Решение принято, отступать поздно. Но почему все ее нутро дрожит? Почему ее душа не находит места, а руки трясутся, что держать лук невозможно? Эйлин попыталась вновь вернуться к стрельбе из лука после ухода Леонардо, но многие стрелы пролетали мимо мишени, а тетива не натягивалась нормально. И освободить голову от всего было нереально, что сирена через дюжину-другую выпущенных стрел сдается и откладывает оружие. Идти в покои короля еще рано, а до ужина есть время, поэтому Эйлин решает наконец прочитать письмо Эльзы, которое уже столько дней лежит на столе. Она бы давно его открыла и прочитала, но каждый раз, протягивая руку, замирала. Ей казалось, что была не готова. Она боялась неизвестности, того, что может прочитать от девушки, с которой никогда не была прежде близка. На нее с поверхности стола смотрит конверт с красной печатью, ставшей будто еще ярче. Дрожащие пальцы не без труда ломают застывший сургуч, разворачивают листок, стараясь не порвать бумагу, но все же Эйлин удается аккуратно разложить письмо принцессы соседнего Королевства на столе и увидеть содержимое:
«Приветствую вас, Ваше Величество,
При последнем нашем разговоре, вы сказали мне, что я могу вам написать, если захочу. Не скажу, что раньше не хотела, но все, что меня тревожило, я могла разрешить сама, но сегодня — вопрос весьма щепетильный.
Ваше Величество, Эйлин, мне известно о вашем положении в последние несколько месяцев. И я понимаю, что не получу ответ в столь быстрое время, на которое надеюсь. Однако мне необходимо поделиться с кем-либо. Возможно, написав о своей проблеме, то сама смогу найти ответ.
С дозволения Его Величества Ричарда Маутнера я покинула замок, чтобы заниматься просвещением девушек из незнатных родов. Вместе со мной отправился известный в Королевстве Делиджентиа композитор, чьи произведения весьма утонченны и уникальны. Виконт Шульц вкладывает в свою музыку душу, передает красоту природы или свои чувства об увиденном. Он очень приятный собеседник и помощник в управлении делами поместья. Однако мои чувства к нему достаточно неоднозначны. Такое происходит со мной впервые. Вильберт мне очень симпатичен, мне нравится наблюдать за его игрой на инструментах, слушать его голос и узнавать, почему он выбрал именно такое построение нот в композиции. Порой, у меня захватывает дух, стоит взглянуть на Вильберта. А бывает такое, что мое сердце стучит так сильно, будто я чего-то испугалась. Но меня ничего не пугало. Я понимаю, что это. Но что мне делать? Ведь самая большая сложность — наш социальный статус. Как принцесса Королевства может иметь связь с виконтом? И я даже боюсь помыслить, как отреагирует матушка. Ваше Величество, Эйлин, прошу подскажите мне.
Ваша знакомая из Королевства Делиджентиа, Эльза Маутнер».
Эйлин поднимает глаза, устремляя их в стену, на которой теней становится все больше. Еще не настолько поздно, но солнце вновь не появляется, и только громоздкие тучи господствуют на небе. Королева несколько долгих секунд моргает, продолжая скользить пустующим взглядом по теням, пытаясь понять прочитанное. Ей сложно поверить, что Эльза, столько образованная и равнодушная ко всему девушка, искренне кого-то полюбила и переживает об этом. Сколько ей всего лет? В голове тут же всплывает вечер, который хотелось бы забыть. Насколько Эйлин помнит, Эльзе всего лет шестнадцать, возможно, уже семнадцать. Принцесса не старше Оливии. И сирена не может даже подобрать слова. Но даже отодвигая свои же мысли, что же ответить Эльзе? Ее хоть какой-то опыт ничтожно мал, она не до конца понимает устройство человеческого мира, в особенности, отношения между людьми из разных слоев общества. Сирене определенно нужно будет узнать эти тонкости. Ведь в такие вещи ее не посвящали, а самой сталкиваться не получалось.
— Ваше Величество, — прерывает раздумья королевы служанка. — Время ужина.
Эйлин кивает в знак благодарности и выходит из покоев, свернув письмо Эльзы и оставив его на столе. Все равно никто не тронет, а она собирается уже очень скоро написать ответ.
