Хосок заходит на кухню и первым делом тянется к графину. Наливает себе воды в стакан и жадно пьёт залпом, разворачиваясь на сто восемьдесят градусов, чтобы посмотреть, что делает Чонгук, сидящий за столом.

И выплевывает всё к чертям, поперхнувшись так, что одна половина воды идёт носом, а вторая попадает не в то горло, заставляя зайтись диким кашлем.

— Ты… кха-кха… какого чё… кха-кха блять! Какого чёрта кха-кха делаешь? — с трудом выдавливает Хосок из себя.

Чонгук поднимает на хёна удивлённый взгляд и недоумённо передёргивает плечами.

— Так, думаю нам с тобой надо серьёзно поговорить, — говорит уже отошедший Хосок, приведя себя, наконец, в порядок. — Чонгук, хороший мой, тебе никто никогда не говорил, что было бы неплохо сходить к психологу, проверить свой IQ?

— Зачем?

— Ты только что сидел, засунув в рот огурец наполовину, и явно пытался протолкнуть его дальше. Как думаешь, это нормально?

— Хён, ну ты сам сказал, чтобы я тренировался.

У Хосока знаки вопроса в глазах прыгают, а брови тянутся всë ближе к переносице.

— Чтобы отрабатывать проживание.

Хосок и сам пугается того звука, с которым его голова соприкасается со столешницей, но он не может отделаться от ощущения, что этого всё равно было недостаточно, чтобы выразить все его эмоции. Он шипит, потирая уже покрасневший лоб, а затем смотрит на Чонгука страдальческим взглядом, молча поднимается из-за стола и уходит с кухни, больше ничего не говоря. Младший провожает его опечаленным взглядом и гадает, что же он снова сделал не так.

И больше всего Чонгук озадачивается, когда, после этого инцидента, Хосок становится слишком замкнутым и дёрганным. Тот, конечно, всегда вёл себя похожим образом, но теперь к нему вообще стало невозможно подобраться. Он истерит по поводу и без, а Чонгук уже и не знает, куда бежать, чтобы решить эту неожиданно назревшую проблему.

К счастью, под руку ему подворачивается Сокджин, зашедший одолжить масла под предлогом «эти суки подсунули какую-то вонючую хуйню, я даже свиньям на харчи этого дерьма бы не налил». Он усаживается на кухне под благовидным предлогом «дашь дельный совет, получишь своё масло», а затем ему беспощадно компрессируют мозги нескончаемыми рассказами в духе «вот почему Хосок-хён какой-то не такой».

— Будь он бабой, я бы тебе с твёрдой уверенностью сказал, что у него ПМС. Но так я не ебу, что с ним за хуйня творится, придётся тебе с ним на эту тему побазарить.

— А как думаешь, хён, он так на меня обиделся, или у него могло случиться что-то ещё?

— Сидя тут и гадая, что к чему, ты хера с два что-нибудь поймёшь. Я тем более ни пизды не варю в его заскоках. Поэтому, мелкий пиздюк, ты отдаёшь мне масло прямо сейчас, ведь иначе я нихера не успею приготовить. Чика, которую я снял вчера в библиотеке, не увидит, насколько я охуенен, и не позволит мне её разложить. А мой недотрах может обернуться тебе расхуеверченной дверью и кучей дерьма на пороге.

Чонгук понимает всё с первого раза и больше советов не просит, отпуская Сокджина восвояси. Вечером он пытается разговорить Хосока, как ему и посоветовали, но тот на контакт не идёт и отправляет донсэна в магазин к чёрту на кулички.

— Только там продают эту туалетную бумагу, и больше нигде. А моей заднице не всё равно, чем её подтирают. Поэтому пошёл.

Чонгук бы сопротивлялся до последнего, но что-то ему подсказывает, что лучше быть покладистым мальчиком, и тогда, быть может, хён перестанет неадекватно себя вести. И младший собирается, и в полдевятого вечера идёт на автобус, чтобы удовлетворить странные потребности Хосока. В голове его промелькивает голосом их соседа: «Будь он бабой, я бы с твёрдой уверенностью сказал, что он залетел», но Чонгук пытается выкинуть идиотские мысли из головы и не предугадывать ничего заранее.

И когда он возвращается два часа спустя, то его поджидает дофига неожиданный сюрприз. В виде пьяного Хосока.

