Ржаво щерится броня,
Внутри пробоины поют ветрами.
Гулкое эхо: «Не отпускай меня».
Меня.
Л. Р.
Осень вступила в полные права: дома окончательно побурели, с деревьев срывались последние листья, двор залила вода. Смотреть в окна, в вечную моросилку, не хотелось. Тем более, что дома было чем полюбоваться.
Лев украдкой искал в Каленче признаки беременности. Ребенок был ее частью, но, помимо этого, еще и принадлежал неведомому мужику. Это Льва раздражало. А еще больше раздражало то, что не удавалось вытравить из себя эту пустопорожнюю ревность. Каленче стала спать больше обычного, в будни ложилась и днем, а по выходным засыпала в совсем детское время. Поскольку домашние не утихали допоздна, Ленча закутывалась в одеяло и кемарила на кровати Льва, в спальне, а потом, когда остальные собирались спать, перебиралась в гостиную, к подруге.
Льву всегда нравились простые запахи, и в женских прибамбасах их почему-то было много. Ваниль, или там, клубника — без закидонов, просто, понятно и приятно. А вот мужские средства ухода в большинстве случаев пахли не пойми чем. Словно на химфабрике, не глядя, смешали остатки эссенций, взболтали и дали расплывчатое название для идиотов — «Аляска», «Анархия», или, самое мерзкое — «Морской бриз».
Постель после Ленчи пахла ландышем — этот цветок был нарисован на баночке с девчачьим шампунем в ванной.
В последние недели у нее округлилось лицо и фигура, особенно в верхней части. Ей шло. Лев смотрел, стараясь не слишком откровенно залипать на вырезе ее футболки. Смущался, краснел и кусал губы. Сбегал курить. Если ей было бы противно — Лев бы знал. Но Каленче улыбалась искренне, мягко подшучивала, вроде бы не сердилась. Лев запрещал себе думать о большем.
Сажа, конечно, заметила. Лев поражался, какой у девок нюх на сердечные дела — прямо охотничий. Они сидели по вечером на кухне — вдвоем, как раньше. Кристина спрашивала прямо, но Лев уходил от ответа, а когда слова кончились — просто замолчал.
Сажа это Сажа. Умеет заебать. Льву хотелось шарахнуть кулаком по столу, как Стас, и заорать: «Да, втрескался, втюхался, по уши, по самое не могу! Не могу, понимаешь?!» Но этим он связал бы не столько себя, сколько Каленче. Крися тут же побежит рассказывать подруге. А если она решит из благодарности… Даже думать мерзко. Нет, нет и нет.
Вторую за год инвалидную коляску государство возмещать вряд ли стало бы, да и как можно без вранья объяснить, что случилось с первой? К тому же ее, для начала, надо купить, а потом уже подавать на компенсацию.
Лев оставил Марине Александровне сообщение, в котором скупо уведомил о поломке средства передвижения, извинился за неудобство и попросил расчет. Однако через пару дней директриса позвонила ему сама и объявила, что возможность получить коляску есть. Для этого достаточно согласиться на ее условия.
Кресло купил салон красоты. Лев приехал на работу, поулыбался, пофотографировался с Мариной Александровной на пороге салона и подписал согласие на использование фото в городской онлайн-газете. Лев не обижался, что им пользуются в целях пиара: это было честной сделкой. А еще — гораздо проще, чем обращаться в госконтору. Он был искренне благодарен Марине Александровне.
Проезжая, как обычно, мимо магазина, по дороге домой он увидел на улице ведерко с белыми цветочками — нежными, какими-то трогательно-весенними. Многослойные круглые комочки снежно-белых лепестков. Пусть не ландыши, но все же…
— А вот эти у вас почем? — Спросил Лев выглянувшую продавщицу.
— Какие? — строго спросила она.
— Эти, — ткнул пальцем Лев.
— У «этих», молодой человек, название есть, — поджала губы продавщица. — По пятьсот рублей букетик.
— Справочник по ботанике в подарок дадите? — беззлобно фыркнул Лев и протянул ей бумажки.
Испортить себе настроение он позволять не собирался. Женщина поправила очки, пересчитала деньги и сунула в покрытый зеленоватыми разводами фартук.
