Я не знаю, как выглядела в тот момент. Глупо ли, счастливо? Наверное, все-таки глупо, раз лица Минкара и Эрхарта так забавно вытянулись, что мне стало еще смешнее. Но вскоре они и сами заразились смехом.

Жаль, что больше у нас не будет таких радостных минут.

Затихнув, смех не исчез — он смущенной эйфорией вплелся в атмосферу. Никто не понял, почему этот смех возник, и уместным он тоже не был, но он согревал нас и сближал, и эти чувства было не передать словами.

— Что-то мы засиделись. Пойду проведаю ребят на посту, — развеял Минкар затянувшееся молчание и поднялся, заговорщицки нам подмигнув. — А вам тут есть, о чем поворковать без меня.

К моим щекам прилила кровь, Эрхарт осуждающе покачал головой, и Минкар, самодовольно хохотнув, нас покинул. Почему-то мне было неловко от его намеков — даже подозрения матери такой неловкости не вызывали.

Воспоминание о матери больно меня кольнуло. Как она там? Беспокоилась ли обо мне, хранила ли обиду? Хотя беспокоиться ей не о чем — она же привыкла к тому, что я постоянно в рейсах… Если только не похоронила меня опять.

Дом в ближайшее время мне не светил, один Эрхарт был рядом, и до возвращения предстояло еще дожить.

— Так какова твоя цель, Эрхарт? — собравшись, спросила я. — Свергнуть короля и занять его место? Или же ты в самом деле собираешься его...

— Убить? — закончил Эрхарт с мрачной полуулыбкой. — Ну, лукавить не буду: именно убить я его и собираюсь, но сделать это не так уж и просто. По крайней мере, на небесах. Ты ведь знаешь, что душа на земле неуязвима, но материальна здесь? — Я кивнула, и Эрхарт продолжил: — Так вот, это правило действует и в обратную сторону: тот человек, который попал на небеса еще при жизни, здесь неуязвим. А именно так и попал сюда Элохим. Только это был секрет. Никому не рассказывай, иначе это подорвет и без того низкий боевой дух наших. Но я убью его, какими бы способами ни пришлось воспользоваться. Я ненавижу его. Знаешь, что он сделал после того, как я сбежал? Проводников это тоже затронуло. В вашей работе… Произошла кое-какая резкая перемена.

Я сразу поняла, что он имел в виду.

Я никогда не забуду день, когда меня впервые вызвали в Ад. Не забуду предшествующей грозы. Не забуду толпы, собравшейся в кабинете начальницы, и ее подавленный вид. Не забуду того, что потом...

— Начались непрерывные рейсы в Ад, — вслух договорила я.

— Верно. Так Элохим мстил мне за побег. Раньше я призывал его если не распустить Ад, то хотя бы смягчить пытки, но он отказывал. А побегом я его так взбесил, что он расширил список грехов, и в Ад стали определять за каждую мелочь. Только из-за своей задетой гордыни, только из-за тщеславия и только ради того, чтобы меня проучить, он мучает непричастных. Поэтому я убью его, какие бы преграды ни стояли у меня на пути. Если понадобится — спущу его на землю, которой он все еще принадлежит, и убью там, а потом убью здесь еще раз. Убью столько раз, сколько понадобится. Помучаю его так же, как мучаются души в Аду. Пощады ему не будет.

Речи Эрхарта, полные непоколебимой решимости, вгоняли меня в ужас, и я сглотнула тревожный ком.

— А что насчет его трона... Не нужен мне его трон. Небеса разгневались из-за этого трона и наслали вечный мороз, и если кто-то еще возомнит себя королем, весна никогда не наступит. И в чем же тогда будет смысл стука колес? — Будто осознав, каким он был пугающим, Эрхарт смягчился и добродушно улыбнулся, и я слабо улыбнулась ему в ответ.

