Кортеж из несколько карет останавливается во дворе замка, возвышающегося на склоне горы, у подножия которой раскинулась небольшая деревушка, и над рекой, на другой стороне которой простирается другая часть деревушки, которая плавно переходит в город. Сонная женщина открывает занавеску кареты, смотрит на слуг с факелами на улице и принимается будить уснувших детей — Генриха и Эльзу, что с трудом разлепляют глаза и выходят из кареты. Дениз пытается раздавать указания, но единственное, о чем она может думать, — о прогретой постели и бокале вина с прожаренным мясом. Ричард с другими мужчинами из знати выходит из другой кареты и просит уже вдовствующую принцессу удалиться в свои покои, проводив детей, говоря, что сам позаботится о каретах и теле бывшего короля. Та слабо кивает и уходит, обнимая сонных детей, внутрь замка, который никогда и не был ее домой, но за который она отвечает жизнью. Даже сменив титул на вдовствующую принцессу. За семнадцать лет привыкла считать замок Делиджента с его мирной и спокойной жизнью теплым местом, которым не может назвать даже замок в Ноли.
Ричард с мрачным и измотанным видом смотрит, как они удаляются в замок, как знатные люди, путешествующие с ними, уходят тоже, отдавая незамысловатые указания слугам. Он тяжело вздыхает и приказывает открыть карету с телом бывшего короля. Но стоит это сделать, как застоявшийся и неприятный воздух ударяет в нос, едва не сшибая с ног и не заставляя закрыться рукой. Он не может позволить себе сделать это. Ведь брат же, старший, всегда учил мудростям жизни, помогал по учебе, в военном мастерстве. Они были близки, несмотря на разницу в чуть больше, чем в двадцать три года. Ричард расстегивает длинное аби, развязывает ажурный платок и помогает слугам нести тело брата в главный зал, где и будет официальное прощание с королем. Он не позволяет себе расклеиться, показать слабину, хоть и глаза время от времени начинают слезиться. Зажигают свечи, тело кладут на стол, укрытый шкурами хищных животных в честь почтения великого охотника и вождя всего народа.
Слуги уходят, оставляя графа одного наедине с тяжелыми и печальными мыслями и телом брата. Ричард достает из богато украшенной шкатулки корону и надевает ее на Роланда Маутнера, у которого черты лица продолжают сохранять спокойствие. Могло бы показаться, что тот спит, но кожа начала покрываться легкой синевой, а россыпь веснушек, не передавшиеся младшему брату от покойной королевы — их матери, слишком явно видны и потемнели.
— А ты предупреждал, что скоро начнется война, — усмехается Ричард, наливая принесенное вино и отпивая его. — Только вот против кого и когда, как всегда умолчал.
— Ваша Светлость, прикажете распорядиться о похоронах? — спрашивает слуга — совсем юный юноша, младше Ричарда даже.
— Нет, завтра начнем всю подготовку, — качает головой герцог. — Как будет готово, так и проведем церемонию.
— А что делать с коронацией?
— Будем готовить ее параллельно. Нужно как можно скорее показать, что Делиджентия не раздавленное государство без короля.
— Можно спросить, Ваша Светлость? — поднимает голову юноша, смотря на Ричарда снизу-вверх из-за роста. — А кто взойдет на трон?
— Я.
***
Подготовка не занимает много времени — Ричард с Дениз сходятся на скромных мероприятиях: с малым количеством людей, с основными подношениями богам, без участия простых граждан Королевства. Ричард предлагает, чтобы они рассказали главе города о своих нуждах, и он вместе с вдовствующей принцессой выполнят все необходимое в очень короткие сроки. Дениз согласилась, сказав, что только это они и могут сделать. К ночи следующего дня основные приготовления к погребению были подготовлены, но будущий король и вдовствующая принцесса продолжают совещаться, отдавать распоряжения и узнавать у назначенных лиц, как проходит подготовка. К полуночи стучится ювелир, приехавший с юга страны. Ричард собирался обсудить корону на коронацию, ведь корона Роланда отправится с ним в могилу. После ухода ювелира приходят друиды, сказав, что молитвенное отпевание и подготовка короля к отправлению в потусторонний мир готова, где его уже ждут. Герцог кивает:
— Значит, завтра с утра уже можно начать церемонию?
— Да, Ваша Светлость. Да благословят нас всех Бран и Луг.
Друиды в белых льняных одеяниях покидают небольшой кабинет, стены которого окутаны гобеленами с древними сюжетными мотивами — охоты, праздника Имболка и божеств, восседающих вместе за пиршеством, окруженными быками и друидами, читающими молитвы. Ричард устало наливает в деревянную большую кружку эль и выпивает, чтобы хоть еще немного поработать, подумать, что он мог забыть для церемоний. Не слышит, как к нему входит новая персона — Дениз, выглядящая не менее уставшей, измотанной.
— Тебе нужно поспать.