— Пожалста, — обернутый газетой букет шлепнулся Льву на колени.
Дома, по счастью, никого из девушек не оказалось и объяснять внезапный порыв не пришлось. Лев поставил букет на стол, в найденную в шкафу вазу.
Ленча вернулась с прогулки, когда на улице уже стемнело. Лев сидел, не зажигая света, с чашкой чая у окна. Фонарь подсвечивал пушистые головки цветов, в спальне тихо свистел помехами Юрин приемник. Каленче сняла пальто и повесила шарф на крючок, подошла и села рядом.
— Ты уже знаешь, кто там? — задал Лев давно занимавший его вопрос.
— Нет еще. Надо пойти в консультацию, но неохота там в очереди маяться… Пойду на той неделе.
— А хочешь кого? — улыбнулся Лев.
— Мальчика, конечно.
Лев хотел спросить, почему, но вовремя прикусил язык. О том, какая бывает судьба у девочек, Каленче знала слишком хорошо.
Он, не глядя, протянул руку, положил на стол ладонью вверх. Снова заморосивший дождь вспыхивал в свете фонаря искрами. Лев почувствовал, как его ладонь накрыла другая — теплая и нежная, как сама Ленча. Он повернул голову и посмотрел ей в глаза.
— Каленче…
Она не опустила взгляд, погладила по запястью. Раскосые глаза казались еще больше, чем обычно, светились таинственно. Лев молчал и не шевелился, ощущая, как учащается пульс. Хотел поцеловать ее. И не был уверен, что имеет право хотеть.
Ленча поднялась с места, обошла стол. Сердце прыгнуло куда-то вон из груди и замерло. Лев торопливо спустился на пол: он не желал, чтобы в этом была замешана гребаная коляска.
Тонкий коврик не спасал от холода, но Лев не ощущал его, как и впивающихся в лопатки стыков плиток. Он был занят: целовал горячие мягкие губы, которые скользили по коже невесомо, ласково, словно гонимые летним ветром лепестки цветов. Лев бережно придерживал приникшую к нему Ленчу, гладил по спине, по длинным пахнущим дождем волосам, поправлял падающие ему на лицо пряди. Не хотел пугать ее, набрасываться, как голодный на хлеб, а наоборот, подарить всю деликатность и нежность, на какую способен. Только было неловко, что Каленче не могла не знать об усилиях, которые прикладывал Лев, не могла не чувствовать его желание, дрожь, пробивающуюся сквозь сдержанность, но с этим он ничего поделать не мог.
Из-за дверей спальни послышались тихие гитарные переборы.
Еще три глубоких, как океан, поцелуя, одно прикосновение губ к шее. Выдох.
И все.
Продолжения хотелось, хотелось до безумия, но дверь в спальню могла открыться в любую секунду, да и Сажа вот-вот придет с работы…
Лев и Каленче сидели у дивана, слушали, как Юра играет и молчали. Дыхание уже не перехватывало, жар рассеялся, осталось просто ощущение тепла. Воздух пах ландышами.
***
После дождливой недели вышло солнце, а ветра, сорвавшие с городских аллей последние золотые покровы, утихли. Юра теперь выходил во двор, садился с гитарой на скамейку под березой и играл, тихо напевая, записывая что-то в тетрадь. Каленче шепотом доложила Льву, что у Носочка рождается новая песня.
Убедившись, что особого внимания не привлекает и никому не мешает, Носочек осмелел и стал петь почти в полный голос. Августина Петровна, обычно не терпевшая бабусичьих посиделок во дворе, теперь стала спускаться, заслышав Юрин голос. Через пару дней ко времени, когда он обычно выходил из дому, на детской площадке появилась пара дворовых девчонок-старшеклашек. На следующий день подтянулись их подружки, потом друзья. К концу недели они бросили притворяться, что приходят ради облезлой качели и унылой сломанной горки. Подтащили еще одну скамейку ближе к березе.
Когда Каленче поделилась беспокойством по этому поводу, Лев улыбнулся:
— Если бы Юрка был против, то сидел бы дома.
