— Раз уж вам нужна вся история… — я устроился поудобней в кресле. Доктор внимательно смотрела на меня, пытаясь заглянуть в мои глаза из-под козырька кепки. — Я готов рассказать всё сейчас.
Знаете, сны бывают разные. Иногда человеку не снится ничего вообще. Порой его мучают кошмары, преследуя днём и ночью. Бывают лёгкие, воздушные сны, в которых летаешь и не чувствуешь ничего, что может тебя отягощать. Ни боли, ни тревоги. А бывают вещие сны. Говорят, что это всё полная чушь. Но я признаюсь: я видел будущее.
Это произошло около года назад. Это был август, мы всей группой ездили в тур по Штатам. Остановившись в Техасе, мы провели ночь в отеле. Я не мог долго уснуть, было жарко, кондиционер не справлялся. Я встал с гостиничной кровати, достал сигареты и вышел покурить на балкон. Как вы понимаете, я никогда не курил. И сигарет у меня не водилось. Поэтому я уже начал понимать, что что-то не так. Открыв дверь балкона, я оказался в белом коридоре. С противоположного конца люди в белых халатах везли реанимационный стол на колёсиках. К моему испугу, на столе лежал продолговатый чёрный мешок с застёжкой. Когда стол подъехал вплотную, люди в халатах жестами намекнули мне открыть мешок. Проглотив ком в горле, я потянул за молнию.
Лучше бы я не смотрел, что там. Чистый, свежий воздух коридора наполнился приторно-сладковатым запахом тления и разложившейся плоти. Не знаю, откуда я знал, что так пахнут трупы, просто… Просто я знал это в тот момент. В мешке я увидел его тело. Мне показалось, что на глаза навернулись слёзы, большинство деталей были размыты. Я помнил лишь кровавую полосу на лбу, от виска к виску, зашитый продолговатый шрам на груди и животе. Шею и запястья я не мог рассмотреть. Кажется, живот был зашит не до конца, и я видел искромсанные медицинским скальпелем внутренности. Ну, знаете, печень, почки, кишки…
Проснулся я в холодном поту. Не только от вида друга и коллеги, мёртвого и вскрытого, но и от того, что перед самым пробуждением мне в глаза бросился отчёт, лежавший на углу стола. Чёрным по белому там была указана причина смерти: суицид.
Можно сказать, именно это сновидение толкнуло меня на скользкую дорожку догадок и подозрений. Раньше бы я и не подумал, что Честер способен покончить с собой. Но теперь я просто помешался, не позволяя ему даже ножа в руки взять. Я не знал, когда Честер может умереть, как он умрёт, поэтому делал всё, чтобы обезопасить его жизнь. Ребята из группы смеялись над моей паранойей, Беннингтон дико бесился от моей гиперопеки. А я даже не мог сказать причину своего поведении, иначе бы меня окончательно посчитали бы психом.
Возможно, я и так псих. Какой нормальный человек станет верить каким-то снам? То, что я сошёл с ума, было очевидным.
***
— Честер, куда ты опять? — я повернулся в сторону выхода. Ты, как всегда, торопливо надевал ветровку, стараясь не поднимать на меня глаз.
— За сигаретами, — в твоём голосе я слышу раздражение. Да, я заколебал практически всех, и особенно тебя, однако ты продолжаешь терпеть. Ты терпишь всё, весь этот бред, в который почему-то верю я и от которого я хочу тебя спасти. Я поднимаюсь с кресла, беру свою толстовку и встречаюсь с твоим недовольным взглядом.
— Я один, — сопротивляешься ты, отступая к выходу из студии. Конечно, я понимаю, чего ты боишься. «Честер, не ходи туда», «Честер, держись рядом», «Честер, дальше от дороги», «Чез, мать твою, быстро вернись!». О, я знаю, как я бешу тебя этим. Вот только поделать ничего с этим не могу.
Потому что до жути боюсь за тебя. Потому что, стоит тебе выйти из моего поля зрения, я начинаю бить тревогу. Чёрт возьми, я знаю, что ты умрёшь. И я не могу об этом сказать…
Мы выходим на улицу. Ты сразу быстрым шагом направился к пешеходному переходу, чтобы я не успел тебя остановить. Убедившись, что машин на дороге нет, я позволяю тебе добежать до киоска и купить пачку, дожидаясь на своей стороне дороги.
Иногда я думал, что незаконно лишаю тебя свободы. Свободы передвижения, свободы выбора. В любом случае, я не имел права влезать в твою жизнь. Может быть, именно это и погубило тебя. Однако я всё время оправдывал себя, что я действую только во благо тебе.