***
Хотелось бы ей отправиться сразу после ужина в покои Леонардо, но вечерний сад неимоверно тянет к себе, в свои объятия. Оливия не отправилась с ней. Но сирене и не нужно этого. Указаний следить за ней нет от слова «совсем». Эйлин размеренно движется по влажной дорожке — видимо легкий дождь прошел не так давно, а она и не заметила. Прохладный ветер проникает под слои одежды, что возникает мысль вернуться в замок за более теплым верхним платьем, но желания подниматься по лестничным пролетам и проходить коридоры нет. Ее взгляд скользит по кустам с цветами, что еще год назад цвели яркими огнями, а в это лето едва ли половину этих огней можно насчитать. Такое приятное одиночество витает в саду. От него не хочется сбежать, хочется еще больше им наслаждаться и чувствовать, как в животе все сжимается, а мурашки покрывают кожу.
Оборачивается и видит перед собой пустующую беседку. Сколько воспоминаний связано с ней. Эйлин знает, что Анне она тоже нравилась. Графиня любила спускаться сюда и проводить долгие минуты, созерцая творения садовника, небо, плывущие облака. Так Анна хотела приблизиться к людям, почувствовать их душу и увидеть мир их глазами. Хоть и высшей аристократии. Не имеет значения. Легкая улыбка трогает губы Эйлин, она проходит по беседке, проводит пальцами по мраморным столбам и решает — пора возвращаться.
Гвардейцы, охраняющие покои короля, без слов открывают ей дверь. Осторожные шаги разносятся эхом в тишине, а свет от свечей и камина встречают сирену внутри. Леонардо стоит у стола в камизе и кюлотах*, просматривая какие-то бумаги и делая неспешные глотки вина. Его волосы отбрасывают тень на лицо, отчего кажется, что тот скрывается. Но стоит Эйлин пройти к середине комнаты, как мужчина оборачивается, обнажая свое лицо, озаряющееся светом и исполненной мечтой. Сирена понимает: король и не надеялся, хоть и хотел этого.
— Будешь вино? — кивает на второй бокал.
— Не откажусь, — Леонардо разливает красный напиток и протягивает бокал в холодные руки морской принцессы.
— Ходила в сад? — видит подтверждающий кивок король. — Если погода не наладится, то весь следующий год будет очень тяжелым. Казна может опустеть, и многие могут погибнуть от нехватки еды.
— Не лучше тогда урезать трапезы?
— Я уже распорядился об этом. Но как повлияют траты двора на простых крестьян? Я о них переживаю.
— Остается молиться только Бригид*.
— Действительно, может, она хоть как-то поможет, — беззлобно усмехается Леонардо, допивая вино одним большим глотком. — Я рад, что ты пришла.
— Ты же знаешь — я пришла бы, — делает маленький шаг к королю, отчего ее сердце вновь пропускает удар, а голова начинает кружиться.
— Знаю. Но не верил в это, — Леонардо преодолевает оставшееся расстояние, но не прикасается к сирене. Замирает. — Позволишь? — почти шепчет.
Эйлин кивает, глядя прямо в темные глаза короля. Позволяет. Чужие руки мягко скользят по ткани верхнего платья девушки, не касаются почти ее, но даже сквозь слои одежды Эйлин чувствует легкие прикосновения, отчего ее тело предательски начинает дрожать. Леонардо обвивает талию сирены, поглаживая, и накрывает ее губы, будто продолжая свой рассказ с того места, где и остановился несколько часов назад. Эйлин отвечает, и сама прижимается к разгоряченному телу. Ее хладное тело будто кипятком обливают, что жар проникает к самому сердцу. Поцелуй углубляется, только вот для сирены это не кажется уже чем-то неправильным или пугающим. Она сама не против и поддается навстречу чужим губам и сильным рукам, блуждающих по ее изгибам, насколько позволяют слои ткани с корсетом.
Длинные пальцы цепляются за мужскую камизу*, отодвигают ее, достигая кожи. Леонардо дергается от слегка согревшихся рук, но не отстраняется и только к шее спускается дорожкой поцелуев. А Эйлин остается еще сильнее ухватиться за плечи короля, чтобы хоть как-то сохранить равновесие. Верхнее платье мужские пальцы расстегивают и скидывают с плеч, открывая еще больший простор — шея, ключицы, плечи с небольшой помехой в виде бретелек корсета. Тихий стон на выдохе срывается с губ Эйлин, поражая ее до глубины души. Не представляла, что такое может случиться и что она способна на такое.
