Глубоко вдыхает воздух и медленно его выдыхает, на долю секунды опуская голову и вновь ее поднимая, растягивает губы в доброжелательной улыбке, скрывая свое замешательство и страх. Эйлин протягивает королю правую руку, которую Вильям берет и целует тыльную сторону в знак приветствия.
— Рада с вами познакомиться, Ваше Величество, — учтиво говорит сирена, продолжая улыбаться. — Я слышала, что вы прибыли гораздо раньше назначенной даты венчания. Как вам наше Королевство? Удобно ли вам в замке?
— Весьма. У вас прекрасный сад, — улыбается мужчина, но от Эйлин не скрывается загадочная манера речи, будто тот хочет сказать что-то еще, но молчит. — Жаль только, что я не смог познакомиться с вами чуть раньше.
— Действительно жаль. Однако у меня были дела, из-за выполнения которых я не могла покинуть свои покои.
— Так вот в чем дело было! — растягивает гласные Вильям и продолжает: — Я слышал, что вы дочь покойного герцога Гайтона Вьена, однако я хотел бы спросить: не ослышался ли я или вас во время церемонии представили, как Эйлин Изабелла Кин?
Сирена едва сдерживает короткий смешок, невольно начиная улыбаться еще шире. Она так и думала! Скрытый мотив. И хоть Эйлин находится в не очень хороших отношениях с Леонардо, она старается доверять его политике и отношению к монарху Королевства Менсис. Раз король Кастильо опасается Вильяма, значит, и ей стоит. Ее даже не удивило, когда Леонардо пришел к ней в покои в очередной день «заточения» и рассказал, что согласно трем статьям Соглашения, необходимо изменить личность Эйлин с жительницы подводного мира на подданную человеческого мира. Она прекрасно помнит свое замешательство и ответ короля на ее «почему?»:
— Ты хоть читала текст Соглашения?
— Нет. Слышала только обрывки.
— Хочешь сказать, что, являясь некоронованной морской королевой своего клана, ты не видела самый важный договор в современном мире?! — Леонардо на нее смотрел с широко распахнутыми глазами, но все же быстро успокоился и объяснил: — Если коротко, то королевские семьи и граждане других Королевств не должны знать о вашем существовании. А я, как законный представитель Ноли, должен защищать вашу тайну.
— У которого выходит крайне паршиво, — съязвила тогда сирена. — Хорошо. Какую легенду ты мне придумал?
Леонардо к тому дню уже подготовил достаточные материалы о ее «человеческой семьи» и рассказал все о ее «покойном отце», на что Эйлин только кивнула. Спорить ей не хотелось от слова «совсем», хотя сама ситуация волновала. Она надеялась, что не придется использовать знания о герцоге Вьене, но, видимо, священник и сам Леонардо не учли то, что кто-то может заинтересоваться ее именем и тем, кем она является по «официальной» версии для Королевств региона. Так и еще позади нее стоят родители с братьями и сестрами, которые слышат весь разговор с Вильямом и не знают о вранье.
— Как вы уже знаете, мой покойный отец — герцог Гайтон Вьен был похищен и убит неизвестными. Его тело так и не нашли. Мы с моей мамой сразу же покинули поместье в тайне от слуг и сбежали. Мы несколько недель скитались по городам и деревням, пока одна добрая семья не приняла нас. Их небольшое поместье находилось недалеко от границы с Королевством Делиджентиа и они жили по старым порядкам. Пару лет назад моя матушка скончалась от затяжной болезни, и несколько месяцев назад я решила вернуться в дворянское общество. Фамилия той семьи была Кин, которую я со своей покойной матушкой приняла как родную. Так что с того времени я именую себя Эйлин Кин.
— Как интересно, — кивает своим мыслям король Стюарт, едва заметно ухмыляясь. — А те люди, что находятся позади вас как раз та семья Кин?
— Вы правы, — склоняет голову сирена, мягко улыбаясь.
— Но я также слышал, что вы совсем недавно приняли католичество. Как же так получилось, что девушка, выросшая на давних традициях, так стремительно приняла совсем чужую веру?
У сирены резко заканчивается воздух в легких, она не была готова к такому варианту развития диалога, она не знает, что ответить, потому что Леонардо промолчал на ее вопрос об этом. Эйлин лихорадочно пытается зацепиться хоть за что-то в своей голове, найти хоть единственное слово, от которого начнет рассказывать о своей причине, но ее тут же прошибает осознание: ухмылка Вильяма Стюарта слишком самодовольная, даже сильнее, чем у Леонардо. У нее появляется ощущение, будто этот король специально загоняет ее в угол и хочет увидеть ее поражение, ее растерянность. Но Эйлин не собирается сдаваться. Она расправляет плечи, которые за какие-то секунды истеричного поиска ответа поникли, в очередной раз растягивает губы в улыбку, которая сошла на «нет», и начинает излучать уверенность, легкую неприязнь глазами, показывая, кем она является, что она — королева-консорт Королевства Ноли.
— Мне льстит тот факт, что королю соседнего государства так интересна моя личная жизнь до прибытия в замок и причины моих поступков или решений. Однако мне хотелось бы напомнить, что мы с вами не в тех отношениях, чтобы обсуждать личные темы, особенно, в церкви, когда я только что стала законной супругой короля этого Королевства. И в частности, мы на глазах у дворян и по совместительству у моих подданных. Так что не сочтите за грубость, но я бы хотела закончить наш разговор, поскольку время движется к полудню, и скоро должен состояться праздничный обед, на который я бы не хотела, чтобы, вы, Ваше Величество Вильям Стюарт, опаздывали.
Склоняет голов и подает вновь правую руку, как бы говоря, что диалог окончен. Мужчина только усмехается, но покорно целует руку сирены и со словами: «Простите за мою грубость, Ваше Величество. Надеюсь, с помощью танца я смогу искупить свою вину», уходит. А Эйлин не остается ничего кроме как согласиться, тем более ее могут пригласить на танец короли или герцоги других Королевств, не говоря уже о знатных особ Ноли. Сирена прикрывает глаза и устало выдыхает, не поворачиваясь к своей семье. Сейчас у нее совершенно нет желания разговаривать с ними или просто смотреть, потому что спиной чувствует недопонимание, незаданные вопросы и замешательство.
Еще только полдень, а она уже устала. Еще только полдень, и процесс свадьбы не закончился. Впереди еще обед, ужин с перерывами на танцы и светские разговоры и принятие поздравлений, а потом еще и консуммация*, которую Эйлин боится. Она знает не так много о брачной ночи в человеческом мире, знает только, что это будет больно, неприятно и не так, как у них под водой, когда молодая супружеская пара плавает несколько часов в тихих местах, играет с прикосновениями и наслаждается друг другом. Сирена погружается настолько глубоко в свои мысли, что от внезапного касания к своей руки едва не подпрыгивает и не восклицает на все помещение. И только силой воли подавляет в себе это желание и смотрит на подошедшую вдовствующую королеву Сейлан Морен.
