Погода ухудшается на следующий день и кажется еще мрачнее, чем в день венчания. Казалось, что стало еще холоднее. У Эйлин не было желания выходить из своих покоев от слова «совсем». Ей даже не хотелось никого впускать, кроме фрейлин и служанок по единому имени «Вита». Несколько раз ей докладывали, что приходили ее родители или братья с сестрами, но она не хотела их видеть. Она не сможет держаться перед ними как королева, как достойный ребенок моря, как морская принцесса. В груди все еще мерзкое чувство отвращения ко всему живому, к Леонардо. Желания разговаривать с фрейлинами — также не было. Ближе к обеду, когда Эйлин решала логические задачи, заданные учителем, ей принесли траурное платье, о котором сразу же можно сказать, что перешитое. Нижнее фиолетовое платье из тафты покрывало черное кружево, стомак повторяет ткани нижнего платья, а верхнее черное было покрыто оранжевыми узорами. Но сирена видела, что узоры сделаны ниткой, но без особой детализации, как на других ее платьях. Ее бы возмутил факт, что ей прислали перешитое платье, но она понимала, что за день ей бы не успели сшить траурное одеяние, и никто не думал, что оно ей понадобится в скором времени.

Служанки переплетают ей волосы, собирая полностью, закалывая простыми шпильками, а потом вставляют широкую шпильку, от которой струится черный атлас, спускающийся до лопаток и покрывающий плечи. Потом они берут ярко-красную розу и пришивают ее к верхнему платью слева.

— Очередной способ короля унизить меня? — нейтральным тоном спрашивает сирена, кивая на цветок, вспоминая день примерки свадебного платья и саму свадьбу, где искусственный цветок из ткани красовался у нее тоже на груди — но справа.

— Нет, Ваше Величество, — отвечает одна девушка. — Он символ скорби и печали.

Она же поправляет ожерелье на шее Эйлин и корону, говоря, что та готова к провожанию гостей из замка. Сирена оглядывает себя в зеркале, ощущая себя еще больше мрачнее, чем вчера — на утро после свадьбы. Ведь сегодня смерть буквально витает по замку, она дышит в спины, в лица, смеется своим скрипучим голосом. Эйлин читает молитву Морриган, выходит из своих покоев, впервые спускается к главному входу в замок, рассматривая деревянные двери с металлическими ставнями и железной решеткой, находящейся вверху. Сирена ежится от холода, но с высоко поднятой головой проходит к собравшимся, вставая рядом с Леонардо, который также, как и все остальные присутствующие, облачен в траурные одеяния.

Впереди стоят кареты, рядом с ними собралась королевская чета Делиджентиа. У Дениз платье далеко не траурное платье, самое обычное, светло-голубое, но лицо покрыто черной легкой тканью. В таком же стиле одеты и их дети — Эльза с Генрихом, что стоят чуть в стороне от матери, которая отдает распоряжения слугам. Ричард пару раз появляется в поле зрения, все время занимаясь подготовкой карет и их отправкой. Во второй карете окна были полностью завешаны, на двери висел замок, и слуги к ней не подходили. Эйлин знает, что среди собравшихся находятся и ее родители с королем Лингума и его женой, но она не имеет право к ним подойти. Дениз в последний раз все проверяет и подходит к ним с детьми и Ричардом.

— Еще раз поздравляю Ваши Величества со свадьбой. Мне жаль, что такой важный день, как венчание, был омрачен трагедией. Но мне хочется верить, что в скором будущем преступник будет найден, а наши Королевства станут еще крепче, чем прежде в связи с общим горем, — мягко говорит вдовствующая принцесса Делиджентиа. — Буду ждать от вас, Леонардо Кастильо, известий и те акты, о которых мы договорились.

— Благодарю за ваши пожелания, Ваше Величество, — целует протянутую руку. — Все непременно. Известите меня, как доберетесь.

Дениз благородно кивает и подходит к королеве Сейлан, та ее обнимает, что-то шепчет и одобряюще кивает, к ней же подключается и Селестина, что крепко сжимает руки сестры и едва-едва улыбается, но в глазах скорбь и холодная пустота. Эйлин не сразу замечает, как к ней подходит Эльза.

— Ваше Величество, пусть боги будут к вам благосклонны. Я буду за вас молиться Бригид.

— Благодарю, Ваше Высочество, — улыбается сирена, вспоминая богиню из своего подводного мира с таким же именем. — Если вам станет грустно или одиноко, вы можете мне написать. Я с удовольствием отвечу.

