Никогда в жизни Чимин не думал, что кровать будет ему слишком мала. Раньше всё было прямо противоположно — когда ночи казались чересчур длинными, а зима чересчур холодной. Тогда он спал, сворачиваясь калачиком, прижимая колени к груди, чтобы стать как можно меньше. Теперь же с чужим дыханием и теплом за спиной кровать ощущается совсем крошечной, и каждое движение локтем награждается недовольным стоном, прерывающим чуткий сон.

Хотя в этот конкретный день его будит не скрип кровати и не шебуршание Юнги, который выбирается из комнаты с полузакрытыми глазами, чтобы выкурить свою ежедневную утреннюю сигарету. Нет, Чимин всё ещё чувствует чужую руку, обвитую вокруг себя, уткнувшийся ему в шею нос и размеренное дыхание. Солнце за окном уже ярко сияет, веки подрагивают из-за льющегося в комнату света, нарушающего спокойный сон, который сердце не желает отпускать. Однако не в борьбе с солнцем и отсутствием штор на окне (Юнги рекомендовал приобрести плотные чёрные занавески, чтобы глубокий сон был гарантирован) Чимин проигрывает — его заставляет проснуться нечто другое, что швырнули в окно. Из-за громкого стука он разлепляет один глаз, а Юнги рядом хрипло, недовольно стонет, копошится в одеяле и зарывается лицом в подушку.

Где-то снаружи слышно тихое бормотание, после которого следует его собственное имя, выкрикнутое знакомым голосом. После второго удара по стеклу Чимин садится на кровати: оба глаза у него уже открыты, а мозг начинает, наконец, осознавать, что на улице стоит группка людей и кидает камушки ему в окно.

— Они ж его разобьют нахер, — бурчит Юнги рядом приглушённым голосом, но он до сих пор лицом в подушке, так что Чимин не разбирает, что старший там пробормотал.

— Что?

Юнги тоже поднимается, и теперь сидит на кровати с чрезвычайно кислым выражением лица, взъерошенными волосами и полузакрытыми ещё глазами. Чимин только-только хочет поинтересоваться, что старший собирается делать — Юнги же даже до конца не проснулся — но не успевает: тот бросается к окну, распахивает его и свешивается половиной туловища наружу, дабы продемонстрировать кому бы там ни было свой выразительный средний палец. Да, сейчас Юнги будет угрожать, поддерживая свои слова красноречивыми жестами, тем беднягам, которые посмели потревожить его сон, прежде чем погонит их прочь отборными ругательствами. Так бы и произошло… если бы только Намджун не бросил в окно третий камень, прямо в тот момент, когда Юнги высунул наружу голову, готовый пронзить нарушителей спокойствия этого тихого утра своим убийственным взглядом. И словно по велению судьбы этот самый камень прилетает прямо Юнги в лоб — над левым глазом — вследствие чего потрясённый Мин валится на пол.

— Боже мой, Намджун-хён, ты убил Юнги-хёна! — слышит Чимин вопль Хосока, и тут же подбегает к Юнги, который лежит на полу, прижимая обе ладони ко лбу.

Чимин паникует, естественно, пытается аккуратно убрать руки старшего, чтобы оценить размер и серьёзность нанесённого урона, переживает, что обнаружит следы крови. На мгновение он даже пугается, что Юнги вообще потерял сознание, потому что тот просто лежит на полу и не двигается — пока старший резко не поднимается и не направляется к двери, игнорируя обеспокоенные крики Чимина. Тот слышит, как Юнги спускается быстро вниз по ступенькам, как хлопает входная дверь, и волноваться, на самом-то деле, стоит теперь за Намджуна и его разрушительную способность божественной мощи, потому что Юнги определённо собирается его прикончить.

Очень скоро из окна снова раздаётся вопль Хосока, который молит о пощаде и орёт что-то вроде «это Намджун бросил камень, не я».

— Да вы все для меня теперь мертвы, — орёт Юнги в ответ.

Естественно, после этого Чимин из окна становится свидетелем сцены, где Юнги преследует Хосока, Намджуна и Сокджина — эти трое носятся от него кругами, смеясь и крича, как дети. Наблюдая за их дурачествами отсюда сверху и не скажешь, что им уже по двадцать.

