Приятное безделье очередного солнечного дня резко разрезается неожиданными, непривычными звуками снаружи пещеры. Я перестаю самозабвенно черкать на листочке угольком, вскакиваю на ноги. Моя спутница, не задумываясь, хватает прислоненный к стене лук, цепляет тетиву, за спину закидывает держа колчан на кожаном ремне. Готова к бою. Но я не уверена, что придется сражаться: звук, исходящий из леса, не показался мне тревожным или угрожающим.

Мы выскальзываем наружу, встреченные лёгким дуновением ветерка. И снова слышится странный звук, высокий, протяжный. В ответ ему — более низкий, похрапывающий. Меня осеняет: это же лошади! Немедленно сообщаю свою догадку замершей рядом темноволосой девушке. Та коротко кивает. В ее изумрудных глазах играют веселые огоньки, столь хорошо знакомые мне. Впрочем, и мое лицо загорается похожим азартом. Стараясь не потревожить ни единой веточки на пути, мы спешим на источник звука, что находится несколько правее и выше нашей пещеры. Идти приходится недолго — лошади подобрались совсем близко к нам. Я восторженно разглядываю их. Тонконогие высокие животные играют друг с другом, то обнюхиваясь, то ускакивая в стороны, то задорно молотя копытами в воздухе и издавая те самые звуки, что привлекли нас. Оба зверя соловые, со светлыми гривами и хвостами, в которых застряли мелкие листики и веточки деревьев. Они кажутся мне молодыми, почти подростками, хотя я вряд ли специалист в определении лошадиных возрастов. Один более активен, голос его ниже, мускулатура заметна больше, и я заключаю, что это жеребец. Вторая в своей грации и задорной прыткости кажется мне кобылицей. Впрочем, это лишь догадки, и узнать пол лошадей удается только потом.

Тихое дыхание рядом с моим ухом выдает присутствие моей мечты. Пока я любовалась звериными играми, она вернулась к пещере, оставив у ее стены ненужный в этой ситуации лук и захватив моток веревки. Не произношу ни звука, мигом угадав ее идею. Мысль о том, что темноволосая охотника хочет навредить этим диким животным, даже не проскальзывает в моей голове — я знаю, что это не так. Тем временем моя спутница разрезает верёвку на две части, одну передает мне. Мы превращаем их в лассо быстрыми движениями пальцев. Крадемся к продолжающим резвиться лошадям, стараясь не издать ни звука, ничем себя не выдать. Когда замираем в нужной позиции, она кивает на ту лошадь, что я обозначила жеребцом, мне же остаётся вторая. Мы действуем быстро и почти одновременно. Две закрученные веревки взметаются в воздух и за доли секунды преодолевают короткое расстояние, разделяющее нас и лошадей. Обе попадают в цель. Животные коротко вскрикивает, и начинается битва.

Через десяток минут я уже не уверена в том, что это была хорошая идея. Лошади брыкаются, вырываются, норовят укусить и лягнуть, а нам остаётся только кружить вокруг них, постепенно уставая, но ни за что не выпуская концы веревок из рук. Мнется трава под нашими ногами и копытами. Появляется испарина на лбах и лошадиных спинах. Эта борьба продолжается, пока все мы, все четверо, не оказываемся настолько утомлены, что готовы сдаться. И, на наше счастье, звери сдаются чуть раньше нас. Нам удается довести брыкающихся лошадей ближе к пещере и привязать их к деревьям. А после мы без сил сваливаемся на землю неподалеку от них, но вне зоны досягаемости рвущихся на свободу животных. Этот бой оказался нелегким для всех нас, но я рада, что мы попытались. Рада, что она никогда не сдается.

Несколько дней мы привыкаем друг к другу. Я и моя радость носим лошадям воду из ручья, рвем для них траву, собираем яблоки. Привыкшие к свободе звери постепенно понимают, что мы не собираемся причинять им вред. Даже оружие в эти дни мы не вытаскиваем из пещеры, питаемся тем, что было запасено, и находимыми дарами леса. Движемся намеренно плавно и спокойно, говорим вполголоса, чтобы как можно меньше пугать наших пленников, которых так сильно хочется сделать гостями. И наша забота имеет эффект, пусть и небольшой: звери меньше пугаются при виде нас, не вздрагивают от тихих шагов. Одним утром, выйдя из пещеры, я слышу тихое ржание, похожее на приветствие. Кобылица топчется на месте, привлекает мое внимание, пронзительно смотрит своими темными лошадиными глазами прямо на меня. Мне радостно видеть такую реакцию на свое появление, ведь прежде лошади только пугались и отворачивались, но, тем не менее, я стараюсь сохранить плавность и медлительность движений. Делаю несколько шагов навстречу внимательно следящей за мной лошади и вскоре оказываюсь в зоне ее досягаемости. Это определенный риск — может и куснуть, и лягнуть, и затоптать. Но я делаю ещё один шаг вперёд. Кобылица звонко ржёт, фыркает, тянет ко мне шею. Ещё один шаг — и я касаюсь шороховатой лошадиной головы, немного держу на ней руку, позволяя к себе привыкнуть и привыкая сама, затем медленно, бережно глажу по светлой шерсти. Лошадь всхрапывает, но не убегает, позволяет гладить ее шею, чесать между ушей. Она вдыхает запах моих ладоней — это всё тот же запах леса, и поэтому он не пугает животное, а, наоборот, успокаивает. Слышу настойчивое ржание с другой стороны, оборачиваюсь: жеребец недовольно трясет головой, намекая на то, что можно было бы уделить внимание и ему.