Эльза расплывается в улыбке, замирает и крепко прижимается к сирене, и она чувствует на оголенной части декольте влагу. Эльза несколько минут не отстраняется, но Эйлин и не против. В той будто чувствуется что-то родное, что-то, что есть и в ее родных сестрах, Оливии и Анне, которые не вышли провожать делегацию из другого Королевства. Эльза медленно отстраняется, извиняюще улыбается и отходит к обнимающей ее за плечи матери. Генрих прощается с Леонардо, Ричард стоит рядом же, говорит, что не подведет возложенную на него миссию. Эйлин не понимает смысл этих слов, но и не собирается спрашивать. Знает, что ей не позволят вникать и участвовать в политики. Генрих прощается с ней, просит попрощаться от его имени с ее младшими сестрами. Сирена обещает, и мальчик уходит. Королевская чета садится в карету, и кортеж, запряженный лошадьми, двигается к главным воротам, а потом и вовсе скрывается. Провожавшие собираются расходиться, Эйлин медленно разворачивается, подходит к родителям, собирается открыть рот, но ее прерывает неожиданно подошедший Леонардо:

— Пошли со мной в зал совещаний. Нам нужно поговорить.

— А разговор не может подождать окончания обеда? — едко говорит Эйлин.

— Нет, твоя семья со вдовствующей королевой обедают в королевской столовой, а я с остальными аристократами в общей. Ты можешь опоздать.

Он берет ее за локоть и утягивает внутрь замка, что сирена успевает только оглянуться с сожалением на родителей. Эйлин вырывает руку, зло смотрит на спокойный взгляд короля, но продолжает идти рядом. Они проходят множество коридоров прежде чем оказываются в тех, где кипит светская и политическая жизнь замка. Леонардо открывает дверь в зал совещаний, говорит гвардейцам никого не впускать и входит, а за ним и сирена. Король молчит, собирает разложенные на столе бумаги, складывает их по стопкам, а потом поднимается на Эйлин тяжелый взгляд, на который та отвечает вопросительным и с вздернутой бровью.

— Ты знаешь, чем закончилось совещание?

— Нет.

— Мои родители уедут через пару дней, будь осторожно с Энрике, — переводит тему Леонардо, смотря на сирену, не двигаясь. — Вильям уедет примерно через столько же. Не выходи из покоев без фрейлин. При них он не посмеет сказать лишнее или поступить импульсивно. Когда твоя семья покинет замок, я не знаю.

— Почему ты хочешь, чтобы я держалась подальше от твоего отца?

— Так надо.

— Что насчет итогов совещания?

— Королем станет Ричард, Дениз вернет свой прежний статус, а ее дети станут просто принцем и принцессой Делиджентиа, — отчеканивает Леонардо, не моргая. — Еще вопросы?

— Это ты хотел поговорить, — усмехается сирена, приближаясь к столу, опираясь о спинку кресла.

— Ты… как твое состояние? Лекаря прислать не надо? — его голос едва не надломился, но он смог ровно произнести фразу, которая прозвучала как что-то интимное, на что Эйлин хочется усмехнуться и засмеяться.

— Не считая смерти Роланда Маутнера и консуммацию, все не так уж и плохо.

— Я имею в виду твое женское здоровье. Лекарь и служанки донесли, что за эти два месяца у тебя так и не было регул.

— Чего не было? — сирена озадачена, она не понимает значение этого слова.

— Поговори со вдовствующей королевой, — тяжело вздыхает Леонардо. — Можешь идти.

Эйлин еще с полминуты вглядывается в опущенный профиль Леонардо, но найти ответ или хотя бы его намек — не может. Она поджимает губы и выходит из зала совещаний, двигаясь в королевскую столовую со смешанными чувствами. Ей кажется, что король хотел поговорить о чем-то еще, хотел что-то сказать или намекнуть, но так этого и не сделал. А ей хотелось бы узнать, что это. Только Леонардо не раскроет свои планы, не поделится с ними, пока не издаст указ или манифест. Эйлин заходит в помещение, оглядывает собравшихся, находит среди них Селесту с Оливией и садится во главе стола, раз короля нет, и она — действующая королева. Сейлан ободряюще улыбается ей и продолжает говорить с Лилиан, смеясь временами. Камрин с Кили кивают ей и улыбаются даже, на что сирена опешивает и на несколько секунд теряется. Она ни с кем не говорит, пока не приносят десерт, состоящий из пирога, а вино не развязывает языки.

— Королева Сейлан, — обращается Эйлин, — Леонардо у меня спросил об одной вещи, но я не поняла ее значение. Можете ли вы мне объяснить?

— Спрашивай, — кивает та, поворачиваясь к ней.

— Что такое регулы?