+.-.+

Чимин бы и не заметил, что уже пятница, если бы не друзья. Последние несколько дней были больше похожи на какой-то сон, и он даже не осознаёт, что поезд, на который ему нужно будет сесть, уже в понедельник. Через три дня он будет в Сеуле.

Намджун же наоборот только что вернулся из столицы после того, как уладил кое-что в агентстве, и вот все пятеро сидят у Чимина на кухне: Сокджин обрабатывает рану Юнги (камень оставил царапину, и скоро на лбу явно расцветёт огромный синяк), а Хосок рассказывает, что их лидер вырвался-таки из своего забитого расписания, чтобы приехать и увидеться с ними.

— Для чего? — заинтересовывается Чимин причиной такого внезапного сбора.

— Чтобы пойти в туннель железной дороги Аураджи, естественно, — непринуждённо заявляет Хосок.

Чимин оборачивается на Юнги, который сейчас прижимает к покалеченному лбу лёд, молчаливо требуя объяснений, потому что сам не припоминает, чтобы соглашался на подобное приключение. Старший в ответ лишь ведёт плечами, и переключает всё своё внимание обратно на пострадавшую голову.

— Ну давай, Чимин. Сколько лет ещё пройдёт, пока мы все так вместе соберёмся, — уговаривает Хосок, подпихивая его локтем в бок.

— Но Юнги-хён…

— …будет в порядке. И вообще, в прошлый раз он со сломанной ногой прекрасно справился, поэтому из-за распухшего лба можно даже не волноваться, — настаивает друг.

Дело не в том, что Чимин не хочет идти, просто он и правда немного переживает за Юнги, реакции которого сейчас ожидает — что-нибудь типа угрозы запустить Хосоку в голову тарелкой — но Мин просто продолжает хмуриться, не произнося ни слова.

— Тогда решено. Вы двое идите переодевайтесь, и через час мы выдвигаемся. Я уже приготовил нам кое-что на обед, так что за еду не волнуйтесь, — подводит итог Сокджин, воодушевлённо хлопая в ладоши.

Юнги стонет недовольно, но подчиняется, а с его согласием и Чимину не остаётся никакого другого варианта, кроме как поддержать идею, и скоро он уже шагает по дороге, на которую не ступал несколько лет. Денёк для ранней весны слишком жаркий, солнце разливает своё тепло по коже ребят, а река Сончон под его сиянием играет яркими бликами.

Чимин помнит, как шёл здесь впервые. Это был самый первый день летних каникул, зелёный ковёр расстилался дальше, чем можно было рассмотреть, а высоко над головой висело ясное голубое небо. Намджун незадолго до того похода разбил камнем окно Юнги, который…

— …просто сдыхал тут со своими костылями, — произносит шагающий рядом Юнги.

— Что? — переспрашивает Чимин, прослушавший первую часть предложения, будучи погружённым слишком глубоко в свои мысли.

— Я тут корячился и спотыкался со своими костылями и сломанной ногой, — повторяет тот.

— И я пришёл к тебе на выручку, верно, хён? — усмехается Чимин.

Если бы Юнги не шагал сейчас, задрав голову к небу, то точно бы поморщился из-за напоминания о том постыдном моменте его жизни, когда его нёс на спине Чимин, потому что он всех задерживал.

— Ты спросил меня в тот день о Юджин, — вспоминает Юнги. Голос у него чуть смягчается.

— Ага, — кивает Чимин. — Я спросил, нравится она тебе или нет.

Старший просто хмыкает, и они продолжают идти. Он, по сути, не спросил ничего, но Чимин чувствует, что всё-таки в некоторой степени Юнги сформировал своеобразный вопрос, так что вспоминает о том дне, как громко билось сердце, когда он упомянул нечто настолько близкое к трактовке своих скрытых чувств.

— Я боялся, что нравится, — признаётся Чимин шагов через десять. — То лето было наполнено для меня одновременно и наслаждением, и пытками.

— Почему?

— Потому что мы всё время проводили вместе, и я ничего с собой не мог поделать. Влюблялся в тебя всё сильнее и сильнее.

Юнги был рядом, на расстоянии вытянутой руки, всего лишь протяни палец — и дотронешься. Однако в то же время он держался на дистанции во много километров, так далеко. Пространство, что разделяло выпрыгивающее из груди сердце Чимина и ничего не подозревающего Юнги, было размером с океан. Вот младший и мучился, влюбляясь в друга, терзаемый собственным колотящимся сердцем.