— Что он от тебя хотел?
— Спрашивал про мою фамилию и про принятие религии. Мне он не нравится, — отвечает.
— Мне тоже. Хоть его мировоззрение похоже на наше, не забывай, что он — человек.
Сирена кивает и, мягко отстраняясь от Сейлан и взглядом прощаясь на время с семьей, идет к Леонардо, который наконец закончил разговаривать с Эдмондом и еще одним неизвестным мужчиной, выступавшим в роли свидетеля.
***
Милая и радушная улыбка из окна кареты, элегантные махи рукой людям, которые приветствуют свою новую королеву. Эйлин делает это ради поддержания имиджа, показывая, какая она счастливая и непоколебимая. Напротив нее сидит Леонардо, разглядывающий кожаные перчатки и отчего-то хмурясь. Сирена бросает на него редкие взгляды, но не предпринимает попыток заговорить. Не хочет признавать, что ей нужна была его поддержка, его жесткое и правильное решение проблемы в ситуации с Вильямом Стюартом. Но она не хочет показаться трусихой или никчемной королевой-консортом, которая не может разрешить маленькое недоразумение с королем другого Королевства. И хоть Эйлин справилась, она была на грани. Боится, что Вильям вновь и вновь будет затрагивать эту тему.
— Тебе не надоело? — устало спрашивает Леонардо, поднимая голову и задергивая шторку в окне кареты. — Как поговорила со семьей?
— Отлично, пока Вильям Стюарт не подошел.
— Что? — привычное расслабленное лицо короля резко приобретает оттенок шока и злости одновременно, что желваки тут начинают ходить, а глаза наливаются кровью и темнотой. — Расскажи!
Приказной тон, от которого дрожат руки, а страх сковывает тело. Она невольно вжимается в спинку сиденья, но пересказывает весь диалог с монархом другого государства, слегка запинаясь. Наблюдает, как Леонардо успокаивается, несмотря на злость, которая продолжает бушевать внутри него и отражаться в метавшихся из стороны в стороны зрачках. Что-то обдумывает. Эйлин замолкает, нервозно перебирает край верхнего платья. Ей не комфортно находиться наедине с королем. Она хотела бы вернуться в замок со своими фрейлинами, но установленные правила не позволяли. Порой может подавить страх перед Леонардом и его насильственным выпадом в ее сторону, но не всегда. Сейчас сирена не знает, что ожидать, что говорить, как себя вести. Ей просто очень сильно страшно.
— Пока ты в замке, он не посмеет тебя тронуть. Я приставлю к тебе гвардейца, который будет тебя сопровождать.
— Как я могу быть уверенна, что и этот гвардеец не предаст и не сбежит, как те двое…
— Забудь про них! — резко отрезает Леонардо, прерывая зрительный контакт с сиреной, которая, несмотря на только начавшееся постепенное отступление страха, придвигается чуть ближе и смотрит неотрывно и ожидающе. — Их выследили и поймали. При них были найдены подписанные мною грамоты, разрешающие переход в Королевство Менсис. Подделка, не более. Во время допроса они покончили с собой. Я не знаю, кто за этим стоит, но тебе не следует доверять Вильяму Стюарту.
— Что мне делать, если он снова спросит про принятие католичества?
— Придумай что-нибудь, — жмет плечами. — Расскажи про первую и неземную любовь к сильному королю, к которому ты хотела стать ближе. Не имеет значения.
Скептитизм нескрываемо расцветает на ее лице, который видит и Леонардо, но он, переведя секундный взгляд на шторку и обратно на сирену, переводит тему:
— Надеюсь, ты помнишь порядок свадебного обеда и ужина и этикета к ним. Я специально распорядился, чтобы павана, аллеманда и куранта шли друг за другом, и ты смогла бы не прерываться на танцы во время беседы с кем-либо. Я постараюсь станцевать все три танца с тобой, но кто-то может пригласить тебя на последнюю куранту. Так что готовься.
— Я прекрасно все помню, Ваше Величество, — страх окончательно рассеивается, что Эйлин может наконец дерзить Леонарду. – Благодарю, что вы распорядились о порядке классических танцев.
— Может, ты не слышала, но во время обеда нас могут попросить поцеловаться, — наклоняется вперед Леонардо, уменьшая расстояние между собой и сиреной, которая никак не реагирует.
— Какое у них на это право? — только спрашивает, хотя внутри снова все сжимается, а волнение хочет скрасить лицо красным, но Эйлин своими силами интуитивно понижает температуру тела.
— Это традиция, — полностью сокращает расстояние между лицами, наблюдая, как маленькая русалочка продолжает непоколебимо сидеть. Его это забавляет, он специально ее провоцирует, хочет увидеть гамму эмоций, от которых чувствует себя живым и реальным человеком, а не политиком, дипломатом, монархом и сволочью. Но этой традиции нет и не было никогда. — Не хочешь порепетировать?
Эйлин приподнимает бровь, смотря на его усмешку, и придвигается, касаясь губами чужих губ, которые тут же неистово берут в плен, словно этот другой человек был изголодавшим диким зверем, нуждающимся в питании, словно он стремится получить то, что у него никогда не было. Эйлин будто ударяет током, что невольно дергается назад, но Леонардо реагирует моментально: кладет ладонь на ее затылок, не позволяя отстраниться, и целует жадно, словно в последний раз. Так оно и есть. Он не позволяет ей отстраниться или прервать поцелуй, король наслаждается им, кажется даже, что лучшего и не испытывал в своей жизни, что этот сладкий и соленый поцелуй одновременно будет сниться ему вечно. Леонардо невольно думает, что это первый и единственный раз, когда сирена сделала что-то по своей инициативе и не противится этому. Король уменьшает напор, слегка отстраняется, смотря на влажные губы сирены полуприкрытым взором без наличия сил оторваться, что изредка вновь и вновь касается их осторожными короткими поцелуями.
— Так будет убедительно? — спрашивает Эйлин, касаясь пальчиками подбородка короля и поднимая его голову. Она не понимает, что творит, зачем инициировала поцелуй, зачем повелась на поводу деспота, однако не может сказать, что ей было противно. Не понимает, что чувствовать, ведь с одной стороны — сирена ненавидит его и боится, а с другой — Леонардо относится к ней как равной себе и пытается защищать.
— Вполне, — кивает он, возвращаясь на свою половину кареты.
