Чимин всегда боится. Такой уж он человек: с множеством тревог и без чувства безопасности. Джебом же — его противоположность: уверенный, прирождённый лидер, на которого все смотрят снизу-вверх и равняются. Только вот одна его черта так и не поменялась: парень всё остаётся таким же странным (во всяком случае, в глазах Чимина). Этот человек явно не понимает, по какому принципу работают отношения на одну ночь, ведь знакомит его вскоре со своими друзьями: с соседом по комнате по имени Ёнджэ, с которым спит на одной кровати (что Чимина сначала слегка удивило, однако потом, когда он пихнул Джебома в бок, то получил в ответ «нет, мы с Ёнджэ не сражаемся по ночам на мечах»), с каким-то Джексоном из Гонконга, с которым они познакомились в универе, и ещё с одним тайским студентом, чьё имя у Чимина даже не получается правильно выговорить.

Джебом странный, ведь может просто так взять и появиться внезапно на пороге с пакетом жареной курочки в руках и двумя бутылками бананового молока в три часа ночи, и определённо из-за того, что уходит иногда, даже не проведя ночь в кровати Чимина, после которой на теле запах секса, а на шее засосы. Он часто просто валяется на матрасе, относится к Чимину точно так же, как и к своим друзьям, а один-два раза в неделю приглашает, и они гуляют на улицах Хонгдэ, словно обычные приятели — не держась за ручки и без румянца на щеках.

И прежде, чем Чимин успевает осознать, в его квартирку снова врывается небо, звёзды вдруг сияют ярче, а ветер воет громче. Очень скоро внутри что-то будто давит, переполняет, и он начинает бояться снова наступления того самого неизбежного.

Четыре месяца проходит с их первого секса на одну ночь. Джебом сидит у кровати Чимина (естественно, ведь они всегда занимаются этим только тут), листает что-то в телефоне, а хозяин квартиры валяется на кровати, смотрит в потолок и сомневается в своих принятых жизненных решениях.

— Я просто этап? — спрашивает он.

Джебом хоть и не отвлекается от экрана телефона, но отвечает:

— Ты о чём?

Чимин садится на кровати, смотрит на парня. Он ненавидит спрашивать. Когда-то он верил, что сможет жить так: спать, с кем захочется, не париться ни о чём, однако сложно так поступать, когда человек продолжает возвращаться, общается с ним как с кем-то, кем Чимину быть страшно.

— Что происходит, Джебом?

Из-за интонации голоса тот, наконец, оборачивается, смотрит серьёзно, осознавая глубину вопроса.

— Ты приходишь сюда, знакомишь меня со своими друзьями, — поясняет Чимин тихо. — Что происходит?

Джебом всё сидит на полу, но Чимин видит, что пальцы больше не двигаются по экрану, а спина более ровная.

— Я просто хорошо к тебе отношусь, — отвечает он. — Разве тебе не нравится, когда друг к тебе хорошо относится? — добавляет он со смешком, а для Чимина такой ответ означает, что парень убегает.

Убегает. Один человек раньше тоже убегал, и Чимин лишь надеется, что у Джебома нет такой же черты.

— Друзья не спят друг с другом, — шепчет он.

Он ненавидит себя за то, что говорит, прямо как девчонка: спрашивает о каких-то обязательствах, обещаниях, пытается повесить на всё ярлыки. Он ненавидит, что внутри всегда просыпается будоражащее чувство, когда Джебом ему улыбается; с этим самым ощущением Чимин познакомился впервые два года назад.

Джебом, наконец, разворачивается всем корпусом, и всё, что от него требуется — просто посмотреть, ни слова даже говорить не нужно. Столько лет прошло, а прямой взгляд глаза в глаза — до сих пор слабость Чимина, который в этот момент размыкает губы, и слова льются, словно водопад: все запрятанные глубоко страхи, все «что если», которые он запихивал подальше. Закрытое окно распахивается настежь, и ночное небо висит теперь прямо перед глазами, не оставляя возможности спрятаться.

Он говорит о том, что не знает, кто они друг другу, как боится, что Джебом просто в один день не появится на пороге в три часа ночи с очередным пакетом курицы и двумя бутылками бананового молока. Страшно, ведь хоть Чимин и построил вокруг себя сплошные стены без окон, но Джебом всё равно умудрился принести с собой звёзды — каждым своим шагом и тёплой улыбкой.

— Я просто не хочу больше разбиваться. Мне не нужно, чтобы ты размазал меня по земле. Так что если ты не можешь обещать, что будешь приходить снова каждый раз после того, как ступишь за эту дверь, если не можешь сказать, что просто насчёт себя пока не уверен, то, думаю, тебе лучше вообще не возвращаться.

Чимин соврёт, если скажет, что не хочет услышать от Джебома хоть что-то в ответ — пусть тот заверит, что не мерзавец, который спит с кем попало и играет на людских чувствах. Чимин знает, что Джебом не такой, однако тот не говорит ничего — просто смотрит. Может, это и есть ответ.