— Когда я вообще начал тебе нравиться? — спрашивает Юнги.

Когда? Есть ли определённый день и час, в который сердце вдруг дрогнуло и решило просто взять и влюбиться в Мин Юнги?

— Не знаю, — бормочет Чимин. — Сначала я вообще считал, что ты меня ненавидишь.

Со стороны Юнги слышится короткий смешок:

— Ага. Ребята тоже вечно меня этим вопросом доставали.

Чимин пытается воспроизвести в голове воспоминания, которые они с Юнги разделили: первая встреча, баскетбольная тренировка, быстро пролетающие летние деньки, любование на звёзды. И даже вот сейчас: они идут к туннелю Аураджи, а небо приветствует такой же яркой лазурью — словно дразнит тем, что ничего не позабыло, что выступало как свидетелем прежних безмятежных дней, так наблюдает за ними и сейчас. Лишь ещё десять шагов спустя, когда реки Сончон уже не видно — её место на пейзаже занимает море зелени с цветущим жёлтым и белым — Чимин даёт ответ:

— Наверное, когда ты отчитал меня. После того, как мои родители приехали неожиданно. — Юнги тогда поругался со своей семьёй и потом оказался на пороге дома Чимина посреди ночи. — Ты сказал, что я — лучшее, что здесь случилось. Думаю, именно тогда я и начал в тебя влюбляться.

— И ты решил сломать ногу человеку, который тебе нравится, прямо на следующий день? — возмущается Юнги.

— Эй, это велик тебя не выдержал, я не виноват!

— Да-да, рассказывай, Пак Чимин. Ты вот в курсе, что у меня нога теперь немного кривая, а ещё блядски болит во время холодной погоды? Ты меня на всю жизнь инвалидом сделал, я требую компенсацию.

Чимин бросает украдкой взгляд на трёх друзей, которые идут немного впереди, прежде чем ответить Юнги уже более ласково:

— Я могу греть твою ногу в холодную погоду. Такой компенсации достаточно?

Юнги ворошит волосы младшего, который улыбается от уха до уха.

— Холодных дней будет много, и ни одного выходного я не потерплю, — заявляет он.

— Не собираюсь я никуда, хён. Не переживай, — смеётся Чимин в ответ.

Очень скоро им орёт Хосок — заявляет, что не желает оставаться в стороне от веселья, и заканчивается всё игрой его и Чимина в догонялки: они носятся вокруг, налетают на цветущие кустики, отчего везде кружатся лепестки. Ребята идут по полю почти час (под аккомпанемент чихов Намджуна, у которого, по-видимому, аллергия на пыльцу), прежде чем голубую лазурь над их головами заменяет навес из зелени. Компания углубляется дальше в лес, и теперь очередь Юнги пугать Хосока страшилками о призраке, о появлениях которого он слышал от сослуживцев в армии, вот только возмущается Сокджин, потому что к нему перепуганный Хосок прилипает, как моллюск.

Через два часа они выныривают из полосы деревьев и снова обнаруживают рельсы, ведущие к бетонной конструкции. Эту секцию железной дороги забросили много лет назад, и шоссе наверху тоже используется редко, а вот теперь — три года спустя — её, кажется, собираются снова открыть для туризма. Это объясняет отсутствие оставленных ими тут старых кресел и остальных куч скопившегося мусора.

Чимин уже видит вдалеке туннель, воспроизводит мысленно воспоминания о том, как они всемером сидели вокруг потрескивающего костра: Хосок битбоксил для Намджуна и Юнги, которые вместе читали рэп, Сокджин каждого кормил, а Тэхён, его лучший друг…

— Пак! Чи! Мин!

Голос пугает всех пятерых. Чимин готов поклясться, что эхо разносится по каждой горе. Стайка несчастных птиц даже вспархивает с ближайшей ветки, тоже пойманная врасплох, как и ребята. Однако, справившись с растерянностью и удивлением, Чимин широко распахивает глаза, а его сердце начинает биться быстрее. Этот голос он узнал бы везде.

— Пак Чимин! — раздаётся опять.