— Как же много одежды, — шепчет Леонардо, дотрагиваясь до шнуровки на груди. — Не против?
— Я для этого и пришла, — голос предательски подрагивает, но Эйлин уверена в своем решении.
Сама помогает убрать иголки от стомака*, тихо посмеиваясь, когда одна из них ранит Леонардо в палец, на что тот шипит, но продолжает снимать одежду с королевы. Наконец камиза спадает с плеч, устилая ноги Эйлин снегом из ткани. Ее тело уже согрелось, но откуда-то дунувший прохладный ветерок заставляет кожу вновь покрыться мурашками. Не успевает задуматься об этом, как оказывается в воздухе, в руках короля, который ее переносит на кровать и сразу выпрямляется, стягивая с себя остатки одежды. Сирена наблюдает, как рельеф мышц играет в свете свечей и камина, как они напрягаются и еще больше выделяются. Облизывает губы.
— Если тебе станет больно, то говори, — тихо проговаривает Леонардо, присаживаясь у ног Эйлин, принимаясь стягивать чулки. А сирена наблюдает за этим, как завороженная. Не может оторвать глаз под еще участившееся сердцебиение.
Леонардо придвигается, кончиками пальцев проводит по изгибам, заставляя Эйлин прикрыть глаза от истомы. Все посторонние мысли улетучиваются, и она позволяет королю взять ее тело под контроль. Поцелуи, оставляемые на груди, животе, медленно спускаются еще ниже под поглаживания по бедрам. И снова поцелуй в губы, во время которого Леонардо нависает над Эйлин и разводит ее ноги. Красноречивый взгляд, который сирена сразу же считает: король спрашивает очередное разрешение. Кивок. Медленный вход, и громкий выдох. Она удивляется на секунду. Ей не больно и не страшно. Впервые такое. Мужчина не двигается, наблюдает за девушкой. Несколько мгновений, и Леонардо начинает двигаться. Все также его движения осторожны, а руки с губами продолжают дарить удовольствие Эйлин, которая выгибается на встречу ласкам и желает, чтобы они и дальше не останавливались.
Сирена не следит за временем, ей оно не важно. Ровно также неважно, как и ее стоны. Она не сдерживается. Да и какой смысл? Леонардо и не такое наблюдал, уверена. Толчки становятся сильнее, а поцелуи переходят в несильные укусы. Еще немного, и король совершает последний глубокий толчок, и Эйлин чувствует что-то секундное разгоряченное внутри себя. Тяжелое дыхание Леонардо касается ее уха, но всего через несколько мгновений он приподнимается, выходит из нее, приступая ласкать лоно. Пальцы, будто продолжают движения органа, но их темп то замедляется, то ускоряется, отчего Эйлин едва ли не теряет рассудок. Вот, оказывается, как может быть. Несколько мгновений, и удовольствие распространятся огнем по всему телу, заставляя сирену прикрывать глаза, а потом под неистово бьющееся сердце приоткрытыми глазами смотреть в темные балдахины. Не видит, как Леонардо вытирает руки о платок и присаживается рядом.
— Уже очень поздно. Где будешь спать? — спокойно спрашивает, а его голос отскакивает от каменных стен, заставляя Эйлин вернуться в реальность и понять, что то, чего так хотела — получила. А вот что хочет Леонардо — не знает. И сплетни в замке разлетятся очень быстро.
— Не знаю, — может произнести только эти слова. На большее она не способна. Вставать, одеваться и идти в свои покои не хочется совершенно. Но и оставаться тут — чревато.
— Я могу тебя утром разбудить, и ты незаметно вернешься.
Эйлин смотрит на Леонардо пронзительным взглядом и соглашается. Она очень сильно устала, и ей очень удобно лежать в постели короля. Леонардо встает, надевает брэ* и камизу, а сирене подносит ее камизу с платком. Она не сразу понимает, что делать с последним, но потом до нее доходит смысл. Больше к ней Леонардо не прикасается, хотя Эйлин чувствует нехватку тепла, несмотря на тяжелое и теплое одеяло. Уверена, король «слышит» ее эмоции, но все равно ничего не делает. И сирена даже знает, почему. Только вот она не готова озвучить свои желания, поэтому просто принимает родную форму и засыпает.
