Вину перед Адраганом мне не искупить никогда.

Если бы я не была такой доверчивой и наивной — не подвергла бы его смертельной опасности. Если бы он меня не спас — я бы его не предала. Если бы мы не познакомились, он бы не испытал столько боли, не ступил бы на небеса, а Эрхарт не использовал бы его в своих грязных играх.

Если бы меня не было...

Знакомство со мной — а уж дружба тем более — не сулило ничего хорошего, и рассказ Эрхарта это только подтверждал.

Я сидела на снегу и ревела навзрыд, и лес заботливо заглушал мои всхлипы.

Если бы я не знала, каково из себя посмертие, я бы себя убила. Но если бы я не узнала, каково из себя посмертие, смерть не стала бы такой желанной.

Но хочется мне этого или нет — живому в мире мертвых умереть невозможно.

Не будь я на небесах, я бы могла себя умертвить, но вряд ли бы по-настоящему захотела. А когда по-настоящему захотела — уже была на небесах, с которых никак не спуститься. Даже не умереть.

Это вдруг меня рассмешило, и я безумно расхохоталась сквозь слезы. Захотеть умереть — и не иметь возможности! А иметь их тогда, когда не хочется умирать! Какое противоречие, какая ирония, какой парадокс!..

Я смеялась и смеялась, горячие слезы лились из глаз, а лес продолжал молчать, и его молчание больше тревожило, чем утешало.

Хватились ли там меня? Будут ли меня искать — или уже выдвинулись, и отправится ли Эрхарт за мной лично? Как Йохан перед ним объяснится? Или же с него не потребуют объяснений, а поблагодарят за то, что он помог избавиться от потерявшей пользу вещи?

Я продолжала безумно смеяться, а лес продолжал молчать, замерший в тревожном ожидании. Но слезы постепенно кончались, как и смех. Восстанавливая дыхание, я вытирала лицо, и влажную кожу обжигало морозом.

Сколько времени я просидела так? Каждая секунда промедления работала против меня — от пристанища Эрхарта и его шайки я была не так уж и далеко.

Судорожно выдохнув и собрав остатки воли, я встала на дрожащие ноги и поплелась глубже в лес. Сталкиваться с Эрхартом я не намеревалась. А если он меня нагонит... Что ж, придется и впрямь набить ему морду.

Дороги, по которой брела, я толком не различала — мой взор затуманила память. Я вспоминала о том, как металась раньше в сомнениях — а не пользуется ли мной Эрхарт, достоин ли он доверия? Вспоминала, как все сомнения отмела. Как умудрялась распознавать искренность в его фальши, и как она меня трогала до глубины души.

Вспоминала о том, какой была дурой.

Ах, ну конечно! Эрхарт спас Адрагана, какое я имела право ему отказать?

Горько хохотнув, я поскользнулась. От болезненного падения меня спасло ближайшее дерево, схватиться за которое едва удалось.

Я не умела петлять и уводить погоню, и за мной по снегу тянулась четкая цепочка следов. Меня бы нашел кто угодно. Но затащить меня обратно не выйдет ни у кого.

Доверчивая, глупая, наивная дура, которая повелась на красивые речи. Звезды, чтоб их, стук колес!.. А где же критическое мышление, что всегда выручало? Где же вечная мнительность?..

Рассеянно цепляясь за ветви, я возобновила путь. Куда и зачем я шла — я не знала. Лишь бы подальше от предателя. От того, кто пользовался мною тогда, когда заверял, что никогда не воспользуется.

Вспоминая теперь каждый миг, проведенный с Эрхартом, я распознавала каждое лживое его слово. Потому что знала уже, где он лгал, а не потому, что была способна его ложь распознать. Мои коллеги позавидовали бы такому актерскому мастерству. Бывшие коллеги.

И вспоминая теперь каждый миг, проведенный с Эрхартом, я понимала, что лживым было каждое его слово. А был ли он искренен с теми, кому всю «правду» раскрывал у костра? Умел ли Эрхарт вообще быть искренним?

Если ставить под сомнение каждое его слово, то впору сходить с ума. Но я, наверное, уже сошла. Поклянись он всеми богами (ха-ха!), что говорит правду, я во всем усмотрю ложь.

Правду он мне обещал не единожды — и что в итоге?

В итоге я блуждала по бескрайнему лесу, потеряв себя и представление о том, как быть дальше. Как быть дальше? Спрятаться в лесах навечно? Пуститься на безнадежные поиски лазеек к земле, через которые проходил Эрхарт, чтобы потом не решаться посмотреть Адрагану в глаза? Или же сдаться богу, слезно умоляя вынести мне приговор, которым страшил Эрхарт?

Как там было?

Наказание за мой проступок — полное уничтожение души.

Интересно, как это уничтожение осуществляют? Впрочем… Не так уж это было и важно. Важно было то, что это — мой шанс умереть. Сбежать от всех страданий и мук и никогда их больше не чувствовать. Не чувствовать вообще ничего… Целую вечность.