Но про себя подумал, что надо бы все же приглядывать за парнем — компании по району шатались всякие… А слушателей прибавлялось с каждым днем. Юра как обычно был весьма пунктуален в своем распорядке и выходил во двор в одно и то же время.
Тренироваться по утрам было холодно, брусья покрывались инеем. Лев выехал во двор после работы — посмотреть издалека на концерт Носочка, подышать воздухом. Юру снимали на телефоны, просили спеть ту или иную песню, хлопали. Танцевали. Августина Петровна приносила термос с горячим компотом и стаканчики. Она выглядела помолодевшей, дети совсем не стеснялись ее. Среди молодежи Лев заметил смутно знакомое лицо, но его отвлек Костя в теплой спортивной куртке, который присел рядом, спрятав руки в карман на животе.
— А Владик где? — спросил Лев.
Костя хмуро посмотрел на небо, на колышущиеся ветви березы.
— Дома. Пьет.
Лев тяжело вздохнул, выбил из пачки сигарету, закурил.
— Сильно?
— Угу. Сорвался. У него пять лет назад было, после армии как раз. Тогда кодировали, — Костя протянул руку к пачке, Лев протянул ему зажигалку. — Никого не пускает, — пробормотал Костя сквозь сунутую в рот сигарету, — на звонки не отвечает. Меня его папаня спрашивал, че случилось. Они не разговаривают — посрались жестко, ну, из-за бухла.
— Ты сказал? — спросил Лев.
Костя затянулся, стряхнул пепел.
— Сказал… Да заебало все это по горло, — с внезапной злостью сказал он, — то не скажи, это не скажи, бля, не жизнь, а какой то гребаный посудный музей! Ложь во спасение, углы эти круглые, терпеть не могу! — Костя нервно дернул замок куртки, оперся на колени и опустил голову. — Для меня все просто, — сказал он. — Сказал — значит, сделал, а сделал — так отвечай, твою ж налево! — помолчав, Костя провел ладонью по растрепанной макушке, выпрямился и посмотрел на Льва. — Я, с одной стороны, Шурика понимаю, но… — Лев с некоторым трудом понял, что Костя говорит об Апраксине. — Он же Владику слова ей сказать не дал, сразу накинулся, — продолжал тот. — Я сам разозлился тогда, от себя еще пиздюлей добавил. Тоже — хорош гусь… А если б дали Владику сказать, мож, лучше бы все вышло, — Костя покачал головой, снова перевел взгляд на небо. — Да кто теперь знает — так или нет. Может, и нет… Че у народа в бошках творится, никогда не понять.
Лев щелчком отправил бычок в урну и вздохнул.
— Так что делать будешь?
— А че делать, — пожал плечами Костя. — Попустит его — поговорю, если захочет. Хорошо, — неожиданно вздохнул Костя и показал глазами на Юру. — Я так-то попсу не особо, но тут ведь вопрос кто… то есть как поют.
— Слушай, — сказал Лев, — ты бы не мог приглядеть за ним в те дни, когда я во вторую? А то мало ли. Августина Петровна, это, конечно, хорошо, но сам понимаешь.
— Без проблем, — улыбнулся Костя. — Мне только в кайф, честно.
В эту субботу у Льва не было смены, в отличие от Ленчи. Лев помогал Кристине готовить ужин, пока Каленче собиралась на работу. Обычно перед выходом она в обязательном порядке прощалась со всеми домашними. Лев все ждал, что девушка заглянет на кухню, но минуты шли, а ее не было. В конце концов, забеспокоившись, он открыл дверь в гостиную и увидел знакомое пальто на вешалке.
Дверь в ванную была закрыта. Он постучал. Ленча открыла не сразу, увидев ее лицо, Лев встревожился по-настоящему.
— Я что-то… неважно себя чувствую, — проговорила Каленче.
— Че такое?! — в коридор влетела Сажа и ахнула, увидев бледную подругу. — Опять полоскало?! Быстро легла!
Из спальни выглянул Носочек.
— Не надо, — неуверенно отмахнулась Ленча. — Сейчас водички попью и пойду…
— Легла, я сказала, — выгнула бровь Кристина. — Лева, завари чая несладкого с лимоном, ага?
