Вначале был страх и ошеломление, потом — оцепенение, а в конце — паника. Паника, которая захватила каждого, даже тех, кто никаким образом не относится к ситуации. Сейлан тоже поддалась бы панике, не будь она вдовствующей королевой, которая должна показывать пример и выдержку, что бы не происходило. Жаль, что это не всегда работает. Она видела, как Селеста с Оливией увели шокированную Эйлин, как только усилием воли Селестина осталась в королевской столовой. Ей пришлось опустошить бокал вина залпом, чтобы хоть немного прийти в себя, расслабить тело и разум, хотя обычно она не утоляет все свои эмоции в вине. Но этот день и убийство Роланда Маутнера исключение. Сейлан подходит ко всем оставшимся и не покинувшим помещение гостям, стараясь их успокоить и убедить, что им лучше удалиться в свои покои и отдохнуть. Многие не сопротивлялись, кивали, говорили что-то невпопад, но уходили. Однако русалка не ожидала, что не только гости, но и члены королевской семьи будут растеряны и быть на грани с истерикой. Те стояли по углам, смотрели на королевские столы, всхлипывая и бубня что-то под нос. Успокаивать их Сейлан попросила Селестину, которая вывела их за какие-то десять-пятнадцать минут, пока сама вдовствующая королева приводила в чувства Дениз, у которой просто текли слезы и которая крепко сжимала руки обоих своих детей, что их пальцы побелели. Но Эльза с Генрихом терпели и мужественно стояли, несмотря на свой юный возраст, рядом с горюющей матерью и недавно умершим отцом. Ричард находился рядом с Леонардо, Энрике Кастильо, Вильямом Стюартом и лекарем, который проводил первичный осмотр тела Роланда Маутнера.
— Ваше Величество, Леонардо Кастильо…
— Давайте без формальностей! Сейчас не до светских бесед, — перебивает король Ричарда.
— Леонардо, что сейчас будет? Это убийство! Мы должны поймать преступника!
— Сын, я слышал, что на Роланда несколько раз уже покушались, — спокойно говорит Энрике, кладя руку на плечо Леонардо, который отходит от отца, будто переминаясь с ноги на ногу, и продолжает хранить молчание. Он не говорит до тех пор, пока лекарь не заканчивает и не оповещает, что монарх Королевства Делиджентиа был отравлен аконитом, но когда это произошло и во время какого блюда не может сказать. Лекарь уходит, а Леонардо отворачивается от уносимого гвардейцами тела и от членов королевских семей, он устало потирает лицо, смотря на вдовствующую королеву, на Селестину и на семью Эйлин, которая продолжает держаться за руки и сидеть на своих местах.
— Убийство монарха — это серьезное преступление, которое не должно остаться нераскрытым. Правосудие должно произойти. Но вот сможем ли мы найти настоящего преступника или нет — другой вопрос, — устало произносит Леонардо, наливая вина в бокал. — У меня нет представления, кто может стоять за этим, потому что факты о покушениях не были подтверждены. Все было представлено как несчастный случай. Их было, как минимум, пять. Но касательно этой ситуации ясно, что кто-то очень сильно желал его смерти. Однако сейчас мы ничего не сможем сделать, пока лекарь не вынесет окончательный вердикт, и тем более на ночь глядя. Завтра будет экстренное собрание всех монархов четырёх Королевств, иных представителей Королевств и всех высокопоставленных людей, в частности, тех, кто присутствовал на обеде и ужине. А теперь, — поворачивается он обратно, приходясь по каждому мужчине холодным взглядом, — прошу всех вернуться в свои покои. А вас, вдовствующая королева Сейлан, прошу проводите особых гостей в их покои и обеспечьте их безопасность. Генрих, сопроводи Дениз Маутнер и Эльзу к себе.
— Сынок, я…
— Матушка, идите отдыхайте, — слегка строгим тоном говорит Леонардо своей матери — Стефани, следя, как каждый человек покидает королевскую столовую.
Вдовствующая королева немного приходит в себя, позволяет себе покинуть помещение одной из последних, среди Селетины и семьи Эйлин. Они небольшой толпой проходят по пустым коридорам, где на каждом повороте стоят гвардейцы — без приказа поняли, что к чему. Ронан с Линеттой хранят молчание, держа за руки младших дочерей — Ареллу и Мёфи. Еще несколько коридоров, где расположилась королевская семья клана Гласиалис с главами клана Лингум, и Сейлан лично проверяет, чтобы младшие дети удобно расположились и их обеспечили полной безопасностью в связи с такими событиями. Остальных же — морских королей, их жен и двух сыновей она с Селестиной уводят в другой конец замка, туда, где Сейлан сможет обсудить с ними события вечера и выработать хоть какую-нибудь стратегию. В чем сомневается. Всю дорогу каждый хранит молчание, думая о минувшем и будущем, которое начнется вершится уже утром. Только никто не знает, какое оно будет, из чего состоять, и кто будет тем, кто совершит правосудие, каким образом и какой ценой. Сейлан чувствует, что скоро что-то изменится, что ничего не будет как прежде. А главное — она не знает, что будет с Эйлин. Она уверена, что консуммация будет проведена в любом случае, несмотря на желание или нежелание сирены. Она слишком сильно важна для безопасности сирены, раз открыто посягнули на короля. Вдовствующая королева не знает, что будет с ее дочерью, как она вынесет горе, как справится с потерей и что будет с Делиджентиа. Уже ни в чем нет уверенности.
Дверь в башню открывается с глухим стуком, пропуская посетителей в темное и холодное помещение из-за незажженных свеч и открытых окон. Сейлан исправляет это, пока Ронан, Линетта, Даллас и Лилиан садятся на диванчики, Селестина за свой стол, Блейр с Дуффом остаются стоять, облокачиваясь о столы. Вдовствующая королева присаживается за свое рабочее место, устало потирая глаза.
— Сестра, насколько все плохо? И каковы последствия для твоего Королевства, для Эйлин Кин и нашего мира? — первой начинает говорить Лилиан — жена морского короля Лингума.
Сейлан пересказывает значения события вечера, свои опасения и просто свои мысли. По ее окончанию никто не говорит ни слова — каждый обдумывает текущий момент и скорое будущее.