Огонек забытого страха вновь вспыхнул в душе. Вечная пустота представилась мне глубокой пропастью, у которой не проглядывалось дно. Краем обрыва, высота которого пугала настолько же, насколько манила прыгнуть.

Но лучше немного побояться и перетерпеть недолгие муки, чем вечность перерождаться и вечность страдать. Да и что есть жизнь, коль не муки?..

Чтобы спрыгнуть с заветного обрыва, был нужен сущий пустяк. Шаг. Явка с повинной богу — и вечные страдания прекратятся.

И мысль эта была ничуть не меньше наивной чем те, за которые я себя проклинала.

Ноги немели и заплетались. В изнеможении я рухнула под ближайшее дерево, вытягивая их вперед. Подорванный дух ослаблял тело.

Я подняла голову к небу, словно оно могло меня утешить, но оно было таким же молчаливым, как лес. Белесые облака плотно укрывали собой небосвод, и любую подсказку они бы от меня просто спрятали. Вместо подсказок они одарили снегопадом, который, в отличие от звезд, не указывал ни дорогу, ни время. Мне отчаянно недоставало часов.

Чем больше времени проходило, тем меньше я понимала, сколько его прошло. И тем больше терялась в пространстве.

Нет ничего хуже подобной вечности.

Снегопад усиливался, перерастая в метель. Холодало. Я поежилась и обняла себя за плечи, чтобы хоть как-то согреться, но это не помогло — форма проводника не предназначалась для длительных прогулок вне поезда. Я дрожала, бездумно уставившись в землю, и с иронией подмечала белоснежный цвет своего облачения. Цвет такой для формы был выбран не потому, что он кого-то там успокаивал, а потому, что не было маскировки лучше, если приходилось кого-то искать в засыпанных снегом лесах. Как белая шкурка зайца зимой.

Только вот заяц — не преследователь, а жертва. И именно зайцем — слабым, дрожащим и от всех прячущимся — я и была.

Я не ориентировалась ни во времени, ни в пространстве, ни в этом мире вообще — а еще именовалась проводником. Любой мой план, любой порыв прыгнуть в пропасть разбивался о реальность: я не знала, в какую сторону делать последний шаг. В какой стороне находилась пропасть. Меня будто окутал плотный туман — любой шаг мог обернуться чем угодно. Мог обернуться долгожданным падением… А мог и возвращением к Эрхарту, встрече с которым я бы предпочла смерть.

И на распутье этом указателей не было.

Несмотря на паршивую ситуацию, на душе моей была необычайно легкая пустота. Мои желания и воля не значили ничего, и с этим лишь оставалось смириться. Меня понемногу окутывала дремота, из которой я надеялась не очнуться.

Но грядущий сон оборвался, так и не наступив. Стоило мне отдаться судьбе и отпустить все тревоги, как послышались чьи-то шаги.

Я напряглась и медленно встала, прижимаясь к дереву. Кто бы ни вертелся рядом, я должна была суметь дать отпор.

Я осторожно выглянула из укрытия, но не сразу заметила незваных гостей. Три мужчины сурового вида, рыскающие кругом, были облачены в одинаковую белую форму, какую носила я, но с другими знаками различия.

Я сдавленно хмыкнула. Метафоры тут ни к чему — красивую легенду о форме выдумали себе сами проводники, а стража короля прекрасно осознавала истинное значение цвета.

Стражники не были вооружены. Это меня удивило — они собирались усмирять бунтовщиков Эрхарта голыми руками? Или они были полными идиотами, или слишком верили в свои навыки рукопашного боя.

Так или иначе, их безоружность была мне выгодна, а чересчур уверенных обламывали и не таких.

Они ходили вокруг и ходили, подступаясь все ближе, а я неспешно размышляла о том, что делать. Мышление работало в привычном для меня направлении, и от апатии не осталось и следа.

При сильном желании и большом старании я могла незаметно скрыться, могла отбиться или даже их уложить, создав при этом ненужный шум. Но такую ли я цель себе ставила? Разве я не планировала сдаться и смиренно расположиться на плахе? Разве не о смерти я мечтала — и она сама ко мне шла?..

Эмоции перекипели, голова все так же была пуста, и я решила: будь что будет. Найдут меня — что ж, ведите. Не найдут — и не надо, перетерплю. Нападут первыми — сами огребут. Терять было нечего. Но в глубине души я мечтала о драке. Уж слишком много приходилось сдерживаться, а напрашивались многие и давно.

Звуки шагов рассеялись; одни звучали все ближе, другие — терялись вдали. Ищейки бога рассредоточились, чтобы обнюхать каждый клочок земли. Им же хуже — укладывать поочередно их проще, чем сразу всех.

Я затряслась в трепетном предвкушении — отыщут или пройдут мимо?

Это были прятки. Это была охота, в которой жертва и хищник менялись ролями. Это было будоражащее волнение, от которого подкашивались ноги и сводило живот. Когда не понимаешь, испытываешь ли страх, но наслаждаешься этим чувством. Когда осознаешь опасность каждой клеточкой кожи — и каждой клеточкой кожи жаждешь ее испытать. Жаждешь применить силу, скрывающуюся под этой кожей. И жаждешь победить.