Прибытие в замок проходит довольно спокойно, Эйлин поздравляют с венчанием и с приобретением нового статуса. Она идет рядом с королем, держа его под руку и улыбается, не скрывая своего превосходства и величия, несмотря на нижнее шелковое платье, сквозь которое видна нижняя юбка, и на красный цветок на груди. Заходят в общую столовую, где уже собрались все приглашенные и которые встают со своих мест в знак приветствия короля и королевы. Леонардо ведет Эйлин вперед к самому дальнему столу, в самый его центр. Помогает ей сесть, а сам остается стоять. Он поднимает кубок с вином и произносит:
— Рад вас здесь видеть в столь значимый день для Королевства Ноли, для меня, короля Леонардо Александра Кастильо. Сегодня торжественная дата, третье августа, когда я обзавелся супругой по праву и по закону божьему, когда у моего государства появилась новая королева. Давайте же подними эти бокалы за Ее Величество Эйлин Изабеллу Кастильо.
Сирена берет бокал, отпивает совсем немного, наблюдает, как гости делают то же самое, а ее родители с королем Далласом Мур и Лилиан Мур озадаченно смотрят на сосуды, но все же поднимают их и отпивают. Леонардо еще несколько минут продолжает говорить, но сирена не слышит. Ей все равно на его монолог, как он восхваляет Бога, говорит о найденном счастье и любви. Только придворный этикет удерживает ее от ироничного смеха и закатывания глаз. Сирена возвращает взгляд к семье и сталкивается глазами с матерью — с Линеттой Кин, у которой на лице отчетливо видно переживание, неуверенность с нотками страха. Эйлин хотела бы улыбнуться, но не может. Не хочет врать потому что. Она притворяется, что все хорошо, что все в порядке, что счастлива. В глубине души это не так. И больше страха перед Леонардо, только страх неизвестности, который уничтожала вином все это время, но с которым не может справиться сейчас, потому что не желает показать всему двору и знатным гостям, что вино и учеба — ее единственное спасение в замке. Наконец Леонардо присаживается и обращается к ней:
— Все хотел спросить: тебя не смущает платье?
— Почему оно должно меня смущать? Ведь оно характеризует не меня, как личность и королеву, а только тот факт, кого ты решил взять в жены и сделать королевой.
Слышит сдавленный кашель короля, смотрящего на нее ошеломившим взором и запивая поражение вином. За два месяца, что живет в замке, сирена уже привыкла к местной и жирной еде, что уже может спокойно употреблять многие распространенные блюда, хотя от некоторых любезно отказывается. Она кушает не так много в сравнение с порциями на тарелках и тем, сколько едят многие гости, в том числе и король, и вдовствующая королева, которые едва ли не оставляют тарелки пустыми. Для нее это пока что остается загадкой, но продолжает игнорировать этот факт. Списывает все на то, что Сейлан Морен за почти пятьдесят лет приспособилась к миру людей, что она уже не часть моря.
За весь обед Леонардо с ней не разговаривает, исключения составляют только когда он берет сирену за руку во время перерывов между блюдами и принятия поздравлений от гостей, говорящих их на все помещение. Эйлин и не противится, смысла уже нет. Она стала королевой, у нее есть обязанности, которые необходимо выполнять, что и делает. Незадолго до подачи десерта, король наклонился к ее лицу и прошептал: «засмейся!», что и пришлось сделать сирене, слегла опустив голову, как бы смущаясь, пока Леонардо прикоснулся губами к ее щеке. Для Эйлин это ничего не значит, простое притворство, которое за последнее время стало для нее нормой и обычаем. Запивает десерт в виде праздничного пирога вином и откидывается на спинку мягкого кресла, прикрывая глаза и смотря на столовую в свете факелов и едва проникающего дневного пасмурного света с окон, на присутствующих в помещении, на семью, которая о чем-то разговаривает.
— Надеюсь, моим родным ты не налил вино, — произносит Эйлин, слегка наклоняясь в сторону короля.
— Нет, исключительно выжимка из нектара вишни. Цвет и консистенция похожа на вино, — отвечает, приветливо улыбаясь. — Готова для открытия следующего этапа свадьбы?
— Я уже ко всему готова.
Леонардо хмыкает и шепчет: «Ну да», вставая из-за стола и объявляя, что обед подходит к концу и начинается время для веселья. Протягивает ладонь сирене, которая элегантно подает руку и встает, говоря, что настоящее празднество наконец начинается. Они выходят в освобожденное пространство в столовой, где как раз столы расположились параллельно стенам, а не королевскому столу, встают по центру помещения и с началом плавной и тягучей музыки, доносящейся из другого конца столовой, начинают движения, исполняя первый супружеский танец и по совместительству открывающий увеселительное мероприятие, танец короля и королевы. Эйлин изредка практиковала танцы, которые успела выучить, в своих покоях, благо что помнит мелодии и темп наизусть. И хоть эта композиция, исполняющая менестрелями, отличается от привычной, она справляется сносно. Сирена показывает все свое величие, грацию, показывает, что несмотря на одеяние падшей девушки, она та, кем является перед всеми присутствующими — королевой-консортом Королевства Ноли. Эйлин на миг встречается с заинтересованным взглядом Вильямом Стюартом, но не обращает на это особого внимания, продолжает плавные и медленные движения, держась время от времени с Леонардо за руки. Композиция заканчивается, и король опускается на колено, касаясь подола ее платья, а сама сирена протягивает руку назад.
Во время аллеманды многие гости присоединяются, пока Леонардо поднимается и протягивающей рукой приглашает Эйлин на следующий танец. И сирена соглашается, потому что помнит про слова Вильяма об извинении через танец. У нее остается только куранта. Торжественные ноты, звучащие величественно. Как минимум десяток пар, решивших присоединиться к аллеманде. И множественные попытки следить за своими движениями и направлением в исполнении танца с учетом, что пары выстроились в два ряда, а многие движения делаются на расстоянии от партнера и по очереди. Эйлин следит за другими девушками и женщинами, которые танцуют, высчитывает расстояния чисто интуитивно и старается не перепутать движения или не зацепить другой ряд. Когда она наконец воссоединяется с Леонардо, то не может сдержать облегченный выдох.
— Ты хорошо справляешься, — тихо произносит король как раз тогда, когда их взгляды встречаются в завершающих движениях аллеманды.
Сирена ничего не говорит, едва заметно кивает и приседает с последними аккордами. Король помогает ей подняться и отводит в сторону, когда к супружеской паре подходит мужчина в мехах — Вильям Стюарт. Он учтиво кланяется королю, выставляя правую ногу вперед на носок, а руку держит на уровне груди, а королеве целует протянутую руку.
— Выше Величество Эйлин Кастильо, вы были прекрасны, — обращается к сирене, а после сразу же к королю: — Ваше Величество Леонардо Кастильо, я бы хотел извиниться перед вашей королевой из-за неловкого момента в святейшем месте, где проходило ваше венчание. Позволите ли вы пригласить вашу супругу на следующий танец?
— Если только миледи* не утомилась, — мягко склоняет голову, но смотрит на Эйлин, у которой вновь все внутри сжалось.