— Щас, — тряхнул головой Лев и погнал на кухню.
— А работа как же? — слабый голос Ленчи доносился из гостиной.
— Не сбежит твоя работа, — ворчала Сажа. — Я за тебя выйду.
— Как? — ахнула Каленче.
— Жопой об косяк. Че я, пропылесосить и толчки помыть не смогу, что ли?!
Лев привез поднос с чаем, поставил на столик. Ленча уже не спорила, с закрытыми глазами лежала на диване, укутавшись в плед. Юра сидел рядом.
— Не ссыте, — хлопнула Сажа Льва по плечу, — у беременных бывает, — подмигнула она парням.
Набросила куртку, вынула из сумки подруги пропуск-карточку. Юра поднялся следом, надел кеды, потянулся за своей ветровкой.
— А ты-то куда? — спросил Лев.
— В-вме-вместе б-быстрее. Я уже п-помогал.
— Да, в тот раз, когда я привела его на работу, — улыбнулась Ленча. — Помнишь?
Лев кивнул. Сажа спорить не стала, хмыкнула и пошла к двери. Каленче открыла глаза, протянула руку из-под одеяла, Лев взял ее в свою.
— Крися права, — улыбнулась она. — Такое бывает. Иди, не сиди тут со мной, я посплю.
Лев уснул рано: ничто не усыпляет лучше, чем барабанящий в стекло дождь. Когда его потрясли за плечо, Лев не сразу сумел осознать, что это не продолжение сна, только наяву лицо Каленче было испуганным.
— Что такое? — прошептал Лев, проснувшись полностью, понял, что рука, которой он погладил Ленчу по щеке — мокрая.
— Я боюсь, — Каленче уткнулась ему в плечо.
Лев подвинулся, давая ей место под одеялом.
— Чего? Приснилось что-то? — он ласково подул ей теплым воздухом в шею.
Ленча помотала головой.
— У меня просто… Просто живот болит.
— Да ты что? — поднялся на локте Лев. — Давай врачей вызовем!
— Нет, не надо, — отчаянно вцепилась в него девушка. — Пожалуйста!
— Почему?! Если сильно болит, то…
— Не надо, — перебила его она, прижимаясь теснее. — Мне стыдно… они будут спрашивать. Кто отец. И что я им скажу? Что не знаю?! — Каленче свернулась комочком, Лев снова провел по ее щеке, убирая волосы, пальцу стало горячо и мокро от слез. — Само пройдет, просто побудь со мной…
Вот же странные завихрения бывают в человечьих мозгах. Работать — работала, а врачам сказать стыдно? Будто среди обычных девчонок мало тех, кто не знает имени отца своих чад…
— И че? — спросил Лев вслух, — Теперь помирать что ли?! Ты как знаешь, а я позвоню, — он потянулся за мобильником.
— Не надо! — в голос заплакала Каленче.
В прихожей раздался щелчок замка, и Лев облегченно выдохнул: Кристина точно сможет уговорить подружку не делать глупостей.
Услышав, в чем дело, Сажа разозлилась:
— Сдурела совсем?! Бегом в больницу! Не хочешь с мигалками — на такси отвезу.
Лев с Юрой остались ждать. Через полчаса Кристина сообщила, что они приехали в городскую, а их послали в областной центр.
— Везде долбоклюи одни! УЗИ у них неисправно, видите ли!
Еще через час пришло сообщение, что Каленче оставили в больнице, а Кристина едет домой.
Утром просыпаться на работу было тяжело. Лев посмотрел на гантели, на серое окно, на свою подушку, на которой осталась вмятина от головы Каленче, и решил послать все к чертям. Выставил будильник на час позже и собирался было снова лечь, но тут телефон задрожал в руке.
Ленча плакала.
— Все! Все зря было, понимаешь?
В углу тихо сопел спящий Юра, Лев лег и накрылся одеялом с головой. Понимание того, что случилось, выбило из башки все связные мысли. Нужно было что-то сказать, как-то утешать, но как?!
