.

— А это еще что за юноша? Хлоя, у тебя появился приятель, а ты даже мне не сказала? Даже не познакомила?! Кто он? Откуда? Какие у вас отношения? Что скажет на это папа?

Еще бы картинно схватилась за сердце!

Претерпевая шквал вопросов, я цепко сомкнула зубы, дабы не наговорить лишнего. Да уж, мама, ты полгода не интересовалась моей жизнью, а теперь удивляешься переменам, произошедшим в ней! И какие такие еще отношения?!

— Это мой бывший однокурсник, — выпалила я, когда мама взяла паузу. — Мы случайно здесь встретились, и вот, заболтались. Он мой друг.

— Ах, однокурсник? — приняла вызов мама и уперла руки в боки. — Тогда скажи мне, однокурсник, каков тормозной путь поезда при экстренном торможении?

Я едва не хлопнула себя по лбу. Кто ж знал, что она решит это проверить? И откуда ей самой знать про тормозной путь? Или она специально это все изучала, предвкушая подобные встречи?..

— Ну зачем тебе это, мама? Или ты мне не веришь?

— Цыц! Это важно! Я должна услышать это от него!

Эрхарт невозмутимо пожал плечами.

— Зависит от типа состава. Электричке может хватить и семьсот метров, а грузовому поезду и пары километров может быть мало. И скорость, конечно, тоже имеет значение. При определенных ее значениях экстренное торможение не применяется.

Мама нахлобучилась и впила в него колюще-режущий взгляд, и одна только я не участвовала в их баталии.

В итоге она сдалась.

— Ладно, Хлоя. Однокурсник так однокурсник, вроде ничего такой. Только будь осторожна.

— Конечно! — бросила ей я, и нас разделила вереница покупателей. К моему облегчению, мы разминулись.

Я судорожно вытерла пот со лба и удивилась стойкости Эрхарта.

— Почему ты такой спокойный?

— Жизненный опыт.

Я вздохнула и оставила все расспросы — а то стану мнительной не лучше, чем мать. Покупки бы донести, а не отвлекаться на всякие пустяки.

Но разве не этого я хотела — отвлечься?..

— Когда отправляешься в рейс? — по пути к дому нарушил Эрхарт тишину.

— Сегодня ночью.

И знать о том, что рейс назначили на утро, ему было необязательно.

— Понятно… — протянул Эрхарт, выпуская изо рта пар. Его, мертвеца, мир живых принимал как родного. А я, живая по-настоящему, ощущала себя в нем мертвецом. — Скоро.

Я кивнула, и безмолвие воцарилось вновь.

Здравый смысл подсказывал: пока есть время, надо спать, а то нормального сна я буду лишена в рейсе так же, как и нормальной еды. Но я отказала себе в отдыхе. Ранним зимним вечером я вышла на балкон, надеясь поймать в небе звезды.

Я не увижу в рейсе ни звезд, ни тем более звездопада, и когда я вернусь, метеорный поток иссякнет. А отдых от меня никуда не денется.

— Как думаешь, Хлоя, что такое смерть? — спросил Эрхарт, внезапно очутившийся рядом. Но я даже не удивилась тому, что его не заметила. Свыклась.

— Раньше я думала, что смерть — это вечная темнота. Теперь я знаю, что это вечный холод.

— А для меня смерть — мечта.

Могло показаться, что Эрхарт завороженно смотрел в небо, но мне казалось, что он смотрел сквозь.

— Мечта?.. — переспросила я недоуменно. — Странные у тебя мечты.

— Ничего не странные, Хлоя, — с неожиданной убежденностью возразил он. — Смерть — это не вечность. Не вечная темнота и не вечный холод. Это всего лишь часть круговорота жизни, и небеса — такой же его конец, как и начало. Там же начало и моей мечты. Никогда не думай, что смерть — конец. Или что после нее наступает вечность. Разве ты не наблюдаешь ее постоянно, разве ты не работаешь с ней?.. Ты ведь должна понимать, что к чему. Поэтому брось эти мысли. Брось.

К чему Эрхарт давал эти наставления, я до сих пор не знаю, как и не знаю того, заслуживали ли они доверия. Но голос его звучал так уверенно и так мудро, а мне так хотелось ему поверить, что я и не подумала поступить иначе.