— И тебе тоже. Ведь главную роль в церемонии отведена тебе, — поднимает голову Ричард, смотря на Дениз затуманенным взглядом.
— Но у тебя она не менее важная. Ты ее завершаешь как преемник.
— Портные уже подготовили одежду? Церемония будет завтра в первой половине дня.
— Еще вечером. Они ее просто подправили, подогнали под нужные размеры, — тяжело вздыхает Дениз, отпивая эль из кружки Ричарда, видя его замешательство. — Какая уже разница.
— И то верно, — усмехается.
Они на пару распивают эль из одной кружки, как братья, а потом расходятся по разным комнатам, еще больше осознавая, что династия повернется в другое направление, что мир меняется. И главное — Ричарду в ближайшее время нужно выбрать жену — королеву. А он представляет, кто может подойти на эту роль.
***
Все утро королевская чета физически и морально готовилась к погребальной церемонии. Черные односложные платья, камзолы и кюлоты, расшитые серебряными нитями, украшенные драгоценными камнями исключительно из-за статуса, короны и диадемы, принадлежащие по статусу, кожаная обувь, говорящая о почтении к корням, к прошлым поколениям, лилии, находящиеся в руках. Тело Роланда уже перевезли на место погребения, расположенное за чертой города, на другом берегу реки. Чета идет пешком, как того требуют традиции, сохраняют молчание. Их сопровождают друиды, читающие молитвы на старом языке — валлийском.
Генрих испуганно поглядывает на рядом идущую Эльзу, у которой светло-каштановые волосы закрывают лицо, и только несколько одиноких косичек обрамляют ее, не считая диадемы. Он смотрит вперед, на спину матери, что идет прям позади друида и оберегает огонь свечи, потом — на Ричарда, шагающего прямо за вдовствующей принцессой, и думает, а верно ли поступил, отказавшись. Но все сомнения затмевает воспоминание о смерти отца. Не замечает, как они доходят до кладбища, в самую его глубь, где покоятся бывшие короли и королевы. У каждого возвышается крест с кругом с выгравированными именами, и кто чей ребенок. Генрих не читает надписи, его бросает в дрожь, что именно сейчас увидит, как его отца отправляют в другой мир.
Тело Роланда Маутнера лежит на жертвенном столе, вокруг него стоят друиды, то ли поя погребальную песню, то ли читая молитву богам. Рядом собираются некоторые приближенные придворные, дожидаясь начала церемонии. Вдовствующая принцесса подходит вместе с главным друидом, проговаривает молитву на старом языке, испивает что-то из серебряной чаши, берет церемониальной кинжал, протянутый этим же друидом, и режет ладонь над телом Роланда, проговаривая на общем языке:
— Я — жена твоя, клянусь детьми, клянусь твоей могилой, что никогда тебя не забуду, что всегда буду воспевать твою честь, храбрость. И буду думать о справедливости над твоей скорой, мучительной и несправедливой кончине.
Друид берет этот же нож, режет также свою руку и что-то еще проговаривает, а после дает знак остальным друидам — те поднимают тело бывшего короля, опускают в выкопанную могилу, складывают заранее приготовленные вещи умершего туда же и просят членов королевской семьи опустить цветы лилии в знак расцвета его души в потустороннем мире, потому что в этот она уже покинула. Первой идет Дениз, после нее Ричард и Эльза, а завершает все Генрих. Он старается не смотреть в могилу, боязливо поглядывает на друидов с длинными бородами и возвращается на прежнее место. Некоторые друиды начинают исполнять песню, играть на инструментах, а другие — закапывать могилу, а потом устанавливать каменный крест с таким же кругом. Роланд Маутнер, сын Хладвига Маутнера, король Королевства Делиджентиа, воин, павший в битве с несправедливостью и алчностью.
Главный друид вновь выходит вперед, указывает на Ричарда, который становится перед свежей могилой, преклоняет колени и также режет руку, окрашивая землю алой кровью, говоря:
— Я — брат твой, клянусь детьми твоими, женой твоей, твоей могилой, что займу твое место, буду мудрым и сильным правителем, найду тех, кто виновен в твоей смерти и отомщу за тебя.
Финальные песенные аккорды, друиды перерезают горло кабану, подносят окровавленные пальцы к Ричарду, рисуя на его лице объединенные руны уруз и наутиз, оповещая:
— Подношение было принято, переход произошел. Отныне ты, Ричард Маутнер, сын Хладвига Маутнера, брат Роланда Маутнера становишься преемником покойного воина.
— Благодарю за предоставленное право.
Ричард поднимается, и королевская чета возвращается в замок, чтобы провести траурный обед, а потом вернуться к своим обычным занятиям и подготовкой к коронации, которую назначают через три дня. Все также из-за срочности. Церемония должна проходить на главной площади города, друиды все также будут ее вести, а члены королевской семьи могут одеться более торжественно, более величество, в соответствии их статусам. Городские жители тоже могут присоединиться, но в приоритете знать и традиции.
