Песок приятно грел кожу, отдавая накопленное за день тепло; еще полчаса, максимум час — и он остынет, лежать на нем будет уже не так приятно. Давно стих ветер, который днем трепал сухие от жары кустарники вдоль берега, и волны плескали размеренно, создавая умиротворяющий, даже убаюкивающий равномерный шум. Уютно трещали костры стихийного, неорганизованного кемпинга: палатки стояли всего в нескольких метрах от линии прибоя, голоса отдельных компаний и запах жареного мяса растекались по берегу вязким туманом, но не мешали, а будто сливались с шумом моря. Звезды появлялись одна за другой так быстро, что за несколько минут превратили почти черное полотно неба в крапчатое, делая его настолько низким, что казалось, можно вытянуть руку и коснуться.
       Давно он не выбирался к морю. Его компания немного в стороне шумела, как и остальные, но его никто не трогал: знали, что пройдет немного времени и он сам к ним вернется.
       Шум мотоцикла нарастал где-то вдалеке, нарушая гармоничность окружающих звуков. Некромаг повернул голову немного в сторону, отвлекаясь от ярких точек над головой: через пару минут черный байк, сдержанно рыча, выехал с твердого грунта тропинки на рыхлый песок, вкопался обоими колесами, замер — и затих, погружаясь в дрему и медленно остывая от недавней скорости. Горячий воздух над ним дрожал маревом. Высокий седок с фигурой такой же поджарой, как и его мотоцикл, даже не стал выставлять подножку — легко перекинул через байк ногу и быстро пошел к воде, прямо на ходу скидывая одежду: шлем, неуместная в летнюю жару кожаная куртка, футболка, тяжелая обувь… Вода сомкнулась над ним, едва зашедшим в воду и сразу же нырнувшим с головой, какое-то время расходилась кругами, но скоро и они угасли, чтобы тут же возникнуть в нескольких метрах дальше — там, где он вынырнул на поверхность.
       Мотоцикл, в темноте почти неразличимый, почему-то казался некромагу смутно знакомым, как если бы он когда-то давно видел его. Тихо встав с песка, некромаг подошел ближе, коснулся потертых грипсов руля, чувствуя еще оставшееся в них тепло рук седока, ладонями провел по глянцевым черным бокам, по уже остывшей коже длинного седла; толкнул ногой металлический стержень, выставляя подножку и упирая на нее наклонившийся байк. Забрав из замка зажигания ключ, провернул в замке под седлом — и откинул его, открывая багажник. Шершавое пятно наверху одной из гладких глянцевых стенок, не скрытое вещами: это много лет назад разлился растворитель из бутылки с плохо затянутой крышкой, разъел пластиковую поверхность, навсегда оставляя приметное пятно…
       — Эй, отойди от байка, — седок подплыл почти к самому берегу, встал из воды одним рывком; выйдя на песок, подобрал свои рваные джинсы, натягивая их прямо на мокрое тело… и замер, подойдя совсем близко. — Каменный?
       Короткий, едва слышный влажный хруст: Аметист не сдержался. Руку коротко обожгло огнем от единственного точного удара.
       — Твою мать! — черноволосый парень запрокинул голову, прижал к лицу пальцы, пытаясь остановить кровь, тонкой струйкой текущую из носа, скапливающуюся на подбородке и капающую вниз, на мокрый песок под ногами.
       — Тебя пять лет не было.
       — Четыре с половиной…
       — Ты угнал мой байк.
       — Не угнал, а одолжил, — он поднял свою футболку, прикладывая к разбитому носу вместо платка. — Тебя здороваться не учили, каменный?
       — Ты сбежал, Ворон.
       Злость схлынула, когда колдун промолчал в ответ, только оперся на край седла мотоцикла, все еще не убирая от лица пропитавшуюся кровью белую ткань. Хотелось спросить, зачем он вернулся, но не хотелось слышать ответ; только сейчас Аметист до конца понял, насколько скучал. Это осознание даже не кольнуло — скорее, воткнуло нож в область груди. И провернуло лезвие.
       — Больно?
       — Больно.
       — Вот и отлично.
       — Пройдемся?
       Они шли вдоль берега, Аметист — ступая по уже давно остывшему песку, Ворон — по самой кромке темной воды, намочив узкие джинсы. Знакомое с детства, но уже подзабытое раздражение то откатывалось, почти исчезая, то вновь поднималось волной, но все же не мешало находиться так близко, всего лишь на расстоянии вытянутой руки. Разговор не особо складывался, только какие-то короткие, ничего не значащие вопросы, и такие же короткие ответы: никто не решался — или не хотел — спрашивать о том, что действительно волновало, боясь задеть острую тему. Но все же один вопрос некромаг не мог не задать.
       — Ты возвращаешься?
       — Только в город, — Ворон на ходу пнул воду, и мелкие брызги разлетелись веером во все стороны, отблескивая от лунного света. — Не в Каменный Дом.
       — Номер хоть свой оставишь?
       — Да.
       Колдун протянул руку, забирая у Аметиста его смартфон, резкими движениями тонких пальцев вбил свой номер, сохраняя его в контактах, нажал на вызов; в кармане мокрых джинсов коротко завибрировал его телефон, регистрируя входящий звонок и номер некромага.
       — Не говори пока ничего каменным.
       — Ладно.
       Аметист замедлил шаг, проверяя контакты — среди множества записей появилось короткое «Ворон» — и убирая телефон обратно в карман, и колдун ушел немного вперед, не заметив, превратился в тонкий силуэт на фоне темного неба. Его следы на мокром песке расплывались почти мгновенно и через секунду уже исчезали, начисто смытые равномерным прибоем спокойной воды — так же бесследно, как несколько лет назад исчез и он сам.
       — Ворон?
       Он обернулся, останавливаясь, но не произнес ни звука. Привычная холодная и спокойная мимика в лунном свете превращала его лицо в равнодушную маску.
       — Почему ты решил вернуться?
       — Соскучился, — отойдя немного от кромки воды, колдун повернул назад, прошел мимо Аметиста — и дальше в сторону костров и брошенного на берегу черного байка, оставляя уже в сухом песке глубокие отпечатки ног. — Соскучился по нашему городу.