На протяжении всего судебного разбирательства Гилберт чувствовал себя словно в гулком липком тумане — жара сказывалась на недавно зажившей голове, превращая попытки мышления в галлюцинации. Тент и вентиляторы не спасали. В довершение всего, стражи отодвинули Байльшмидта от Ивана, так что ему теперь не на что было опираться. Поганые инопланетяне судились на своем языке — речь алокожих дрелью сверлила ноющий мозг несчастного парня. Прикидывая, как бы избавиться от всей этой ерунды, Гилберт принимал теперь за один из вариантов спасения даже казнь — только бы поскорее прекратились мучения.
Обнаженный синекожий посол, подпирая плечом Ивана Ивановича, стоял к тому совсем близко (что тоже нервировало альбиноса) и, слегка причмокивая, сосал... лёд?! Байльшмидт растопырил склеивающиеся глаза. Ляфрабон и вправду рассасывал кусочек льда. Да не только: он успевал выхватывать из принесенного с собой чемоданчика всё новые прозрачные кубики и пихать их в рот связанному Колфармустеру.
Гил забыл про глюки, возмущенно подавившись слюной: «А мне?!?!» Этот мысленный вопль ощутили даже алокожие стражи и взволнованно завертели головами, пытаясь понять, что их потревожило. Босс кивнул собрату на своего питомца, что-то негромко хмыкнув. Ляфр послушно отнес и сунул парню в руки четыре кубика, показавшихся Гилберту неимоверно холодными из-за окружающего его пекла.
«Поблажка узнику ада», — усмехнулся про себя альбинос, укладывая одну ледышку в рот, а второй проводя по лбу. Водяная капля со лба сползла на кончик носа и замерла там, не желая падать. Гил свел глаза «в кучку», разглядывая наглый прозрачный шарик. Тот пробуждал печальную память о погибшем моччи и, вдобавок, жутко щекотал кожу. Парень попытался дотянуться до капли кончиком языка, чтобы слизнуть, но язык оказался слишком короток для этого, и тогда Байльшмидт просто фыркнул, мотнув головой — капелька сверкнула в воздухе. Гилберт ощутил чужую усмешку и поднял взгляд: Иван, оказывается, наблюдал за ним всё это время, скосив глаза и игнорируя Консула — тот о чем-то жарко спорил с Ляфрабоном. От взгляда альбинос смутился.
Понять причину своего смущения парню не было суждено: издали донесся глухой влажный стрекот, словно мимо пролетала гигантская стрекоза. Это и была гигантская стрекоза! Только вот летела она не мимо, а прямо на скопище инопланетян и затерявшегося среди них человека. В рядах алокожих возникла дикая паника: Консул с ближайшей свитой мгновенно где-то скрылись, рядовые солдаты бегали тут и там с выпученными глазами. Про пленников все благополучно позабыли. Воспользовавшись всеобщим замешательством, Байльшмидт юркнул под бок хозяину — с другой стороны в Брагинского вжимался перепуганный посол.
— Чё за хрень творится?! — перекрикивая шум и гам, поинтересовался человек.
«Это хаваложрака! Она питается красными!» — пришел мысленный ответ.
— Супер! Так значит, нас она не тронет?! — всё так же громко обрадовался альбинос.
«Сейчас узнаем».
Стрекоза вдруг заунывно провыла что-то низким басом. Так мог бы страдать великан в преисподней. Гил поперхнулся сосулькой. Ляфрабон взвизгнул и красиво упал в обморок. Следом за ним попадали на песок неуспевшие скрыться алокожие. Посреди всего этого лежбища и останков бывшего тента, унесенного ветром, истуканами возвышались человек и синекожий, резко контрастируя с окружающей их средой.
Хаваложрака как раз пролетала над пленниками, когда толстый канат с узлом на конце треснул Гилберта по затылку. Ахнув и чуть не прикусив язык, альбинос машинально задрал голову и тут же отскочил — сверху по веревке скользил...
— Литтор!
— Тс-с! — зашипел на парня алокожий доктор, и это шипение было слышно даже сквозь стрекозиный вой. Врач соскочил на землю, в мгновение ока выхватил из ниоткуда любимую циркулярку и перерубил сначала гилбертовскую цепь, а затем оковы на руках Колфармустера. Крикнул обоим:
— Лезьте вверх! — и пнул Ляфрабона, чтобы тот поскорее приходил в себя.