— Приму это за честь, Ваше Величество, — через силы растягивает улыбку и позволяет Вильму увести себя к танцующим и выстроившимся парам.
Даже спустя столько времени для Эйлин куранта один из наиболее сложных танцев, на которые ей приходится концентрироваться сильнее, чем на двух предыдущих. Но сейчас сирене в разы тяжелее, она танцует не с Анной Фрей, которая в каком-то смысле предала ее, оказавшись фавориткой короля, не с Леонардо, с которым привыкла танцевать и который достойная пара для этого. Ее партнером является Вильям Стюарт, от которого она не знает, что ожидать, чего опасаться, как держаться с ним. Сирена подавляет все бушующие внутри эмоции под маской холодности, непоколебимости и выдержки, игнорируя нескрываемый интерес в глазах Вильяма. Во время движений по кругу, он обращается к ней:
— Прошу меня простить за грубость, но сколько бы я не думал, то не могу найти достойный ответ, почему вы, миледи, приняли католичество? Ведь даже Ее Величество Сейлан Морен осталась верна своей вере, которая у нее была при жизни в далекой деревушке.
— В моем поступке не надо искать логики, Ваше Величество, — отвечает. — Просто в какой-то один день я увидела, как Его Величество Леонардо Кастильо молится в гвидди, а после него и Элисия Морен и многие другие члены королевской семьи, и мне стало любопытно узнать о неизвестной мне религии. Но в итоге мой интерес привел меня в церковь, где я приняла новую веру и имя в дополнение к своему.
— И вы нисколько не жалеете? — удивляется мужчина.
— А почему я должна жалеть? Это мой осознанный выбор.
Эйлин сменяет маску холодности на чистое и искреннее удивление с хлопающими глазками, что король северного Королевства поражается до глубины души и продолжает молчать до конца куранты, чему сирена несказанно рада. Продолжения расспросов она бы не пережила и не вытерпела. Прыжки и грациозное расставление рук в разные стороны. Поворот и шаги с некоторой выдержкой по времени. Приседание. Эйлин облегченно выдыхает. Куранта почти закончилась, и она скоро может закончить окончательно диалог с Вильямом. Музыка оканчивается, король подает ей руку, помогая встать, и отводит к Леонардо, который остался стоять там же, но уже не в одиночестве. Рядом с ним мужчина в полностью золотой короне и ярко-украшенной одежде, и женщина в похожей короне, которая выглядит также восхитительно. Вильям прощается и уходит, оставляя сирену одну. Вдох. Выдох. И Эйлин подходит к Леонардо, делая реверанс, понимая, что так необходимо, что мужчина с женщиной явно выше ее по положению.
— Наконец я рад с вами познакомиться, — король другого Королевства со светлыми глазами, цвет которых сирена понять не может, с коротко стриженными черными волосами и в цвет им щетиной, из-за формы которой Эйлин некомфортно, словно мужчина бросает ей вызов и показывает, кто здесь хозяин, целует руку. — Мне много о вас рассказывал мой сын. И только сегодня мне выпала честь познакомиться с его женой, с учетом, что я не давал благословения на ваш брак.
— Рада познакомиться с Его Величеством Энрике Константином Кастильо, — несмотря на очередной прилив страха, сирена продолжает мило улыбаться и говорить. В свой первый день в замке вдовствующая королева много рассказала ей о своих детях, о взаимоотношениях между ними, и уже тогда Эйлин поняла, что от отца Леонардо нужно держаться как можно дальше и осторожнее, но все равно не может сдержать колкость: — Как-никак мы теперь с вами семья, а как говорится, семью не выбирают.
Женщина, стоящая рядом с королем Аурума, подавляет смешок и, делая реверанс, представляется лично:
— Не знаю, что вы, Изабелла Кастильо, слышали обо мне и знаете ли вы, кто я такая. Но меня зовут Стефани Вавила Кастильо, я — дочь Его Величества Франсуа Морен и Ее Величества Сейлан Морен и по совместительству королева Королевства Аурум.
— Приятно с вами наконец познакомиться, Ваше Величество. Для меня честь породниться с королевской семьей соседнего государства.
— Скажите, Эйлин, — обращается к ней Энрике Кастильо. — А вам не страшно жить среди людей, зная, какие они бывают жестокими?
— Что вы хотите этим сказать, Ваше Величество? Неужели вы намекаете, что со мной может что-то случиться или кто-то может причинить мне вред? — секундное молчание перед ответом, сирена не подумала должным образом, что сказала, но крепкая рука Леонардо на своем предплечье, и она договаривает: — Хотелось бы верить, что вы беспокоитесь обо мне, Ваше Величество. Однако не стоит. Все люди, как вы, как мой супруг и я, тоже состоят из плоти и крови, и также восприимчивы к алкоголю, поэтому то, что может причинить мне вред, может и вам.
Король заливисто начинает смеяться, что в уголках глаз выступают слезы. Он не останавливается, а еще больше и громче смеется, что многие гости оборачиваются и напряженно перешептываются. Ведь король Энрике Кастильо редко смеется.
— Леонардо, а у твоей жены хорошее чувство юмора.
— Сын, думаю, нам пора. Приятного дня, — вежливо приседает Стефани и уходит, уводя Энрике.
— Какого черта ты творишь? — шипит на Эйлин Леонардо, вставая очень близко, практически дыша в лицо и излучая гнев и переживание одновременно. Король соврет, если скажет, что не боялся за нее. Ведь он прекрасно знает, на что способен его отец. И даже он побаивается его. А тут Эйлин, которая невозмутимо пошла против монарха самого сильного Королевства в регионе. Леонардо раздражен поэтому. Он не замечает, как к ним подходит знатные люди. Не замечает, как один из них — самый старший пытается заговорить с ним. Игнорирует окружающих людей, но пытается узнать, в порядке ли сирена. А та снова скрывает и прячет свои эмоции.
— Леонардо, ты еще успеешь насладиться обществом своей жены, а вот обществом брата и сестры вряд ли, — привлекает к себе подошедший, что мужчина наконец отстраняется от сирены и поворачивается к новым персонам. И Эйлин тоже может их разглядеть. — Я их с трудом заставил подойти к тебе.
Сирена смотрит на двух парней, хотя один из них явно старше другого, и девушку. Второй свидетель, который был на свадьбе, мягко и тепло ей улыбается и приветствует, тогда как парень с девушкой держатся очень холодно и с нескрываемым презрением.
— Боюсь, что нас еще не представили. Эйлин, — подправляет свои светло-каштановые волосы мужчина, излучая братскую нежность шоколадными глазами. — Я — герцог Себастьян Кастильо, младший брат Его Величества Энрике Кастильо. А рядом со мной родные брат и сестра Леонардо — Диего Кастильо и Валенсия Кастильо. Поприветствуйте королеву-консорта.