***
Первые лучи солнца за несколько дней проникают сквозь узкие витражные окна коридора, что не можешь остановиться и не засмотреться на такое чудо. Вокруг никого нет, гвардейцы, не скрываясь, спят, оперевшись о свое оружие. Другие, возможно, бодрствуют и видят, как королева тихо крадется по коридорам замка в очень раннее утро. Но Эйлин это не заботит. Уверена, гвардейцы не будут распространять такой маленький секрет. Да и какая разница, что взбрело в голову королеве? И они явно были свидетелями секретов гораздо больше, чем ее тайное возвращение в свои же покои. Тихо открывает дверь, проскальзывая внутрь, и сразу сталкивается с испуганной служанкой.
— Ваше Величество!
— Тише, — понижает голос сирена, намекая, что бы и служанка перестала кричать. — Не рассказывай Ее Величестве Сейлан, что я не ночевала здесь.
— А как же Его Величество?
— Он знает, — заканчивает разговор и садится за стол, решая все-таки написать ответ Эльзе.
Время движется очень медленно, оно будто пытается пробраться сквозь очень узкую щель. Но выходит у него с трудом. Эйлин полностью погружается в письмо, несколько листков сминает и выбрасывает. Она то начинает заново, то продолжает с того места, где закончила неудачную мысль. Знает — ее ответ расплывчат и очень невнятен. Но она выбирает нужные части, обдумывает их и приступает к написанию уже точного ответа. Сворачивает листок определенным методом, как ее учила Селеста очень давно. Линия к линии, сгиб тут и сгиб с другой стороны, вновь складываем и дальше. Вот свободный край оборачивает вокруг всего письма и льет горячий красный сургуч, сразу же прижимая ее печаткой. Подписывает обратную сторону и отдает молчавшей все это время служанке. А стоит той уйти, как заглядывается на еще яркие лучи солнца. Желает вдохнуть свежий и прохладный утренний воздух. Открывает окно, кладет руки на спинку канапе и прикрывает глаза, наслаждаясь мгновением, не чувствуя, что засыпает.
Удар и какой-то крик заставляют сирену резко открыть глаза. В голове туман, в глазах рябит от яркого света, а шум доносится, будто из-под воды. Кажется, даже, что Эйлин вернулась в родные воды и уснула на леднике или где-то около него. Но раньше у нее не возникало проблем с ориентацией под водой и средь глыб льда. Девушке приходится встряхнуть головой и попытаться проснуться, но сделать это неимоверно сложно. Во рту пересохло, язык с трудом отлепляет. К ней кто-то притрагивается, что-то говорит, но Эйлин не понимает. Для нее все языки смешались и говорят одновременно. Кто-то ее трясет, и сирене наконец удается немного привыкнуть к яркому свету и увидеть над собой Оливию.
— ... Я же говорила тебе не спать у окна! Заболеешь же! А тут и солнце, и холодный ветер!
Королева в силах только кивнуть. Позволяет фрейлине поднять себя и увести на кровать. Ноги не слушаются, но благо рядом есть сильное женское плечо. Руки онемели, а шею повернуть нереально. Оливия продолжает сетовать, но Эйлин не слушает ее, пытаясь прийти в себя. Только через долгие минуты до сирены доходит, что уже обед и пора идти в королевскую столовую. Виконтесса помогает королеве дойти до столовой, но даже там мысли сирены путаются, и она практически не слушает разговоры. Даже от вина отказывается и пьет гранатус.
— Эйлин, ты вообще слушаешь? — с трудом доносится до сознания голос Сейлан.
— Что? — язык с трудом поворачивается.
— Она на солнце спала, — поясняет Оливия. Не у всех, насколько она знает, подводных жителей такая особенность к восприятию солнца. Многие не замечают даже, и на них солнечные лучи не действуют, но другие ‒ очень сильно восприимчивы. Сама узнала случайно.
— Понятно, — откашливается вдовствующая королева, дергая неестественно уголком губ. — Эйлин, где ты была вчера вечером? Я заходила, а тебя не было. И даже потом ты не возвращалась.
— Вам что-то надо было? — пытается увести тему. Не хочется говорить и посвящать всех в свои личные решения и дела.
— Надо было поговорить, — не сдается Сейлан. — Так где ты была?
Эйлин бросает короткий взгляд на откинувшего на спинку кресла короля. Он всем своим видом показывает, что ему не интересен диалог, но сирена может уловить его эмоции: Леонардо нервничает. Она понимает, что правда приведет к скандалу, а ложь — не сможет придумать в таком опьяненном и заторможенном состоянии. Солнце, оказывается, может иссушить не только воду.