— Кем был тот человек, который подошел к моей дочери после венчания? — спрашивает Линетта, озабоченно глядя на вдовствующую королеву, все еще пребывая в замешательстве от изменения родственных связей.
— Король Менсиса Вильям Стюарт. Не очень приятный человек, он не должен знать о подводном мире.
— Насколько наша сестра Эйлин в безопасности? — спрашивает Дуфф, больше беспокоясь о сирене, чем о судьбе двух миров.
— Не знаю, — качает головой Сейлан. — Человеческий мир непредсказуем, я не могу сказать, что будет завтра. Как вы слышали Леонардо, все будет решено завтра еще до обеда. Но до собрания я собираюсь поговорить со своей дочерью и узнать, какие ее мысли.
— То есть у нас нет способа вернуть Эйлин в море? — с некой надеждой в голосе говорит Ронан, смотря своим уставшими и обеспокоенными глазами.
— Боюсь, что нет, — качает головой. — Только срок в три года, во время которых она не забеременеет. Но меня беспокоит другой вопрос. Я нашла записи, в них говорится, что у королев-сирен соулмейтом была либо сирена, либо русалка, и что их выплеск силы сопровождался спасением этой сирены или русалки. И все это происходило за несколько лет до совершеннолетия. Однако у Эйлин соулмейтом оказался Леонардо, но силы у нее появились раньше, когда ей было четырнадцать. Вы знаете, что именно тогда произошло?
— В каком смысле у наших королев соулйметами были не тритоны? — искренне удивляется Блейр. — Это же невозможно! Почему же тогда легенды об этом умалчивают?
— Об этом явлении многие знают, но частота появления королев слишком мала, чтобы акцентировать внимания об этом. Больше имеет значение существование королев-сирен, чем то, кто их родственные души, — спокойно отвечает ему Даллас. — Я тоже не знал, пока не женился на Лилиан, хотя слышал о многих королев.
— Русалка Гвен сейчас собирает все сказания и легенды о нашем мире и морских королевах. Я надеюсь, что она смогла найти что-то, — задумчиво произносит Сейлан. — Ронан, Линетта, вы знаете, что тогда произошло с Эйлин? Может, мы сможем найти ее настоящего соулмейта?
— До нас весть о битве, точнее о бойне, дошла слишком поздно, когда все уже закончилось, — качает головой отец сирены. — Мы прибыли слишком поздно, было очень много погибших, а тех, кто стоял на границе с Никсом, мы так и не нашли. Мы смогли прибыть только когда остатки бойни убрали, а погибших похоронили. Те, кто подчищал территорию говорили, что Эйлин не уплывала до последнего, она что-то говорила про потерю, кого-то или что-то искала. Линетта ее увела, успокоила, а потом попросила Морскую ведьму стереть ей память. Чуть позже до нас дошли слухи, что у происшествия был свидетель — русалка, которая была единственной выжившей, помимо Эйлин, но мы не знаем, кто она, откуда, как зовут. Говорят, что она из другого клана.
— А из какого? — спрашивает вдовствующая королева.
— Слухи разнятся, мало чему можно верить, — проговаривает Линетта. — Нам остается только ждать. Ты же защитишь ее?
— Я постараюсь, но она отказалась от моей помощи и от помощи Селестины. Но обещаю, что буду бороться за сохранение ее жизни и чести в замке, — растягивает губы в улыбке Сейлан. — Проводишь их? — обращается к графине Сокаль.
Та кивает и сопровождает гостей башни в их покои, оставляя мать наедине со своими мыслями.
***
Холодный воздух развевает подол платья цвета золота с красными нитями в виде витиеватых узоров, шум ударов морских волн о камни доносится предельно четко в ночной тишине, а его запах проникает в самые легкие, что хочется дышать им вечно. Селестина проводила морскую королевскую чету и поднялась на переход между башнями, чтобы побыть одной, без слуг, на свободе. И со своими мыслями. У Селестины такое чувство, будто она уже видела похожу смерть, словно отпечаток убийцы ей знаком, но она не может понять или разобрать его. Ей бы подумать о своем умершем муже и о поместье, которым заправляет мать Жозефа, но тот не был отравлен аконитом. Он просто умер и все. Перестал дышать спустя неделю свадьбы, и Селестина осталась одна в мире, где без влиятельной семьи или мужа женщинам крайне сложно. Даже если находятся те, кто идут против системы. И хоть она королевский отпрыск, ее влияние крайне ничтожно по сравнению с ее сестрами — Стефани Кастильо и Дениз Маутнер, и матери, ее авторитет держится только за счет последней. Она бы вернулась в поместье, но мысль об одиночестве, которое будет там окружать несмотря на живописные виды и большую территорию, за которой нужно ухаживать, сразу приводит ее в апатию и презрение. Еще не настолько сильно пала в своих глазах, чтобы уезжать в изгнание, когда ее место здесь, в замке, рядом с матерью и морем.
Думает об Эйлин, но не находит в душе жалости к ней. Та попала сюда по воле судьбе, упорной учебой завоевала сердца некоторых дворян. Селестина беседовала со многими благородными дамами, которые вначале высказывали свое отвращение к сирене, а после королевской проверки смягчились и говорили, что с такими темпами с дикаркой можно будет обсудить изысканные сплетни или коварные политические новости. Графиня Сокаль только мило улыбалась и кивала, понимая, что Эйлин вряд ли выберется из замка так просто, а Леонардо сможет придумать, как изменить оговорку в три года в свою пользу. Селестина не завидует, не ненавидит сирену: она не может так относиться к принцессе подводного клана. Не из-за ее прошлого титула, не из-за нынешнего титула, не из-за матери даже, она понимает, какого быть там, где вечно темно и холодно, где покои не можешь назвать домом, где вокруг люди, которые могут в любой момент осквернить тебя словом или поступком, о котором не сразу узнаешь. Селестина живет в замке по привычке, должна потому что, но она не хочет уезжать туда, где из отличий только отсутствие знатных людей и необходимости вести себя как благородная дама голубых кровей. И даже море не так важно, ведь, несмотря на близость к нему, графиня никогда не спускалась к нему, не трогала его воды, а созерцала только из окон, переходов между башнями или с самих башен.