Те, нехотя, выполняют требования дяди, но весь оставшийся разговор практически не принимают участие в диалоге, словно их здесь нет или не хотят принимать происходящую реальность. И пока те молча стоят, а Леонардо о чем-то тихо переговаривается с Себастьяном, Эйлин рассматривает их. У Диего черты лица более острые, чем у короля Ноли, волосы на тон или два темнее (Эйлин бы описала их как холодный каштан) и доходят до плеч. А его темные глаза так и норовят сказать: что он сын великого короля, а все остальные — никто. Валенсия же держится чуть скромнее старшего брата, но все равно энергии надменности чувствуется, и Эйлин едва не усмехается. Она значительно ниже своих братьев, даже сирены, у нее чисто шоколадного оттенка волосы, скулы достаточно острые для молодой девушки, а ее тонкие губы сжаты, что кажется их и нет вовсе. Валенсия время от времени от скуки показательно зевает или поднимает затянутые в сетчатые перчатки руки к лицу, чтобы рассмотреть их. Эйлин не принимает участия в разговоре двух мужчин, но все же их слушает и запоминает новую информацию, которая пока что ничего для нее не значит.
После того, как Себастьян, Диего и Валенсия уходят, к ним подходят новые люди, и снова сирене приходится знакомиться и разговаривать приветливо. На этот раз это оказались король и королева Королевства Делиджентиа вместе с детьми, которые на несколько лет младше детей короля Энрике: Роланд Маутнер, Дениз Маутнер, Эльза Маутнер и Генрих Маутнер.
— Моя мать передала мне, кто вы, Эйлин Кастильо, — говорит Дениз, тепло улыбаясь. — И я считаю, что вы очень смелая девушка.
— Благодарю, Ваше Величество, — кивает сирена женщине, которая на несколько лет старше Селестины Сокаль и у которой морщин на лице чуть больше, чем у графини. У королевы густые темно-шоколадные волосы, собранные в сложную, но красивую прическу, украшенная веточкой с маленькими белыми ягодами. Эйлин никогда прежде не видела их, поэтому не может оторвать взгляда от них. И хоть они были похожи на ее мирт, но все равно отличие было слишком очевидным.
— Это омела, — глухо смеется женщина, замечая ее интерес. — В нашей стране католичество не распространено, поэтому мы до сих привержены старым традициям и порядкам, которые первоначально были слишком чужды для меня. Но со временем я их полюбила, потому что они были слишком близки к традициям моей матери. Согласно порядкам Королевства Делиджентиа мне стоило бы подарить вам, Эйлин, веточку омелы, однако я решила не делать этого.
— Почему?
— Говорят, что омела помогает забеременеть в первую брачную ночь. Но после разговора с вдовствующей королевой Сейлан Морен я отказалась от этой идеи, — Дениз подмигивает сирене и представляет своих детей: — Это Эльза Маутнер, ей шестнадцать. А это Генрих Маутнер, ему тринадцать.
Эйлин делает реверанс и подает руку Генриху, который едва касается ее губами, но сирена понимает, что ему пока по возрасту не положено.
— Ваше Величество, — выпрямляется и говорит светловолосый мальчик с разными по цвету глазами: один глаз фиолетовый, а другой — карий, и с милыми веснушками на носу и щеках. — Я слышал две версии вашего происхождения и хотел спросить, какая из них настоящая?
— А какая вам, Ваше Высочество, кажется настоящей?
— Я сомневаюсь, что вы герцогиня Вьен.
— И это ответ, — улыбается сирена, понимая, что рискует, что нарушает положения Соглашения, но в нем смысла ровно столько же, сколько в ее принадлежности к человеческому миру. И хоть она ни разу не видела и не читала полного текста Соглашения, знает самые базовые положения. Тем более, насколько она помнит, то в их регионе только Королевства Менсис и Делиджентиа придерживаются старым традициям и сохраняют язычество, в отличии от Королевств Аурум и Ноли.
— Ваше Величество, — обращается к ней Эльза, смущенно опуская голову со светло-каштановыми локонами, часть которых ниспадает по плечам, и улыбаясь, что ее щечки становятся еще шире. Она поднимает на сирену полностью фиолетовые глаза и продолжает говорить: — А вам не страшно от всего этого?
— Мне страшно, но только так я смогу спасти и защитить себя. А потом и мой народ, — не уточняет, какой народ, ведь и так понятно. Замечает, как король Роланд Маутнер отходит от Леонардо и поворачивается к ней.
— Жаль, что я не нашел еще одного члена нашей семьи, — притворно вздыхает мужчина со скромной золотой короной, обвитой лозой какого-то растения, названия которого сирена не знает, да и описать вряд ли смогла. У мужчины светлые глаза, но от которых не страшно, не жутко, а светло-каштановые вьющиеся волосы закрывают уши. Его приветливое и с мягкими чертами лицо излучает свет и тепло ровно столько же, сколько и веснушки, которые, видимо, передались и Генриху. — Ваше Величество, поздравляю вас со свадьбой. Для нашего Королевства это честь, что у нашего соседа появилась королева, которая разделяет наши традиции и порядки, несмотря на то, что вы приняли религию юга, — говорит Роланд, не скрывая свою цветущую улыбку, но за которой сирена видит уверенность в своих словах и твердость. — Надеюсь, когда-нибудь вы посетите нашу страну, и мы постреляем из лука в нашем саду.
— Из лука? — уточняет Эйлин, не совсем понимая смысла слов короля.
— Да, оружие есть такое, — совершенно серьезно отвечает, но сирена все равно переводит взгляд на Дениз, которая только кивает, подтверждая слова мужа. — О! А вот и тот, кто потерялся.
К ним подходит запыхавшийся парень лет восемнадцати-девятнадцати с взъерошенными волосами цвета песка на берегу моря, который не сразу замечает Леонардо и Эйлин, а обращается к королю Маутнера:
— Я вышел подышать воздухом в сад, а потом услышал, что вы меня ищите. В чем дело?
— Представься королю и королеве Королевства Ноли! — приказным тоном говорит король.
— Простите, Ваши Величества, — поспешно извиняется парень. — Не знаю, слышали ли вы обо мне, но я младший брат короля Делиджентиа Его Величества Роланда Маутнера, герцог Ричард Маутнер.
— Братья? — уточняет Эйлин.
— Такое вполне распространено в моем мире, — жмет плечами Леонардо. — Взять хотя бы меня и Себастьяна Кастильо.
— Это понятно, но…
— Зато очень весело объяснять, кто ты такой, Ваше Величество, — смеется Ричард, показывая ямочки на щеках.
— Да, наверное, — кивает сирена, но продолжает переводить взгляды с каждого члена семьи Маутнер на другого. — Мне кажется или скоро должен быть ужин?
— Да. Прошу нас извинить, — отвечает Леонардо.
— Конечно, — говорит Роланд, и королевская чета прощается.