Сам город украшают торжественными гербом королевской семьи и знаком Королевства, городские жители расхаживают по улицам и дарят соседям скромные подарки и желают друг другу благополучия и хорошего урожая с достатком с начала правления нового короля. На шпилях домов развеваются яркие ленты, которые уже давно не ощущали на себе теплый воздух, а мощеные улицы идеально очищены от грязи и навоза от проходящих домашних животных. Несмотря на радостную и торжественную атмосферу многие чувствуют скорбь и тяжесть на душе из-за смены власти при удручающих обстоятельствах и ее быстроты. Ведь траур не продлился достаточно долго.
Королевская процессия выдвигается из замка пешком как того требуют традиции. Ричард оделся в торжественный камзол и аби, а на шее затянул идеально чисто-белый платок из тонкой ткани. Он грациозно вышагивает по мощеной дороге, улыбается городским жителям. На главной площади друиды уже ожидают его. Ричард останавливается перед ними, преклоняет одно колено, произносит клятву в верности Королевства, жителям, стойкости, силе, правосудии и мудрости. Друид поднимает Ричарда, рисует на его лице только ему понятный знак белой краской, вкладывает в руки посох и державу, а на голову накладывает высокую золотую корону, у которой геральдическая лилия возвышается над основанием на два яруса в шахматном порядке, а в фигурное основание вставлены алмазы.
— Отныне и по закат твоих дней, Ричард Маутнер, ты именуешься королем Королевства Делиджентиа, — громко говорит друид, и сразу начинают играть возвышенная и торжественная песня. — И мое тебе пожелание, как верховный жрец Королевства: желаю, чтобы на твоем пути встретилась такая же доблестная и справедливая девушка, что станет спутницей твоей жизни и спутницей Королевства до конца ее дней.
— Благодарю, за возложенную ношу и пожелание, — кланяется Ричард.
Коронация заканчивается праздничным ужином, танцами и весельем, где каждый приглашенный выказывает свое почтение Ричарду, преподносит подарки. Современные и старинные танцы, светская и традиционная музыка доносится от менестрелей, праздник идет хорошо и равномерно. Но Ричард одиноко восседает на царственном кресле, одно из которых пустеет. Королевы же нет. Некоторые дворяне, воспитанные на традициях прошлого, пару раз обмолвились, что Эльза уже достаточно взрослая, чтобы стать королевой, но хмурый взгляд нововоцаренного короля усмиряет их попытки продекламировать свою политическую точку зрения и свое влияние. Ричард не намерен в ближайшие несколько лет обзаводиться женой, тем более с племянницей, с дочерью старшего брата. Ему противны такие обычаи прошлого, пережитки которого до сих сохраняются. Он бы сказал, что с удовольствием бы изменил друидство и многобожие на единого бога и веру юга, но мысли, что придется отказаться от единственной оставшейся связи с предками и еще большее подчинение королю Аурума, заставляют Ричарда испытывать негодование и отвращение. Ричард не сомневается, что за ним стоит кто-то из католической религии.
Празднество приближается к концу, литры эля и виски уже давно выпиты, некоторые гости засыпают за столами, некоторые находят в себе силы подняться и дойти до своих покоев, некоторых провожают слуги, другие удаляются самостоятельно. Ричард уходит самым последним, когда убеждается, что никаких происшествий не может произойти. Он медленно двигается по пустынным и тихим коридорам, разнося эхо, погружается в свои мысли о предстоящих делах, в которых необходимо разобраться, о документах, которые предстоит изучить, и об аристократах, о которых нужно будет узнать достаточно, чтобы убрать в случае их неприверженности власти или шпионов других Королевствах. Не замечает одинокую фигуру, стоящую около окна, пока не доносится женский спокойный голос:
— Я слышала, о чем говорили некоторые придворные. О твоей будущей жене. Мне плевать, что ты стал королем, но я никогда не соглашусь стать королевой и тем более твоей женой, — поворачивается девушка. Ее лицо не выражало никаких эмоций, но в глазах бушевала злость. В этой девушке Ричард узнает Эльзу.
— Я и не собирался, — устало проговаривает и заходит в свои покои, завершая так и не начавшийся разговор.
Эльза несколько минут озадаченно стоит в пустом коридоре, прокручивая слова Ричарда, прежде чем их осознать, успокоиться и решить пойти в башню с расписными окнами почти на всю высоту стены, откуда открывается вид на реку и город с деревней. Ей хочется побыть там, потому что тихо, спокойно, а ей грустно. Эльза поднимается по винтовой лестнице, открывает незакрытую и неохраняемую дверь, проходит внутрь пыльной комнаты, открывает окно и ставит канделябр на старый и единственный стол. Прохладный воздух сразу же врывается и развевает ее распущенные волосы и заставляет собравшиеся слезы в глазах скатиться по щекам. Ей не было больно, когда наблюдала смерть отца, не было больно, когда ехала в карете, когда были похороны. Но сейчас осознание произошедшего накатило в полной силе. Королем стал Ричард, тот, с кем они росли вместе, кого она знала с самого детства, тот, с кем вместе тренировалась и училась. Для нее он как старший брат, с которым вместе можно пойти на охоту или на войну и быть уверенной, что тебя прикроют. Не замечает, как дверь открывается, и кто-то проходит внутрь, становясь рядом и произнося шепотом:
— Не ожидал, что ты будешь здесь.