Из-за вращения воздуха стрекозиными крыльями веревка сильно болталась, и Байльшмидт одолел всего десяток метров, а Иван Иванович завис на середине, когда опамятовавшиеся красные стражи открыли пальбу. Они стреляли из орудий, больше похожих на ножницы, чем на пистолеты, однако Гилберт видел, какие кратеры оставались от выстрелов в стрекозьей туше, и это придавало парню находчивости — он и сам не заметил, как догнал Брагинского и уперся в него.
«Почему в нас не попадают выстрелы? Только из-за болтанки?»
Нет. Стоило глянуть вверх, как становилось ясно: Лезвусбэлла — хрупкая молодая женщина — в обиду старшего братика не даст. А заодно и союзников. А поможет ей в этом расщепитель.
Карабкающийся сверху Иван внезапно извернулся и глянул вниз, за спину своего питомца. А потом крикнул ему:
— Руку! — Гилберт выполнил приказ — протянул руку боссу, и тот, ухватив парня, буквально зашвырнул его ввысь — благо, до кабинки на спине стрекозы оставалось всего метров восемь. Там его подхватила и поставила на ноги, не переставая палить из расщепителя, Наталья. Байльшмидт покачнулся, но уже в следующий миг, распластавшись на краю пола кабинки, вглядывался вниз.
Ляфрабон был ранен. Особо удачливый алокожий напрочь отстрелил ему левую ногу. И теперь посол синекожих, всхлипывая от боли и дрожа от кровопотери, цеплялся за спину Колфармустера. Иван спустился за собратом, а заодно загнал на веревку не на шутку развоевавшегося Лита. Красный по-обезьяньи быстро вскарабкался наверх, и там они вместе с альбиносом принялись подтягивать канат. Оставалось совсем немного, и тут, по законам жанра, вражий выстрел перебил веревку.
Иван Иванович, перед носом которого в пыль разлетелись капроновые волокна, зажмурился и стал ждать удара о землю. Удара всё не было. Странно, но не было и свиста, какой бывает при падении, и даже звука выстрелов. Только непонятный легкий шелест. Брагинский разомкнул веки...
Они с Ляфрабоном висели в воздухе. Усилиями второго, ведь, неожиданно для самого себя посол расправил большие белые крылья. Алокожие внизу приняли такой поворот событий за приход ангела и опустили оружие. Крылья, когда-то давно подаренные Ляфру другом Мегочаемагом и с тех пор благополучно забытые, плавно подняли двоих мужчин на стрекозиную спину и внесли в кабину. И пропали, как будто их никогда не существовало. Ляфрабон упал в руки доктора, Иван — в охапки сестры и питомца.
Неведомым образом управляемая хаваложрака легла на обратный курс. Во время полета была перевязана раненая посольская нога, сняты остатки оков с бывших пленников, успокоена взволнованная сражением Бэллочка и принято единогласное решение: сейчас же отправляться на спасение подзвёздника и Вилы-украсы.
— А они где? — поинтересовался Литтор, очищая руки от крови. Иван Иванович сосредоточился и мысленно растекся по городу. Секунд через сорок выдал ответ:
— Вила-украса в западном районе, в восьмом тюремном корпусе, в третьей особой камере подземелья. Подзвездник... в пансионе отдыхающих собирателей, на 147 этаже от подземного монорельса, ячейка номер 53.
«Охренеть!» — в один голос восхитились Байльшмидт и алокожий, после чего второй велел стрекозе лететь еще быстрее.
— Как у тебя получилось приручить хаваложраку?! — перекрикивая стрекот гигантских крыльев, спросил босс у доктора, и тот так же громко объяснил, что эта модель — особенная, выращена специально для отпугивания себеподобных от поселений алокожих, и что сам проект засекречен даже от Консула.
— Куда летим сперва?!
— К пансиону собирателей, — твердо ответил Брагинский, так как это место было ближе, чем западные тюремные корпуса. К тому же, если они засветятся и будут схвачены тюремной охраной, то безопасный — во всех отношениях — пансион так и останется навсегда последним приютом бедного подзвездника.

В отличие от рядовых каменных зданий, Пансион Отдыхающих Собирателей имел балконы, которые дарили его постояльцам сладостные мгновения прохлады по утрам и обдувания тепловатым ветерком перед закатом.
Сейчас как раз был такой час, приятный для изнеженной красной кожи: Звездосхождение закончилось, а закат еще не наступил.
Итавен радостно жмурился трем белым, а точнее уже розоватым солнцам, опираясь на балконные перильца шестьдесят седьмого от поверхности земли этажа. Его тонкую белую повыше колена длинной рубашку колыхали чуть движущиеся пласты горячего воздуха, и всё вокруг было настолько приятным, что юный алокожий собиратель подергал свернувшейся в сердечко антенной.