Время ужина только приближается, и сирене уже жалко, что она так и не подошла к своей семье. Она хотела было отойти хоть на несколько минут, но Леонардо остановил ее, взяв за руку, и сказал, что ей нужно соблюдать предписанные требования. И Эйлин вновь покоряется. Не хватает ей только закатить истерику и получить агрессивный выпад потому что. Она садится за свое место и смотрит на стол своих родителей, но видит там пустующие места. Ронан, Линетта, Даллас и Лилиан разговаривает с Сейлан, Селестиной и Дениз, а ее братья и сестры с Эльзой, Генрихом и Ричардом, которые, кажется, лично проявили инициативу разговора.
Сирена наблюдает за ними вплоть до начала ужина, ей нравится видеть на лицах родных спокойствие и счастье, что их эмоции словно передаются ей, и она выпадает из реальности, засыпая. Эйлин не сразу понимает, что происходит, когда резко открывает глаза. Она подумала бы, что все, что произошло за два месяца, — сон, не более, если бы не увидела факелы, свечи, темноту помещения и голос Леонардо. Тот стоит, произносит пламенную речь, объявляя начало ужина и продолжение праздника. А сирена только смотрит на своих родных и отпивает немного вина, чувствуя нарастающую грусть в груди. Леонардо садится рядом и начинает кушать, пока Эйлин крутит в руке бокал с вином и отпивает время от времени из него. Она не голодна, у нее нет желания или сил кушать, в особенности что-то жирное и мясное.
— Ты сегодня вела себя безрассудно, выпуская колкости Энрике Кастильо, — внезапно говорит Леонардо, поворачиваясь боком к сирене.
— Потому что он твой отец?
— Нет. Потому что он король Энрике Кастильо. И он никогда не был мне отцом. А теперь будь милой маленькой русалочкой и кушай, а то гости начнут сомневаться в твоем благополучии.
— Я могу прогуляться по саду? — переводит тему, беря столовые приборы и смотря на тарелку.
— Сомневаюсь. Свадьбы весьма традиционна, поэтому вряд ли ты сможешь выйти в сад до консуммации, — замолкает. — Хотя после нее вполне, если все будет хорошо.
Эйлин хотелось продолжить разговор, но менестрели заиграли на своих инструментах, и ей пришлось замолчать и начать кушать. Хотя бы для вида. Время от времени разыгрывала с Леонардом представление влюбленных молодоженов и запивала нарастающую грусть вином. Уже на третьем блюде за ужин сирена начала чувствовать, что опьянела и что ей нужно бы перестать, но не может. Не хочет. Перед глазами начинает плыть, а сфокусировать взгляд хотя бы чем-то практически невозможно, хотя сделать это в потёмках и так довольно сложно. Ей бы откинуться на спинку и немного отдохнуть, прикрыв глаза, но резкий женский крик заставляет сирену отбросить эту мысль и посмотреть в сторону источника звука, что на миг трезвеет. Эйлин смотрит на Роланда Маутнера, у которого из рта выходят слюни, а из глаз — слезы. Мужчина учащенно дышит, крутит головой по сторонам, пытается руками развязать выступающую камизу у основания шеи, но его пальцы не слушаются, они будто закоченели. Сирена успевает встать, когда Леонардо уже оказывается рядом с королем Маутнером и пытается понять, что с ним.
Все ее мысли и желания уходят на второй план, она не понимает, что происходит, но знает только одно: все очень плохо. Эйлин смотрит на вдовствующую королеву, которая будто понимает, что происходит с королем, на Селестину, на чьем лице шок и страх, на своих родных, которые держатся за руки, чтобы хоть как-то не потерять связь с реальностью и с собой. И вот она — сирена, которая осталась одна в центре столовой и которая не знает, что ей делать, как поступать. Ведь она пьяна и не слышит даже, что у некоторых гостей паника сильнее, чем у того же Роланда. До Эйлин сквозь вакуум доносится голос Леонардо, требующего привести лекаря и отвести Ее Величество Эйлин в новые покои. А потом слышит, как он добавляет:
— Ужин закончился. Прошу всех разойтись по своим покоям.
К ней подходят такие же шокированные Селеста и Оливия и берут ее под руки. Сирена подчиняется полностью, позволяет себя увести. Не смотрит по сторонам, не пытается найти взглядом родителей и старших братьев. Перед ее глазами вид Роланда, мучающегося, а в ушах тот женский крик. Она идет, но не видит куда. Она слышит вопросы фрейлин и отвечает даже, но не понимает, что говорит. Думает, что какой-то бессвязный бред. Они останавливаются, а через мгновение вновь продолжают идти, проходя в теплое и большое помещение. Эйлин усаживают на мягкую кровать и начинают распускать волосы и пытаются снять одеяние.
— Не надо, — устало говорит сирена, поднимая на фрейлин более осознанный взгляд, чем прежде, рассматривая покои. — Это не мои.
— Мы знаем. Однако с этого дня это теперь ваши покои, Ваше Величество, — отвечает Селеста. — Вам как королеве…
— Я вспомнила. Что с Его Величеством Роландом Маутнером?
— Не знаю, но мне кажется, что когда мы выходили, он уже не дышал, — сочувствующим тоном говорит герцогиня Рубио.
— Да сразу стало понятно, что его отравили! — выпаливает Оливия, но через секунду прикусывает губу. — Простите, Ваше Величество.
Эйлин качает головой и пересаживается в канапе напротив камина, смотря на полыхающий огонь, который ее успокаивает и забирает из реальности. Она не может поверить, что король умер или вот-вот умрет. Она боится услышать вердикт либо от Леонардо, когда тот придет, либо утром от него же, от фрейлин или от малознакомых людей. Она не знает, что будет дальше с Королевствами. Сирене в который раз за день страшно. Кажется, что страх будет преследовать ее вечно, и от него не убежать. Эйлин вновь и вновь прокручивает последние события вечера, вспоминая короля, как тот улыбался, как говорил. Она вспоминала его жену — Денизу Маутнер, его детей, которые ей напомнили братьев и сестер. Сирена не замечает, как боль от осознания смерти едва знакомого человека пронизывает все тело, отзываясь во всем теле, затрагивая самые потаенные частички ее души, что не замечает, как слезы начинают скатываться по щекам, застилая языки пламени. Она плачет тихо, неслышно, но боль и тоска, которые распространяются внутри так и кричат о себе, напоминают и склоняют на свою сторону сирену, которая полностью отдается им и подчиняется. Ведь они не Леонардо. Она может позволить им взять вверх над ее телом и разумом. Она не чувствует выхода, словно ее заперли. Она не видит света, словно ее его лишили. Вокруг сплошное одиночество, которое окутывает ее со всех сторон и не дает освободиться. Сирена не видит и не слышит ничего, кроме него, словно вышла замуж не за Леонардо, а за вязкое, тягучее и противное одиночество, смешанное с грустью и тоской по дому. Только вот почему это щемящее чувство такое знакомое?