— Не могла не прийти сюда, — отвечает Эльза брату. — Папа же показал нам это место.
Тяжело вздыхает, смотря в темному и на еле заметные силуэты домов, огней от факелов и многочисленные звезды на небе, распыленные яркими неизвестными созвездиями, на которых приятно просто смотреть и понимать, что хотя бы они никуда не денутся и будут освещать путь в самые тяжелые ночи. Как в эту, например. Генрих молчит, смотрит также вдаль и думает о своем, вспоминая, как они проводили время втроем здесь в свободные дни от политических и учебных дел — он с Эльзой и папой. Никто не мог их найти, а если и мог, то предпочитал не находить.
— Не жалеешь, что отказался?
— Нет. Уже нет, — отвечает. — Что мы теперь делать будем?
— Мне кажется, ничего. Учиться и жить как прежде, — замолкает на пару секунд, а после продолжает: — И развиваться в конкретной области, а не быть наследниками, которым перейдет трон. Свобода.
— Учитель задал прочитать историю нашего Королевства на старом языке, но я плохо его знаю. Поможешь?
— Только не сегодня. У меня свои задания еще есть.
— Спасибо.
***
Семейство Кин с главами клана Мур возвращаются в подводный замок в полном молчании, находясь в смешанных чувствах и в ощущении беспомощности перед будущими событиями. Кили с Камрин напряженно переглядываются, пытаясь узнать у друг друга, понимают ли действия Эйлин, ее общение с ними, но ответов не находят. Вопросов становится все больше и больше, а их значение не проясняются. Даже младшие сестры — Арелла с Мёфи плывут, держась за руки, и стараются держаться поближе к близняшкам, которые, по их мнению, не покинут их с важными делами и смогут дать хоть какую-нибудь опору. Блейр с Дуфф же плывут порознь, смотрят вперед. Кажется, что нынешняя ситуация совершенно не заботит их, но сжатые скулы и время от время ходящие желваки выдают нервозность и раздражение от бессилия.
Не успевают вернуться в замок, как тритоны, что стоят на страже, докладывают о незапланированном празднестве, устроенном в честь свадьбы сирены с человеческим королем. Лилиан Мур только устало вздыхает и быстро уплывает, понимая, кто устроил праздник, который стоит на самом последнем месте в списке «важные дела». Короли удаляются в зал совещания, чтобы переговорить наедине, а потом и с другими королями. Линетта устало проговаривает прежде чем уплыть самой:
— Если хотите пойти на праздник, то идите. Блейр, ты за старшего.
А тритон молчит короткое мгновение и произносит:
— Я собираюсь присоединиться к отцу. Дуфф?
— Понял, — кивает второй тритон и поворачивается к младшим сестрам. — Ну что, отпразднуем свадьбу нашей сестры и здесь?
Он улыбается, можно было бы сказать, что его забавляет комичность, что у них появилась возможность отпраздновать свадьбу Эйлин в родном месте, под водой, но в его глазах отчетливо видна растворившиеся в друг друге боль со страхом, но второе не из-за будущего, а из-за сестры. Камрин неуверенно приближается к нему, берет за руку, улыбаясь, поддерживая. И они все вместе вплывают в большое и высокое помещение, состоящее из известняковых колонн и украшенное ракушками, кораллами и жемчужинами. Внутри многочисленные русалки, сирены и тритоны едят угощения королевского двора, некоторые танцуют, другие дипломатично разговаривают друг с другом. Кажется, что в этой зале собрались едва ли не все жители подводного мира — от того, что их слишком много, и они из разных кланов. Но, приглядевшись, становится понятно, что среди них нет простых граждан — исключительно королевские семьи кланов с приближенными. Только вот королей кланов нет.
Дети клана Кин вливаются в поток других подводных жителей, стараются выглядеть счастливыми, приветствуют таких же отпрысков королевских семей. Однако с каждой новой личностью близняшкам приходится прилагать немереные усилия, чтобы сохранять величественность, благонравность и дипломатичность. Не каждый житель, конечно, но многие, особенно, сирены, высказываются о глупости Эйлин, о ее жалком положении, о том, что не могут поверить, что та не знала о своей природе. Кили приходится сжимать пальцы в кулаки за спиной, пока сестры из клана Серикум распинаются в негативном ключе об Эйлин, и с каждой секундой их надменность и чувство величия возвышаются до небес.
