— Что значит «отказался»?! — Майлс и сам не заметил, в какой момент перешел на крик. — Он не может — мои «услуги» для директора, а не для него. На каком праве он отказывается?
— Он пошёл к директору, и тот согласился, — ответила Мартина, пребывающая в изумлении от внезапного выпада сына. — Разве ты не должен радоваться, что всё закончилось удачно?
— Мама! — Майлс вдруг остановился и сделал глубокий вдох и, почувствовав, что немного успокоился, продолжил. — Ты последняя с ним разговаривала. До тебя он не собирался ни к кому идти.
— Хочешь сказать, что это я заставила его? — аура матери говорила, что она искренне удивлена.
— Что ты ему сказала? — не унимался Майлс. Если на Джеймса повлиял не разговор с его матерью, тогда он не понимал, что произошло.
Мартина повела плечом:
— Высказала то, что думаю о нём и о вас двоих. Что за вопросы, Майлс? Ты правда считаешь, что я его за ручку к директору повела? Или что я каким-то невообразимым способом за пять минут разговора убедила его вести себя хорошо? Эркерта? Я? Прости, я, конечно, многое могу, но и я не всесильна. Ты не подумал, что ему, возможно, просто надоело с тобой играться?
Майлс озлобленно зыркнул на неё и вышел из дома.
Поход в исправительную школу ничего не дал: директор поблагодарил за помощь и мягко выпроводил из кабинета, намекая, что смирный Джеймс куда важнее их недопониманий.
— Решите всё через три недели, когда Эркерт выйдет из-под нашей опеки. Всего доброго.
Мужчина попрощался и, уже закрывая дверь, негромко добавил:
— Как будто он долго продержится в обычной школе…
Майлс окончательно запутался в ситуации. Голова ломилась от вопросов, но получить на них ответы прямо сейчас оказалось невозможным. Приходилось учиться терпению.
Три недели не такой уж большой срок. Однако, если из мыслей не выходит тот, кого ты ждешь, ожидание становится мучительным. Желая забыться, он полностью отдавался учёбе, стал посещать дополнительные занятия по биологии, чтобы оставалось меньше свободного времени, и стал больше времени посвящать домашним делам. Матери это явно нравилось, потому отношения их скоро наладились, становясь в какой-то степени даже ближе, чем прежде. Возможно, она предполагала, что сын одумался и теперь пытается загладить вину активной деятельностью. Тем лучше.
Так пронеслись две с половиной недели. Со временем Майлс и сам втянулся в то, что делал, и история с Джеймсом поблекла. Он уже не реагировал на неё так бурно, как прежде, не испытывал обиды за несправедливое отношение к себе. Только любопытство: в чем причина внезапного поступка?
А ещё он ощущал ненавязчивое, но постоянное присутствие Эркерта в своих мыслях. Стало почти привычно пить кофе и размышлять, а нравится ли этот напиток Джеймсу. Проводить эксперименты на биологии и гадать, какой любимый у Джеймса предмет. Сидеть на иностранном и думать, чем же сейчас занимается всё тот же Джеймс. Создавалось ощущение незримого присутствия, и это было приятно.
Майлс часто представлял, какой будет их встреча, какие последуют объяснения. Вряд ли стоило ждать от Эркерта извинений — его манера общения была довольно резкой. Но они хотя бы поговорят, спокойно, как было в исправительной школе. И море вопросов исчезнет из его головы. Станет умиротвореннее.
Все планы, что Майлс так часто строил, разбились вдребезги, споткнувшись о порог реальности.
Этот день казался более шумным, чем остальные: слишком много болтали одноклассники, слишком много людей в коридорах… Это утомляло. Поэтому, дождавшись обеденного перерыва, Майлс выбрался во внутренний двор школы и устроился на верхней ступени. Нельзя было сказать, что народу здесь немного, но на свежем воздухе сидеть было приятнее.
Солнце пригревало, даря свои последние тёплые лучи, и Майлс полусонным взглядом смотрел куда-то вдаль, думая о своём. Когда вдруг услышал знакомый насмешливо-агрессивный голос и почти на автомате обернулся к его источнику.
Сердце пропустило удар. Дыхание на мгновение сбилось.
Джеймс.
Шесть букв, от которых внутри всё теплело. Он только сейчас осознал, до какой степени ему не хватало Эркерта с его мрачным видом и иглообразной аурой.
Которая, к слову, за прошедшие дни стала заметно темнее. Что-то случилось? Надо будет потом спросить.
Сдерживая улыбку, Майлс встал со своего места навстречу Джеймсу, восходящему по лестнице в компании троих парней, мало чем напоминающих благородных деятелей.
В следующую секунду Эркерт поднял голову, наткнулся взглядом на Майлса и тут же отвернулся и прошёл мимо, точно ничего и не произошло.
Растерянный Майлс остался стоять на месте, чувствуя, как внутри что-то с тихим хрустом ломалось.
Его что, сейчас проигнорировали?
Ощущения были странные. И не то чтобы очень приятные.
Да нет. Быть того не могло. Зачем Джеймсу так поступать? Может, не узнал? Глупая мысль. Но больше идей не было.