Я боялась. Боялась, что Эрхарт мог не совладать с отцом. Боялась, что если Эрхарт с ним совладает, он уподобится ему и займет трон. Боялась, что Эрхарт изменится, и что жестокие небеса не изменятся из-за этого никогда.

Но когда он убеждал меня в обратном, ничуть не сомневаясь в себе, мои сомнения отступали.

Дверь со скрипом отворилась, отвлекая от дум. Это был Минкар, на плечо которого опирался незнакомый юноша с окровавленной ногой.

Я содрогнулась и поспешно перевела взгляд на измученное лицо незнакомца, к которому липли светлые волосы. Или же все-таки знакомца?.. Пытаясь лучше его разглядеть, я сощурилась. Меня не покидало ощущение того, что этого человека я когда-то уже встречала. Но вот когда?..

Эрхарт подорвался и подбежал к раненому, помогая Минкару его уложить. Сам же раненый натужно выдавил:

— Пустяки... Не стоит... Что важнее...

— Что важнее — молчи и не сбивай с толку, — резко оборвал его Эрхарт.

Он осмотрел рану и протянул к ней ладони, сосредоточенно прикрывая глаза. Перед моими же глазами пронеслась картина того, как он подобным образом вылечил Адрагана, и на меня нахлынула дурнота. Я отвернулась, а потом вспомнила раненого незнакомца.

Он был моим пассажиром. Единственным пассажиром, когда-либо высаженным мной из поезда.

Случилось это по дороге в Ад. Между двумя грешниками затеялся спор, переросший в драку, и мои предупреждения они игнорировали — угроза прилетела мне самой. Что-то вроде: «Не лезь, пока не получила сама».

Одним из них и был этот раненый незнакомец.

Я вызвала охрану, но если бы я спокойно ее ждала, от вагона мало бы что осталось. На помощь никто из пассажиров не спешил — некоторые испуганно сжимались, некоторые с интересом наблюдали за разборкой, а Дэрош, могший приструнить их и словом, в тот момент крепко спал. Напарник наказал будить его, если что-то пойдет не так, но мне хотелось поберечь его сон, которому он и без того предавался нечасто.

Наполнившись праведным гневом, я принялась разнимать грешников сама. Какими-то особыми навыками они не обладали, да и злость затуманивала их умы, поэтому мне, прошедшей множество тренировок, было не слишком сложно их расцепить.

Когда подоспели охранники, оба грешника сами к ним бросились, жалуясь на меня. Охранники посмеялись, похвалили меня за смелость и пожурили за безрассудство, и подали сигнал к остановке поезда, чтобы высадить дебоширов в лесу. Я мило им улыбалась, дрожа изнутри. Когда все закончилось, праведный гнев преобразовался в страх.

Будь эти грешники осознаннее, возьми они под контроль свою силу — и не знаю, удалось бы мне с ними так легко справиться. Кинувшись их разнимать, я шла на неоправданный риск. Но праведный гнев казался тогда слишком праведным, чтобы задаваться такими вопросами.

Зато больше никто не осмеливался нарушать дисциплину.

Дэрош, проснувшись и узнав последние новости, с укором припомнил мне свой наказ, но и сам посмеивался над тем, как пассажиры при виде меня подбирались.

А холод тревоги продолжал морозить мое нутро. Правильно ли я поступила, высадив тех грешников из поезда? Что было хуже — попасть в Ад или затеряться в бесконечных лесах зимы? Не обрекла ли я их на еще большие муки?..

Дэрош, как всегда чуткий к моему состоянию, убедил меня не терзаться. И тогда я просто затолкнула этот случай глубоко в память, чтобы никогда о нем не вспоминать и не винить себя за страдания душ.

Но когда призрак прошлого предстал передо мной воочию, случай вспомнился сам собой.

А помнил ли меня этот призрак? Может, проклинал?..

Тревога, усыпленная в тот день, пробудилась. Столкнувшись с этим юношей взглядами, я приготовилась к его гневной тираде, но он, вылеченный Эрхартом, потерял сознание от усталости и боли.