— Какая же она все-таки жалкая, раз позволила себя скрепить узами брака с жалким человеком. Хоть и с королем, — усмехается русалка со светло-каштановыми волосами, глубоко посаженными глазами и высокими скулами, добавляя тут же: — Глупее, чем русалки. А говорят, что сирены умнее.
— Еще раз такое скажешь, и я вызову тебя на поединок! — полностью теряет терпение Кили, едва не набрасываясь на удивленную принцессу клана. Ее успевает перехватить Камрин, крепко удерживая. — Отпусти! Они не смеют так отзываться о нашей сестре! Все они!
— Успокойся, — шепчет Камрин, мягко проводя рукой по спине сестры.
— А разве мы сказали что-то неправильное? Как бы ее не возносили до небес из-за ее силы, она простая сирена, у которой не хватило смелости перерезать себе горло, чтоб избежать замужества, — продолжает эта же русалка.
— Да пошла ты! — едко выплескивает Кили и вырывается из рук сестры, уплывая подальше от зала, из замка, присаживаясь на камни, рядом с которыми проплывает стая мелких рыб. Она вытирает слезы, подавляя в себе злость и несправедливость. Ей все равно почему Эйлин так необдуманно поступила, выплыв на поверхность, почему не смогла сбежать, почему сейчас не может сбежать. Для нее важен только тот факт, что ее старшая сестра находится в опасном и жестоком мире, где любой может подсыпать яд, и ты не узнаешь, пока не умрешь. Если, конечно, поймешь, что умираешь. Кили хочется вернуть Эйлин обратно, туда, где безопасно, где она может спокойно жить.
У нее перед глазами до сих пор ее равнодушное лицо с усталыми глазами. Русалка за свои шестнадцать лет никогда не помнит, чтобы у сирены было такое состояние. Эйлин хоть и оставалась спокойной, но в глазах горел огонь, злость, счастье, когда у нее получалось метнуть кинжал в центр мишени, грусть, когда не получалось. А сейчас там ничего. И Кили это пугает. У них не были идеальные отношения, иногда она завидовала сирене, что той прощают некоторые ошибки или не сильно наказывают. Порой они с Камрин цеплялись к ней, раздражали, язвили и пакостили, но им нравились реакции Эйлин. А сейчас Кили кажется, что, проплывя рядом с сиреной самая страшная акула моря, та и мускулом не поведет, не изменит маршрута, не будет отбиваться, позволит себя ранить или убить даже. Кили чувствует родные прикосновения к плечу, как ее обнимает Камрин, забирая часть боли и злости.
— Ты же все слышала, — немного успокоившимся голосом говорит Кили, — мне противно слышать их речи. Почему ты молчала?
— Кто-то же должен был быть благорассудным, — усмехается старшая из них двоих. — Кроме того, завтра она получит по заслугам.
— Что ты сделала? — не оборачиваясь и не видя лицо сестры, Кили понимает ее предвкушение и удовольствие от грядущего.
— Вызвала ее на дуэль. Три испытания. Одно выбираю я, второе она, а третье — Лилиан Мур, как самое незаинтересованное лицо, — все-таки Камрин улыбается.
— Ты невероятна, — слабо растягивает губы Кили. — Спасибо.
— Мы должны отомстить за все слова в сторону сестры. Мы не можем стоять позади всех и ничего не делать! — дерзко говорит старшая, видя кивок от младшей. — Может, мы не можем изменить прошлое, пойти в открытую атаку, но хоть что-то мы должны сделать! Эйлин — наша сестра. И мы должны показать, что ни она сама, ни ее младшие сестры не слабы, не плывут по течению, а готовы к бою в любое время.
— Леонардо не заслуживает Эйлин. Эйлин не заслуживает несправедливости, — вторит сестре Кили. — Может, она ошибалась. Может, она была неидеальна и не знала, что происходит. Но мы должны готовиться к грядущему, к войне, к освобождению. Не важно, что произойдет, но мы должны участвовать.
Сестры смотрят друг другу в глаза, читают эмоции друг другу, ощущая порыв огня, разжигающего их нутро и побуждающее их действовать. Они должны. Это их обязанность как сестер сирены-королевы по рождению.
***
Тишина продолжает висеть, как все короли кланов собрались за круглым столом. Рядом с каждым стоят наследники, которым должен перейти трон. Но короли молчат, не знают, что сказать, а Даллас Мур — как объединяющая личность всего подводного мира — не знает, с чего начать обсуждение повестки дня. Он видел все своими глазами, видел ситуацию на суше, видел разобщенность человеческих королей, видел их желание кровопролития. И не знает, как на этой основе предпринимать попытки урегулирования конфликта с Ноли, когда у Леонардо с каждым днем проблем и забот становится все больше. Даллас не симпатизирует монарху ни в каком отношении, но он сторонник мирных решений проблем, а Леонардо не тот, кто будет решать все мирно и дипломатично. Ему подавай крови. И это пугает Далласа. Ему не хочется начинать войну с сушей, зная, какая там напряженная обстановка. Когда даже людям неизвестно, кто друг, а кто враг.