— А, — протягивает Сейлан, издавая легкий смешок, который тут же заглушает вином. — У подводных жителей такого понятия нет, нам оно и не нужно. Но у людей оно распространено, точнее, у женщин. Это когда идет кровь из нижней части тела, она говорит о том, что девушка или женщина может зачать и родить ребенка в период между ежемесячной кровью.

— Они идут каждый месяц? — удивляется сирена, одновременно чувствуя отвращение.

— К сожалению, — кивает Сейлан. — У меня их никогда не было, но, как видишь, я благополучно рожала детей. Но у Селестины, Дениз и Стефани человеческая натура взяла вверх, и у них регулы были и есть. Но запомни, у тебя главная цель — не родить Леонардо наследника или наследницу.

— Знаю, — кивает сирена, замолкая до конца обеда, медленно поедает пирог, запивая его вином, желая утопить свои печальные эмоции. Она не поднимает глаз на сестер и родителей, не желая видеть в них недопонимание или жалость. Ей это ни к чему. Сама справится.

Обед подходит к концу, слуги убирают тарелки, кубки, а члены подводного мира встают, намереваясь разойтись по своим делам. Эйлин наблюдает, как Сейлан с Лилиан и Далласом удаляются в башню, а она остается наедине со своей семьей. И у нее зарождается чувство не комфорта, когда рядом находятся так много личностей, у которых внимание приковано только к ней одной. Среди людей ей проще — им плевать на нее, и ей тоже. А здесь она стоит одна, разодетая в массивную траурную одежду и разукрашенная человеческими побрякушками, а рядом — семья, у них одежда максимально простая, немногослойная. Эйлин чувствует прикосновение к своей руке — Мёфи взяла ее за руку, улыбается своей чистой улыбкой и говорит:

— Я слышала, что здесь есть сад. Хочу посмотреть, он такой же красивый, как сад в Лингуме или нет. Пойдем?

Сирена благодарно кивает. Ей не пришлось придумывать, куда идти, о чем говорить. Они медленно спускаются в сад, ежатся от холодного ветра. Эйлин ведет их вглубь сада, туда, где ей нравится быть, потому что высокие кусты с цветами закрывают дорожки, не позволяют увидеть других людей. Младшие сестры, как только оказываются в закрытом месте, начинают бегать и играть, и сирена не может сдержать теплую улыбку. Блейр и Дуфф присаживаются на скамейку, Эйлин, Линетта и Ронан — на другую, стоящую напротив. Старшая сирена обнимается за плечи младшую, а тритон накрывает ее холодные руки.

— Все было ужасно? — тихо спрашивает Линетта.

— Отвратительно.

— Ты практикуешь свою силу? — продолжает говорить ее мать.

— Нет, — качает головой. — Рядом со мной всегда кто-то есть, а я не могу позволить ему узнать, на что я способна.

— Эйл, — обращается к сирене Дуфф, — жить среди людей настолько плохо?

Сирена смотрит на брата, видит его переживания, и не знает, что ответить. Она привыкла, но не скажет, что тяжело. Хотя, Эйлин не уверена даже в этом. Для нее это не иначе как необходимость.

— Они другие, — отвечает. — Другие порядки, другие условия жизни, другой менталитет. Они акулы на суше, тогда как мы треска в море.

— Что ты собираешься делать? — спрашивает Блейр. — Ведь ты, как и я, наследник трона.

— Учиться. Леонардо приказал обучать меня разным дисциплинам, чтобы стать хорошей королевой. Многие из них довольно интересные, — задумчиво проговаривает сирена. — А дальше, — жмет плечами, — не знаю.

— Ты хорошо танцуешь, — проговаривает Ронан. — Но тебе нужно развивать свою силу. У меня предчувствие, что она тебе в скором времени понадобится.

— Пойду к сестрам, — оканчивает беседу не типичным для себе образом, встает и направляется к веселившимся сестрам, которые бегают между кустами, догоняют друг друга и смеются, что редкие аристократы, проходящие мимо, бросают сконфуженные взгляды.

Сирена подходит к громко смеющейся младшей сестре — Мёфи и обнимает ее за плечи, наблюдая, как остальные веселятся. Для нее привычным делом всегда было стоять в стороне, быть одной, но сейчас ей проще находиться среди сестер, которые не будут спрашивать про людскую жизнь, про брачную ночь, про ситуацию в замке и за его пределами. Камрин, Кили, Арелла и Мёфи для сирены сейчас как микстура забвения, которая на время сотрет реальность и заменит ее искрами, скрасит серость ее жизни. Арелла ловит Камрин, что подходит к Эйлин и нервно начинает кусать губы.