— Я была в покоях Леонардо, — признается и сразу наблюдает, как вдовствующая королева едва не вскакивает со своего места и как готова наброситься на нее. Видит, как ее отец, всегда безучастный к беседам за обедом, удивляется не меньше и переводит взгляд с короля и королевы и обратно. — Поясню сразу: мы спали вместе. И я приняла решение родить наследника Королевству Ноли.
— Ты приняла что? Что ты делала?! — едва не звереет Сейлан, удерживаемая своей дочерью Селестины. — Ронан, а ты еще спрашивал, почему я не могла ее защитить от Леонардо год назад!
— Зачем тебе это, дочка?
— Погоди, ты же его ненавидишь, — вклинивается в перепалку Шела, смотря на подругу с неким страхом и тревогой.
— Я потом тебе объясню, — тепло говорит графине, а остальным членам королевской семьи начинает разъяснять более твердым голосом: — Я, как вы все прекрасно знаете, королева Королевства Ноли и супруга короля Леонардо. И я сама несу ответственность за все свои действия и решения. И отчитываться вам об этом я не должна. С учетом, что это только мои и Леонардо отношения. Те разногласия, которые были, уже разрешились. И я сама приняла решение о рождении наследника, никто меня не заставлял, не принуждал и не тащил в покои. А теперь я вас оставлю.
Она поднимается и выходит из столовой, уже зная, куда направиться. Гвидди. Так и не сходила туда после возвращения. Ей нужно успокоиться, привести мысли в порядок. Эйлин понимает, что поступает очень глупо, отвергая помощь вдовствующей королевы, не советуется с отцом, но смысл, если она и так знает их ответ и их отношение ко всему этому. Возможно, прислушиваясь к их словам, сирена и не попала бы в такую ситуацию, но прошлое не вернуть. Усмехается, вспоминая, что все началось с ее пренебрежения запрету подниматься на поверхность. Все еще иронично.
Гвидди встречает ее такой родной тишиной и спокойствием. Едва различимый свет падает через окна, свечи горят, а подушки перед алтарем пустуют. Эйлин медленно проходит по проходу, проводя пальцами по деревянным скамейкам со спинками. Останавливается у алтаря и присаживается на колени, принимаясь молиться. И опять же, не их, человеческому богу, а ее, тем, кого вспоминаешь в трудные минуты. Луг* первым всплывает в мыслях, и многие молитвы уходят ему. Сирена сразу же начинает чувствовать себя лучше. А потом, на его смену приходит Бригид, та, в честь кого и назван праздник Имболк*, та, кто помогает роженицам. Эйлин скоро это точно понадобится. Не замечает ничего за пределами себя, молитв и умиротворенной атмосферой. Будто разум очищается, и ей становится понятно все в этом мире. Кажется, что ее кто-то погладил по спине и прошептал свое благословение. Открывает глаза, собирается уходить, но рядом видит Элисию, тетю Леонардо, та, кто овдовела очень рано и почти сразу же потеряла ребенка. Эйлин решает дождаться ее, вдовствующую принцессу Королевства Аурум. Время продолжает тянуться незаметно, сирена вдоволь им наслаждается даже без вознесения богам. Элисия все же поднимается и присаживается на соседнюю скамейку через проход.
— Я молилась за твое благополучие, — размеренно произносит женщина, облаченная в траурную одежду. — Я рада, что ты вернулась и не сильно пострадала.
— Благодарю. Вас разве посвящали в это?
— Конечно, нет, — громкий смех разносится по всему гвидди, а эхо разносит его снова и снова. — До меня доходили слухи, и я умело собирала информацию из них.
— Я хотела спросить у вас, как вы думаете, стоит ли рожать ребенка?
— Не мне отвечать на это, а тебе, — Элисия поворачивается к Эйлин и, немного подумав, продолжает: — Я могла бы сказать, что рождение детей чуть ли не священная обязанность, но не буду. Только тебе решать — готова ли ты к этому или нет. Тебе повезло, у тебя есть выбор, и многих его нет. Для кого-то рождение ребенка становится пыткой, для кого-то успокоением, для других — просто очередной заботой. И никто до самых родов не может узнать, чем для них станет материнство. Однако могу сказать точно, что твоя жизнь изменится полностью, и для тебе ребенок будет очень важной частью. Поэтому подумай ещё о том, сможешь ли ты его оставить на попечение Леонардо или вдовствующей королеве, или нет.