— Оп, Чонгук.

Младший стоит в недоумении на пороге их кухни и не может понять, что за повод такой у его хёна назрел, что он напивается в одиночестве.

— Ты что творишь?

— А я тебя как раз ждал, — игнорирует его вопрос Хосок и, нечаянно вытолкнув донсэна в коридор, прижимает его к стене, дыша в шею проспиртованным дыханием. — Чёрт, кажется я переборщил. А собирался выпить только рюмку для храбрости.

— Хён, ты о чём сейчас?

Хосок шумно выдыхает и задерживает дыхание, словно и сам не может поверить в то, что собирается сделать. Он ведет руками по талии Чонгука, а затем останавливается на ремне его джинсов, дрожащими пальцами расстегивая его пряжку.

— Стоп-стоп-стоп, хён! Ты чего? — Чонгук хватает Хосока за предплечья и слегка отодвигает от себя, чтобы видеть лицо хёна, когда тот будет ему объясняться.

— Не думай, что я это делаю, потому что бухой. Я решил всё на трезвую голову, но немного зассал, понятно? — прикрикивает Хосок и снова вжимается в Чонгука. — Как будто я не понимаю, что постоянно заниматься дрочкой в душе — угнетает.

После этих слов он прикусывает мочку донсэна, заставляя его судорожно втянуть воздух через зубы, и спускается поцелуями к пульсирующей венке на шее. Пальцы его при этом расстёгивают пуговицу и ширинку на джинсах младшего. Чонгук цепляется за плечи Хосока, когда тот проводит ладонью по его члену, сквозь нижнее бельё, и сдавленно всхлипывает, когда тот сползает перед ним на колени и нервно облизывается. Младший чувствует, как кровь отливает от головы, и не может оторвать взгляда от покрасневшего хёна.

— Твою мать, — шепчет Хосок, уловив на себе этот голодный взгляд, и оттягивает резинку трусов, спуская его штаны вместе с нижним бельём до колен. Он берёт его полувставший член в руку и начинает его надрачивать, упираясь лбом в тазобедренную кость донсэна. Несколько раз бросает мимолётный взгляд на стояк Чонгука и уже хочет сдать на попятную, когда Чонгук шепчет на выдохе:

— Хён, серьёзно. Не надо себя заставлять.

Хосок, наконец, поднимает глаза наверх, встречаясь с затуманенными возбуждением глазами донсэна, от которого у него всё переворачивается внутри. И тогда он решается.

Он снова облизывает свои губы, а затем неуверенно обхватывает ими головку и почти сразу же выпускает её изо рта с пошлым звуком. Чонгук ударяется затылком о стену и почти неслышно матерится от захлестывающих с головой ощущений. Хосок, наблюдавший в это время за его реакцией, понимает, что пока что всё идёт в нужном русле, и в следующий раз движется губами чуть дальше по стволу, проводя при этом круговыми движениями языком.

Чонгук неосознанно запутывается пальцами в его волосах и тянет его на себя. Всё, что происходит дальше, воспринимается им затуманенно, почти как сон. Хосок, робкий поначалу, под конец и сам увлекается процессом, ритмично двигая головой и порой загоняя член за щеку. Иногда он давится и судорожно откашливается, когда головка упирается ему в горло, а иногда неловко царапает зубами нежную кожу, от чего Чонгук шипит сквозь зубы.

Пару раз младший не удерживается и толкается вперёд бёдрами, заставляя Хосока недовольно мычать, пропуская вибрацию по члену донсэна и выбивая из него громкие стоны. Кончает Чонгук минут десять спустя, думая про себя, что он ещё очень долго продержался. У Хосока губы покрыты слоем смазки, которую он слизывает быстрым движением языка.

Чонгук опускается рядом с ним на колени и, забывая все свои предрассудки в данном вопросе, целует своего хёна пошло и развязно, и, заметив его стояк, запускает руку в его штаны. Хосок стонет в его губы от быстрых и резких движений руки на его члене, хватается за шею донсэна и почти виснет на нём, когда его накрывает оргазм. Они шумно дышат, сидя на полу коридора, и никак не могут отойти от происходящего.

— Да уж. Ради таких сюрпризов я хоть каждый день готов ходить за туалеткой на другой конец города.