— Не нервничай, я не собираюсь препираться с тобой, — спокойно говорит сирена.

— Так непривычно, — отвечает русалка. — Папа постоянно отсутствует, проводит время с другими королями, мама разговаривает с другими сиренами и русалками, узнает сплетни и новости из других кланов. Видим мы ее не чаще папы. Блейр с Дуффом практически всегда заняты папиными поручениями, а мы с Кили остаемся за старших и вынуждены самостоятельно заботиться о себе и об Арелле с Мёфи.

— Наступают тяжелые времена, — вздыхает Эйлин. — Оба мира потрясены, у каждых свои цели и стремления.

— Ты поэтому сейчас с нами?

— Да. От меня все равно мало что зависит, что в замке, что в море.

— А ты не хочешь попробовать начать укреплять свои позиции?

— Себя бы сначала укрепить, — усмехается Эйлин, но задумывается. А ведь правда, у нее уже есть база знаний, какое-то влияние. — Хотя мысль мне нравится. Спасибо.

— Ты впервые сказала это, — улыбается Камрин и тянет на себя сестру-близнеца — Кили, та повисает на первой и счастливо смеется.

— Дениз Маутнер уехала сегодня в обед вместе с детьми. Генрих просил попрощаться от его имени.

***

Через пару дней королевская чета Кастильо и королевский кортеж Менсис покинули замок королевства Ноли. Будь желание Эйлин, она бы не вышла провожать гостей, но нынешний статус не позволял. Траур продолжался, и все те же фиолетово-черные одеяния с атласной накидкой украшали тонкий и одинокий силуэт сирены, чьи красные камни в короне единственным ярким пятном горели. Ей плевать было, когда родители Леонардо уезжали и сухо прощались с ней. Себастьян же молча поцеловал ее руку и более тепло попрощался с Селестой, спрятавшей за платком смущённую улыбку. Ей плевать было на надменную манерность Диего и Валенсии. Ей все равно было, когда к ней подошел Вильям и в своей обходительной манере прощался, а потом подошел к Селестине Сокаль и сказал несколько слов, смысл которых затаился исключительно между ними: «Цена забывается, качество остается. До новых встреч, Ваше Сиятельство». Эйлин с достоинством приняла его пожелания счастья, в которых ни намека на него не было, только усмешка и практически незаметный кивок на ожерелье. Вильям понял, а сирена не подала виду, что для нее это имеет хоть какое-то значение, кроме его прямого предназначения — украшения. Гости уехали также через главный вход замка, два длинных кортежа карет, как и день отъезда семейства Маутнер. И такая же холодная погода, из-за этого сирена редко выходит в сад.

Иронично, думает она — наследная принцесса северного клана подводных жителей не переносит человеческий холод. Ей горько от этого осознания, но скрывает за маской безразличия и непоколебимости. Большую часть времени она проводила либо с фрейлинами, либо с сестрами, избегая родителей и братьев. Желания решать что-то, когда по сути решать-то и нечего, нет. Разговаривать о силе — пустая трата времени и еще больше закапывание в себе, в своих мыслях о клетке и красивой птицы в ней. Эйлин понимает, что поступает не как королева, без разницы даже в каком мире, однако не может по-другому. В подводном мире — они все свободны, имеют выбор и право, а в человеческом — она номинальная фигура, единственное, на что у нее есть право, — передвигаться по замку, получать образование и еще несколько прихотей верхушки власти.

Еще через два дня замок покидают и ее семья с Далласом и Лилиан. Из всех, кто вышел их проводить, — Эйлин, Леонардо, Сейлан и Селестина. В несколько раз меньше, чем при отъезде королевских дворов. Линетта обнимала сирену, говорила всякие наставления, о которых слышать уже надоело за столько времени, Ронан говорил, что три года не такой большой срок, а Эйлин едва сдерживала слезы и гнев одновременно. Ей противно слушать то, что и так она знает. Блейр хотел было что-то сказать, но передумал, а Дуфф просто произнес: «Просто вспомни, что ты ночами тренировалась в метании кинжалов вместо изучения языков», на что у сирены невольно вырвался нервный смешок. Сестры же просто обнимали ее, без слов, за что она им была благодарна. Морская королевская чета покинула замок через задний двор, где и был спуск к морю, Эйлин смотрела им вслед, как те заходят в море, возвращают свою истинную форму, скрываются полностью под водой и исчезают.

— О каких кинжалах говорил твой брат? — спрашивает Леонардо, смотря в воду, не отрывая взгляда.

— Из акульих костей или зубов других подводных хищников, — жмет плечами сирена. — Сколько еще траур будет длиться?

— До конца месяца. Мы должны выразить дань скорби.