— Простите за вопрос, если он неуместен, но чем для вас стало рождение Люсиана?
— Сложный вопрос, — на некоторое время Элисия замолкает, пытаясь, видимо, подобрать ответ. — Не скажу, что я любила Жана, отца Люсиана, но мне он нравился. Приехав сюда, я была счастлива. Люсиан увеличил мою радость. Понимаешь, я никого здесь не знала, все светские мероприятия остались в Ауруме. И я нашла отраду в воспитании ребенка. Позже, после смерти Жана и Люсиана я уже не могла радоваться, а возвращаться в Аурум не могла. Я знала, что мой брат причастен ко всему. Поэтому я ушла сюда и нашла тут спокойствие.
— Если вы знали о причастности Энрике Кастильо ко всему, то почему не рассказали?
— А в этом был бы смысл? Он бы и меня потом убил, не дождавшись и начала разбирательства. Мне было удобно спрятаться здесь и не привлекать внимания.
— Что вы дальше будете делать?
— Пока не знаю, но передай Ее Величеству Сейлан Морен, что я хочу с ней встретиться и всеми членами королевской семьи. Я пойду, — с этими словами Элисия поднимается и движется на выход. — Я и дальше буду молиться за тебя, Эйлин.
— Благодарю. В следующий раз я поставлю за вас свечку, — они улыбаются друг другу, и вдовствующая принцесса покидает гвидди, а Эйлин продолжает сидеть, обдумывая произнесенные слова. «Пытка» или «успокоение» — что ее ждет после родов? Сможет ли она сразу же вернуться в море или же вновь придется задержаться? Не знает.
***
Эльза по уже сформировавшейся традиции сидит за столом в своей комнате, проверяя работы своих подопечных и отчеты от учителей, а на соседнем стуле Вильберт поправляет свои композиции, над которыми работает уже несколько месяцев. Она искренне устала, хочет спать, но ее работа должна принести плоды. Не может подвести своих подопечных, тех, кто доверился ей. А особенно не может подвести короля, выделяющий определенную долю бюджета из королевской казны. Принцесса откладывает очередной отчет и задумчиво откидывается на спинку. Невольно ее голова поворачивается к композитору, не замечающего внимания к себе. Взгляд проходит по чертам Вильберта, чьи отросшие и собранные светлые волосы слегка выбиваются, и пряди отбрасывает мягкие тени на лицо. Легкая улыбка завораживает, на что Эльза не может сама не улыбнуться. Ей нравится видеть такого погруженного и удовлетворенного парня от своей работы.
— Ты закончила? — не отрываясь от нот, спрашивает Вильберт.
— Не совсем, — с небольшой неловкой заминкой отвечает принцесса, возвращая свой взгляд на бумаги. Ее поймали с поличным. — Мне кажется, пора девушек перераспределить по уровню знаний.
— Что ты имеешь в виду? — все-таки композитор опускает ноты на колени и поворачивается к Эльзе.
— У многих девушек в классе разный уровень знаний и вовлеченности. Сложно удерживать внимание всех и обучать. Кто-то уже усвоил материал и повторять его до тех пор, пока все не поймут — бессмысленно. А если делать ставку на более сильных девушек, то потом более слабые перестанут проявлять интерес к обучению.
— Но у тебя же еще боевые искусства. Там тоже хочешь их перераспределить?
— Там сложнее. И в первом варианте не все так гладко, — закусывает губу Эльза, задумчиво смотря на бумаги, стол. — Кому-то более интересна наука, кому-то бой. Сложно выбрать золотую середину. Но я не могу позволить, чтобы их навыки не дотягивали до приемлемого уровня.
— Есть какие-то идеи? — наблюдает, как принцесса просто качает головой. — У тебя еще достаточно времени, чтобы подумать.
Эльза кивает и в мыслях уже начинает проигрывать различные варианты решения проблемы. Но почти сразу вспоминает, что не все бумаги прочитала и возвращается к ним. Но продолжать работать нелегко: глаза уже начинают закрываться, а сидеть в корсете и дальше становится невыносимо. Только вот снимать его, не выгоняя Вильберта, не хочется. Через некоторое время Эльза все же откладывает бумаги, дочитав все, и снова оборачивается к композитору, напевающий все это время легкую мелодию. Благодарная улыбка трогает ее губы, а усталость полностью стирает всю логику, что хочется расслабиться и побыть просто девушкой, а не принцессой и основательницей женского учебного заведения. Эльза протягивает руку к Вильберту, а тот без слов, будто читая мысли, берет ее и помогает принцессе подняться, подхватывая другой рукой за талию.
