Раилаг знает, что девочка, за которой он наблюдает столько лет, нашла свою родственную душу. Раилаг знает, что теперь она — та из немногих, кто может видеть не только окружающий мир, но и саму себя. В отражении зеркал, в отражении воды, в отражении клинка… где угодно. Раилаг более чем уверен, что он сам и является тем, благодаря кому девочка — молодая женщина, будущая императрица — видит саму себя.

       Он долгим задумчивым взглядом вглядывается в свой любимый ассасинский кинжал, который он носит ещё с тех незапамятных времен, когда тёмные эльфы только-только бежали во мрачные подземелья безликих. Клинок идеально отполирован и наточен, яркие лучи заходящего, разливающегося тёплым мёдом солнца играют причудливым блеском на нём; на его поверхности также расплывчато отражаются колыхающиеся листья дерева, под которым сидит Раилаг. Гладкий металл безмолвно отражает всё в пределах его досягаемости; всё, кроме своего хозяина.

       Он смиренно прикрывает глаза, ловким, отточенным, профессиональным движением пряча кинжал. До тех пор, пока Раилаг пытается быть не тем, кем является на самом деле, оружие ассасина, смертоносное и равнодушное к любым маскам и личинам, будет продолжать хладнокровно прятать от своего хозяина его лик. Так для себя решает Аграил, и одно из многих зёрен сомнения прорастает в его душе.

       Любовь к Изабель — то, что спасает Раилага от окончательного падения; то, что возвращает его к жизни; то, что на корню рушит идеально выстроенный план Кха-Белеха касательно его скромной персоны. Кирилл Грифон был в своё время весьма недалёк от истины: изменить истинную сущность существа не под силу даже столь могущественному повелителю демонов, и закрытое ото всех одинокое сердце тёмного эльфа, первенца королевы Туидханы, оживает внезапно даже для него самого. Становится тем самым отчаянным шагом на краю глубокой бездны, но…

       Судьба оказывается дамой с весьма специфичным чувством юмора. Жестоким, мрачно думает Раилаг. Он — снова вождь объединённых кланов тёмных эльфов, как и триста лет назад. Он снова Раилаг, тот самый Раилаг, ужасающий врагов своим хладнокровием и решимостью; тот самый одарённый ассасин, планирующий и свершающий свои убийства с чёткостью, проработанной до мельчайших деталей. Он снова тот самый Раилаг, выступать в открытую против которого опасаются даже самые непримиримые его враги. Да, определённо, теперь он тот самый Раилаг, ни тени Аграила не осталось в нём.

       Когда он встречает Изабель, на которую пытался свершить покушение этот тупоголовый валенок Вайер, в компании старого некроманта, он смотрит в глаза императрицы с затаённной надеждой увидеть в ярких зелёных изумрудах собственное отражение и почувствовать то сладостное счастье, разливающееся в груди. Однако ничего из этого не происходит, Изабель вместе с некромантом уходит, а в сердце Раилага отравляющим ядом растекается горечь. Ему не нужно смотреть на отражающую поверхность, для того чтобы в который раз не увидеть себя в ней. Разочарование захлёстывает с головой, и вождь тёмных эльфов, на самом деле, пребывает в искреннем недоумении.

       Двадцать долгих лет, что он наблюдал за молодой императрицей, он был уверен в том, что она его родственная душа. Двадцать долгих лет он боролся с самим собой и своими чувствами для того, чтобы проиграть эту борьбу. Двадцать долгих лет разрушили в одночасье всё то, чего он добивался ещё более долгих два с половиной века до этого. И всё это было напрасно.

       Рана в груди от этого осознания болела нещадно, и Раилаг как никогда чувствовал себя уязвлённым. Обманутым. Одиноким. Хрупкая надежда рухнула, а вместе с ней рухнуло и всё то, что до этого имело значение. Конечно, он не разлюбил Изабель (её судьба и безопасность по-прежнему волновали его едва ли не сильнее всего), однако теперь эти чувства были какими-то не такими, как до этого. Да и вообще всё в принципе стало каким-то не таким. Впрочем, особо заниматься самокопанием у Раилага не было ни времени, ни возможности, и войско во главе со своим вождём медленно начало продвигаться в сторону Талонгарда.

       Меньше всего на подходе к столице Раилаг ожидает встретить триумвират из опального герцога, сильвана и безбожника-мага. Беседа с ними происходит не самая приятная, и тёмный эльф уже мысленно прикидывает тактику возможного сражения — он приходит в Империю Грифона с одной конкретной целью, и едва ли эта троица может ей помешать. Впрочем, к счастью, до открытого сражения так дело и не доходит, а в словесной пикировке неожиданно всплывают весьма занятные вещи. 

— Тебя я знаю, Годрик, а твоих друзей — нет, — Раилаг как всегда спокоен и хладнокровен. — Но из вежливости я отвечу. Моё имя Раилаг. Я вождь кланов Игг-Шайла, и я здесь, чтобы убивать демонов, — то, что это далеко не самая главная цель, приведшая его в сердце Империи, этой разношёрстной компании знать необязательно. 

— Я Файдаэн из Ироллана, тёмный эльф, — сильван — совсем ещё мальчишка, по сравнению с Раилагом — смотрит на тёмного эльфа с неприкрытой угрозой и явным вызовом. — Мы идём к Талонгарду и пройдём туда, уж поверь, пусть даже по трупам твоих воинов! 

— Да ну? Неужели? — Раилаг кривит губы в ухмылке, отвечая с напускным испугом. — Какой гнев… — тянет почти издевательски — теперь, по прошествии многих веков, некоторые привычки бывших собратьев кажутся ему уж слишком нелепыми. — Это так… негармонично, — заглядывает в переполненные праведным возмущением глаза сильвана снисходительно-насмешливым взглядом. 

— Как ты смеешь?! — тот аж задыхается от гнева, стреляя в ухмыляющегося чернокнижника полным ярости взглядом. И вдруг ни с того ни с сего осекается.

       Причина заминки так решительно настроенного против него сильвана не сразу доходит до Раилага. А когда доходит, тот едва ухитряется подавить разрывающий его изнутри гомерический хохот. В синих глазах лесного эльфа вождь тёмных отчётливо видит собственное отражение. И не сомневается в том, что в его глазах сильванский нахал также увидел себя. 

— Желчь Малассы, — Раилаг тянет это с каким-то обречённым весельем. — Как же это негармонично, — он тихо посмеивается, бросая насмешливый взгляд на вспыхнувшее перекошенное от изумления и досады лицо сильвана — конечно, едва ли тот мог мечтать найти родственную душу в ненавистном тёмном собрате! — и совершенно не замечая, как удивлённо переглянулись друг с другом маг и рыцарь.

       Да, чувство юмора у Судьбы определённо было довольно специфическим.