В этот день Джебом выходит за его порог и больше никогда не возвращается.

Чимин рассказывает обо всём Сыльги, которая обнимает парня и успокаивает, говоря, что всё к лучшему, что он молодец, потому что покончил с этим спустя всего лишь четыре месяца, а иначе мог бы ранить себя ещё сильнее.

— Ты же не влюблён в него? — уточняет девушка, на что Чимин мотает отрицательно головой.

Однако в три часа ночи он плачет. Да, это к лучшему, только внутри всё равно теплится надежда на то, что Джебом пообещает ему всё, что он так хотел услышать в тот день, что вернётся, несмотря на свои слова. Чимин знает: в тот момент он хотел, чтобы его переубедили. Однако никто не возвращается, и — как сказала Сыльги — это только к лучшему.

Может, он всё-таки и вправду немного влюбился в Им Джебома.

+.-.+

Каким-то чудом всё налаживается, становится как и раньше — или даже немного лучше. Четверги вернулись, они всемером снова проводят их в спортзале, а дорога домой вместе с Юнги, который вечно задирает голову к небу, наполнена смехом и обычными шутливыми перепалками. Кажется даже, что тот дождливый четверг не случался никогда, и Чимин счастлив.

В тот день он был уже на грани согласия на предложение родителей — променять всё, что нашёл в Йоранмёне, на своё саднящее сердце. Если бы не Юнги, он бы наверняка сейчас уже находился в Сеуле, оставив всё позади. Родителям финальное решение не понравилось, ведь Чимин заявил, что собирается сдавать экзамен здесь, а что там произойдёт после окончания школы — это совершенно другой вопрос, над ним можно поразмышлять позже.

Это лучшее, на что мальчишка лишь мог надеяться — на возможность обвить руками Юнги за пояс во время поездки на велосипеде из школы, слышать его размеренное дыхание рядом во время ночёвок и видеть улыбку на лице бабушки во время их ужинов втроём. Даже несмотря на отработки и приближающийся экзамен Чимин готов заявить, что никогда ещё не чувствовал себя счастливее.

До тех пор, пока Тэхён однажды не спрашивает:

— И тебе нормально так, Чимин?

Очередной четверг, все собрались в спортзале, они вдвоём сидят у стенки: наблюдают, как Юнги играет одновременно против Чонгука и Хосока.

— Как, Тэ? — не понимает Чимин, вытирая пот со лба.

— Я про Юнги-хёна.

— Ты о чём? — хмурится мальчишка.

— Не пойми меня неправильно, я рад, что вы снова друзья. Но тебе так нормально?

— Не понимаю тебя, Тэ.

Тэхён вздыхает глубоко, прежде чем объяснить:

— Я знаю, что ты до сих пор в него влюблён, и просто боюсь, что Юнги-хён снова сделает тебе больно.

Сейчас Чимин, наверное, не понимает ещё, однако в словах Тэхёна есть смысл, и спустя несколько недель, когда между ними двумя остаются лишь переживания за будущее, Чимин осознаёт, что врал самому себе.

Он сказал однажды, что ничего не стоит менять, только вот теперь, кажется, ему всё-таки хочется, чтобы что-то поменялось. Чимин хочет, чтобы касания пальцев значили нечто большее, или чтобы можно было просто взять, наклониться вперед и прикоснуться к губам Юнги своими. А после одного воскресенья, утром которого он просыпается во влажных штанах после очень яркого сна, наполненного тихими вздохами и стонами, Чимин понимает, что никогда не сможет сбежать от того эгоистичного желания, что бурлит где-то в районе желудка.

Ему удалось убежать тогда от Юнги, и он может снова запереться в комнате, спрятаться там от всего мира, но от своих чувств убежать не удастся.

(Ведь тот, кто отрицает собственные чувства, обязательно осознает их — рано или поздно)

+.-.+

Всё вечно случается именно по четвергам, в дождливый день и после уроков. Необязательно выполнение всех условий, но всегда одно из трёх соблюдается, когда в жизнях обоих мальчишек — и Чимина, и Юнги — происходит что-то важное. В этот раз это оказываются не добрые слова и колотящееся сердце, скрывающее в себе отчаянную тоску и изломанную душу, не мерцающие звёзды и обещания, которые оставляют после себя улыбки и уверенность в том, что завтра всё будет хорошо.

В этот раз это оказываются волнительные вздохи и прижатые друг к другу губы, и Чимин плавится от жара перед собой. Это оказывается Юнги, произносящий все эти слова — непринуждённую шутку вначале, перерастающую потом в нечто иное, когда старший смотрит странным взглядом — а когда провозглашает о своей так называемой ненависти, Чимин может думать лишь о том, как сам однажды поступил так же, про ту ужасную ложь, которую пришлось выдать, чтобы скрыть захватывающие изнутри чувства.