— Я могу отменить на сегодня занятия? — испытывает удачу на стойкость.

— Можешь. Я к тебе сегодня приду ночью, — наконец отрывает взгляд от моря и поворачивается к Эйлин, по отрешенному лицу которой невозможно понять ее эмоции.

— Твое право.

Она разворачивается и уходит в свои покои, намереваясь утопиться в вине, надеясь, что к вечеру, когда придет король, будет в очень сильном опьяненном состоянии и не будет помнить ночь. Но вино ей нужно не как средство от Леонардо, ей нужно на время забыть, кем она является, где ее корни. Ведь оно никак не помогает, а только хуже делает. Ощущение, что не только крылья обрезали, но и хвост, кинули в кипяток и не дают выбраться, заставляя справляться в одиночку. Эйлин не помнит, как добирается до своих покоев, не чувствует хлещущих слез. Она трясущимися руками наливает в бокал вино и выпивает его залпом, не замечая, как оно стекает по лицу, капает на одежду. Сирена вытирает слезы, зная, что нанесенный макияж уже потек, и наливает еще бокал, садясь на канапе.

Пьет медленно, успокаиваясь и проваливаясь в собственные мысли, ее сознание скользит по ним, не зацикливаясь ни на одной. Не знает, сколько проходит времени, из пелены ее вырывает голос, говорящий, что к ней пришла Селеста. Эйлин кивает, хочет налить еще один бокал, не зная, какой он по счету, но в кувшине ничего не осталось. Фрейлина садится рядом, мягко забирает кувшин и бокал, ставит на пол и притягивает сирену к себе, обнимая.

— Настолько тяжело быть женой Леонардо?

— Тяжело одновременно быть его женой, королевой и наследной принцессой своего клана. И он сегодня придет.

— Принести еще вина?

Эйлин слабо кивает и благодарно улыбается, а через некоторое время наслаждается вином и принесенным жареным мясом. Селеста тоже пьет и ест, молча поддерживая сирену, которая с каждым выпитым бокалом все больше теряет связь с реальностью, а потом и вовсе засыпает. Открывает глаза, когда рядом никого нет, а в камине горит огонь. Сирена тянется за кувшином, служанка говорит, что пришел Его Величество. Эйлин кивает, но продолжает сидеть и снова пить. Голова болит, пить хочется, но уже не вина, но ничего другого нет. Леонадо проходит внутрь, скидывает черное аби на спинку канапе и садится рядом.

— Ради этого ты отменила занятия?

— Да.

— Зачем? — поворачивает лицо сирены к себе, заглядывая в глаза, но там ничего, кроме пустоты. Пугающей пустоты.

— Захотела. Насколько я знаю, ты пришел не ради разговоров.

Эйлин поднимается, выпивая залпом вино, подходит к зеркалу под пристальным взглядом Леонардо, снимает атласную накидку, корону и верхнее платье, принимаясь за самостоятельное снятие стомака, а потом и нижнего платья. Она раздевается до самого первого слоя одежды, ничего не чувствует, оставаясь в одних чулках и камизе. Сирена поворачивается к королю, смотрит с вызовом. Тот усмехается, поднимается и тоже раздевается, не стесняясь своей наготы. Эйлин смотрит только в его глаза, не отрывается, даже когда снимает чулки и камизу. Разворачивается спиной, идет к кровати, но Леонардо не сдерживается, прижимает ее к себе, целует в шею, на что сирена дергается, но остается стоять неподвижно. Он осторожными поцелуями двигается к плечу, разворачивает Эйлин и касается губами ее губ. Та отвечает, но безо всяких эмоций. Ей уже все равно.

Леонардо прижимает ее к себе. А она все чувствует, и ей противно. По ее спине проводят ладонями, поглаживают, а Эйлин ничего не остается кроме как терпеть и подчиняться. Эйлин опускают на кровать, нависают над ней, вглядываются в глаза, пытаясь найти там что-то больше, чем безразличие, но не находят. Король тяжело вздыхает, порывается сказать что-то, но передумывает, когда с балдахин на него переводятся голубые глаза, что в свете свечей и камина приобретают цвет морской воды. Он порывается показать ей нежность, какие-нибудь чувства, которые начинают трепетать внутри него. Уже не просто уважение, как к политической фигуре. Но понимает, что она не примет их. Для нее чувства ничего уже не значат. Заметил сегодня во время ее прощания с семьей. Видит сейчас. Даже по распространившемуся запаху вина ощущается.

— Если ты так продолжишь, то человеческий мир тебя сломает, — шепчет прежде, чем раздвинуть ее ноги и проникнуть внутрь с громким выдохом.