Она тяжело вздыхает, ощущая, как с наступлением Лунасы лето начинает прощаться, завершает свои последние аккорды, уступая место осени и сбору урожая. Селестина распустила бы волосы, но наличие шпилек, которые самостоятельно не вытащит, убивают мысль на корню. Она не слышит, как сзади кто-то идет, а потом останавливается, не нарушая тишины и наслаждаясь еще несколько долгих мгновений прохладой и запахом моря.
— У нас на севере море пахнет по-другому. Интересно, как оно пахнет в резиденции короля Энрике Кастильо на юге? — говорит подошедший человек, от чьего голоса графиня пугается, но не поворачивается, продолжая смотреть в темноту и прекрасно зная, кто позади — Вильям Стюарт.
— Оно пахнет знойностью и фруктами. У него замок тоже построен близко к морю, только к Калидус, а не к Кэрулум, как у нас.
— Надо бы заключить с Энрике договор, чтобы одним из пунктов было посещение его замка, — смеется Вильям. — Кстати, а что Ваше Сиятельство делает здесь так поздно? Вы не боитесь, что я могу оказаться убийцей и столкнуть вас?
— Если вы меня убьете, то Леонардо быстрее войну развяжет, чем заделает наследника, — искренне смеется Селестина, разнося на округу глухой смех. — Зачем вы пришли?
— Хотел сказать, как мне жаль, что вдовствующая королева Сейлан отказала моему дяде в нашей свадьбе. Сейчас вы бы были не графиней, а королевой.
— Что случилось, то случилось. Я не жалею о прошлом.
— А жаль, потому что я готов предложить вам такое же повторное предложение, пока Менсис с Ноли находится в нейтральных отношениях.
— Вы думаете, что они могут испортиться? — все-таки Селестина поворачивается к собеседнику, но ничего кроме полу-улыбки, полу-усмешки и горящих глаз не видит.
— Кто знает, как сложатся отношения завтра к обеду. Я не предлагаю свое сердце, я предлагаю политический союз.
— И какая мне выгода от этого? — усмехается графиня, глядя на короля северного государства с нескрываемым скептицизмом и недоверием.
— Я этого еще не придумал. Но если вы, Селестина Морен, решите рассмотреть мое предложение более подробно, то я смогу найти, что вам предложить. Или вы предложите свою цену, какой она бы не была, — улыбается.
— Я приму ваше предложение к сведению, подумаю о нем, но никаких гарантий не даю. А теперь, Ваше Величество, Вильям Стюарт, прошу оставьте меня одну.
— Как вы того желаете.
Вильям целует ее руку на прощание и удаляется, оставляя графину с немного спутанными мыслями, в легком недоумении и больших сомнениях. Селестина помнит, как много лет назад, когда еще ее отец — Франсуа Морен — был жив, а она оставалась последней принцессой, не вышедшей замуж, шли разговоры о ее замужестве. Ведь ее возраст уже был около двадцати. Но ей было все равно на мужа, знала, что это будет политический брак, и ни о какой любви и речи не шло. Только вот несколько лет шли переговоры с единственным Королевством в регионе, в которое ни одна принцесса Ноли не отправилась в качестве невесты для наследного принца — с Королевством Менсис. Тогда у власти стоял покойный дядя Вильяма Стюарта, имя которого Селестина уже и не вспомнит, потому что не особо интересовалась политикой. Но Сейлан настояла на своем и убедила Франсуа не выдавать ее замуж и не отсылать в северные земли. Графиня Сокаль, как сейчас помнит, ее матушка позвала в тронный зал и сообщила эту новость тогда, как ее отец — Франсуа явно был не доволен. Ее эта новость не расстроила, она означала только, что поиски супруга продолжают идти.
Три года заняло это правда. Им стал сын одного из самого старого и влиятельного графа, который не раз оправдывал военные, политические и экономические ожидания короля Франсуа Морена. Селестина не помнит, что тогда произошло, почему все те годы Жозеф Сокаль не был претендентом на ее руку, но графиня уверена, что что-то явно произошло, потому что помнит, как многие знатные дамы переговаривались в замке, а ее мать была взволнована. После того, как тот инцидент исчерпал себя, — Франсуа объявил об их помолвке, а потом о венчании. Селестина не сопротивлялась, понимала, что это ее предназначение. Только вот прошло уже одиннадцать лет, а она так и не выяснила, что за инцидент тот был. Пару раз спрашивала у матери, но та не отвечала, отмахивалась, что ничего серьезного. Но Селестина даже сейчас прекрасно понимает, что все было серьезнее, раз даже те знатные дамы умалчивают и только нервно перебирают носовые платки или кромки платьев.
Графиня выныривает из собственных воспоминаний, тяжело вздыхает, поднимая голову к темным и усыпанным звездами небу и смотря в его глубину, пытаясь убедить себя, что прошлое привело ее к лучшему, а не к мрачному замку в северных и холодных землях, и что предложение Вильяма о политическом союзе — тайные цели короля и его жестокие амбиции. Знает, что у Сейлан были причины в отказе их свадьбы четырнадцать лет назад. Но также понимает, что сейчас она сама может решать свою судьбу.
Селестина передергивает плечом из-за холодного ветра и отворачивается от моря, намереваясь вернуться в свои покои и выпить пару бокалов вина, чтобы уснуть покрепче и надолго. Все равно она не будет приглашена на собрание по поводу смерти Роланда Маутнера и дальнейшей судьбы Королевства Делиджентиа.
***
Эйлин не помнит, что ей снилось, если снилось вообще хоть что-нибудь. Сирена плохо помнит, как уснула: для нее существовала всепоглощающая боль под ребрами, которая разъедала сердце и легкие. Только мягкие, теплые и родные объятия Оливии помогли ей провалиться в небытие. Жаль, что оно длилось не так долго, как ей хотелось бы. Хотя, по сути, возможно, оно длилось и дольше, раз, когда Эйлин открывает глаза, в покоях уже светло, а пение птиц проникает сквозь слегка приоткрытое окно. Но спящая служанка у двери говорит, что еще раннее утро и что многие обитатели замка продолжают спать после насыщенного вечера.