— Все хотела спросить: зачем ты в тот день закрыл глаза? — неожиданно для себя переходит на шепот.
— Я не хочу видеть, как отпускаю тебя, — шепчет в ответ, обнимая еще крепче. — Скажи, зачем ты пригласила меня сюда?
— Чтобы девушки занимались музицированием и отдыхали.
— И только? — пытается заглянуть в чужое лицо, но Эльза отводит глаза и немного отворачивает голову. — Все, что я здесь делаю, только хожу, сижу рядом с тобой и играю на инструментах. Этим мог записаться кто угодно. Почему ты решила пригласить именно меня?
— Ты первый, с кем я смогла подружиться. В замке за мной постоянно ходили фрейлины, но... — осекается Эльза. Только сейчас задумалась, а почему она не общалась со своей «свитой», а пыталась ли она вообще? Нет. — Многие из них, хоть и были образованными, предпочитали оружию иголку и нитки, игру на инструментах, сплетни.
— А ты не любишь обсуждать других? — смеется Вильберт, пытаясь разрядить обстановку.
— Сплетничать не так уж и скучно. Я даже могла рассказать много чужих тайн, но не в моих правилах делиться ими просто так. Мне нравится руководить, быть в центре и брать ответственность. А мои фрейлины вряд ли предпочитали заниматься хоть частью этого. Также я никогда не понимала их стремления выйти замуж и воспитывать детей. Я хочу доказать, что девушки и женщины способны на многое.
— Поэтому ты и захотела открыть это место?
— Да. А ты... Ты высказываешь свое мнение, не смотришь на мой статус и позволяешь себе препираться со мной, — находит в себе силы поднять голову к парню с излучающими тепло глазами. — Мне это понравилось. И твое общество меня не напрягает.
— И только это? — не унимается Вильберт, задорно усмехаясь и наклоняясь чуть ниже, что между их лицами остается всего ничего. А Эльза не может не посмотреть на губы композитора. Снова в ее животе начинает что-то трепетать, а тепло разливаться по телу. Чувствует, как руки Вильберта окутывают ее, словно одеяло, а она не может уже сдерживать свои чувства или как-либо скрывать их.
— Не только, — шепчет едва различимо и касается своими губами прохладной мужской щеки. Хотела бы в другом месте оставить поцелуй, но статус сдерживает ее. — А чего хочешь ты?
— Умеешь же ты переводить темы, — смеется композитор, пока Эльза решается обхватить торс парня в ответ. — Моя семья ничего от меня не ожидает. Мой отец виконт сосредоточен на старших братьях. Один пытается выслужиться в армии, другой — войти в круг правящей элиты. Отец отошел уже от дел, здоровье не позволяет находиться при дворе или сражаться. Возможно, ты слышала об этом.
— Припоминаю, — обрывки чужих строк мелькают в сознании. Так вот откуда ей была знакома фамилия Шульц.
— Отец мне сказал: «не мешай старшим братьям». И я не мешаюсь, — насколько может пожимает плечами. — Но заняться в поместье нечем, и я начал сочинять музыку. А что делать дальше — не думал. В политике или военном искусстве мне делать нечего. Так что, буду и дальше сочинять музыку, продавать ноты. Или же сам буду исполнять их.
— А мне нравится. Я бы хотела послушать все твои творения.
— А потом мы бы ругались из-за неправильно поставленного диеза*.
Эльза смеется, соглашаясь кивком. На душе становится так легко, а близость опьяняет, и она позволяет себе положить голову на плечо Вильберта. А он и не против. В этот самый момент девушка напрочь вытесняет из себя принцессу, наслаждаясь. Не хочет думать о будущем, о реакции общества на ее выбор. Какая разница на мнение незнакомых людей, когда рядом человек, ставший настолько родным, что желаешь просто находится рядом с ним. А большего и не надо. Не сейчас, по крайней мере.
— Мне пора идти, — нарушает всю атмосферность ночи и момента Вильберт. — Тебе нужно отдохнуть, а я еще поработаю над нотами.