И всё, что Чимину требуется, так это лишь обернуться: прямо позади, на кромке леса, из которого они только что вышли, стоит и машет рукой фигура, не узнать которую невозможно.

— Тэ!

Он тут же кидается к этой фигуре, убедившись, что это действительно его лучший друг, Ким Тэхён, а не жалкий плод воображения. Тэхён тоже несётся навстречу, прыжком бросается прямо на Чимина, и тот валится на землю, не удержавшись на ногах.

— Как ты вообще здесь оказался?! — кричит Чимин, обнимая друга. — Я думал, ты до сих пор где-нибудь в Индонезии.

— Я там был, — кивает Тэхён. — Но потом забронировал билет на самолёт сюда, чтобы устроить тебе сюрприз.

При этих словах Чимин тут же оборачивается к остальной четвёрке друзей, которые стоят и наблюдает за этим эмоциональным воссоединением с ухмылочками на лицах. Ребята приближаются к ним двоим, и Юнги выглядит особенно коварным. Неудивительно, что он так легко согласился на это путешествие: знал, что Тэхён появится.

— Как ты?! Боже, поверить не могу, что реально тебя вижу, — снова взрывается эмоциями Чимин, после чего обнимает друга крепко-крепко.

Кожа Тэхёна темнее, чем была при прошлой их встрече — последствия жизни на пляже, понятное дело. Зато геометрически правильная улыбка остаётся неизменной, а глаза горят радостью.

— Я тоже, Чимин. Я очень по тебе скучал, — отвечает Тэхён. — Я постарался на первый же самолёт попасть, на который смог, когда услышал о твоей бабушке. Мне очень жаль, что не получилось приехать раньше.

— Всё в порядке, Тэ. Я так рад, что ты сейчас здесь.

— Ага. На самом деле, у меня есть для тебя ещё один сюрприз, — заявляет неожиданно Тэхён.

Чимин удивлённо приподнимает брови, думая, что тот наверняка имеет в виду какой-нибудь подарок, или же вообще привёз с собой девушку–иностранку, которую встретил во время своих странствий — с него станется. Но ответ оказывается проще. Тэхён молча оборачивается в ту сторону, откуда пришёл, и из тени деревьев появляется ещё один силуэт, увидеть который Чимин совершенно не ожидает.

— Чонгук?

Сердце не выскакивает из грудной клетки от радости в отличие от того момента, когда он увидел Тэхёна — сейчас Чимин чувствует нечто совершенно иное, хотя оно и лишает дара речи прямо на месте. Он замирает, сфокусировав взгляд на Чонгуке, который подходит молча ближе. Нельзя отрицать, что паренёк заметно изменился. За три года он поменялся сильнее всех: прибавил значительно в росте и телосложении. Взлохмаченные чёрные волосы кажутся более тёмными, чем раньше, а глаза…

А в глаза ему Чимин не может смотреть. Он зажмуривается и опускает голову к земле — и тогда слышит позади голос Юнги, высказывающий Тэхёну возмущённо и ядовито:

— Что этот сопляк тут делает?

Чимину не нужно много времени, чтобы начать дрожать. Чувствует он себя так же плохо, как и при первой встрече с Юнги тогда, перед домом, а Тэхён почему-то покидает его, отходит, оставляет одного в пучине этой растерянности — и шепчет одновременно Юнги что-то похожее на «пожалуйста, просто выслушай его».

— Чимин-хён? — раздаётся голос Чонгука. Мягкий, хотя чуть глубже, чем был когда-то.

Чимин собирается с силами и открывает глаза, однако всё равно не смеет смотреть никуда, кроме как на свою обувь — и так, пока не чувствует чужие пальцы, скользящие по ладони, переплетающиеся с его собственными и сжимающие их крепко. Он оборачивается: рядом с ним стоит Юнги, держит за руку.

Жест очень простой, но Чимину его хватает — это и ответ, и заявление, которое говорит им троим о многом — ему, Юнги и Чонгуку. Скользнувшие по руке пальцы Юнги, который делает это осознанно, перед человеком, который смотрел на них с таким отвращением — всё, что Чимину нужно, чтобы поднять голову. Ведь если Юнги способен на такое перед Чонгуком, тогда со стороны Чимина минимум, что он может сделать — это посмотреть тому в глаза.