— Ничего не зря, — наконец, сказал он. — Не говори так, — он чуть не ляпнул, что, мол, если бы ничего не было, то он, Лев, не встретил бы свою Каленче. Эгоист хуев. Горе снова поставило между ними толстенную стену. — Все еще будет хорошо, — Лев говорил, почти не понимая что именно, — еще будет у тебя ребенок, и не один, а целая орава, ты же молодая, здоровая…
Ленча, наверное, не слышала его толком, и к лучшему.
— Я столько думала… я уже… я носочки купила… Теперь что? — всхлипнула она.
— Теперь возвращайся ко мне, — твердо сказал Лев. — Возвращайся домой.
***
По темно-синей ткани медленно съезжали пряди волос. Лев украдкой подталкивал их изнутри пальцем. Над головой щелкали ножницы и щебетала Леночка.
— Ташка моя фанатеет от твоего друга, про него на своем ютуб-канале видео делает.
— Чего? — удивился Лев.
— Ну да, — Леночка взглянула на него в зеркале. — Она тебе махала, а ты ее не узнал, что ли?
— Наверное. А чего не подошла-то?
— Стеснялась, — пожала плечом женщина. — Ой, сейчас эта мода на блогерство, прям деваться некуда. Встает с кровати — снимает, за стол садится — снимает…
У Льва на языке вертелась пошлая шутка, но он сдержался.
— И че, много подписчиков?
— Аж целых тридцать два, — со смехом махнула расческой Леночка.
На двух скамейках слушатели уже не умещались. Августина Петровна выносила собственное складное кресло. Лев сидел поодаль, с улыбкой наблюдая, как Костя вышучивает какого-то чересчур наглого мальчишку, взявшегося критиковать Юрину игру. Носочек улыбался, следя за разговором, брал у Кости из кулька семечки, лущил их в руках и ел.
От группы отделилась девушка в розовой шапочке. На этот раз Лев узнал Ташку сразу. Девочка, закусив губу от смущения, подошла и поздоровалась.
— Ну, привет, — кивнул Лев.
— Твой друг такой клевый, — еще больше покраснев, сказала она. — То, что заикается — это даже мило. — Она села на дальний конец скамейки, достала телефон. — Откуда он взялся, расскажи?
Лев тяжело вздохнул, почесал бровь.
— Слушай, я не очень люблю это все. Интервью давать не буду, извини. Вот сама у него спроси. Юра — не кукла, сам за себя скажет. Если захочет.
Ташка обиженно надула губы, спрятала мобильник. Холодно попрощалась и отошла обратно к подружкам. Лев еще раз вздохнул. Зря он так, надо было помягче… Но чего уж теперь. Его напрягало, что их двор привлекает внимание. Тридцать два подписчика это, конечно, вряд ли может быть опасно, да и школьники, в основном, свои, местные. А вечно сидеть в бункере невозможно даже для Носочка. Но все равно внутри шевелилась тревога.
Две недели дома стояла тишина — не звуковая, а душевная. Все старались не тревожить покой Каленче, говорили только о веселом. Лев вспоминал древний сайт «Агенство хороших новостей» — ситуация в квартире сложилась похожая.
Но это не значило, что мысли у всех были исключительно светлые и позитивные. У Льва — так точно нет… Он вспоминал тот поцелуй и прикосновения ее рук каждый день и изводился ими каждую ночь, но всю радость неизменно гасило осознание того, что он не может позволить себе этого. Во-первых, тупо не заслужил. Ни в одном своде законов небесных и земных убийцам не положена компенсация в виде счастья. Во-вторых, с какого рожна портить жизнь хорошей девушке? Молодой, красивой, умной и здоровой? Ей нужен тот, кто обеспечит, защитит, будет носить на руках. Нужен мужчина, а не половинка. Хорошо, что Каленче не целовала его больше. Плохо, что он видел ее каждый день.
Сажа нашла парня и вечерами тщательно красилась и уходила на свидания. На вопросы «кто он» загадочно молчала, постоянно переписывалась по телефону и много улыбалась — по поводу и без. Ленча радовалась за подругу, хоть та и не раскрывала инкогнито своей новой страсти даже ей. И Лев радовался — всегда приятно видеть счастье в чьих-то глазах. Юра тоже отошел от пережитого, понемногу расцветал, даже, кажется, заикаться стал меньше. Подолгу валялся на своей раскладушке с мобильником, смеялся чему-то.
