Вейн болезненно морщится, машинально сжимая в кулаке одежду на своей груди. Прикрывает глаза, изо всех сил пытаясь подавлять раздирающие изнутри спазмы, однако попытки эти тщетны: он пошатывается, едва успевая упереться рукой о стену, чтобы не упасть, тело подаётся вперёд, и надрывный кашель разгоняет тишину безлюдных коридоров Аль-Бетиля. Вместе с ним наружу вырывается тёмная вязкая кровь, а в ней — нежно-пурпурные, немного мохнатые, окровавленные лепестки цветов, что вот уже не одно столетие цветут в его груди. Вейн скрипит зубами в бессильной злобе, сжимая в руке ненавистные части не менее ненавистного растения.

       Цветок — дар и проклятие Драконов, дарованное каждому живому существу Асхана. Цветок, что растёт в его груди, — двойное проклятие хотя бы потому, что даже яд, текущий в жилах вампира, не в силах искоренить его. И Вейн долгое время ломает себе голову над тем, что же это за дивное творение. За столетие путешествий с Мечами Ветра он наконец-то находит ответ на этот вопрос.

       Эльфы-шалданы зовут его ветреницей, а более прагматичные тёмные эльфы — сон-травой. Цветы её растут в основном в сырых подземельях последователей Малассы, изредка они также встречаются в тёмных лесах полуострова Эгин. Эльфы достаточно высоко ценят это растение не только за его лечебные свойства (в том числе и за устойчивость к ядам), но и за противоположные — при нарушении пропорций или при комбинировании с некоторыми другими растениями сон-трава сама становится сильнейшим ядом. Вейн считает, что это растение как нельзя кстати подходит его родственной душе. Такой же двуликой, такой же опасной.

       Он встречает Алехандро де ла Сегадора много-много столетий назад. Аристократ из Империи Сокола, он, однако, предпочитал никогда не говорить об этом. Лишь кривил губы в презрительной усмешке, когда вспоминал дом и родню. Вейну тогда каким-то чудом удаётся найти общий язык с Алехандро — характером Боги-Драконы наделили юнца не самым лицеприятным — и они становятся добрыми друзьями. Сон-трава в груди Вейна внезапно затихает, переставая доставлять дискомфорт, отчего он наконец-то вздыхает с облегчением и даже на какое-то время забывает о ней. Зря.

       Впервые в груди начинает покалывать, а лёгкие неприятно сдавливает вдруг проснувшимися корнями, как ни странно, после принятия нежизни. Это был не его выбор, однако Вейну пришлось смириться с ним. Алехандро смотрит на своего друга долгим задумчивым взглядом и фальшиво улыбается. Сон-трава туже сжимает стеблями внутренности.

       Алехандро кашляет кровью, его тело бьёт крупная дрожь, и он прячет в руках обезображенное лицо. Пустота не приносит желанного успокоения и облегчения, забирая вместо этого слишком много, и Вейн, искренне обеспокоенный, оказываясь рядом, впервые в жизни не знает, что делать. Столь сильные чувства уже давно не одолевали хладнокровным Жнецом Душ, и Вейну стыдно признать, что ему страшно. Он не может объяснить, почему, однако леденящий душу, иррациональный и слишком человеческий страх проходит по спине, когда Алехандро отнимает руки от своего лица: перед взором Вейна предстаёт голый череп с пылающими глазницами, и переполненный горечью, злостью, равнодушным холодом голос: «Алехандро де ла Сегадора умер сегодня ночью, а всё, что осталось, это Тень Смерти. Всё, что осталось, это… Сандро».

       В тот вечер Вейн впервые за многие годы снова рвёт кровью и опавшими нежно-пурпурными лепестками.

       Он ненавидит цветы внутри себя; ненавидит себя самого за слабость; ненавидит, что за годы нежизни, когда все чувства и ощущения окончательно отмирают, эти проклятые цветы всё ещё вызывают физическую боль, а вместе с ними и боль душевную. Не то чтобы Вейн тогда давно действительно любил Алехандро, но сейчас, почему-то, совершенно не мог ненавидеть его. Несмотря на всё то горе, несмотря на все те разочарования, несмотря на пустоту, которую неизменно оставлял после себя этот лич, ненавидеть его всё равно не получалось. И это приводило Вейна в бешенство.

       Он снова кашляет кровью и лепестками, не удерживая равновесия и падая на колени — какая ирония! — перед побеждённым Воплощением Пустоты. Не трудно догадаться, кто его призвал, как и не трудно догадаться по глухому скрипучему смеху, что призывающий всё ещё связан с призванным существом. «Что б ты провалился!» — мрачно думает Вейн, вытирая тыльной стороной ладони рот и приподнимаясь на ногах. 

— Значит, сон-трава, — шипит голос Сандро. — Интересно, — Воплощение Пустоты замолкает, и Вейн так и не узнаёт, что же именно было интересно личу. 

      Вместо этого Жнец Душ удивленно вскидывает бровь, чувствуя, как тугое кольцо из прорастающих сквозь плоть стеблей ослабляет свою хватку, рассыпаясь таким желанным пеплом облегчения.