Мы довольно скоро находим общий язык с этими дикими, казалось бы, животными. Я не могу сказать, что они полюбили нас, но, как минимум, перестали бояться. Слышать их ржание стало привычно. Но мы прекрасно понимаем, что не сможем удерживать их здесь вечно. И моя любовь решает приступить к тому, для чего изначально были пойманы эти лошади. Вместе с очередным рассветом мы приходим к ним с небольшими покрывальцами, призванными заменить седла, и импровизированными уздечками.

Нелегко объяснить зверю, никогда не носившему всадника, что вообще от него требуется. Лошади остро реагируют на любые наши прикосновения, нервно топчутся на месте, тревожно ржут. Однако, спустя несколько часов утомительных попыток нам все же удается добиться взаимопонимания. Восхищённо посмеивающаяся дева уже забралась на спину жеребца, сжимает ногами его бока, тонкие пальцы вцепились в поводья. Я отвязываю обеих лошадей и с замиранием сердца карабкаюсь на свою кобылицу. Не сбрасывает, покорно ожидает, терпя мои, должно быть, неумелые движения.

Первое время не мы управляем лошадьми, а они нами. Скакуны движутся сначала шагом, привыкая к седокам на спине, тихим всхрапыванием будто переговариваясь друг с другом. Хотелось бы сказать, что это мы вывели их на относительно ровный луг, по которому можно ездить, не протискиваясь постоянно между деревьями, но, на самом деле, луга мы достигли совместными усилиями — наши попытки управлять лошадьми вместе с их собственным желанием не врезаться в частые стволы.

Здесь и начинается настоящая скачка. Звери давно не носились на воле, ограниченные нами, и теперь стремятся наверстать упущенное. Тонкие ноги мелькают в высокой траве, перепрыгивают кочки, то замедляются, то вновь устремляются вперёд. Нам с ней остаётся лишь удерживаться, всеми силами сжимая лошадиные бока, натягивая уздечку. Но мы не сдаёмся — как всегда. Звери носятся по лугу, играют друг с другом, останавливаются пощипать траву. Со временем нам удается слиться с дикими животными воедино, ощутить тот же ветер свободы, что зовет их на бесконечную скачку. Крепко стиснутые ноги приноровились удерживать нас на спинах лошадей, толчки и краткие ощущения свободного падения стали почти привычны. Именно в этот момент, сумев привыкнуть к скакунам, мы начинаем ощущать настоящее удовольствие от верховой езды. Начинаем не управлять лошадьми, но двигаться вместе с ними, передавать им свои желания и улавливать их ответы. Свист ветра в ушах повергает в восторг. Стремительный бег, запах луговых трав, задорное ржание лошадей, замирание сердца на каждом прыжке, восторженный смех моего чуда совсем рядом…

Лошади замедляются, найдя пучок особенно вкусной, по их мнению, травы, и дают нам короткую передышку. Я выпускаю поводья из онемевших пальцев и тянусь к ней чуть подрагивающей рукой. Наши пальцы переплетаются. Думаю о том, что мы, конечно, отпустим этих удивительных зверей на волю. Может быть, потом они даже вернутся к нам за вкусными яблоками или за новой бешеной скачкой. Вглядываюсь в ее лицо, в сияющие восторгом глаза, в открытую, искреннюю улыбку, в растрепавшиеся темные волосы… Снова и снова старательно запечатлеваю в памяти каждую ее черту, чтобы никогда не потерять этот образ. Она раскрывает тонкие губы, готовая что-то мне сказать…

 

Как же я ненавижу просыпаться. Восхитительный, реалистичный, живой, дарящий тепло и радость сон разбивается тысячами осколков, каждый из которых больно ранит где-то внутри, там, может быть, где располагается душа. Открывая глаза, стараюсь удержать этот образ, сохранить его в сердце.

Я люблю тебя.

Я найду тебя.