— Братик Рома! — заливисто позвал он родственника сквозь распахнутую дверь. Оттуда донеслось рычание, грохот и хмурое:
— Чего? — мрачный Рома, а точнее Итаром отдернул руку от щелкнувшего клыками лжеподсолнуха, которого повадился ежедневно дразнить.
— Выйди сюда, погляди, как хорошо!
В этот миг поломался и загрохотал расколотой лопастью комнатный вентилятор, обдувавший подзвездника. Треск заглушил то, что сказал старший собиратель, и это спасло младшему по крайней мере пучок нервов. Ворча про себя, Итаром сунул в лопасти палочку, которой тыкал корни лжеподсолнуха, и вентилятор остановился. К всеобщему удивлению грохочущий звук не пропал, а словно даже приблизился. Собиратели изумленно глянули друг на друга через всю комнату сквозь двери, и Рома вдруг исказился в лице, заорав от ужаса. Итавен, проследив взгляд брата, обернулся... и увидел гигантские глаза хаваложраки, неподвижно висевшей в воздухе.
«Ам!» — щелкнула жвалами стрекоза, и Веник, тонко завопив, со скоростью спасающегося от гибели геккона юркнул в комнату и под кровать, куда мгновением раньше уже скрылся Итаром.
Они ожидали, что жуткое насекомое сейчас втиснется вслед за ними, найдет и съест их со всеми кишками, но вместо этого балкон ухнул от удара: Колфармустер тяжело спрыгнул на крытый каменной плиткой пол. Босс твердо прошагал к дверному проему — столь твердо, что, казалось, зашаталось всё цельнокаменное здание — и постучал пальцем в косяк.
— Дома ли хозяева? — издевательски наивно обратился он к кровати. Для прятавшихся алокожих Иван был большой темно-синей тенью с горящими бешеным фиолетом глазами. — Дома! — удовлетворенно ответил сам себе и шагнул внутрь. — Я тут у вас забыл кое-кого, вы уж не сердитесь за вторжение...
— Давай скорее, хватит лясы точить! — тревожно крикнули Брагинскому со стрекозы. Иван Иванович внял просьбе, стремительно прошагал к обрадованному подзвезднику. Тот тянул к хозяину листья, словно маленький ребенок руки к матери. Колфармустер аккуратно вынул питомца из каменного горшка и усадил за спину: цветок привычно обвил корневищами талию синекожего, подобно ремню, и уцепился шершавыми листьями в плечи драной рубашки, отданной Литом — было видно, что двое уже не раз путешествовали таким образом.
С улицы донеслись сирены правительственных однопилотников: стражники Консула искали сбежавших пленников и, наконец, напали на их след. Стрекоза застонала от выстрелов и резко развернулась на 180 градусов, снеся концом длинного брюшка многострадальный балкон. Из-под кровати опять завизжали. Куски камня полетели вниз и наверняка расплющили кого-нибудь на земле, но Ивана и подзвездника это ни мало не колыхало. Стрекоза уже отлетала от здания, стараясь уйти из-под вражеского огня, когда босс, разбежавшись по комнате, оттолкнулся от дверного порога и прыгнул на конец стрекозиного брюшка. В какой-то миг он подумал, что не долетит, но миг кончился, и Брагинский вцепился в щели между чешуйками, стараясь удержаться. Потом полез по брюшку вперед, к спине, где находилась кабина.
Одинокий вражеский двупилотник свистнул под брюхом хаваложраки, обстреляв то место, где был Иван. Колфармустер удивленно застыл на месте: прямо перед его лицом, проткнув толстые чешуйные пластины, выросло острое жало гарпуна. В воздухе хлопнула веревка и перед синекожим, спрыгнув с импровизированной тарзанки и тем напомнив боссу дикого жителя джунглей из старого землянского фильма, легко приземлился Пандочина.
— Вот мы и встретились, синий! Сейчас я буду мстить! — резко выкрикнул красный и, взмахнув рукавами точно крыльями, вознамерился ногой в прыжке снести противнику череп. Ясно и прозрачно, как Божий лёд, что Брагинский такое дело не одобрил (ему нельзя умирать, он еще сестру не спас) и, увернувшись, сопроводил недруга крепким пинком пониже поясницы — чтобы вылетел с несвоей стрекозы и никогда больше не лез на синекожих. К большому неудовольствию босса, вертлявый алокожий не только не упорхнул, но даже не потерял свою извечную черную шляпу. Развернулся и, оскалившись, вновь атаковал.