— Ну что? — немного раздраженно говорит король из клана Флос. — Леонардо Кастильо не настроен сотрудничать с нами?
— Я не уверен, — тяжело вздыхает Даллас.
— А нам что прикажешь делать?! — вспыхивает тот же тритон, крепче сжимая пальцы вокруг трезубца. Злость так и заряжает воду вокруг, что даже его собственный сын отодвигается.
— А что я могу предложить? — устало и спокойно отвечает глава кланов. — У него Эйлин Кин, у них заключен брачный договор, экземпляр которого уже у нас. У нее не было выбора отказаться от свадьбы, а у нас возможности помочь ей. Что нам остается делать? — горько усмехается. — А что мы можем? На суше конфликт на конфликте, им не до нас. Леонардо плевать хотел на нас, на Эйлин. Насколько я могу судить, ему забот хватает, и с Эйлин он видится редко.
— А если он причиняет ей вред? Мы же все одной крови… — вклинивается в разговор король клана Люзет, поправляя светло-фиолетовые волосы, спадающие на грудь и заплетенные по бокам головы в косички.
— Она может за себя постоять, — качает головой Даллас. — Она уже не та маленькая сирена, которая пару месяцев назад выплыла на сушу. Она пережила то, что нам с вами и не снилось. Я видел ее глаза. Она готова сражаться, прикажи мы это. Нам нужно время, чтоб собраться с силами, чтоб понять, как развиваются события в четырех Королевствах. И на этой основе предпринимать действия.
— Ронан, а ты что так и будешь сидеть, сложа плавники? — не унимается король Флоса.
— А что ты хочешь, чтоб я делал? Начал необдуманно действовать, подвергнув дочь опасности? У тебя нет дочерей, чтоб понять мои чувства, — зло, но тихо произносит отец Эйлин, свергая свирепыми глазами на тритона. — Я полностью согласен с Далласом. Нам нужно время, чтоб оценить обстановку, а потом начинать разрабатывать план.
— Нужно передать послания шпионам, — продолжает король Лингума, а потом, переведя взгляд на розоволосового тритона, дополняет: — если никто не против, конечно.
И никому больше нечего добавить. Тритоны и их наследники соглашаются, выдвигая основные позиции, на которых должны сосредоточиться посланным шпионам. Некоторые предложения отклоняются, некоторые принимаются с дополнительными деталями. Завершают совещание тогда, когда празднество оканчивается, и музыка из другого конца замка прекращается. Большую часть времени наследники тронов молчали, слушали и запоминали, как вести переговоры, на каких решениях следует сосредоточиться, что можно начать делать после совещания. Блейр запоминал все: начиная от самих королей кланов, заканчивая всеми решениями, принятых в ходе повестки. Выплывая из зала, он с отцом был погружен в свои мысли. Что-то его напрягало, что-то, что скрывает Ронан, словно тот принял какое-то решение, но о котором продолжает думать. Но молодой тритон не решается спрашивать. На ближайшей развилке Ронан прощается, желая хорошей ночи, и уплывает в сторону своих покоев, а Блейр некоторое мгновение смотрит вслед отцу, вздыхая, и удаляется в свою комнату, которую делит с Дуффом. Не успевает он закрыть дверь, как младший брат начинает что-то оживленно рассказать, что первому приходится остановить его и попросить начать с начала. И Дуфф рассказывает, как их Кили вспылила, как выплыла из зала, как Камрин вступилась сначала за сестру-близняшку, а потом и за Эйлин, которую многие оскорбляли, а в итоге вызвала эту русалку на дуэль.
— Они точно наши сестры? — удивляется Блейр, хлопая глазами. — С каких пор они встали на сторону Эйлин?
— Видимо, повзрослели за это время, — жмет плечами второй брат, ложась на кровать и укрываясь водорослевым одеялом. — В последнее время они часто общались с Эйлин.
— Заметил, — кивает Блейр. — И это странно. Она же не переносила их. Даже с нами общалась только, когда отец проводил военные тренировки.
— Поправочка, братец, — приподнимается Дуфф. — Только с тобой она общалась во время тренировок. Со мной она могла без причины разговаривать, могла приплывать ко мне в комнату и рассказывать, что видела на границе, каких животных видела на поверхности, жаловаться на изучение языков и на учителей. Правда, уже как несколько лет перестала так делать.
— Но ты всегда был близок с ней, чем я, — жмет плечами Блейр.
— Какое решение приняли короли?
Старший тритон вздыхает и пересказывает сначала суть совещания, что решили, а потом делится своими мыслями, что отец что-то задумал вместе с Далласом.
— Почему ты так думаешь? — спрашивает Дуфф.
— Не знаю, — замолкает и продолжает: — Они ни о чем не говорили, и по их взглядам понятно, что что-то готовят. Последние дни они часто о чем-то переговаривались, а когда я или кто-то из семьи приближался, замолкали. Мне кажется это странным.
