Адвокат прибудет через два дня. Честно говоря, Чимин просто ждёт не дождётся этого момента, когда, наконец, можно будет уехать. Он всё-таки рад, что с ним сейчас Сынён: подруга заботится, напоминая, что людям нужно иногда то нечто, называемое едой. Сынён говорит, что он килограмм пять за считанные дни потеряет, если не будет нормально питаться, хотя Чимин сейчас не в том состоянии, чтобы волноваться насчёт таких обыденностей. Зато родители оставили его в покое (может, они даже не заметили ничего, или им просто плевать) — у них обоих какие-то дела в офисе и с оставленными дома документами, из-за которых они вечно висят на телефонах.

Так что опять же Сынён вытаскивает, в конце концов, Чимина из комнаты со словами, что стоит прогуляться вниз из Сончонгыль к центру Йоранмёна — купить чего-нибудь поесть, а ещё ей не терпится посмотреть на тот город, где друг учился в старшей школе. Самому Чимину вообще-то хочется просто остаться дома и ничего не делать, дабы минимизировать шанс наткнуться на Юнги — если тот до сих пор ещё в Йоранмёне.

— Ну же, я всегда тебя чачжанмёном угощаю, а ещё ты не отплатил мне за то одолжение с рождественским подарком Джихёку. Я прошу всего лишь город показать, — уговаривает Сынён.

Чимин знает, что подруга хочет, как лучше, поэтому просто вздыхает и кивает, отчего девушка широко улыбается. Из дома они выходят около одиннадцати, и Чимин слишком поздно осознаёт, что тридцатиминутная прогулка вниз по холму, насчёт которой он выразился «это совсем близко», для человека, прожившего всю свою жизнь, с самого рождения в мегаполисе, попадает под совсем другое определение.

— Ты должен был предупредить, что туда полчаса пилить, — жалуется подруга, когда они, наконец, пересекли мост Аураджи, и уже приближаются к центру городка.

— Ну, досюда не так уж далеко, — Чимину даже удаётся улыбнуться.

— Это далеко, дурак. Тридцать чёртовых минут чесать это далеко, — стоит на своём Сынён. Она всё не может отдышаться после долгого пути. — Представить не могу, как мы пойдём обратно. Там же такой крутой подъём к твоему дому.

— Ты должна была его раньше заметить, ещё когда только приехала, нуна.

— В свою защиту скажу, что тогда уже была почти ночь, и вообще я особо не смотрела на дорогу, — дуется она, складывая руки на груди. — Не представляю, как ты смог здесь целый год жить.

Но он смог, ведь тогда был человек, который ходил с ним домой каждый день, отчего тридцатиминутный путь пролетал словно за считанные секунды. Чимин наслаждался каждым шагом, и неважно, сопровождался ли тот незатейливым разговором, или же просто размеренным дыханием.

— Эй, — окликает Сынён.

Чимин оборачивается. Девушка остановилась, тепло ему улыбается.

— Ты не один теперь, не забывай, — подбадривает она.

В подобные моменты он понимает, насколько же счастливый человек, и какие хорошие у него друзья. Сынён легко определяет по его метнувшемуся вниз взгляду, что мысли опять возвращаются к прошлому — к этому призраку, что преследует неустанно.

— Ага. Спасибо, нуна, — отвечает он шёпотом.

Чимин приводит Сынён в ресторанчик, где подают чачжанмён — он однажды обедал тут с Тэхёном. Необъяснимо приятно видеть, что практически ничего не меняется: центр города такой же, как и три года назад, что, на самом деле, не так уж удивительно, ведь в маленьких городах за такой срок обычно сильных перемен и не происходит. Магазин старика Чона стоит на своём привычном месте, а полуглухой хозяин выглядит бодрым и здоровым — вот он, сидит читает газету на веранде. Пекарня госпожи Сон тоже тут, и Чимин мысленно делает заметку зайти туда за свежеиспечённым домашним хлебом. Никто во всей Южной Корее не умеет печь такой хлеб, как она. Продавец токпокки — господин Ким — даже сейчас окружён школьниками, покупающими вкусности после уроков. Чимин смотрит на ребят в форме, и накатывает какая-то меланхолия. Три года назад они не особо от них отличались, когда наслаждались своей юностью с улыбками на лицах.

— Эй, хочешь потом к Сокджину сходить? — вдруг прерывает Сынён поток его мыслей.

— Погоди, что?

— К Сокджину. Он пригласил нас к себе, — отвечает девушка совершенно невозмутимо.

— Насколько я помню, Сокджин мой друг, а не твой, нуна.

Сынён фыркает:

— Ох, я тебя умоляю. Мы номерами обменялись, когда ты на кремации отошёл в туалет.