Чувства уже не имеют значение. Эйлин лежит под ним простой игрушкой, отвечает только на поцелуи, не реагирует на прикосновения, на толчки. А Леонардо и не требует. Молча, едва ли не беззвучно вбивается в сирену, преследуя только одну цель — зачать ребенка, который сирене не нужен от слова «совсем». Она молится, чтобы у нее не получилось забеременеть, чтобы ее не оплодотворили, и чтобы она смогла покинуть замок с чистой душой. Король с каждым толчком усиливает напор, частоту, Эйлин скучающим видом следит за стекающей каплей пота, поднимает руку и проводит по ее следу пальцем, думая, что может применить силу и покрыть его корочкой льда и сбежать, не обращая внимания на удивленные глаза мужчины над ней и его тихий стон от окончания. Однако слишком рискованно. Леонардо выходит из нее, ложится рядом, обнимает, но Эйлин поднимается и наливает еще вина, чтобы смыть с души мерзкое опустошенное чувство.

— Ты здесь будешь ночевать? — спрашивает, смотря, как король укрывается одеялом.

— Конечно, ведь теперь мы супруги.

— А как же Анна Фрей?

— А что она? — усмехается Леонардо. — Она моя фаворит с особыми полномочиями и ролью в замке.

Сирена и бровью не ведет, понимая, что у тех взаимное сотрудничество. Но даже от этого осознания не легче. Эйлин допивает, накидывает халат и ложится в постель с человеком, которого ненавидит, который омерзителен и который вселяет страх. Ей противно даже от себя и от своей беспомощности, но у нее нет выбора. Сирена принимает родную форму, слышит, как Леонардо за ее спиной шепчет: «Какого?», но ей плевать. Ей так спокойнее, так она себя чувствует в безопасности.

***

Утром сирена просыпается совершенно одна в постели, на другой половине человеческим теплом и не веет, и ей становится немного спокойнее. Служанка спрашивает менять ли постельное белье, но Эйлин отказывает, говоря, чтобы та подготовила чистое, если король не придет. Надеется, что не придет. Голова немного болит, ее мутит, но пара глотков вина убирают плохое состояние, и она готова к учебе и к выходу в свет. По-прежнему траурное платье, только уже без розы на груди, чему Эйлин рада. Не хочется ей носить атрибут, так сильно напоминающий символ падших девушек, которой Леонардо и выставил ее на свадьбе. Служанки подготавливают ее, приводят в порядок влажные волосы после принятия ванны, хотят уже надеть атласную накидку, но сирена останавливает их, говоря, что все равно не намеревается выходить из покоев до обеда.

Несколько часов учебы, один учитель сменяется другим, каждый говорит, где у нее прогресс, а где его и вовсе нет или где ей нужно подтянуть материал с практикой. К обеду ее голова гудит, мысли путаются, что даже координация движений становится трудной с учетом, что вино за несколько часов упорной учебы она не пригубила ни капельки. И не кушала вовсе. Эйлин зовет фрейлин, и они помогают спуститься в королевскую столовую, помогают ей сесть, а потом сами уходят в общую, где обед проводится для остальных жителей и гостей замка, еще не уехавших, и для короля, оказывающего им знаки почета. Сирена все равно, где Леонардо. Она даже рада, что его место пустует, но ей не нравится, как вдовствующая королева озабоченно смотрит на нее с немым вопросом в голове, который и так понятен: «А не беремена ли она?». Эйлин уверена — нет.

Послеобеденное занятие с учителем по галльскому проходит более расслабленно и спокойно, потому что она хотя бы может говорить на нем. А научится писать и читать чуть легче. Не надо учить незнакомые слова. Сирена читает тексты, пересказывает их и записывает собственный пересказ, учитель его проверяет и объясняет, где ошибки. Эйлин кивает и еще больше сосредотачивается. Только ближе к вечеру до нее доходит, что вспоминала о короле лишь во время обеда. Хотя хотелось бы и еще меньше. Эйлин устало наблюдает, как учитель собирает вещи, прощается и уходит. А потом на нее обрушивает шквал эмоций, напоминающие о прошедшей ночи, о супружеской жизни с тем, кто плевать хотел на ее личность и чувства. Эйлин поднимается, наливает вино, что стоит с самого утра, и медленно начинает его пить, смотря в открытое окно на серое небо.

— Вита, позови моих фрейлин и помоги надеть накидку.

Служанка выглядывает за дверь, что-то говорит гвардейцам, подходит к сирене и надевает траурное украшение. Эйлин ждет. Долгие минуты, пока Селеста с Оливией придут к ней. И стоит им появиться в дверях и сделать реверанс, она говорит о своем намерении:

— Я хочу прогуляться по саду.