Пока стражники приближались, я растирала окоченевшие кисти, чтобы ненароком не сломать их в драке. Яростно и основательно терла пальцы, потом — ладонь, сжимала и разжимала кулак, оценивая его подвижность, и когда стражники задышали едва не в затылок, я так и замерла, рассматривая этот кулак.

Зачем мне было все это нужно? Зачем продумывать расклады боя и разминать кулаки? Я ведь не собиралась драться, но кровожадность уже застилала глаза. Неужели меня так задели откровения Эрхарта, что я на ком угодно была готова выместить обиду и злость? Почему же тогда не на нем?

Погрузившись в себя, я упустила момент, когда меня нашли.

— Эй, Роберт, иди сюда! — прокричал обнаруживший меня стражник.

Обстановка накалялась, но я и не всколыхнулась, все еще предаваясь своим раздумьям. Увлеченный диалог стражника с подоспевшим Робертом я услышала будто сквозь пелену.

— Смотри, кто тут у нас потерялся.

— Судя по погонам, это проводница.

— Точно. Думаешь, это та самая, которая сбежала с принцем?

— А какая еще могла потеряться в лесу? За нее, кстати, обещали хорошую премию…

Их гогот меня отрезвил. Глубоко вздохнув, я подняла на них замутненный яростью взгляд. Я не собиралась драться. Но когда меня окатило их гнусным смехом, все самообладание, которое я пыталась себе внушить, полетело к черту.

— А может она расскажет нам, как там все было? — проворковал первый стражник, обращаясь ко мне. — Как ты захомутала нашего недотрогу-принца? Что же он в тебе нашел? Впрочем, быстро ты ему надоела, раз сейчас не с ним.

По лесу снова пронесся мерзкий смех.

— Принцесса играет в молчанку, — с издевкой проговорил стражник, надвигаясь на меня. — Идем, принцесса, тебя ждет горячий прием в тюрьме. Хватит уже с тобой церемониться.

Не переставая посмеиваться, он потянул ко мне руку, намереваясь схватить.

Ну что же ты, Хлоя? Покаялась? Склонила смиренно голову? Упала на колени, умоляя казнить? Или, быть может, проглотила унижения, которыми тебя осыпали, как только нашли?..

Во мне клокотала небывалая злость. А тело, помнящее долгие изнурительные тренировки, действовало само.

Рука стражника двигалась как в замедленной съемке, и я легко уклонилась. Основание своей ладони я впечатала противнику в нос, раздался хруст, и он, вскрикнув, в панике прикрыл лицо; снег окропился кровью.

Роберт всполошился и полез ко мне, но промедлил — я резко двинула ему под колено носком сапога и оглушила его ударом в ухо, повалив на землю.

И тут оклемался его напарник. Сломанный нос лишил его рассудка, и он ринулся на меня с явным замахом рукой. Слишком явным. Дилетант.

Хорошие у Бога стражники!.. И Эрхарт их боялся?..

Я била их и била, не позволяя ударить себя, и гнев распалял их все больше, придавая им выносливости, но не навыков и не сил. Я применяла приемы, которых не бывало в честном спорте и честном бою, и которые запрещены всеми правилами. Но самооборона — это не честный бой, и в ней нет правил.

Единственное ее условие — выжить и постараться не убить.

Рассудок мой, несмотря на ярость, оставался холодным, а все движения, отработанные с Адраганом — выверенными. Это и разнило меня с противниками, позволяя одерживать над ними верх.

Вот так Адраган спасал меня, когда я его губила.

Долго стражники не продержались — оба, потеряв сознание, рухнули. Но ликовать было некогда — скоро могли прибыть и другие. 

Я бежала, деревья мелькали мимо, а на душе, несмотря на триумф, было неспокойно. Будто я что-то упустила. Будто моя безоговорочная победа не гарантировала мне безопасность. Будто за мной гнались. Необоснованный, иррациональный страх, которого я не испытывала даже перед истинной личиной Эрхарта, меня не отпускал.

Что же его вызывало? С чего все началось? Вот я услышала шаги, насторожилась, заметила трех преследователей, начала растирать руки...

Трех!..

Я резко затормозила. Мертвый лес звенел безлюдной тишиной.

Где же был третий? Куда он делся, почему не поспешил на помощь своим? Как я так увлеклась, что совсем про него забыла?

Я справилась с яростью и сохранила рассудок, но потеряла бдительность. Не так плохо пропустить удар, как упустить контроль над ситуацией — разве не это нам втолковывал Адраган?

Нужно было собраться и сосредоточиться на предстоящей обороне — пусть кулаки уже и были сбиты, а мышцы с непривычки ныли. Но расправившись с двумя, неужели я бы спасовала перед третьим?

К тому, что неподалеку от меня заскрипел снег, я была готова. Была готова дать отпор. Я развернулась, принимая защитную стойку…

А в следующий миг голова взорвалась болью, и мир, пошатнувшись от удара, померк.

Я опять подвела Адрагана.