Не замечает ничего вокруг. Ни голосов, ни посторонних звуков, ни резко наступившей тишины, ни звук льющегося вина. Ничего. Сидит в коконе своих эмоции, поглощает их, формирует пока перед глазами все также умирающий Роланд Маутнер. Чувствует мужские тяжелые ладони на своих плечах, едва заметно вздрагивает, но возвращается в реальность. Сирена смаргивает пелену с глаз, поднимается, оборачивается и видит перед собой Леонардо с растрепанными волосами, без короны, с усталыми и скорбящими глазами, в распахнутом камзоле-дуплете, открывающим вид на идеально белую камизу. Эйлин понимает все без слов: король Делиджентиа мертв, а сейчас должна состояться консуммация брака. Первая брачная ночь. Но она не то, что выполнять предписанное не может, ей существовать тяжело. Ее единственное желание: лечь на кровать и уснуть или просто уйти в свои мысли и эмоции, смотря на огонь. Она хочет сказать об этом королю, но не знает, как. Боится его реакции. Однако решается:
— Ваше Величество…
— Давай без формальностей. Мы здесь одни, — отрезает Леонардо, подходя к столику и наливая опустевший бокал вина.
— Леонардо, я… я не могу… не после смерти… — она заикается, мысли теряются. Не сразу замечает, как король прекращает пить вино и подходит к ней без бокала, смотря угрожающе.
— Ты хоть понимаешь, что значит его смерть? — спрашивает, а на молчание сирены продолжает: — Это не просто смерть. Это убийство! Его отравили аконитом! Ты хоть это понимаешь?!
— Какое отношение это имеет ко мне и к консуммации? — не выдерживает и срывается на крик, что слезы выступают и скатываются по не высохшим дорожкам.
— Самое прямое! Смерть на свадьбе и так плохое предзнаменование, а смерть на свадьбе монархов — в несколько раз хуже! — подходит к ней очень близко. — Это вызов! Кто-то из присутствующих в замке дал понять, что скоро начнется война, что кто-то хочет войну. Кровопролитная война! А консуммация позволит тебе удержаться на троне, если меня убьют в ходе этой войны.
— Мне плевать на тебя, Леонардо! Я не хочу сегодня спать с тобой, мне кажется, что…
Эйлин кричит, но на последних словах опускает голову, не смотрит на короля. Однако тому уже все равно. Он уже все решил для себя: ему нужно сделать это для спасения Королевства, себя и сирены, которая так активно сопротивляется и не до конца осознает происходящее. Леонардо хватает ее за горло, перекрывая доступ воздуха, ведет к широкой кровати и кидает туда. Эйлин задыхается, держится за горло, смотря на Леонардо глазами полными обидой и страхом. Она пытается отползти к изголовью, но тот перехватывает ее и разворачивает на спину, держа хрупкие руки над головой сирены. Эйлин дергается, смотрит на нависающего Леонардо сквозь слезы. Ей уже все равно, как она выглядит, что макияж размазался. Ей невыносимо страшно и больно.
— Пожалуйста, — всхлипывает, но не помогает.
Нижнее платье с нижней юбкой поднимаются грубыми руками, ими же ее ноги разводятся в стороны. Сирена сопротивляется, пытается выбраться, но резкая и тягучая боль пронзает ее хрупкое тело, что кричит истошно. Поздно. Леонардо толкается еще раз, не давая ей привыкнуть, не смотрит на Эйлин, учащенно дышит только. А сирена чувствует разрастающуюся боль в груди, словно ее сломали, растоптали, и она больше не сможет восстановиться, подняться и жить. С каждым толчком ей кажется, что теряет себя, что ее сердце вырывают и втыкают в него поочередно по несколько заостренных клинков. Она уже не смотрит на возвышающегося над собой мужчину, мутными глазами разглядывают бирюзовую стену, чувствуя повторяющиеся из раза в раз толчки, которые почему-то учащаются.
— Мразь! Ненавижу! — едко выговаривает вялым языком, находя в себе последние силы повернуть голову и посмотреть на непроницательного Леонардо. Она думала, что сможет с ним жить, что сможет стерпеть брачную ночь, если она будет без таких удручающих обстоятельств. Но нет! Леонардо взял ее силой, без ее согласия. Он ее насилует, а сирена умирает, едва держится за реальность, от которой становится только хуже с каждой минутой, проведенной под сильным мужским телом, которое творит с ней все, что вздумается, касается там, где кожа будто грязью покрывается.
Толчки становятся все сильнее и сильнее, яростнее, будто король таким образом успокаивает себя и сбрасывает напряжение. Сирена лежит под ним тряпичной куклой, куклой, с которой делают что хотят, с куклой, от которой ожидают полного подчинения. Все ее достоинство исчезает, растворяется с каждым толчком. Вся ее уверенность заменяется страхом. Вся внутренняя сила запирается в самой далекой комнате в глубине души, до которой добираться долго и сложно. Чувствует. Последний. Самый долгий. Толчок. Ощущает что-то влажное, теплое и противное внутри себя. Эйлин продолжает лежать и смотреть на ту же бирюзовую стену, когда Леонардо поднимается.
— Это для твоего блага.
— Какого еще к черту блага? Пошел ты, — только и говорит, подтягивая и обнимая отдающие болью ноги к груди. Она не знает, сколько лежит в таком состоянии. Ей кажется, что время остановилось, что время умерло ровно в тот момент, когда к ней прикоснулся Леонардо в этой комнате. Знает, что находится в комнате не одна, что где-то около входа сидит служанка и ожидает приказов. Она бы сказала, что хочет, но сил говорить нет, язык прирос к небу. Эйлин на пару секунд прикрывает глаза, приподнимается, едва вновь не падая на перины, и обращается к служанке ее возраста: — Оливия Адан. Приведи. И ванну.
— Но, Ваше Величество, вы же только утром принимали ванну, — осторожно и с небольшими паузами говорит служанка.
— Я непонятно выразилась?! Позови ко мне виконтессу Оливию Адан и прикажи принести сюда набранную водой ванну. Мне плевать, пусть будет хоть холодной или из моря!
Она не сдерживается, повышает голос и падает обессиленно на кровать, смотря уже на балдахины, цвет которых распознать не может из-за сумерек и единственного источника света — камина. Боль как физическая, так и моральная охватывает все телу, что Эйлн не сдерживается и плачет. В который раз. Только уже тихо, что соленые капли, напоминающие морскую воду и скатывающие на шею, уши, а оттуда на покрывало. Эйлин слышит звук открывающейся двери, осторожные шаги, чьи-то мягкие руки, которые поднимают ее голову и кладут к себе на колени.