Те кивают и следуют за королевой, спокойно и размеренно двигающейся к выходу в сад. Солнца совершенно не видно из-за серых облаков, окрашенных в синево-фиолетовые оттенки и кажущихся еще более объемными и низко опущенными к земле. В саду, как видит сирена, практически никого нет. Она медленно бредет по дорожкам, совершенно не преследуя никакую логику в направлении. Эйлин останавливается чуть ли не у каждого куста, рассматривая цветы на нем, параллельно ежась от холода, что с каждой минутой становится все сильнее и ощутимее. Ее руки дрожат, она сама дрожит, но упорно движется в сторону беседки, рассматривает засыпающие растения и отдыхает внутренне, забывая о том, кто она, кем является. Для нее имеет значение только где она сейчас находится. Эйлин с каждым шагом медленно приближается к беседке, не замечает, как там появляется графиня Фрей, что опирается о колону и смотрит на королеву с нескрываемым интересом и вопрос во взгляде, смысл которого не прочитать. Ведь он спрятан слишком глубоко в душе, в самых потаенных уголках, о которых не узнать простым людям. Даже Леонардо не знает.

— Ваше Величество, как вам сегодняшний сад? — спрашивает голос, когда Эйлин оказывается рядом с беседкой. Та резко дергается, оборачивается на звук, приседает в реверансе и подходит к графине.

— Прекрасен как всегда, Ваше Сиятельство.

— Я вас искала, — спокойно говорит Анна. — Я хотела бы поговорить наедине. Ваши фрейлины могут остаться за пределами беседки, но я бы хотела, чтобы они не слышали о том, о чем мы будем говорить.

Эйлин напрягается, но добродушно улыбается, кивает девушкам позади нее, и те отходят и садятся на ближайшую скамейку, с которой видна беседка. Сирена заходит внутрь и становится рядом с графиней, у которой немного потрепанный и усталый вид.

— Что-то случилось, Ваше Сиятельство?

— Нет, но мне доложили, что у вас состоялся танец с Его Величеством Вильямом Стюартом на празднестве. Мне хотелось узнать, говорил ли он что-то личное, упоминал ли что-нибудь?

— Его Величество расспрашивал о причине принятия католичества. Больше ни о чем не спрашивал и не упоминал, — на секунду задумывается и спрашивает: — А разве должен был?

— Нет, — то ли смеется, то ли горько усмехается фаворитка короля. — Как вам Леонардо в постели?

Вопрос, который ставит Эйлин в тупик. Она не знает, что ответить. Кроме боли и равнодушия ничего не чувствует потому что.

— Обычно, — жмет плечами и отвечает.

— А мне много лет назад, — начинает говорить Анна, закидывая взор на тяжелое сине-фиолетовое небо, — он показался самым чувственным мужчиной, которого я когда-то встречала. Он первый, кто не сделал мне больно, кто не унизил, кто не показал, что я просто беспородная женщина. Он дал мне власть, в рамках которой я провожу его политику.

— Мы точно об одном человеке говорим? — со скептизмом смотрит на графиню сирена, но та будто не слышит, продолжает:

— Он тогда укреплял власть в Ноли, а я была простой никчемной фавориткой короля Вильяма. Он выторговал меня как какую-то драгоценность, — усмехается Анна, а сирена замечает капельки слез в ее глазах. — Мне было противно жить так. Еще бы несколько дней, и я бы покончила с собой. В Менсис такие башни, на них можно свободно забраться и спрыгнуть в море. Я планировала сделать это, но потом появился Леонардо. А после… — она замирает, вытирает слезы, — он меня выкупил. И моя жизнь наладилась. Правда. Ты понимаешь меня? — Анна смотрит с искренностью во взгляде, но Эйлин не понимает, не знает, как реагировать. И та понимает все четко и ясно. — Ничего ты не понимаешь. Когда-нибудь поймешь. Однако, вот мой совет: Леонардо не тот деспот, которого ты видишь. Он тот, кем его воспитали. Он пытается измениться.

Эйлин не успевает сказать ни слова, как Анна разворачивается и уходит из беседки. Сирена стоит некоторое время, пока ее осторожно не трогает за плечо Оливия, спрашивая, все ли хорошо. А она не знает, что ответить. У нее в голове диссонанс. У нее куча вопросов, ответов на которых не становится меньше. Только вопросов прибавляется. Эйлин качает головой и возвращается в замок, на ужин, где ей нужно быть, ведь Леонардо, по слухам, хотел заглянуть.

***

Не заглянул.