***
Доктор Браун слушала меня с большим удивлением. Когда я замолкал, откидываясь на спинку кресла, прикрывая глаза и восстанавливая детали в памяти, она делала какие-то заметки в моей карточке. Я слышал это по шелесту шариковой ручки.
— У него была депрессия, доктор. Страшное расстройство, борьбу с которым он вёл всю свою жизнь. Только почему-то никто не видел этого всего. Я хоть и знал, что ему тяжело, но ни разу не помог ему.
Наверно, надо было хотя бы один раз отложить запись, подойти к Честеру, обнять и осторожно спросить: «Ты в порядке?» Он бы сначала отмахнулся, а потом, сначала всхлипнув пару раз, разрыдался бы на моём плече. Раньше мы так и делали. И раньше он справлялся… Мы вместе справлялись.
***
Если бы я знал, что эта зима будет последней, я бы запомнил каждую секунду. Теперь у меня в памяти остался только один долгий февральский вечер. Тогда, кажется, мы застряли в Детройте на полмесяца. То ли у друзей загостились, то ли что-то случилось с самолётом… А чёрт его знает. Я всё равно помню только то, что было моё день рождения, а ты, как обычно, вышел покурить на балкон. Почему-то ты всегда уходил посреди торжества, словно специально отделялся от компании друзей.
— Ты опять тут? — я вышел следом за тобой, прихватив твою куртку. На улице была минусовая температура, а ты и так был простужен. Однако ты продолжал стоять в одной рубашке прямо под снегом, пуская кольца дыма. Я накинул куртку на твои плечи и совсем не удивился, когда ты сбросил её на пол.
— Прекращай уже свой игнор! — ты наконец обернулся, готовясь испепелить меня взглядом. Но, едва увидев меня, ты широко улыбнулся.
— В зеркало себя видел? — сказал ты, едва сдерживая смех. Я недоумевающе провёл рукой по волосам и нащупал множество маленьких заколочек. Ещё и с бантиками! Я мысленно проклял свою группу за то, что уснул в то время, пока парни замышляли пакость. Ты, продолжая тихо хихикать, поднялся на носки и начал снимать с меня эти дурацкие девчачьи «крабики». Я послушно наклонил голову, чувствуя, как заледенели твои пальцы. Однако затащить тебя обратно в дом я не мог.
Вскоре ты протянул мне полную горсть розовых заколок со стразами и бантиками. Я усмехнулся и бросил их в карман, отмечая в голове, кому мстить в первую очередь. Снежинки продолжали падать, слабыми порывами ветра залетая на балкон и врезаясь в нас. Ты поднял куртку и всё-таки надел её, будто извиняясь.
Хотя извиняться нужно было мне.
***
— Ближе к маю моё состояние ухудшилось. Я ощущал, что произойдёт то, что я не в силах контролировать. И самоубийство близкого друга Честера сильно подкосило нас обоих. Я просыпался по ночам от охватывающей меня тревоги, зная, что Честер так просто это не оставит. Я усилил контроль за своим коллегой, не осознавая, что делаю только хуже.
Вот представьте: ваш друг и наставник сейчас в могиле, вы с друзьями отыграли концерт в память о нём, ваши руки опущены, и вы не знаете, как жить дальше. Ладно, с этим можно справиться в одиночку. Можно убеждать себя, стоя перед зеркалом, что жизнь не заканчивается, что нужно подняться со дна и продолжать жить так, как хотел бы ваш друг. И при этом лгать всем своим близким, что у тебя всё нормально, всё хорошо, что ты справился с потерей. Ведь ты действительно справился.
Намного хуже, когда есть второй друг. Тот, который видит насквозь. Честер часто сетовал на то, что от меня практически ничего невозможно скрыть. Так вот, представляйте дальше, этот второй друг знает, как вы боретесь с тем, что тянет вас на дно. Как известно, в войне с самим собой человек должен победить сам. Чужое участие делает только хуже. А я зачем-то полез к нему, в его душу, думая, что помогу, облегчу ему жизнь. И эта моя действительно лишняя опека заставила Честера сделать этот шаг.
На двадцатое июля мы планировали устроить фотосессию, из-за чего Честеру пришлось приехать в свою старую квартиру в Лос-Анджелесе на несколько дней раньше. Я наконец дал ему слабину, не стал провожать от аэропорта до дома. Я думал, что всё под контролем, не видя того, что у меня утечка.