Какая же она прямолинейная.

— Ну пойдём! Хочу посмотреть, насколько симпатичная у него девушка, — уговаривает подруга.

— А говорила, что не опустишься до этого, нуна.

— А что такого-то? Я всего лишь хочу посмотреть на его девушку. Мне просто любопытно, — заявляет она.

Всё-таки Чимин соглашается на предложение Сынён. В глубине души он понимает, что именно пытаются провернуть друзья, и на этот раз старается подыграть. Может, всё дело в настроении, однако волнение почему-то отступило, и когда он сидит рядом с подругой за столом у Сокджина, то действительно чувствует себя немного лучше.

Разговаривают они в основном обо всяких насущных делах, Сынён, как и всегда, в центре внимания. Она сравнивает жизнь в маленьком городке с жизнью в таком мегаполисе, как Сеул, а во время рассказа Сокджина о деталях нового ресторана снаружи звучит знакомый голос, который зовёт старшего.

Чимин оборачивается к двери, и не удивляется, увидев очаровательно улыбающуюся Минджу. У девушки волосы отросли длиннее, и слегка вьются на кончиках. Время превращает её в ещё более прекрасную женщину.

— Чимин, как я рада тебя видеть! — восклицает она, подходит ближе и обнимает. — Сочувствую твоей потере. Надеюсь, у тебя и твоей семьи всё нормально, — добавляет она, придерживая за плечи, после чего окидывает взглядом с головы до ног, как делают многие после его ностальгического возвращения в попытке увидеть, насколько он изменился.

— У нас всё в порядке, нуна, — отвечает Чимин. — И я так вижу, что у вас с Сокджин-хёном тоже.

— Верно. И, надеюсь, станет ещё лучше, когда наш ресторанчик откроется, — замечает она, а потом поворачивается к Сынён. — А это, должно быть, твоя девушка.

Они оба с Сынён давятся смехом, а Минджу неловко отводит взгляд. Впервые их приняли за парочку. Сыльги с остальными точно посмеются.

— Нет-нет, мы просто друзья. Он для меня вообще как младший братишка, — проясняет недоразумение Сынён. — Даже представить не могу, что вышла бы замуж за этого мелкого поганца, — добавляет она, легонько пихая Чимина в бок.

Настроение чуть поднимается; они вчетвером сидят, беседуя, за столом, а потом Минджу предлагает приготовить что-нибудь вместе, и компания перемещается на кухню. Сынён в восторге от возможности научиться нормально готовить, ведь, будучи выросшей в столице, о кухонных делах она не знает ничего помимо того, как вскипятить воду для рамена.

Позже Чимин понимает, из-за чего чувствует себя лучше: это всё из-за присутствия Сынён. Она как посторонняя переменная, добавленная к привычным шести из прошлого, с ней всё совсем по-другому. Подруга смеётся над историей Минджу об одном инциденте, включающем в себя Сокджина и краситель для еды, а старший предлагает сходить вместе как-нибудь на Тондэмун*, когда им представится возможность посетить Сеул.

Они уходят от Сокджина с набитыми желудками, когда уже темно, хотя для февраля день довольно тёплый, и снег чуть подтаивает, а под ним виднеются опавшие осенью листья. Река Сончон в последние недели опять ожила (Сокджин сказал), и её журчание слышно на мосту Аураджи. Воздух не такой холодный, как в первый день приезда Чимина — сейчас как раз то самое время, когда можно понаблюдать за последними зимними деньками в Йоранмёне.

(Или, если перефразировать, то приехал Чимин сюда в плохой момент)

Он слушает болтовню подруги по пути обратно к дому. Той в гостях очень понравилось, и особенно много она говорит о Минджу — они прекрасно поладили, что, по мнению Чимина, неудивительно, ведь у Сынён настоящий талант находить общий язык со всеми.

Её голос и отчётливый запах уже третьей за вечер сигареты по-своему успокаивает, и Чимин идёт, сфокусировавшись на тени девушки вместо того, чтобы поднять голову к звёздам ранней весны. До сих пор это для него слишком, и когда они приближаются к дому, поднимаясь по крутому склону холма, он понимает, что без Сынён не пережил бы это всё.

Они всего в нескольких метрах от дома, когда она вдруг останавливается.

— Устала, нуна? — спрашивает Чимин, не отрывая взгляда от дороги.

Она не отвечает сразу же, как обычно делает, и только тогда он поднимает голову, гадая, из-за чего она так внезапно и молча остановилась.