Стоит ей вспомнить о событиях вечера, как противные узел в животе начинает скручиваться, а желудок сжиматься, желая избавиться от всего содержимого, которого и так немного. Эйлин смотрит на натянутую ткань балдахин, вспоминая, консуммацию брака, что слезы невольно начинают неприятно щипать глаза, а горло сжимается в спазме, что ей приходится зажать край одеяла зубами, чтобы не завыть, застонать в голос от этого всепроникающего чувства омерзения: к себе, к Леонарду и к своему телу, которое, начиная со вчерашнего дня, уже не принадлежит ей. Сирена не знает, как ей быть, что делать, как вести себя. У нее нет желания вставать с постели: единственное — закрыть глаза и не просыпаться больше, не вставать и не существовать. Она думала, что живет, пока учится, пока познает неизведанный человеческий мир, но все изменилось: у нее отпало желание делать хоть что-то. Ее разрезали, вынули все внутренности, перепутали их и обратно засунули, зашив кровоточащие раны.
Ее фрейлина лежит рядом и мирно посапывает, не заботясь ни о ней, ни о минувшем вечере, что Эйлин кажется, будто она одна в этом замке, кто не находит себе места. Но это не так! Дениз Маутнер, Эльза Маутнер и Генрих Маутнер как минимум тоже не находят себе места, ведь член их семьи умер. Эйлин глубоко и медленно вдыхает и выдыхает, пытаясь вернуться в реальность и не думать о прошедшем. Она смотрит на светло-русые слегка вьющиеся волосы Оливии Адан, что прикрывает ее по-детски красивое лицо, смотря на которое невольно забываешь о всех проблемах. Сирене вновь хочется окунуться в те приятные и теплые объятия фрейлины, что она вновь ложится, пристраиваясь рядом и прижимаясь к чужому боку, обнимая. Эйлин закрывает глаза, старается не думать о все еще болезненных ощущениях, о внутренностях, которые так и норовят сжаться до самых маленьких размеров и остаться так надолго. Ей бы уснуть и не проснуться, но в реальности, увы, все не так. Она теперь королева, хоть и консорт, которая не может сбежать от своих обязанностей, все время проводить в покоях и спать. Однако Эйлин не хочет ничего, чего хотела еще несколько дней назад. У нее нет целей и амбиций, нет желания плести дворцовые интриги и хоть как-то продвигать свои интересы через придворных дам, их мужей и своих фрейлин.
Ее растоптали, унизили, что встречаться с родителями и семьей также не хочется. Она просто не может показаться перед ними такой разбитой и вызывающей жалость к себе. Еще не настолько низко пала. У нее остается только это утро, только эти часы до подъема, до обеда, чтобы поспать еще немного, побыть в своей боли прежде, чем принять ее, закопать в самом дальнем уголке сердца и подняться с кровати уже королевой. Жаль, что и на это сил нет. Эйлин не знает, как сможет сделать это, как не сломается раньше, чем на нее наденут тугой корсет с тесным платьем. Она не знает, как будет мило улыбаться Леонардо, как разыгрывать на глазах придворных счастье молодой жены. Эйлин не понимает ничего, что слезы больше не держатся и медленно скатываются тяжелыми каплями сначала по носу, щеке, а потом падают на волосы и подушку. Сирена тихо всхлипывает, но не утирает их, стараясь насладиться этой тупой и ноющей болью сполна, чтобы запомнить ее навсегда и хранить воспоминание, что люди — те еще твари, которые ради собственных амбиций и власти готовы растоптать тебя, унизить, уничтожить, превратить твою жизнь в существование, а существование — в ничто.
Ей больно, но она не сдастся. Ей больно, но она не остановится. Ей больно, но сирена будет стоять на своем: проживет три года, не родит наследника Королевству и вернется в море. Чего бы ей это не стоило.
В следующий раз Эйлин открывает глаза, когда чувствует, как кто-то ее трогает за плечи. Она открывает глаза и видит над собой взволнованное лицо Лив, которая помогает сирене подняться.
— Вы меня испугали, — лепечет фрейлина, пока служанки подносят им кувшины с водой, тазики и полотенца. — Вы спали слишком тихо. И я подумала, что вы умерли от разбитого сердца.
— От разбитого сердца не умирают. Не мой народ, по крайней мере, — усмехается Эйлин, спуская ноги на холодный пол и позволяя служанкам расчесать и собрать ее волосы. — Хотя я уже не раз думала о смерти и не раз молила о ней. Но я не могу сдаться просто так.
— Вы все больше и больше поражает меня, Ваше Величество, — улыбается Оливия и переходит на галльский язык: — Я рада, что вы взяли себя в руки.
— Я не взяла себя в руки. Я просто не могу позволить Леонарду победить, — на том же языке проговаривает Эйлин.
Их начинают одевать в привычные одеяния, словно статус сирены не поменялся за ночь, словно она осталась на том же социальном уровне вместе с рыцарями, а не поднялась до «королевы». Но ей все равно, потому что забота о внешнем виде самое последнее, что ее волнует. И хоть служанки, которые накладывали макияж немного возмущались из-за опухших глаз, щек и покусанных губ, Эйлин не обращала на них внимания. Она бы и не взглянула в зеркало даже, если бы не заметила красные отметины на шее, которые могли быть только от одного человека — от Леонардо Кастильо.
— Который сейчас час? — спрашивает ледяным тоном.
— Время приближается к полудню, Ваше Величество, — отвечает одна из девушек.
— Где сейчас находится Его Величество?
— Из-за вчерашнего инцидента король Леонардо Кастильо собрал срочное собрание в зале совещаний несколько часов назад, и никто до сих пор не выходил оттуда, — говорит все та же девушка.
— Хорошо, Вита, сходи и передай Его Величеству, что я не выйду из своих покоев, пока он не исправит то, что натворил в них, — Эйлин специально медленно проводит пальчиками по красным отметинам, которые приобретают оттенок синевы, на шее, и смотрит на побледневшую служанку. — Дословно передай. И желательно лично. А теперь ступай.