— Все возможно. В последнее время я тоже видел их часто вместе. Что думаешь насчет Эйлин?
— А что думать? — поворачивается и смотрит на брата Блейр. — Ей определенно тяжело, но мы ничего не можем сделать.
— А ты не думал начать играть по их правилам?
— По людским? — удивляется. — Но это нечестно.
— Возможно, но по-честному они не умеют.
— А что ты предлагаешь?
— Пока ничего. Нужно посмотреть, как ситуация будет складываться, — на некоторое время Дуфф замолкает, смотря на известняковую стену, а потом продолжает: — Но ты будешь на моей стороне?
— Если твои идеи не будут идти сильно в противовес нашим принципам. В крайнем случае, твои идеи можно будет поправить?
— Конечно, — кивает, продолжая смотреть в белую стену даже тогда, когда слышит легкий храп брата. Он не сказал, но у него есть несколько идей, но они не обрели окончательной формы. Для них нужно время и место, чего пока нет. И тритон не знает, как их совершить и будет ли для них возможность.
***
Эйлин была подавлена, ей нужно было побыть одной, но за пределами своих покоев. Ей хотелось остаться наедине со своими мыслями, погрузиться в них, осмыслить. А фрейлины, физически не мешали, но морально давили. Сирена видела только один выход — одно место, где могла находиться в одиночестве и сколько угодно, не ограничивая себя временем. Гвидди. Она начала ходить туда на следующий день после разговора с Анной в беседке. Внутри все кипело, бурлило, не могло вылиться через края, угнетая еще больше. Мыслей становилось все больше и больше, а решений и ответов все меньше. Привычное темное помещение с запахом ладана, трав и расплавленных свечей. Свет, едва проникающий внутрь. Пустые скамьи. И одиночество. Именно то, что так необходимо, когда не находишь места себе, когда хочется и бежать, и стоять, когда хочется и плакать, и биться с ножом в руке. Эйлин неверяще приближается к алтарю и падает на красную подушку коленями, расслабленно выдыхая.
Спокойствие. Умиротворение. Тишина. Удивительно, что с коридора не проникают шум, но сирене все равно почему. Ей важен сам факт. Теряется во времени, не знает, сколько просто сидит на коленях, наслаждаясь тишиной, что из головы вылетают посторонние мысли, все тревоги уходят, а в голове проясняется. Эйлин не хочется уходить, не хочется подниматься и возвращаться в человеческую жизнь, но она поднимается, мысленно, на секунду, желая смерти, и выходит из тихой и спокойной гвидди в шумный и агрессивный замок.
Не раз еще приходит туда, не раз оставляет фрейлин на несколько часов в коридоре или наедине со своими делами. И каждый раз всегда одна. Эйлин не молится, не просит о милости богов. Она просто сидит перед алтарем, на скамейках, и смотрит в стену или заглядывает внутрь себя, внутрь своей души, пытаясь убрать все тревоги, все напряжение, вернуть сознание в нормальное состояние. Забывает даже о разговоре с Анной, о ее словах о Леонардо, на которые хотела найти ответы. Резко вспоминает о них, открывая глаза, и моментально закрывает их обратно, не желая думать о короле, о его фаворитке. Не сейчас. Не тогда, когда в голове полнейшая пустота и умиротворение.
Несколько дней никто не тревожил ее одиночество в гвидди, сирена наслаждалась им сполна. Но в один день ее прервали. Сирена в тот день сидела на скамейке и вспоминала слова Анны: «Он первый, кто не сделал мне больно, кто не унизил, кто не показал, что я просто беспородная женщина. Леонардо не тот деспот, которого ты видишь. Он тот, кем его воспитали. Он пытается измениться». Эйлин помнит едва ли каждое слово, но все равно понять и разгадать их смысл не может. Кажется, что он лежит на поверхности, но ускользает. Вроде очевидно, а вроде и нет. Диссонанс от слов Анны и поступков Леонардо. Может, сирене кажется, король такой только в отношении графини из-за своих теплых чувств к фаворитке, но точно не по отношению к Королевству и уж тем более по отношению к ней. Эйлин выныривает из своих мыслей, горько усмехаясь, как слышит открывающуюся дверь и стук каблуков. Она бы обернулась, но голос доносится раньше, что смысла оборачиваться нет:
— Я думала, что это сплетни дворянок, что вы, Ваше Величество, зачастили в святую обитель, — мягко говорит Элисия Морен и садится рядом с сиреной. — Вы меня заинтриговали, что мне захотелось лично убедиться в слухах.
— Они правы. Я… мне нужно было подумать.
— И много вы надумали?
— Не особо.
Элисия не отвечает, а у Эйлин нет желания продолжать диалог. Прошло уже столько дней, а она так и не пришла ни к одному решению или ответу. Думает, что смысла уже нет.
— Давно мы не виделись, — вздыхает Элисия, перебирая в пальцах крест на цепочке. — Мне жаль Роланда Маутнера и его семью. У них сейчас будет много работы.