По пути в королевскую столовую к нему подбежал взволнованный Джон и передал письма, написанные под неизвестным гербом, направляемые в северное государство и перехваченные недалеко от границ между королевствами Ноли, Делиджентиа и Менсис, и письмо от Дениз Маутнер. Леонардо так и не дошел до столовой, приказал накрыть в своих покоях, где и прочитывал неизвестные письма, в которых сообщалось о погоде, о знойном небе, очистившимся от грозовых облаков, о цветущих синих гортензиях, тянущихся к чистому небу, но не могущих его достичь. В следующем письме говорилось о благоухающей розе, которая хоть и цветет на своем кусте, заглядывает на соседние, решает вопросы остальных роз. Но вот какие — автор письма не смог выяснить, писал, что прекрасный цветок доверяет только синей гортензии.

Леонардо несколько раз прочитал письма, вчитываясь в смысл, прекрасно понимая скрытый замысел. Ему не нужно знать язык цветов — все и так понятно. И Леонрадо не нравится, что в замке затаился шпион, который докладывает о внутренних делах другому государству. Он не сомневается, чей шпион, все и так прозрачно. Вильям Стюарт.

Письмо от Дениз было очень коротким, сухим, без расписывания лишней вежливости, которая в напряженных условиях не нужна. Она сообщает, что их кортеж добрался благополучно, что вскоре пройдут похороны почившего короля, повсеместный траур, а после — и вступления на престол Ричарда. Она лично занимается всеми приготовлениями и думает о роли ее детей после смены ветви власти. Леонардо только усмехается и пишет ответ, в котором сообщает, что ему все равно — ведь Генрих с Эльзой ее дети, не его. И он не намерен вмешиваться в политику другого государства, с которого не сможет поиметь никакой выгоды. Своих забот хватает. Особенно, в отношении Эйлин, головой принявшей свое положение, но не сердцем. Ей тяжело, Леонардо видит, но не может ничего поделать. Ему нужно соблюдать рамки, в которых живет всю свою жизнь, но ослабленных с начала самостоятельного правления. Его готовили к этой роли, хотели сделать марионеткой, но Леонардо не намерен быть ею — но сначала нужна база, на которую будет опираться. А ее нет. В начале строительства она.

За мыслями не слышит, как ему докладывают о визите Эдмонда, как тот проходит в покои и садится на канапе. Граф молчит, ждет, пока король выйдет из своих дум, а когда замечает, что вопросительно смотрит на него, — говорит:

— Я тут подслушал, что твою фаворитку видели в беседке вместе с твоей королевой.

— И ты знаешь, о чем они говорили? — приподнимает одну бровь и садится рядом с другом.

— Нет. Рядом с ними никого не было, даже фрейлин.

— В каком смысле — не было? — вопросительно смотрит на спокойного Эдмонда, что спокойно пьет вино.

— Они были, но вне слышимости их разговора, — отвечает. — Но их разговор шел не так долго, они не спорили. Я бы сказал, что обсуждали что-то обыденное. Точнее, Анна рассказывала что-то, а Эйлин слушала.

— Понятно, — кивает король. — Завтра спрошу у нее. Как раз у меня есть повод поговорить с ней.

— Ты же можешь сделать это сегодня, — усмехается. — Наедине. Ночью.

— Сегодня мне не до плотских утех, — мрачнеет и объясняет: — Перехватили шпионские письма для Вильма. И только прошу — не сообщай моему отцу, я знаю, что он выведывает через тебя информацию обо мне.

— Дела Королевства — мои тайны. Дела короля — мои тайны. А вот дела Леонардо Кастильо — дела Энрике Кастильо, — смеется граф и читает те два злополучных письма.

***

Вильям смотрит на бушующие волны в море, чувствует, как холодный ветер дотрагивается до каждого участка кожи, но он продолжает стоять на башне и смотреть на север — на одинокий остров, принадлежащий его королевству, до него не так далеко плыть. Несколько часов назад ему сообщили, что письма, отправленные по ложному следу, были перехвачены солдатами Леонардо. Вильяи уверен, что его реакция не заставит долго ждать — Кастильо-младший начнет укреплять границы, выставлять оборону. Вильям просто хотел проверить, насколько быстра реакция молодого короля, как далеко тот готов зайти, чтобы обезопасить такое открытое Королевство как Ноли, которое не славится силой и хитрой стратегией. Он за все свое правление не выходил на открытый контакт и открытую вражду с Леонардом, в исключениях были — дипломатические встречи всего их региона. А сейчас ему хочется выйти из своего затишья, начать играть с Леонардом в кошки-мышки, раз приз — очень лакомый кусочек в виде знойного неба.