Девушка приседает в книксен, трясясь, и выходит из помещения, пока остальные служанки молча и в тяжелой атмосфере продолжают приводить королеву-консорт и виконтессу в порядок. Оливия ничего не говорит, понимая, что если сирена выйдет на всеобщее обозрение придворных, то только о ней и о первой брачной ночи монархов буду говорить несколько дней, а то и недель. Об этом, конечно, и так уже разговоры ведутся, русалка не сомневается, но они могут приобрести негативный оттенок, который очень сильно может повлиять на репутацию королевы. А Эйлин это не нужно. Хоть она и из подводного мира, она прекрасно понимает, как устроены некоторые процессы.
***
Первые солнечные лучи проскальзывают сквозь незакрытое окно, падая прямиком на лицо женщины, которая полночи провела в раздумьях и только из-за усталости уснула, облокотившись о мягкий стул. Вдовствующая королева приоткрывает глаза, ёжась от холода, и оглядывает помещение, удивляясь в первые секунды, что находится не в своих покоях. Но потом воспоминания о прошлом вечере и ночи наплывают на нее тяжелым серо-синим облаком, которое не развеивается утренним солнечным светом. Сейлан устало поднимается, разминает затекшую шею, проходит по комнате в башне в поисках кувшина с вином. Она редко начинает утро с алкоголя, но в этот холодный и напряженный момент ей нужно что-то, что согреет и поможет стереть пелену дымчатого облака. Особенно, когда после вчерашнего дня осталась горечь на языке, опухшие глаза и ноющая боль в груди. Сейлан делает несколько больших глотков и, не смотрясь в зеркало и не оставляя бокал, выходит из башни, проходя мимо стоя спавших гвардейцев и идя в покои дочери, ставшей такой же вдовой, как и она сама. Ее не волнует, что о ней подумают в это раннее утро, потому что многие еще спят и еще несколько часов в коридорах, кроме слуг и гвардейцев, не встретишь.
Она доходит до королевских покоев, стучится и, не дожидаясь, пока ей ответят, или что-то скажут спавшие гвардейцы, проходит внутрь, не оглядывая помещение, а смотря прямиком на кровать, на которой лежит хрупкая одинокая фигура. Сейлан садится на край и осторожно проводит пальцами по распущенным волосам Дениз, которая моментально открывает покрасневшие глаза с легкими синяками под глазами.
— Тебе было также больно? — спрашивает безжизненным и хриплым голосом.
— Больнее, — отвечает вдовствующая королева почти шепотом, и едва заметная печальная улыбка трогает ее губы. Она подсаживается ближе и обнимает дочь, позволяя ей положить голову на свои колени. — Со временем тебе станет легче.
— Знаю. Сколько сейчас времени?
— Шесть или семь утра.
Повисает тяжелое молчание, в котором одна женщина упивается болью, будучи пораженной смертью мужа и короля, а вторая — вспоминает мужа, который уже давно не с ней. Каждая из них понимает утрату друг друга, что лишних слов не надо. Они на лицах друг друга написаны. Дениз тяжело вздыхает, понимает, что ее мать мало чем сможет ей помочь, что ей самой нужно взять ситуацию в свои руки. Но как это сделать, когда не знаешь, что делать, не знаешь, что необходимо для твоего Королевства, когда не знаешь, как обстоят реальные дела в государства, когда ни разу не подпускалась к руководству страной? Дениз прикрывает глаза, пытаясь сосредоточиться мыслями на своих детях, думая, что будет лучше для них, для их безопасности. Она уверена только в том, что не хочет подвергать их опасности. Не тогда, когда ситуация напряженная, и в любой момент может вспыхнуть война. Она всегда знала, что у нее нет политической хватки, как у матери — Сейлан, как у отца, как у покойного мужа. Для нее было важно семейное благополучие, безопасность детей и их желания. Знает, что Ричард Маутнер больше погружен в жизнь на политических аренах, чем она сама. Дениз открывает глаза, поднимается, берет из рук Сейлан наполовину пустой бокал вина и выпивает его полностью.
— Я буду присутствовать на собрании от имени Королевства Делиджентиа, но я хочу, чтобы Ричард также присутствовал. Ты знаешь, мне не нужна королевская власть, я хочу от нее отказаться и от статуса «королевы», вернув прежний.
— Ты уверена в этом? — спокойно спрашивает Сейлан, прекрасно понимая мотивы дочери. — Может, тебе власть и не нужна, но может, она нужна твоим детям? Генрих прямой наследник Роланда. Ты можешь стать регентом, либо попросить Ричарда стать им. Я не настаиваю на изменении твоего решения, но поговори с детьми.
Дениз кивает, устало поднимаясь и собираясь привести себя в порядок. Не время горевать. У нее была целая ночь на это, но сейчас ей нужно затолкать боль и горечь как можно глубже и выйти из покоев вдовствующей королевой, а не просто вдовой, которая поглощена горем. У нее нет времени на это. Хотя несколько раз слезы едва не полились, пока служанки собирали ее волосы, наносили макияж и одевали. Она должна выстоять этот день. Не ради себя, а ради детей. Дениз смотрит на мать прежде, чем выйти из покоев, и пытается натянуть ободряющую улыбку, но она выходит, скорее, вымученной, чем поддерживающей. Вдовствующая королева провожает же ее слегка печальным взглядом, продолжая вспомнить прекрасные мгновения с Франсуа, пока они были детьми и играли на одновременно песчаном и каменистом пляже, когда до обряда соулмейтов было далеко, когда их чувства друг к другу только начинали зарождаться.
Эти воспоминания на нее наплывают крайне редко, только в самые тяжелые периоды жизни. Жаль, что этот день, четвертое августа, как раз такой. Она помнит удивление, шок с легким страхом, когда встретила наследного принца Королевства Ноли, как тот смотрел на нее с изумлением и восторгом, как ему нравилось слушать ее истории о подводном мире, а Сейлан о его мире. Она никогда не скрывала, что ее тянет наверх, к людям, ведь среди подводных жителей для нее будто не было места. Хоть сейчас она так яростно и так стремительно стремиться защищать всех ее сородичей, в том числе, и русалок, которых с каждым новым поколением становится все меньше. Сейлан верит, что, может, в воде она была не на своем месте, то для других русалок подводный мир — самый настоящий дом. И несмотря на то, что ей очень сильно хочется вернуться в родной дом, туда, где когда-то жили ее почившие родители и уплывшие в разные части Лингума старшие сестры, отказавшиеся от трона клана в пользу их самой младшей сестры — Лилиан Мур, которая только на четыре года младше вдовствующей королевы. Сейлан вспоминает, как смерть ее отца потрясла все подводное царство, как ей пришлось вернуться в море, когда Селестина болела лихорадкой и была на грани жизни и смерти. В ее-то четыре года. Свою матушку Сейлан плохо помнит, ведь та умерла, когда ей было от силы лет пять, а что говорить про Лилиан — той был год.