Так что же все-таки хуже — попасть в Ад или затеряться в вечных лесах зимы? Мучиться в Аду по распоряжению бога или изводить себя в войне против него?

Этот вопрос и поныне не давал покоя.

— Сколько раз ни вижу это, никогда не перестаю удивляться, — вымолвил Минкар с придыханием. О глубокой рваной ране теперь напоминала лишь кровь на полу и повреждения в одежде.

— Он не успел рассказать, что случилось? — проигнорировав восхищение друга, спросил Эрхарт.

— Вообще-то он пытался, но ты его заткнул, — фыркнул Минкар, но посуровевшему Эрхарту явно было не до шуток. — Да ладно, не кипятись. Он успел сказать, что путь, на который вышла группа, небезопасен. Он угодил в ловушку, когда разведывал местность.

— Хвост не привел?

— Я не заметил. Ребята пошли проверить, заодно и следы за ним заметут, но причин для паники нет.

— А отряд?

— Потихоньку возвращается. Сам понимаешь, сейчас они будут осторожничать, так что придется еще подождать.

Эрхарт глубоко вздохнул, и то напряжение, которые испытывали они с Минкаром, передалось мне.

— Такими темпами я растеряю всех своих людей или приведу их к вражеской засаде, — потирая переносицу, приглушенно вымолвил Эрхарт, а после твердо распорядился: — Ждем отряд, восстанавливаем силы и выдвигаемся.

Наблюдая за Эрхартом, я почти его не узнавала. Не узнавала того его, которого знала на земле. И понимала, каким обманчивым было мое о нем представление.

Наглый, дерзкий, проницательный и лжец — никакие простые слова не описывали того его, который переживал за каждого своего соратника. Того его, который планировал свержение бога, короля и своего отца, желая принести мир в свой мир.

В том, что прежние его улыбки настоящими не были, я убедилась наверняка. Но еще я убедилась в том, что он самоотвержен, предан своим людям и себе. А что до фальшивых улыбок… С их помощью он пытался сполна вкусить мирную земную жизнь, которой у него никогда не было — так же, как делала это и я.

Но разделяла ли я истинные его чувства, которые раньше так надеялась разгадать? Была ли готова следовать за ним до конца? Хотя я не могла за ним не последовать — выбора у меня не было. Но его стремления… почему-то меня не воодушевляли.

Я поддерживала его желание свергнуть бога. Эрхарт решился на то, на что никогда бы по собственной воле не осмелилась я — на крутые перемены. Мои мечты об изменении чего-то к лучшему так и оставались мечтами, и теми, кто не боялся перемен, я искренне восхищалась. Потому что думать об изменениях и воплощать их в явь — совсем разные вещи.

Эрхарт замахнулся на это, но вынесет ли борьбу за свою мечту он? Чем дальше — тем тяжелее, но чем дальше — тем и дальше обратный путь, который однажды попросту оборвется.

Как это произошло и с моим.

— Куда выдвигаемся? — сквозь свои размышления расслышала голос Минкара я.

Я могла чувствовать себя здесь на своем месте, но частью здешнего мира я быть не могла. Я была сторонним наблюдателем, которому терять было нечего так же, как нечего и брать.

— В деревню.

— В деревню?.. — Минкар опешил. — Надеюсь, ты шутишь. Мы не для того сюда столько шли, чтобы сделать крюк! Да и вспомни — чем закончился наш прошлый визит? Нас выперли! И ладно выперли, но неужели ты думаешь, что деревню не прочесывают псы Элохима?

— Или уже прочесали и давно сбросили со счетов, — пожал плечами Эрхарт. — Нам надо донабрать людей. Глупо переть на армию с кучкой из тридцати человек.

— Ну да, а еще полторы калеки нам помогут, — скривился Минкар. — Бесполезно это. Я считаю, что надо прорываться так. И чем быстрее, тем лучше. Если будем тянуть, нас переловят раньше, чем мы доберемся до дворца твоего папаши.