Лезвусбэлла перестреляла расщепителем всех видимых ей врагов, и Гилберт осмелился высунуть голову, посмотреть, где там застрял хозяин. Увиденное его потрясло: два силуэта — серо-синий крупный и черно-алый поменьше — кружились на мерно покачивающемся брюхе стрекозы, свирепо бросаясь друг на друга.
— Бэлла! Надо убрать «хвоста»! — заорал Байльшмидт. Чиркнув парня волосами по шее, рядом выглянула сестра Брагинского.
— Для тебя не «Бэлла», а «Наталья Ивановна»! — проворчала она, выпростав руку с расщепителем, прицелилась и выстрелила. Голубой эфир пролетел мимо цели, царапнув кончики развевающейся прически Пандочины и, если бы не скорость реакций босса, то сшиб бы Ивана. В то же мгновение Бэллочка вскрикнула, едва не выронив оружие — возобновившая атаку правительственная эскадра Консула случайным и счастливым для себя выстрелом пробила ей руку. Альбинос затащил девушку обратно в укрытие, где к ней сейчас же подлетел встревоженный муж.
Гилберт поднял выпавший из ослабевших пальцев Лезвусбэллы тяжелый теплый расщепитель. Впрочем, тот был оружием синекожих, а потому быстро остыл и теперь холодил ладонь. Гилберт оглянулся. Ляфрабон с бледным, перекошенным лицом полулежал у стены, сжав зубы и закрыв глаза. Литтор бинтовал Наталью. Один Гил был не занят, и, похоже, видимо ему предстояло спасать ненаглядного, прелестного, обожаемого, любимого, и так далее, хозяина.
— Ладно, — сказал себе Байльшмидт, вылезая из кабины и карабкаясь на спину хаваложраки. Он прекрасно понимал, что там его белобрысая голова привлечет лишнее внимание вражеских стрелков, но остановиться не пожелал. — Сейчас я подберусь поближе и всех спасу. Да, да, ведь я — Великий Спаситель, и мы с Ванькой будем жить долго и счастливо, Боже, что я несу, видел бы меня младший брат... — бормоча бессвязные фразы альбинос всё лез и лез, не обращая внимания на свистящие мимо выстрелы. Вот он достиг вершины горба. Здесь выстрелов было поменьше — половину перехватывали мельтешащие крылья. Гилберт пополз дальше, к брюху животного, где до сих пор махались красный и синий. Скоро к ним присоединится и белый...
«Флаг Голландии какой-то!» — подумал парень, потом принялся вспоминать, флаги каких еще стран содержат эти цвета. Затем он разогнал лишние мысли, потому что понял: его цель — вот она! — топчется в тридцати шагах, ни замечая ничего, кроме Ивана Ивановича. Тот активно разжимал пальцы Пандочины на своём горле. Внезапно раздался хлопок, и алокожий, молча, в нелепом прыжке полетел через своего противника со стрекозы, а Гил понял, что промахнулся. Точнее, не он промахнулся, а красный заметил его перед самым выстрелом и, плюнув на всё, воспользовался единственным путем спасения — за борт. Понадеявшись, видать, уцепиться за пролетающие корабли товарищей или хоть как-нибудь да выжить после падения.
Но Колфармустер, который просто ЗНАЛ, что пилоты вновь ушли на виражи и подхватить соратника не смогут, проявил чудеса акробатики: в спине изогнулся вслед за прыгнувшим и, падая навзничь, ухватил того за рукава. И, естественно, под двойной тяжестью поехал вниз. Броня хаваложраки не отличалась гладкостью, и на полпути Иван Иванович зацепился штанами, разодрав их в лоскуты. Эта неприятность подарила двум противникам секунду задержки, за которую Байльшмидт успел добежать до них и вцепиться в многострадальные хозяйские брюки. Подзвездник, чудом уцелевший в передряге, помогал другу вытаскивать босса, зубами взгрызшись во вторую брючину. Кое-как вытащили. Раздраженно дергая освободившимся из плена ткани хвостом, Брагинский выпрямился во весь рост и поднял за шиворот обвисшего алокожего.
— Сейчас ты пойдешь с нами в кабину и будешь тихо там сидеть! — приказал синекожий, вышагивая по спине всё так же летящей, несмотря на бесчисленные раны, стрекозы. — Попробуешь тронуть моих друзей — скормлю подзвезднику! — словно в подтверждение его слов, цветочек громогласно рявкнул, сидя на плече альбиноса. Пандочина промолчал. Он так и не потерял шляпу.