Вдовствующая королева грустно усмехается, вспоминая свое детство, свое прошлое, тот далекий день с обрядом родственных душ, когда думала, что вот оно ее счастье: любимый человек оказался спутником по жизни, ее отец подписал Соглашение с отцом Франсуа. Казалось бы, что вот она счастливая жизнь, но в реальности — литры слез, многочисленные порванные платья от соперниц, желающие выйти замуж за наследного принца и стать королевой. Сейлан даже не вспомнит их имена — многие из них уехали после свадьбы, а сейчас вряд ли еще живы, ведь тут, на суше, дольше пятидесяти-шестидесяти не живут. Но слезы и платья не главное, ей пришлось не просто повзрослеть морально, русалке пришлось стать достойной королевой для Королевства. А королевский титул не одно и то же с психологическим возрастом. Ей пришлось брать ответственность за многие процессы, происходящие в государстве, стойко переносить невзгоды, голод, засуху и быть моральной поддержкой народа тогда, как Франсуа — был физической опорой. Иногда доходило до того, что ее могли запереть в башне, но через несколько дней освобождали. Сейлан усмехается обилию воспоминаний, поднимается и выходит из гостевых королевских покоев.
***
Дениз не приходится далеко идти, комната ее детей находятся в соседнем коридоре. Она специально попросила, чтобы Генриху и Эльзе выделили одни на двоих покои. Ей не хотелось, чтобы в этом большом и холодном замке ее дети были порознь, но вместе с незнакомыми слугами. Она останавливается около проснувшихся гвардейцев, которые сонно потирают лицо, спрашивает об Их Высочествах и проходит внутрь, наблюдая, как тех, сонных и растрепанных, служанки пытаются одеть хотя бы во второй слой одежды и причесать. Если Эльза, не переставая зевать, с трудом пытается сохранять спокойствие, то Генрих возмущается, говоря, что еще слишком рано и нет смысла выходить в свет в траурное утро.
— Ваше Высочество, — молит служанка, — прошу вас. Вы же знаете этикет и распорядок дня в замке.
— Но я не хочу его соблюдать тогда, когда мой отец умер, когда многим нет до нас дела! — Генрих запрыгивает на кровать, скрещивая руки на груди и зло смотря своими разноцветными глазами.
— Генрих, — мягко улыбается Дениз и обращается к служанкам: — Вы свободны!
Она проходит в комнату и присаживается рядом с сыном, который моментально прижимается к ней, пряча нахлынувшие слезы в дорогой парче. Эльза спокойно же выходит из-за ширмы, накидывая на плечи халат, прикрывая корсет со стеганной юбкой. Дениз второй рукой обнимает за талию дочь, не пророняя ни слова и не намереваясь прерывать тишину. Ей хочется побыть некоторое время с детьми, разделить совместное горе. Может, она и не любила Роланда. Может, она вышла замуж по политической выгоде. Но она его уважала, он хорошо к ней относился, шел на уступки и заботился о детях в силу своего королевского статуса.
— Матушка, что-то произошло? — спрашивает Эльза.
— Пока нет, — тяжело вздыхает Дениз, собираясь с мыслями. — Как вы слышали вчера, сегодня состоится собрание, на котором будут решать вопрос нашего Королевства. В том числе, вопрос о передачи трона. Это не просто престолонаследие, это поле боя, на котором кто-нибудь захочет захватить власть или посадить на трон удобного человека с регентом или нет. Я, конечно же, приглашена, как официальный представитель Делиджентиа. Однако прежде чем выступать, мне интересно узнать ваше мнение.
— Что ты хочешь знать? — серьезно говорит Эльза, поворачивая к матери фиолетовые глаза, похожие на два цветка фиалки.
— Эльза, ты знаешь системы престолонаследия, поэтому, согласно им, ты не можешь претендовать на трон. А вот Генрих вполне может и имеет право.
— Матушка, ты хочешь знать, хочу ли я занять место отца? — поднимая на мать светловолосую голову.
— Да.
— Я… я не уверен… — начинает заикаться мальчик, слегка отстраняясь и смотря на стены покоев. Дениз видит только его профиль, но по нему понимает, что тот не думал в столь раннем возрасте о троне, несмотря, что является наследным принцем. Генрих не думал, что его отец умрет так скоро и что ему придется занять королевское место. Он хватается пальцами за корни светлых волос и тяжело вздыхает, надеясь, что матушке и сестре не видны вновь скопившиеся слезы в уголках глаз. Генрих не готов. Не готов к войне, которую даже он ощущает. Не готов, что его кто-то захочет убрать с трона самым грязным и мерзким образом. Как его отца — Роланда Маутнера. Не готов вечно быть одному и отвечать в тринадцать лет за все государства, даже если у него будет регент. — Я могу отказаться? — спрашивает с надеждой, не убирая руки от головы, чувствуя мягкие руки матери на своих плечах.
— Можешь, — улыбается та, тепло улыбнувшись, когда Генрих поднимает голову с втекшими дорожками слез. — Ричард Маутнер тоже претендент на трон. Ваш статус изменится, теперь вы не будете наследниками Королевства.
— Мы скоро вернемся домой? — спрашивает Эльза. Ее ясные глаза смотрят со стойким спокойствием, будто минувший диалог и события никак не повлияли на нее. Дениз едва хмурится, не совсем понимая, какой подтекст вкладывает дочь, но отвечает:
— Да. Завтра.
— Хорошо, — кивает она и поднимается, идя обратно за ширму и начиная самостоятельно надевать нижнее платье серебряного цвета и зашнуровывать его. — Я рада, что мы вернемся домой, несмотря, что наш статус изменится.
— Ты разве не хотела успешно выйти замуж? — поднимается следом вдова.