Кажется, что-то едва уловимое происходило между ними. Настолько «едва», что Майлс заметил это только сейчас, когда его прямо ткнули носом.
От встречи с Джеймсом вопросов стало только больше.
Однако оставлять всё просто так Майлс не собирался. Могло быть множество причин, почему их первая встреча не задалась. Так размышлял он до новой попытки. Он как раз шел на математику, когда заметил Джеймса в конце коридора. Решительно сменив направление, Майлс направился к нему. Как и в прошлый раз, их глаза встретились, и… Эркерт едва заметно покачал головой.
Золотой мальчик резко остановился, будто наткнулся на невидимую стену.
«Нет»? И что значит это «нет»? Не подходить? Серьёзно?!
Внутри всё вспыхнуло праведным гневом, чтобы уже через мгновение смениться обидой и отвратительным чувством беспомощности перед происходящим.
Майлс поджал губы и зашагал прочь, безуспешно пытаясь совладать с чувствами. Что ж, одно его желание точно исполнилось: неисчислимое множество вопросов исчезло, оставляя перед мысленным взором только один: «Какого черта?!»
— Майлс.
Тихий голос заставил его вздрогнуть от неожиданности и обернуться. Было уже темно, когда он закончил с дополнительными занятиями и вышел из школы, но этот голос он узнал бы даже спросонья.
Джеймс быстро потушил сигарету и откинул в сторону:
— Подожди.
Майлсу стоило больших трудов сохранить спокойное выражение лица, чувствуя, как, несмотря на обиду, сердце заходится в груди. Новое, непривычное для него ощущение.
— О, ты снизошел до того, чтобы со мной поговорить? — собственный голос показался Майлсу чужим, неестественно лживым.
Но вот аура Джеймса полыхнула смущенным раскаянием, и обиду как волной смыло.
— Ты что-то хотел? — голос золотого мальчика смягчился, и оставалось только надеяться, что надежда в нем не была слишком явной.
— Разве это не ты что-то хотел? В школе.
Казалось, Джеймс действительно не понимал, что ему было нужно. Майлс снова начинал злиться.
— Ты серьёзно? — выдохнул он. — Чего я хотел? Чтобы ты объяснил мне, почему поступил так в исправительной школе. И почему игнорируешь меня здесь. И почему вдруг сейчас решаешь пойти на попятную и несколько часов ждешь меня около школы? Я тебя не понимаю!
Майлс не сразу заметил, как перешёл на повышенные тона, но даже потом ему было плевать. Пусть это было не совсем вежливо по отношению к собеседнику и окружающим, а мать, наверное, была бы снова в шоке, но чувства бурлили внутри, не давая сохранять спокойствие. Они требовали выхода, требовали быть услышанными. Впервые за всю свою жизнь Майлс пожалел, что лишь он один может видеть ауры и читать эмоции людей. Всё было бы настолько проще, знай Джеймс, что он испытывает. «Неужели ты не видишь, что я чувствую?!» — хотелось закричать в лицо Эркерту.
Но он действительно не видел.
— Разве это не было понятно с самого начала? — он даже удивился выпаду.
— Уж не знаю, кому и что было понятно, но явно не мне, — Майлс попытался взять себя в руки, на фоне спокойного Джеймса стыдливо ощущая себя последней истеричкой.
Послышался тяжёлый вздох. Голос, что последовал за ним, звучал устало:
— Ты же понимаешь, что мы с тобой слишком разные. Мы вертимся в разных кругах. Нас окружают разные люди и уж тем более разная репутация. Не надо тебе пачкаться, понимаешь, о чем я?
— Да плевать мне…
— Зато мне — нет, — теперь более жёстко перебил Джеймс.
— Кому какая разница, с кем мы общаемся? — не отставал Майлс. Что-то нехорошее собиралось произойти, и он отчаянно хотел это предотвратить. — Кто может запретить нам быть друзьями? Кому…
Эркерт резко притянул его к себе за ворот куртки, заставив тем самым замолчать. И, глядя глаза в глаза, чётко, со скрытой агрессией произнёс:
— Я не хочу быть твоим другом. Мне нахрен не сдалось твоё общение, ясно?
Майлс вздрогнул, точно получил пощечину. Казалось, словно перед ним другой человек. Незнакомый, пугающий. И лишь мягко светящиеся в темноте иглы ауры напоминали о Джеймсе. Цвет раздражения, почти злости, и… боли.
Что-то тут было не так. Слова и эмоции не совпадали.
Майлс вцепился в эту последнюю соломинку:
— Тогда почему тебе больно?..
— Я же говорил тебе не читать мою ауру! — внезапно Эркерт взбесился… и испугался.
— А я говорил тебе, что не могу!
Секундная заминка.
— Тогда просто исчезни из моей жизни и больше не появляйся, — Джеймс оттолкнул от себя Майлса и стремительно пошёл прочь, оставляя того беспомощно смотреть вслед.
Жестокие слова эхом звучали в голове Майлса. И с каждой секундой что-то медленно осыпалось внутри. Может, это его надежды?