Чимин сначала не понимает особо ничего, замечает только какую-то постороннюю фигуру, слоняющуюся около дома бабушки — вроде бы фигура молодого парня, который ходит нервно туда-сюда широкими шагами, опустив голову и сложив руки за спиной. Довольно темно, между ними всё ещё несколько метров (или несколько секунд), и узнать человека не получается, однако когда тот сам замечает их и поднимает взгляд, то не нужно никакого неба или дождливого четверга, чтобы Чимин вспомнил, какой он мерзкий в глазах мальчишки, которого, как он утверждал, любит.

Только одно мгновение Юнги просто стоит здесь и наблюдает издалека — после делает один смелый шаг вперёд, и тогда происходят две вещи. Первое: голос в голове Чимина всё громче и громче требует развернуться и убежать; и второе: Сынён поднимает руку, и сама шагает вперёд, словно защищая его. Её поднятая ладонь перед Чимином словно щит, а жест красноречиво требует от Юнги не подходить ни на шаг ближе.

Чимин же просто стоит, замерев от ужаса, и каждая клеточка тела вопит, чтобы он убегал, если Юнги двинется ещё раз.

— Что тебе надо, Юнги? — прорезает тишину голос Сынён — требовательный, без всякого намёка на былое дружелюбие.

— Чимин, — произносит Юнги мягко, а тот уже ненавидит себя за то, как сердце от звука этого голоса и сказанного им своего имени сжимается. На мгновение кажется, что можно расслышать в его звучании какую-то грусть, даже скорбь. Сейчас темно, и они стоят слишком далеко друг от друга, чтобы реально разглядеть устремлённые на него глаза, но Чимин помнит их прежнюю встречу, и то, как Юнги на него тогда смотрел. — Пожалуйста, можем мы поговорить?

Чимин пальцами нашаривает руку Сынён, которую девушка всё ещё держит поднятой, и сжимает крепко. Именно этого он и боялся — встретиться с Юнги. В голове каша, сердце бьётся громко, и единственное, в чём он уверен, так это в том, что не хочет находиться здесь — охота исчезнуть, испариться отсюда и оказаться снова в своей квартирке без окон.

— Чимин не хочет с тобой разговаривать, — отвечает за него Сынён, — так что будь добр, уйди, Юнги.

— Пожалуйста, Чимин, просто выслушай меня, — просит Юнги, делая ещё один шаг вперед.

Чимин уже готов рвануть прочь, но Сынён хватает его второй рукой и удерживает на месте. Она не отпустит.

— Отойди, Юнги, — девушка говорит неприкрыто резким, предупреждающим тоном.

Чимин опять опускает голову и зажмуривается. Его хватка на руке Сынён такая крепкая, что ещё немного, и останутся синяки. Он бы и уши ладонями зажал, если бы подруга не удерживала. Юнги снова зовёт его по имени, отчего Чимин едва не скулит, шепчет «уходи», которое — он прекрасно знает — ни на что не повлияет.

— Ещё раз прошу тебя, уйди, Юнги, — повторяет Сынён, на этот раз с явной угрозой.

Может, Юнги цепляет предупреждающий тон и неуступчивость, или же тот факт, что ему угрожает едва знакомая девушка, потому что в этот раз слова адресованы уже ей:

— Я не к тебе обращаюсь, — рявкает он. — Я просто хочу поговорить с Чимином.

— Этого не произойдёт, — холодно отрезает она.

— Да ты-то что знаешь?! — повышает Юнги голос. — Тебя вообще это никаким боком не касается.

— Да, безусловно, но зато я знаю, что означает просьба отвалить! — кричит Сынён.

Их накрывает тишиной — той самой, за которой обычно следует шторм криков и воплей. Или же после которой обе стороны пытаются вернуть себе самообладание. Чимин надеется на второй вариант.

— Я здесь ради Чимина, понятно? И не думаю, что твои действия ему сейчас во благо.

— Но…

— Пожалуйста, Юнги. Просто посмотри на него, — последнее она произносит почти шёпотом, это даже больше похоже на просьбу. Честно говоря, Чимин уже не знает, кто кого и о чём умоляет. — Сколько раз мне нужно тебе повторить?

У Чимина всё это время глаза закрыты, он видеть ничего не хочет, и слышать тоже — если бы только была возможность. Так что когда тишина растягивается, а пальцы Сынён разжимаются аккуратно, он, наконец, поднимает голову, открывает глаза и видит перед собой лишь вечернюю темноту и тускло освещённую пустую дорогу.

— Всё в порядке. Пойдём внутрь, — шепчет Сынён, поглаживая его по спине. — Он ушёл, теперь всё хорошо.

Однако несмотря на её слова и опустевшую улицу, несмотря на отсутствие Юнги, Чимин всё равно чувствует себя далеко не хорошо.