В ночь с девятнадцатого по двадцатое мне снова приснился сон. Тот же коридор, те же люди в белых халатах. И снова я вижу Честера, мёртвого, бледного, всего растерзанного бездушными медицинскими инструментами. Череп вскрыт, виднеется сероватое тело мозга, пронизанное мельчайшими капиллярами и крупными сосудами. Странно, я раньше рисовал черепа, но не мозг. Кто бы мог подумать, насколько обворожительны извилины, которыми человек думает, размышляет и принимает решения. А если представить, как кровь пульсирует в этих тёмных венах и светлых артериях, пока человек жив…
Но он мёртв. Разрезы на голове и на туловище лишний раз повторяли мне это, но я не верил. Размытости не было, как в предыдущем сновидении, я всё видел предельно чётко, словно надел подходящие линзы. С немым ужасом пройдя взглядом по неровному шву на срединном разрезе, я уставился на шею. Да, по середине гортани тоже проходил разрез, но меня испугали синюшные полосы вокруг шеи.
Отчёт об аутопсии тела, конечно, лежал рядом. И причина смерти была предельно точна и ясна: самоубийство через повешание. Об этом кричали и синяки, и ремень, лежащий рядом с телом, который, скорее всего, был орудием… убийства? Почему-то я тогда подумал именно про насильственную смерть, а не про добровольный уход из жизни…
***
Я резко поднялся с кровати. Сонная Анна что-то недовольно проворчала под нос и легла на другой бок. Я взял с тумбочки телефон и, немного ослепнув от яркого света экрана, набрал номер Честера. С каждым длинным гудком тревога нарастала.
— Абонент не может ответить на ваш вызов, пожалуйста, перезвоните позже, — холодный голос автоответчика окончательно сбил мне всю сонливость. Я набирал Честера ещё несколько раз, пока окончательно не отчаялся и не позвонил Брэду.
— Майкл-твою-Кенджи-налево-Шинода? Ты время видел? — я прекрасно знал, что сонные евреи хуже медведя, раньше времени вышедшего из спячки.
— Не видел, прости, — я посмотрел на будильник. Половина четвёртого, я бы сам убил любого, кто позвонил бы мне в это время.
— Если уж позвонил, выкладывай. Если это не Апокалипсис, я придушу тебя сегодня же на фотосессии.
— Честер не доступен, — ответил я, зная, что для нашего гитариста это не аргумент, чтобы будить его посреди ночи.
— Так оно и понятно, блин! Почти утро! Тебе повезло ещё, что я ответил, а то бы ты вообще решил, что мы все повымерли, — я, вроде, на это лишь усмехнулся, даже не подозревая, насколько иронично обошлась реальность с этой брошенной вскользь шуткой.
— Хорошо, бро, извини ещё раз за беспокойство, — положив трубку, я лёг обратно в постель. Но уснуть так и не смог, лишь пролежал некоторое время на спине, смотря в одну точку на потолке.
Автомобиль, который уехал около восьми утра за Честером, не возвращался уже около часа. Водитель игнорировал звонки и сообщения, сам Беннингтон тоже не подавал сигналов, парни из группы пытались меня успокоить, потому что я начал паниковать первым. Наконец пришло первое ответное SMS. Брэду. Он почему-то не прочитал его вслух, несколько раз пробегаясь по нему вытаращенными глазами. Наконец он поднял на нас голову и протянул телефон мне. Лучше б я узнал об этом последним. В последнем сообщении диалога было только два слова:
«Честер умер»
***
Я замолчал. Доктор отложила бумаги и не сводила с меня удивлённого взгляда. Наконец я продолжил свой рассказ.
— Честер умер. Вы знаете об этом прекрасно. Из новостей, от знакомых, из бесед со мной. И вы, как и все остальные люди, считаете, что это было самоубийство. Я так не считаю.
Знаете, почему? Потому что я убил его. Я уничтожил его своим тотальным контролем, и, как только появилась возможность, Честер сделал так, чтобы больше никогда не возвращаться к этому. Понимаете, да? Это не слепой случай, не алкогольное воздействие, не депрессия и не хайп. Я был одержим и своей одержимостью убил того, кого я обещал сберечь.
Я не заслуживаю жить. Знаете, зря запретили смертные казни убийц. Как там в древних законах? Око за око, зуб за зуб, жизнь за жизнь? Теперь вы знаете, от чего у меня это расстройство.
Я сам заставляю себя умереть.