Августина Петровна сдержала слово и пришла в гости. За одним вечером последовал другой… Девушки с ней отлично поладили, Юра сначала дичился, хотя уже был знаком со своей слушательницей. Одно дело — двор, а другое — дом… Но после тоже расслабился. Лукавая мудрость пенсионерки добавила в вечерние посиделки за чаем нечто новое. А рецепт пирога с яблоками Августины Петровны Сажа даже записала.
Борщ пах одуряюще вкусно, несмотря на ворчание Кристины, что Ленча переложила туда чеснока. Юра единственный из всех ел вчерашний рис — супы он не особо любил. Лев вынул из своей тарелки кусок мяса и переложил в его: Ленча перестаралась, сгрузив Льву едва ли не все мясо из кастрюли. Юра усмехнулся, наколол кусок на вилку и сунул в рот.
— Мой парень увлекается психологией, — сказала Сажа. — Так прикольно. Скажешь че — он сразу раз-раз по полочкам разложит.
— Не помню, чтобы тебе ботаники нравились, — хихикнула Каленче.
— Он не ботаник! — возмутилась Кристина. — Может же быть у человека увлечение!
— Ну ты же ничего не рассказываешь, — подняла брови Ленча, — вот я и додумываю.
Кристина вздохнула, покачала головой.
— Не вытягивайте, все равно не скажу.
— Мне можешь на ушко сказать, — заметила Августина Петровна. — Я все равно его не уведу — прыть уж не та.
— Вот, например, есть мнение, — важно сказала Сажа, промокнув губы салфеткой, — что о хорошем надо молчать. Чтобы не спугнуть удачу.
— Ну спасибо, — посерьезнела Каленче, — то есть ты боишься, что мы сглазим тебе счастье?!
— Ой, да не преувеличивай, — отмахнулась Кристина. — Просто я всегда всем все разболтаю, потом сижу жопой в луже. Может, от этого все зависело! Хочу попробовать по-другому.
— Посмотрим, насколько тебя, трещотки, хватит, — фыркнула Каленче.
— Ага, — тоскливо вздохнула Кристина.
Ее преувеличенно-печальный вид всех развеселил: Лев едва не подавился, Юра фыркнул и потянулся за салфеткой, чтобы убрать рисовое безобразие со стола.
— А давайте в игру поиграем. В психологическую, — предложила Сажа, когда все перебрались с печеньем в гостиную. — Напишем на бумажках свои страхи, по нескольку штук, потом будем угадывать где чей. Только честно!
Лев был уверен, что его детский страх их удивит, но оказалось, что зеркал опасается не только он. Над более серьезным страхом думал долго, размышляя, стоит озвучивать или нет… Но играть договорились честно.
— «Остаться без рук», — зачитала Сажа.
Лев расхохотался:
— Не смотрите на меня, это не я!
Кристина попыталась сдержаться, но в итоге тоже заржала в голос.
— Юра, — уверенно сказала Августина Петровна.
— Нет, Кристина, — сказала Ленча.
— Угадала, — улыбнулась Сажа. — Сладости делать в последнее время жутко полюбила. Ну вообще…
— «Влюбиться». А вот это уже серьезно.
Они внимательно оглядывали друг друга. Носочек медленно заливался багровой краской. В конце концов, не выдержав, закрылся руками.
— И давно у тебя этот… страх? — ехидно хихикнула Кристина.
Он помотал головой. Ленча притянула мальчишку к себе, ласково пощекотала ему между лопаток.
У Августины Петровны и Ленчи страхи оказались очень похожи — «быть похороненной заживо» и «быть запертой в темноте».
Когда Августина Петровна ушла домой, Сажа подсела к Юре:
— А почему влюбиться боишься? Это же классно!
— Б-будет больно.
— Но классно! Постой, это, выходит, впервые?! — распахнула глаза Кристина.
Юра угукнул и свернулся калачиком, подтянув колени к груди.
— Я н-ничего не умею.
— Ой, да чего тут уметь? Цветы подари, — махнула рукой Сажа.