— Как вы, Ваше Величество? — спрашивает девушка, одетая в ночное платье и теплый объемный халат.
— Я хочу умереть, но не могу позволить этому случиться, — еле слышно отвечает, прижимаясь ближе к Оливии, от которой веет тем самым теплом, которое было только в ее клане — в ледниках.
Фрейлина успокаивающее поглаживает ее по плечам и голове, что сирена только, перестав, понимает — все это время ее била мелкая дрожь. Эйлин закрывает глаза, возможно, засыпает, раз не помнит, как в просторные покои занесли ванну и наполнили водой. Оливия осторожно трясет сирену за плечи и помогает той встать, снять одежду, расплести волосы. Королева с трудом передвигается, каждая мышца отдает ноющей болью, но с чужой помощью добираться до ванны, в которой вода едва теплая. Будь Эйлин человеком, она бы возмутилась, но она — не человек, и ей уже все равно. Погружается в прохладную воду, наслаждаясь колющими ощущениями несколько долгих минут, а потом принимает свой родной облик и уходит под воду с головой. Приятная прохлада в истинном обличье успокаивает, а звук потрескивающих поленьев сквозь небольшую толщу воды дарит умиротворение. Сирена выныривает и продолжает полусидеть, полулежать в воде, смотря на камин, не поворачивая голову в сторону кровати.
— Поменяйте постельное белье и покрывало, — наконец заговаривает Эйлин, обращаясь к служанке. — И передай всем, что отныне всех, кто будет мне прислуживать, будут знать Вита. Вне зависимости как вас зовут в действительности.
— Ваше Величество, — возмущается служанка, — но постельное белье и покрывало чистое…
— Уже нет, — прерывает ее сирена. — Отныне каждый раз после посещения моих покоев Его Величеством с целью исполнения супружеских обязанностей, вы должны будете менять все постельное белье. Ясно, Вита?
— Я вас поняла, Ваше Величество.
Эйлин не видит, как служанка делает книксен и начинает выполнять ее требования. Она продолжает сидеть в воде, держа теплую ладонь Оливии, пока служанки не заправляют чистую постель. Виконтесса помогает ей подняться, вытереться и одеться в ночное платье. Ей все равно на стекающую воду с волос, ей все равно на происходящее. Эйлин ложится и жестом говорит, чтобы Оливия легла с ней, и та ложится, мягко обнимая сирену и укрывая их обоих большим и мягким одеялом.
— Вита, ты знаешь галльский?
— Нет, Ваше Величество.
— Лив, — тихо обращается к виконтессе, переходя на другой язык, — я знаю, что ты была рождена под водой. Как ты оказалась среди людей?
— Эйлин, откуда…
— Не важно, — мягко отрезает ее сирена. — Расскажешь?
— Я из клана Никс. Когда мне было лет десять, то осталась одна. Не знаю, что точно произошло, но родители отправились в центр клана на сутки и не вернулись. Я слышала, что там было что-то ужасное, что-то вроде бури, когда и люди на кораблях, и подводные жители погибли. У меня больше не было родных, потому что родители были самыми младшими в своих семьях, а все родственники либо уже умерли, либо находятся в других далеких кланах. Я осталась одна. Несколько дней так жила, а потом попыталась отправиться в центр, чтобы узнать, что произошло, но началась другая буря, в которую я попала. А потом меня вынесло на скалистый берег где-то на севере Ноли, где меня нашел виконт Адан. Мне повезло, что я смогла сохранить свое имя, однако мне пришлось учиться жить среди людей, скрывать, кем я являюсь, и самостоятельно превратиться в человека.
Сирена молчит, придвигается чуть ближе к русалке и обнимает еще крепче.
— Как ты превратилась?
— Виконт Адан требовал, чтобы я это сделала, а я говорила, что не могу. Он меня ударил, и я решила, что если не сделаю это, то меня убьют. Я просто подумала о человеческих ногах, а потом стала десятилетней девочкой, — горько усмехается. — Эйлин, а как ты в первый раз воспользовались силой?
— Не знаю, — жмет плечами. — Морская ведьма стерла мне память по просьбе моей матери.
— Отдыхайте, Ваше Величество, — Оливия поудобнее устраивается на кровати, продолжая обнимать сирену, пока та наконец не расслабляется и не засыпает.
***
— Ты идиот! — возмущается Эдмонд, заходя в покои Леонардо, на рассказ друга о консуммации. — Вот ты не мог подождать день? Порезал бы руку на худой конец. Всем и так было не до вас. Подумаешь, одним днем раньше, другим позже.
— Думаешь, я уже не сожалею! — оборачивается он, опускаясь на канапе. — Но я не мог по-другому.
— Еще как мог! Ты хочешь, чтобы она возненавидела тебя еще больше? Ваши отношения только начали приобретать нейтралитет, — присаживается рядом и изредка посматривает на короля, который запустил пальцы в волосы и очень сильно зажмурил глаза.
— Пусть лучше она меня ненавидит, и все об этом знают, чем потом будет выбирать, жертвовать или плакать из-за моей смерти.
— А ты уже поставил на себе крест! — язвит Эдмонд, находясь на взводе не меньше Леонардо. Граф боялся такого исхода консуммации, надеялся на более нейтральный, деловой исход. Однако его надежды не сбылись. И теперь не знает, как помочь другу и государю. И сирене.
— Эдмонд, я знаю, что совершил очень большую ошибку, но прошу оставь меня одного, — устало выговаривает Леонардо и слышит, как граф поднимается и молча выходит из его покоев.
Только как дверь закрывается, Леонардо открывает глаза и думает, как отвратительно поступил с Эйлин. В начале он правда хотел ее растоптать, уничтожить, показать, какое ее место в человеческом мире. Однако уже давно не хочет этого. Для него Эйлин достойный соперник в плане двух рас и достойный союзник в плане выстраивания совместной политики, о начале которой Леонардо думает с начала вхождения на престол. Только сирена может помочь, только с ее помощью он может быть уверен в победе Королевства Ноли. Именно поэтому таким грязным способом вылавливал русалок и портил отношения с подводным миром. Но не ожидал, что первое открытое столкновение начнется так рано и в такой-то важный день. Тогда как первое неофициальное началось лет десять-одиннадцать назад, если не больше. Леонардо понимает, что поступил с Эйлин как самая последняя тварь, что после этого его бы казнить, а не помиловать, отмолить грех и оставить во главе государства. Сирена не заслужила такое отношение к себе, Леонардо осознает. Осознает и то, что от воспитания никуда не деться, что ненависть в нем прививалась с самого детства, что грубость и насилие с того же возраста. И он пытается исправляться, честно, только не открыто, а так, чтобы на его поступки не обращали внимания. Он поднимается с канапе, подходит к окну и впускает в собственные покои свежий ночной воздух, приходя только к одному выводу: времени на подготовку у него осталось не так много.