Эрхарт промолчал. Он посмотрел на лежащего на полу юношу, дыхание которого понемногу выравнивалось, но по-прежнему было неспокойным.

— Возможно, я бы с тобой согласился. Но неужели ты забыл, ради чего мы все это делаем? Мы хотим освободить души из-под гнета бога... А в итоге получается, что мы угнетаем их сами. От такого маленького количества людей мы хотим слишком многого. Но чем больше людей — тем больше шансов, что они выживут. А даже если в деревне к нам никто не присоединится, мы сможем хотя бы нормально отдохнуть. Я не хочу, чтобы кто-то еще пострадал. Ведь душа, убитая на небесах... Никогда уже не переродится. И пусть я могу залечивать тяжелые раны, это еще не значит, что я могу воскрешать или всегда успевать вовремя. Пойми меня, Минкар. Разве не ты больше всего беспокоишься за нас? За них?..

Минкар досадно вздохнул.

— Я понимаю тебя. И я тоже переживаю за наших ребят. Просто в такой ситуации... Есть ли нам, что терять? Умереть или остаться под богом — велика ли разница? Но раз ты уперся... Хорошо. Пойдем, куда скажешь. Ты же все-таки принц.

— Бывший, — задето цыкнул Эрхарт. — Отказавшись от имени, я отказался и от титула. Ведь принц — это претендент на престол, а я хочу престол уничтожить.

— Ну-ну, не ворчи, — беззлобно усмехнулся Минкар, отходя от темы спора, и хлопнул Эрхарта по плечу. — Хотя вряд ли кто-то из нас был бы против, если бы ты занял трон.

— Тогда ничего бы не изменилось. Рай по-прежнему был бы холодным, и зима бы никуда не ушла.

— Кто знает? Может, трон просто ждет именно своего короля.

Эрхарт сжал ладонь друга, которая лежала на его плече, и мягко ее отвел. Он так и остался недвижно сидеть, поглядывая на оправлявшегося юношу.

Я была непосредственно причастна к беде этого парня, но даже имени его не знала, и от этого было лишь паршивее.

— А что насчет деревни? — робко поинтересовалась я. — Вы мне о ней не рассказывали.

Минкар отмер.

— Еще до пришествия бога души сбивались в общины. Сейчас от тех общин осталась деревня, и в ней до сих пор обитают души — те, кто не пошел против бога и не примкнул к нему. Они не выступают ни за, ни против. Они просто живут мирно, как раньше, и ожидают своего часа переродиться, а Элохим их не трогает. Хотя... Они столько времени уже ожидают перерождения, что я сомневаюсь, что это единственная их цель. Только душе, не завершившей важное дело, удается так долго не уходить в иной мир. Это универсальное правило и для земли, и для неба. Мы — тоже своего рода «неупокоенные».

— Вы хотите переманить кого-то из них на вашу сторону?

Минкар замялся — рвения идти в деревню у него вообще не было, не то что искать там союзников, и я невольно затронула их свежее противоречие с Эрхартом.

— Мы уже пытались однажды, когда-то давно. Нам заявили, что не хотят иметь с войной ничего общего, и прогнали, чтобы не навлекать на себя беду. Не понимаю, на что рассчитывает Эрхарт.

Эрхарт, прикрывавший веки, никак не отреагировал — будто дремал, и Минкар безнадежно махнул на него рукой.

Своим любопытством я сделала хуже. Но мне было важно знать, что происходило вокруг меня, даже если это знание никак бы мне не пригодилось.

— Спасибо, что рассказал.

От Минкара я не дождалась реакции так же, как и он не дождался ее от Эрхарта, но я была уверена, что меня услышали.

И когда гнетущая тишина была готова вернуться, снаружи послышался топот, и дверь со скрипом отворилась вновь.

— Они пришли!