— Я готова была выйти замуж из-за своего статуса. А теперь все будет зависеть от того, на какой диапазон он изменится и нужна ли мне будет поддержка и власть в обществе, — спокойно говорит Эльза, закалывая стомак к корсету маленькими иголками.
— Иногда я тебя не понимаю, — вздыхает Дениз.
— Просто я живу по правилам этого мира, но мне он чужой.
***
Напряжение так и сгущается с каждым новым вошедшим в зал совещания, и Леонардо с трудом сохраняет спокойствие, уверенность и ясность ума, потому что продолжает думать о брачной ночи, о своем ужасном поступке и о неизвестности, которая накаляется с каждым вошедшим знатным человеком и королем. Он не спал долго, не мог уснуть, но уже с раннего утра был на ногах и поговорил с лекарем. И у него нет уверенности даже, кто мог желать смерти Роланду Маутнеру. Единственное, к чему Леонардо хоть каким-то образом склоняется, — продолжение политики определенного человека. Когда входит последний приглашенный, король поднимается, приветствует и излагает суть совещания. Его отец, Вильям, Дениз с Ричардом, Эдмонд и Сейлан сидят предельно близко к нему, как бы показывая свое высокое и значимое положение. Леонардо заглядывает каждому в глаза, каждому присутствующему, не останавливаясь дольше положенного даже на особо приближенных лицах. У них все равно идеально выработанная выдержка за годы практики потому что. Только Ричард выделяется на их фоне: он зло и с подозревающем прищуром смотрит на каждого, как бы говоря, что если ты убийца моего брата, то заплатишь сполна. Но остальные держатся согласно королевскому статусу.
— Как вы все знаете, Королевство Делиджентиа является самостоятельным государством, как все остальные в регионе. Однако у него тесные связи по разным вопросам как с Королевством Ноли, так и с Королевством Аурум, — продолжает Леонардо. — И в столь трагичные обстоятельства, нужно решить в первую очередь, не как мы найдем преступника, совершившего преступление против власти, а кто займет трон и на каких основаниях.
— Но поиск преступника очень важная задача! — восклицает Ричард, вставая и смотря злым волком, что вена на шее вздувается, несмотря что половину ее скрывает ажурный платок. — Возможно, он где-то в замке, а, может, и среди нас!
— Успокойтесь, Ваша Светлость, — строго, но со спокойствием произносит Леонардо. — Мы будем заниматься поисками преступниками и найдем его. Но скажите: когда мы его найдет, кто будет судить его? Кто будет осуществлять законодательный уровень исполнения наказания? Я? Энрике Кастильо? Или вдовствующая королева Сейлан Морен? Нет. Преступник вашего Королевства, и он должен быть осужден по вашим законам. Но кто издаст закон, если власть никто не будет осуществлять?
— А вдруг вы преследуете собственную выгоду, чтобы посадить на наш трон своего удобного человека? — Ричард взбешен, видно, что он держал злость в себе всю ночь и все утро, но король Ноли спокоен, он не позволит себе выйти из себя, как бы не хотелось. Ведь только с Эйлин может так сорваться.
— Не скрываю, что у меня есть собственные мотивы. Однако хочу вас заверить, герцог Ричард Маутнер, — Леонардо специально делает паузу и проходит взглядом по каждому из королевских семей, — мои интересы не влияют на вашу независимость и вашу правоспособность.
— Тогда… — усмиряет свой гнев герцог, присаживаясь.
— Моя цель и цель этого совещания: скоординировать ваши действия и не допустить начала войны из-за неспособности договориться и выяснения отношений между друг другом, — Леонардо выдерживает длительную паузу, давая каждому подумать и взвесить все, а после продолжает: — Как я и сказал, первая и важная задача на повестке — определить, кто займет трон в Королевстве Делиджентиа. Я знаю, что покойный король Роланд Маутнер не подписывал указ о престолонаследии, однако согласно закону о нем, который действует на территории вашего Королевства, королевский трон должен занять Генрих Маутнер, которого представляет Дениз Маутнер — его мать и ныне вдовствующая королева Королевства Делиджентиа.
Та грациозно поднимается со своего места, некоторое время молчит, а потом начинает уверенно говорить, будто не она меньше суток назад потеряла мужа:
— Я присутствую на совещании не только как законный представитель Генриха Маутнера, но и как вдовствующая королева Королевства, будучи его законным представителем. Не могу не отметить, что я — Дениз Маутнер — не желаю занимать руководящее положение в обход закона о престолонаследии, но и не желаю становиться регентом, пока Генриху Маутнеру, согласно закону, исполнится четырнадцать или восемнадцать*. Кроме того, у меня состоялся разговор с наследным принцем сегодня утром, и он не намерен занимать трон своего отца. И эту волю наследного принца я сегодня и исполняю, как его законный представитель.
— Иными словами, вы отказываетесь от передачи трона Королевства по вашей мужской линии? — уточняет Леонардо, хмурясь. Не такого он ожидал.
— Да, — кивает.
— Тогда что дальше вы предлагаете?
— Я предлагаю, чтобы трон занял герцог Ричард Маутнер, который является младшим братом Роланда Маутнера и который за последние несколько лет лично получил военные заслуги. Помимо этого, я отрекаюсь от своего статуса «вдовствующей королевы» на «вдовствующую принцессу Королевства Ноли», а мои дети — Генрих Маутнер и Эльза Маутнер меняют свои статусы на «принца и принцессу Королевства Делиджентиа» в качестве того, что они являются непосредственными членами королевской семьи. Но я с ними возвращаемся в свое Королевство.
— Если Ричард Маутнер согласен, и ни у кого нет вопросов и возражений, то продолжим? — Леонардо соглашается, понимая, что спорить с тетей и дочерью Сейлан нет смысла, в них будто заложен дар убеждения.