— Почему?
— Роланд начал много проектов по развитию и расширению своего Королевства и нашего региона. Ричарду придется во все вникать самостоятельно, потому что Дениз плохо осведомлена в государственных делах.
— Какие проекты? — спрашивает Эйлин, наконец заинтересовавшись чем-то за последние дни.
— Видимо, ты еще не дошла до истории региона последних пятидесяти лет, — кивает своим мыслям Элисия и продолжает: — Я знаю не так много, Леонардо или учителя тебе лучше объяснят. Я не сильна в этом, хотя толк в управлении и понимании процессов имею. Но объяснять и рассказывать не могу. Не то что мой брат, — усмехается, — истинный манипулятор.
— Не понимаю… — Эйлин разглядывает в открыто лицо Элисии, но у той только сожаление и печаль прослеживаются. О чем сожалеет? О чем грустит? Непонятно.
— Когда-нибудь поймешь, — выдыхает. — Когда-нибудь и Леонардо откроет тебе свою политику. Я слежу за ним, за его действиями и за его распоряжениями. По крупицам понимаю, что он замышляет, но собрать полную картину довольно сложно. Многие его дела еще не закончены. Но тебе это пока ничего не говорит.
— Почему?
— Ты пока не знаешь человеческий мир, нашу историю, наши события, нашу политику. Сомневаюсь, что ты знаешь и свою, — Элисия поворачивается к сирене, смотрит в ее глаза, словно читает. — Я ничего не знаю о вашем мире, но ты не похожа на ту, кто понимает политические процессы. Либо ты хорошо притворяешься.
Она поднимается и улыбается озадаченной Эйлин, оставляя ее одну с еще большим количеством вопросов.
***
Леонардо перебирает бумаги, разложенные по всему столу в зале совещаний. Он передвигается вокруг него, словно танцуя, и задумчиво сверяет данные, цифры и донесения от разных уполномоченных лиц. Леонардо не задумывается, что уже поздний вечер, что пропустил ужин за работой. У него важное дело: ему нужно понять, не раскрылись ли данные проекта, о котором знают только специально назначенные лица, находящиеся за пределами замка, и Анна Фрей. Леонардо взъерошивает волосы, читая отчет о поставке продуктов, тканей и других нужных товаров и затраченных на это сумме денег, мысленно соотнося их с жалованьем графини и бюджетом Королевства. Доносится тихий, но четкий стук. А после — стук каблуков и приятный женский аромат, что напоминает о теплом, пропитанным запахом растущих неподалеку фруктов морским воздухом Аурума. Невольно у него губы расползаются в улыбке, и Леонардо поворачивается к Анне, которая поднимается с реверанса:
— Вы хотели меня видеть, Ваше Величество?
— Да. Мне нужно, чтобы ты проверила, как обстоят дела в твоем поместье.
— Насколько я знаю, там все в порядке, — озадаченно говорит она, вспоминая все доклады и все ведение дел.
— Последние события могли навести беспорядок. По отчетам все хорошо и спокойно, но из-за приезда Вильяма Стюарта ты не могла раньше убедиться в плодотворном развитии нашего дела. Тем более скоро время сбора урожая.
— Точно, — кивает Анна, призадумавшись. — Мне нужно проверить что-то конкретное?
— Да, — король перебирает бумаги, ища нужные, и передает графини стопку листков пергамента, исписанных черными чернилами. — Здесь все необходимое: данные, количество, поступления и расходы средств, краткие сведения уполномоченных лиц.
— Я поняла, Ваше Величество. От меня что-то еще требуется?
— Лично проверить все результаты.
— Когда мне отправиться?
— Завтра в первой половине дня. Можешь вернуться, как все сделаешь. Если будут проблемы, пиши.
— Хорошо, — кивает Анна. — Тогда…
— Тебе нужно собрать вещи и отдохнуть перед дорогой, — заканчивает за нее Леонардо, нежно улыбаясь и обнимая, вдыхая приятный аромат тела фаворитки. — Я буду ждать новостей.
Анна оставляет невесомый поцелуй на губах короля, делает реверанс и удаляется, оставляя его одного в полутемном помещении, освещенным многочисленными свечами. Леонардо смотрит на закрывшуюся за ней дверь, позволяя себе не короткий миг вспомнить их первую встречу на холодном морском воздухе, где Анна продрогла насквозь, что губы стали синими, а слезы застыли в глазах. Он тогда не мог понять, что та говорила о какой-то судьбе, о несправедливости, о предательстве. Он тогда не знал ни ее положения при дворе, ни имени, ни возраста, но уже тогда хотел помочь. Нужно было начать с чего-то потому что. Леонардо обрывает воспоминания, встряхнув головой, убирает бумаги, некоторые поджигает об огонь, стирая все данные и всю информацию, и возвращается уже к тем делам, которые не менее важны для государства, но более официальны.