Юра вытаращился на нее и неожиданно расхохотался. Кристина недоуменно смотрела на то, как он катается по дивану.
— Ну тогда сразу поцелуй.
— Нет, — отсмеявшись, мотнул головой Носочек.
— Да ты что… — схватила его за руку Крися и с жалостью заглянула в лицо. — Ты что же, совсем? Никогда? Ох! — обняв, она потрепала его по голове. — Ну ничего… Ты если что, спрашивай, не бойся.
— Я н-не боюсь. Тебя, — уточнил Юра.
— А любовь свою боишься? — улыбнулась Кристина.
Юра посерьезнел, взял со стола листок и написал:
«Я сказал, что боюсь влюбиться, но не сказал, что это уже случилось».
Кристина прочла и со смехом отбросила листок.
— Это одно и то же, дурашка.
Юра помрачнел и задумался.
Вернувшись на следующий день с работы, Лев застал его дома, хотя на улице не было дождя. Он не стал ничего спрашивать — лезть в личное, как Кристина, Лев не умел и не считал нужным. Юра маялся до ночи, телефон не брал в руки, уходил от разговоров, а на вопросы отвечал не сразу и невпопад. Девчонки шептались, Лев вздыхал. Что тут поделаешь… Вечером, когда Лев уже приехал в спальню после душа, то обнаружил, что Юра вырубился на его кровати — почти в такой же позе, как в самую первую ночь в этом доме. Лев не стал его будить: кровать-то большая, места хватает.
Стоило закрыть глаза, как послышались тихие шаги. Каленче устроилась рядом, обняла, ткнулась носом в щеку. Лев укрыл ее одеялом, как тогда и лег на спину, сложив руки на груди.
— Можно я тут посплю? — прошептала Ленча.
— Спи на здоровье, — отозвался Лев. — Юрик, вон, тоже присоседился.
— С тобой так хорошо, — выдохнула Ленча. — Всем хорошо, ты чувствуешь?
Лев поднял бровь, хотя в темноте она этого все равно не увидела бы. Вот уж последнее, что он думал о себе — это что с ним «хорошо».
— Мне даже стыдно немножко, — продолжала Каленче, — как будто я из тебя силы пью, как упырь.
— Спи давай, упырь, — фыркнул Лев. — Слово такое еще откопала…
Каленче устроила голову поудобнее у него на плече.
— Мне мама сказки читала, страшные. Про всякую нечисть. Я очень любила. А Артик наоборот, убегал и уши затыкал. — Она тихо засмеялась. — Он вообще много чего боялся… Когда родители уезжали в областной центр на ночь, зимой, спал со мной, даже когда мы уже большие были. Так уютно, тепло вместе… И кошки наши еще разлягутся по краям, ноги придавят и урчат. Печка трещит… Артик тоже боялся одиночества, — Ленча подняла голову и посмотрела на Льва. — В этом нет ничего стыдного, зря ты так переживал, когда я угадала.
— Это глупости, — буркнул Лев.
— Не глупости. Люди не созданы, чтобы быть по одиночке. Вместе теплее и светлее. Мы тянемся к теплу.
С правой стороны завозились, потом на грудь Льву легла еще одна рука. Ленча приподнялась и натянула на сонного Юру одеяло.
— Вот видишь, — хихикнула она. Помолчав, добавила: — Мне Кристина рассказала, что Владик пытался с ней поговорить.
— И что? — повернул голову Лев.
Каленче тяжело вздохнула.
— Ничего. Обложила его хуями и ушла. У магазина он ее ждал… Сказала «Нахер мне сдались его извинения», — Кристинин визгливый тон у Ленчи получился жалобным.
Лев промолчал. Что тут скажешь?
— Я понимаю, — еще раз вздохнула Каленче. — Просто… не прощать — это тяжело.
— Кому как, — пожал плечом Лев. — По себе судить это не дело. И потом — времени-то прошло всего ничего.
Ленча кивнула, уткнулась ему в грудь. В ухо дышал Юра. Лев закрыл глаза. Показалось, что где-то недалеко потрескивает за вьюшкой огонь, а за окном свистит вьюга.