Последнее, что он помнит — лёгкость выполненного обещания и расчётливые действия повелителя смерти, сбивающего оковы с его души и позволяющего ей наконец-то отправиться к Шалассе. Два века непроглядной тьмы и слепого безумия стираются в одно мгновение, и долгожданное облегчение подхватывает, омывает, словно ласковые волны прилива. Акася закрывает глаза, отпуская себя, и дух его свободен.

       Он возвращается в мир новым перерождением, готовый вновь верно служить Дракону Воды. Он снова наг, снова воин, снова мастер меча, клинок, уничтожающий врагов Вечной Императрицы. Шаласса одаривает его наивысшим благословением, давая судьбу, которой он жаждет; судьбу, воплощать которую его священный долг на протяжении всех воплощений. О большей милости некогда подвергнувшийся безумию и предавший свой народ Акася и мечтать не может.

       Он определённо любимец Богини, ибо она сопереживает ему так, как весьма редко сопереживает своим детям. Она не просто прощает его, она даёт ему свой самый ценный и сокровенный дар. И заключается он не только лишь в выполнении того долга, что спряла для прошлого воплощения Акаси Прядущая, а и в одном-единственном воспоминании — последнем воспоминании его прошлой жизни.

       Акася помнит ту лёгкость, что испытала его душа, освободившись от обязательств. Акася помнит холодного повелителя смерти, в чьём неживом сердце, однако, находится определённая доля понимания и сострадания. Но самое главное не это. Самое главное — Акася помнит свою милую супругу. Сколько страданий он причинил ей! Пусть и не совсем по своей воле, груз вины тем не менее тяготил его сердце. Его прекрасная Юмэ определённо не заслуживала такой судьбы.

       Он помнит её лик и образ до мельчайших деталей. Закрывает глаза и видит перед ними её. И тягостное желание, превращающееся в навязчивую одержимость, заполоняет душу. Я должен найти её. И он ищет.

       Дни растягиваются в годы, годы — в десятилетия, но он продолжает свои упорные поиски. Возможно, время ещё не пришло; возможно, он ищет не там; возможно, Юмэ — уже больше не Юмэ, а какая-то другая девушка, рождённая под крылом другого дракона — всё это, на самом деле, не имеет значения. Акася продолжает своё дело и знает, что терпение его воздастся. Ведь как упорно вода точит камень, так и его упорство способно победить любые трудности.

       Реки времени утекают в океан вечности, омывая своими водами разум Акаси. Он, подобно искусному клинку, точится и шлифуется руками умелого мастера, из-под которых, в конце концов, постепенно начинают всплывать из глубин прошлой жизни давние, поросшие паутиной и водорослями воспоминания. Шаласса определённо благоволит ему, размышляет самурай, и утерянные образы возвращаются на свои места, складываясь, словно мозаика.

       Он помнит Юмэ — не просто возлюбленную супругу, а благословенную жрицу. Он помнит, как прекрасна и величественна она была. Он помнит, как был очарован ею и как долго пытался добиться сначала её расположения, а после и её согласия стать пред Богиней его женой. Он помнит, как она согласилась. Он помнит, как после этого медленно начал сходить с ума, отравляемый влиянием пробудившейся Матери Намтару. В конце концов, он помнит свою мёртворождённую дочь, которая стала последней каплей в пучине безумия, поглотившей Акасю.

       Он открывает глаза и покидает храм медитации, снедаемый сожалениями и виной. И печаль переполняет его сердце.

       Тонкая рука ласково ложится на его могучее плечо, выводя из тяжёлых дум. Акася хмурится, поворачивая голову на нарушителя его уединения, и наталкивается взглядом на пронзительные глубокие синие глаза. Те самые глаза, которые он узнал бы из тысячи. Молодая жрица храма, в котором предавался безрадостным размышлениям воин, обеспокоенно заглядывала ему в лицо. Её главное задание дарить покой и умиротворение всем, кто приходит в храм в поисках утешения; этот же самурай оставался по-прежнему угрюмым, и жрица видела, чувствовала, что на душе его было нелегко. 

— Могу ли я чем-то помочь тебе, храбрый воин? — голос её льётся рекой так же, как и несколько сотен лет назад, и лицо Акаси впервые за долгие годы проясняется.

       Он поворачивается к жрице всем телом, осторожно беря тонкие пальцы в свои и, поднося к губам, невесомо касается их. 

— Спасибо, жрица, — на её удивлённый взгляд, самурай лишь улыбнулся уголками губ: в отличие от него, Юмэ совершенно не помнила его. — Ты уже помогла мне, — Акася на мгновение прикрыл глаза, а после снова посмотрел на жрицу.

       Он долго смотрел на неё, вглядываясь в родные и любимые черты, невольно заставляя её чувствовать себя неловко. В конце концов, он усмехнулся себе под нос и снова одарил руку жрицы нежным поцелуем, тем самым повергая её в ещё большее недоумение: 

— Наконец-то я нашёл тебя, любовь моя.