Все дальнейшее обсуждение было не менее яростное, даже короли Вильям Стюарт и Энрике Кастильо не раз спорили, как с Леонардо, так и с остальными знатными людьми четырех Королевств. Король Кастильо-младший полностью потерял счет времени, он контролировал перепалки, старался направить их на решение проблем, существующих в регионе, старался ликвидировать не только вопрос о престолонаследии и убийства короля, но и другие существующие. Леонардо не сразу заметил, как Джон нетерпеливо и нервно стоит рядом с ним. Он говорит о перерыве, во время которого отходит к окну и разрешает личному слуге доложить новости. Но стоит ему услышать о переданных словах Эйлин через служанку, как злость его так и берет. Даже не сколько из-за нее, а сколько из-за того, что не понимает, какую еще ошибку совершил. Он уже готов закончить совещание и пойти к ней, но здравый рассудок и чувство ответственности останавливают, говоря, что он — король и должен быть королем. Леонардо возвращается и продолжает совещание, которое заканчивается подписанием большого документа, закрепляющем все положения и все решения, к которым пришли в ходе этого совещания. Все присутствующие ставят подписи и забирают копии соглашения на личное хранение.
Король Ноли лично дожидается, когда зал опустеет, и только после этого выходит, закрывая его и направляясь в покои законной жены. Он ожидал злости, негодования, обзывательств, которыми Эйлин любит награждать его, но, войдя в ее покои, встретил только тишину, прерываемая скрипом пера о бумагу, перелистывания книг Селесты и Оливии. Леонардо проходит, разглядывая заправленную кровать со сменным бельем, чистый пол, на котором нет следов бурной ночи, спокойную сирену, сидящую за столом в излюбленном бежевом платье, но с распущенными волосами. Король останавливается рядом с ней, не замечая, как фрейлины приветствуют его. Он старается понять, что происходит, и уже хочет задать вопрос, как Эйлин поправляет волосы, открывая вид на свою шею, на которой видны красно-сине-фиолетовые следы его пальцев, и Леонардо понимает. Понимает, что совершил еще одну большую ошибку, чем думал еще утром.
— Я знаю, что извинений будет мало, и ты их не услышишь, — начинает говорить, пока сирена безмятежно продолжает писать. — Я признаю свою ошибку, знаю, что повел себя как мразь, но я король, который защищает свою королеву. Даже таким грязным и мерзким способом. Ты можешь продолжать злиться и ненавидеть меня. Но не показывай это вне наших покоев, иначе…
— Иначе ты вновь меня изнасилуешь? — наконец Эйлин поднимает голову и смотрит колкими глазами, источая лютую ненависть, которую Леонардо когда-либо видел.
— Иначе найдутся те, кто захочет меня убить, распознав мою слабину, а потом и тебя, когда получат желаемое после моей смерти, — король наклоняется к ней и шепчет, чтобы его слышала только Эйлин: — Запомни: наши отношения с тобой не должны повлиять на Ноли. Вне общественности и посторонних глаз: я — Леонардо Кастильо, а ты — Эйлин Кин. Вне покоев: я — король Леонардо Кастильо, а ты — королева-консорт Эйлин Кастильо.
— Ты хоть понимаешь, что я не могу выйти из покоев?! — зло шепчет, показывая пальцем на следы на шее. Ее распирает злость и ненависть, Леонардо чувствует ее даже кончиками волос, но не может никак помочь. Пока. Он заносит руку над головой Эйлин, улавливая, как та сжимается невольно, и рука опускается обратно.
— Я исправлю это, — говорит он и выходит, оставляя трясущуюся от страха и ненависти сирену. Ей было тяжело сохранять спокойствие и подавлять самую ужасную эмоцию — страх. Она боялась, что Леонардо вновь будет бить ее и унижать, а потом вновь изнасилует при фрейлинах, позволяя им увидеть свое ничтожное положение.
Эйлин поднимается со стула и, едва не падая, подходит к Оливии, протягивая к ней руки. Та притягивает к себе, гладит ее по голове, шепча успокаивающие слова, пока Селеста смотрит на их дуэт, пытаясь понять, не задумала ли виконтесса какой-то план, чтобы полностью сломать сирену и выслужиться перед королем. Но Оливия уже как сутки отбросила эти мысли: всю свою жизнь в качестве человека она думала, что одна, что никто ее не понимает. И даже когда стала фрейлиной, то не представляла, насколько Эйлин тяжело, видя все, что с той происходит. Эта ночь все изменила: Оливия Адан наконец поняла, что ее собственная судьба не так трагична, как судьба сирены; не такая болезненная, хоть и со своими страхами, и со своей болью. Но у принцессы клана Гласиалис их больше, и они более весомее. Русалка прижимает дрожащее тело сирены ближе к себе, делясь своим спокойствием и теплом.
Ближе к вечеру же в покои сирены стучится Джон, который передает для Эйлин «подарок от Его Величества» и травы от лекаря, подготовивший их по приказу короля. Сирена сомневается и открывает старую на вид шкатулку с резьбой, раскрашенными узорами разными цветами и серебряным теснением. В ней лежит странное украшение из сочетания легкой, тонкой светлой кружевной ткани сверху украшения на шею, видимо, черной такой же кружевной ткани, внизу него, а по середине две ткани объединены бархатной светлой тканью, расшитой черными нитями и в центре него вставлено изображение девушки в профиль с красивой прической, состоящей из цветов. От этой серединной светлой ткани вниз расходятся маленькие легкий цепи с чем-то похожим на жемчуг, только цветной. От вставки с женским изображением вниз спускается светло-зеленый камень в позолоченном ободке, а еще ниже висит миниатюрный медный ключик.
Эйлин рассматривает необычное украшение, сзади которого сложная застежка. Она уже хочет отвернуться к зеркалу и примерить его, как замечает в шкатулке сложенный листок бумаги: «Я должен заботиться о твоей репутации. Хоть это и не извинения за ночь, я прошу прощения за оставленные синяки». Сирена усмехается, подавляя клокочущее чувство в груди, и просит Селесту застегнуть ожерелье. Оно идеально ложится на ее шею, не сдавливает, но прикрывает синяки, чему Эйлин рада, грустно улыбаясь уголками губ. Ей собирают волосы, подправляют макияж, и сирена в сопровождении фрейлин спускается в сад, в котором прогуливаются многочисленные знатные дамы и мужчины, с интересом разглядывая королеву-консорт после целого дня затворничества и с новым аксессуаром. Но Эйлин все равно, о чем те шепчутся, что обсуждают, потому что теперь, с помощью Леонардо, она может выходить из покоев, вновь теряясь в своих мыслях по отношению к нему.