— Добр ты к врагам, Кол, аж завидно, — проворчал злой посол. У него адски болела нога. — Вот будь моя конечность цела, я бы выпнул этого красного к кузькиной матери!
Литтор, Лезвусбэлла, Колфармустер и даже подзвездник дрогнули от такой свирепости, один Байльшмидт ничего не понял. Позже ему объяснят, что Кузька (именно так, с большой буквы, ибо все боятся и уважают это существо) — это немыслимый монстр, которого никто не видел (кроме его жертв, конечно). Доказывают его существование обглоданные трупы и жуткие, накорябанные на земле матюки, которые синекожие находят по утрам на планете Маручикьюу. Алокожий сел в углу, ничего не ответив послу.
Иван усадил лжеподсолнуха на горку окровавленных тряпок, оставшихся после перевязок, выпросил у сестрицы ее извечный белый фартук — надо же было хоть чем-то прикрыть дыру на заду. Закончив со своим «переодеванием», босс подошел к альбиносу. Положил ладони ему на плечи.
— Спасибо за то, что спас, котенок! — громко прошептал он Гилберту и вдруг, сграбастав парня в объятия и оторвав от пола, крепко расцеловал в обе щеки. Потом бережно поставил обратно и отошел побеседовать с подзвездником, а, оставшийся стоять ошарашенным столбом, Гил на время даже позабыл, как нужно разговаривать и думать — настолько внезапной оказалась для него эта инициатива Брагинского. Он-то думал, что Иван после того случая со смесью всю жизнь от него шарахаться станет. Альбинос даже не мог несколько минут подобрать достойные ругательства на улюлюкающего Ляфрабона. Потом всё-таки очухался и подобрал.
— О-ля-ля, дорогой белобрысый помидор! — радовался посол. — Вижу, Колфармустер нашел себе достойную половинку!
Иван Иванович повернул голову:
— Язычок...
— Что? — не понял Ляфр.
— На шею намотаю, — пообещал босс.
— За что?! — возмутился посол синекожих, потихоньку прячась за шипящую Бэллочку.
— За то, что сильно смущаешь моего питомца. А вдруг я его в самый решающий момент перепутаю с каким-нибудь красным?
Это была семейная шутка, и Ляфрабон с Иваном громко расхохотались, забыв про раны и ссадины. Пандочина покосился на них, на человека, и опять ничего не сказал. Бордовый Байльшмидт взвинтился и собирался уже всерьез треснуть обоим синекожим, но тут восклик Литтора сбил все его планы:
— Приземляемся на тюремной площади!
Головы любопытных пассажиров сейчас же высунулись в дверной проем и увидели... Всё, что угодно, они ожидали лицезреть: эскадру Консула, спасательный корабль Правителя, в конце концов пляшущего ламбаду Кузьку, но только не это. Через абсолютно пустую площадь хромала Вила-украса. Ее подпирал, помогая идти, какой-то тщедушный алокожий подросток в докторском халате и традиционной черной шляпе. Огромная грудь Вилочки, колыхаясь, закрывала парню обзор, и он выглядывал из-за нее то сверху, то снизу.
Иван Иванович сорвался с места принимать драгоценную сестрицу, израненную и уставшую, но живую. При виде бегущего на него исполина красный паренек задрожал, словно овечий хвост в мороз. Колфармустер мельком кивнул трясущемуся алокожему, подхватил старшую сестру на руки и унес в стрекозиную тень. К парню меж тем подошел Литтор.
— Спасибо за помощь, Райвовиблатор, — протянув руку, поблагодарил он.
— Вляпался ты, ох вляпался... — пробормотал названный Райвовиблатором, не принимая рукапожатия. — Мы ведь были напарниками. Почему ты предаешь меня ради синих?
Лит всё-таки опустил руку.
— Идем с нами, — чуть ли не с мольбой попросил он бывшего друга. Тот покачал головой.
— Ни за что не стану якшаться с этими... — Райвов глянул за плечо Литтора на синекожих, и его опять затрясло.
— Тогда ладно... Прощай, — потеряно пробормотал доктор и, не дождавшись ответа, зашагал обратно к хаваложраке.
— Стой! — внезапно сказали сзади. Красный медленно обернулся. Райвовиблатор ковырял носком ботинка песок, глаза были скрыты полями шляпы. — Вы можете взять челнок. Куматрон еще не разобран...