— Что ты там так долго сочиняешь?
— Композиции специально для тебя, — ярко улыбается парень, растягивая губы чуть ли не на все лицо. Он оставляет нежный, почти невесомый поцелуй на щеке, закрывая глаза. И опускает руки, делая шаг назад, не смотря на Эльзу. — Увидимся завтра.
Вильберт покидает покои принцессы, а она сама чувствует так неожиданно пробравшийся холод, особенно, там, где были его руки. Ежится от неприятных ощущений, желая вновь согреться и не чувствовать печаль на сердце. Хотела бы она побежать за композитором и убедить его остаться с ней, но внутренняя принцесса вернулась, и Эльзе вновь предстоит заниматься своими делами, а не играть в любовь, о чем так любят сплетничать ее фрейлины. Хоть она и приехала с ними, но девушки не выдержали и недели, как вернулись в свои родные поместья, дожидаясь час свадьбы.
***
Вечер неустанно надвигается, и то редкое и желанное солнце склоняется все же к горизонту, окрашивая небо пестрыми разводами. Эйлин засматривается на яркое небо, позволяя себе немного опоздать к королю в зал совещаний. Ей вспоминаются первые дни в замке, где было одиноко, все чуждо, а сейчас — будто это ее дом. От неожиданной мысли дергается и возвращается к своей цели. Как и всегда, зал совещаний встречает ее полумраком, редким проникающим светом сквозь окна и горящими свечами. Леонардо что-то изучает над бумагами на столе, он переходит с одного края на другой и делает какие-то пометки.
— Здесь когда-нибудь будет светло? — жалуется сирена, хотя к таким полутемкам ей не привыкать.
— Не при нашей жизни, — усмехается Леонардо и поворачивается к Эйлин с серьезным лицом, словно ему пришло какое-то пугающее известие с немедленным принятием решения. — Ты помнишь, что я занимался твоим обучением?
— Хочешь повторить королевскую проверку? — хмуриться начала девушка. Ей не нравится все это, и хотела бы забыть некоторые фрагменты того периода. Но больше не откажется от них.
— Мне ни к чему тебя проверять, — отходит от стола Леонардо, открывая вид на карты. — Я хочу, чтобы ты изучила карту Королевства, все стратегические места, карту региона, способы управления и то, как строится политика в человеческом мире.
— Зачем мне это? — еще больше хмурится Эйлин, но все же подходит ближе к картам и начинает рассматривать их, не видя, как лицо короля едва не бледнеет, а его рука едва ли не тянется ко внутреннему карману аби.
— Такие знания никогда лишними не будут, — произносит и подходит ближе, обнимая девушку за талию. — И Ее Величество должна знать все это.
— Только ли в этом причина? — смеется сирена, оборачиваясь к Леонардо и оказываясь в его объятиях. Мужчина улыбается вместо ответа и целует девушку, не позволяя той увидеть или почувствовать какое-то сомнение и тяжелые мысли.
Губы горячи, они пылают огнем, растворяя Эйлин. Ее неконтролируемое разумом тело поддается навстречу королю, руки сами собой оказываются на крепких плечах в то время, пока Леонардо крепко прижимает к себе сирену, ощущая нарастающую теплую волну желания. Их связь передает их эмоции, позволяя им на себе узнать плотские вожделения друг друга и еще больше разгорячить их тела и разум. Только вот король не спешит, он не углубляет поцелуй, не начинает ласкать шею или спину руками, пока сама Эйлин на фоне затуманенных эмоций поддается и всеми своими движениями показывает, чего хочет. Но у Леонардо другие планы. Он отстраняется, продолжая обнимать такую хрупкую и такую сильную сирену, подавляя в себе тревогу и грусть. Сейчас не время.
— Если хочешь, продолжим вечером, — шепчет и отпускает Эйлин, замечая, как тень непонимания проскальзывает морщинкой на лбу. — Но сейчас нам надо заняться политикой.
— Нам? — переспрашивает. Кажется, что ослышалась. Невозможно же. Прежний Леонардо никогда бы не позволил ей изучать и, тем более, влиять на политику. Хочется подумать об этом Эйлин, но она уже знает — король изменился очень давно, и он уже далеко не сын своего отца. Кивок от Его Величества красноречивее любых слов, и сирена принимает такую милость, благодать или просто возможность. Не важно, что это. Важен сам факт. А что оно представляет собой на самом деле, узнает позже.