Юнги отвечает на поцелуй, и Чимин просто берёт всё, что предлагают — хватает старшего крепко за воротник школьной формы одной рукой, а другой ладонью накрывает шею. Наконец-то Юнги прижат к его губам, и отпускать так не хочется. Он бы не отпускал никогда.

Но отпускает Юнги — отталкивает сильно назад. Чимин даже сначала не осознаёт ничего, пока не видит тот самый взгляд.

— Нет, это неправильно, — шепчет Юнги.

Чимин поклясться готов, что слышит, как сердце хрустнуло.

— Хён, нет, пожалуйста. Я просто хочу…

— Отойди! — кричит Юнги, после чего кидается к двери.

Мир опять разбит на кусочки, а всё оттого, что Чимин не может сдерживать свои чувства, не может не наклоняться чуть-чуть вперед, гадая, как бы на его губах ощущались губы Юнги.

Он думает, что теперь точно конец всему. Юнги от него отвернулся, и в этот раз Чимину и самому стоит поступить так же. Он считает так до того момента, пока бабушка не сжимает крепче его ладонь в своей руке и не называет глупым.

— Что ты сказала, бабуля? — не верит Чимин своим ушам. Бабушка всегда говорит добрые слова, и только в этот раз называет внука так, когда они вдвоём привычно сидят на кухне. Старушка сразу поняла, что с ним что-то не так.

— Я сказала, что твоя идея глупая, Чимин, — повторяет старушка Пак, хотя на лице её не видно ни намёка на злость или недовольство: такая же доброта, как и всегда. — И то, что сделал Юнги, тоже глупо. — Она протягивает руку, ласково поглаживает по щеке морщинистым пальцем и, наконец, улыбается. — Вы оба такие глупые.

— Но бабуль, Юнги ведь…

— …просто напуган. А твоё решение вернуться в Сеул ничем не отличается от побега, — перебивает она мягко.

Почему-то от услышанных слов становится немножко легче.

— Ничто не делает меня счастливее, чем возможность видеть твою улыбку, а я прекрасно знаю, что тебе приносит счастье Юнги, — продолжает она так же ласково. — У меня сердце разбилось из-за того, как поступил с тобой мой собственный сын, и я знаю, как сложно тебе было здесь в первые недели. Но если бы ты мог видеть моими глазами, то заметил бы, насколько сильно изменился. Да, дорога не всегда была гладкой, а в последний раз, когда ты пришёл домой, весь промокший под дождём, меня съедала грусть, как никогда раньше. Тогда я правда думала, что возвращение в Сеул может оказаться правильным решением, как бы ни печально мне было от твоего отъезда.

Они обсуждали множество тем, и с бабушкой первой Чимин разговаривал о своей ориентации, но только сейчас мальчишка осознаёт, насколько редко она говорит о собственных чувствах — всегда лишь слушает его и подбадривает, заставляя поверить в то, что у него ещё есть шанс в этом мире.

— Ты не хочешь, чтобы я уезжал? — спрашивает он.

— Естественно, не хочу. Ты не представляешь, как тут одиноко стало после смерти твоего дедушки, а ужины с тобой и Юнги были самыми счастливыми для меня моментами, потому что я видела, как счастливы и вы тоже.

Совместные ужины на этой кухне кажутся давним позабытым сном, а из-за мыслей о них у Чимина лишь сердце болит.

Старушка, кажется, понимает, о чём он думает, потому что продолжает:

— Я знаю, о чём ты думаешь, Чимин, но всё равно верю, что это не конец.

— Как же не конец, бабуля? Юнги оттолкнул меня! — ему охота закричать.

— Но в прошлый раз вернулся же. Без причины он бы не пришёл, — замечает она совершенно спокойно, в то время как Чимину хочется расцарапать себе голову, и, если можно было бы, то открыть череп.

— На что ты намекаешь? Ты что, считаешь, что Юнги любил меня всё это время? — спрашивает он, усмехаясь горько.

Однако каждый раз, когда Чимин пытается пошутить, посмеяться над этим, маленькая частичка внутри него надеется и гадает, желает и просит. На короткое мгновение, когда Юнги тогда ответил на поцелуй, Чимин поверил, что старший ответит на его чувства — прямо перед тем, как его оттолкнули.

— Знаешь, я прожила восемьдесят долгих лет, и уж точно знаю, как выглядят двое мальчишек, влюблённые друг в друга по уши, — говорит она, улыбаясь, и берёт обе ладони Чимина в свои руки. — И знаешь, что я на самом деле думаю, Чимин? Что эти два паренька просто глупые, оттого что сами ничего не осознают.

В тот день бабушка заставляет Чимина улыбнуться, несмотря на разбитое на кусочки сердце, и убеждает дать Юнги ещё один, последний шанс — дать последний шанс им обоим.