Младший член компании определённо поменялся сильно, и изменения в нём не такого плана, как, например, другой цвет волос Юнги — это Чонгук просто вырос. Он стал немного выше, чем Чимин его помнит, линия челюсти у него теперь более острая, и вообще черты лица стали взрослее. Так является ли внешность единственным, что изменилось в Чонгуке? Осталось ли нечто другое в нём прежним?

— Ты на выходные из Пусана приехал? — спрашивает Юнги. Интонация у него ни дружелюбная, ни холодная. Просто равнодушная.

— Ага, я приехал встретиться с вами, ребята, и…

И Чонгук внезапно запинается. Натянутая улыбка, которая держалась на его лице, исчезает, он закусывает губу и вздыхает — словно пытается подобрать правильные слова.

— Я слышал о твоей бабушке, Чимин-хён. И я слышал о вас двоих, — начинает он тихо. Такое чувство, будто парень давится своей речью. Чимин честно не знает, что делать.

«Я слышал о вас двоих» — сказал Чонгук. Что это вообще значит? Зачем он здесь? Поговорить хотел? Если да, то о чём? Ненавидит ли Чонгук их до сих пор, как раньше? Окинет ли он их тем же самым взглядом, который разрывает Чимину сердце?

— Я знаю, что мы тебе неприятны, Чонгук, и у тебя есть полное право испытывать такие эмоции, — подаёт голос Юнги, после чего шагает вперёд, будто пытается встать между Чонгуком и Чимином. — Я совершал ошибки и принимал в прошлом плохие решения, делал то, о чём потом жалел, но сейчас я здесь.

Это звучит как заявление для Чимина и в некоторой степени как угроза Чонгуку — Юнги будто утверждает, что будет стеной, которая воздвигнется, если младший попытается сделать что-то плохое. Тот, по-видимому, это тоже улавливает: смотрит на Юнги долго и внимательно, а потом вздыхает. В глазах его толика грусти вместе с нерешительностью и страхом. Чимин не представляет, как это трактовать.

— Я тоже, — произносит Чонгук тихо, и теперь смотрит на Чимина. — Я тоже совершал ошибки, и одна из них — это когда считал вас обоих другими.

У Чимина сердце сжимается. Хочется уточнить у Чонгука, верно ли он его расслышал, однако младший не даёт возможности, продолжает сам:

— Я пришёл извиниться, — говорит он. — Я не должен был так к вам обоим относиться.

Чимин пытается заглянуть пареньку в глаза в попытке убедиться, что тот не врёт… и, естественно, Чонгук не обманывает. Он никогда не врал, сколько Чимин с ним знаком. Его глаза и обманывать-то неспособны — так же, как и не могли скрыть тогда отвращение к ним обоим.

— Что заставило тебя поменять мнение? — до сих пор с настороженностью в голосе интересуется Юнги.

Чонгук вздыхает, и потом на его лице постепенно проступает улыбка:

— Тэ, и ещё переезд из Йоранмёна. Но по большей части Тэ.

— Тэ? — удивляется Чимин.

— Тэхён-хён продолжал поддерживать связь со всеми нами, и он единственный общался с тобой, Чимин-хён. Он много о тебе говорил. Я никогда не рассказывал никому, что… видел вас, ребята, но через несколько месяцев, когда все уехали, признался об этом Тэ, и, как оказалось, он давно был в курсе. Он… сказал, что я неправ, что есть другая точка зрения, с которой можно смотреть на всё это, — рассказывает Чонгук. Он украдкой кидает взгляд за спину Чимина, на остальную компанию, которая наверняка уже добралась до туннеля, прежде чем продолжить. — А потом я поговорил и с остальными, и выяснилось, что они все тоже так или иначе узнали, но никто не стал относиться к вам по-другому, кроме… — Чонгук снова делает глубокий вдох. Чимин теперь видит, как трудно ему даётся этот разговор. — Кроме меня, — наконец, заканчивает он шёпотом. — Я хотел сказать вам это, потому что, помимо всего прочего… я не хочу, чтобы мы были не в состоянии сдержать наше обещание из-за моей ошибки, — добавляет Чонгук, и в этот раз именно он первый опускает взгляд.

Их обещание. Как давно это было — нечто, что Чимин сначала не воспринял серьёзно, так как считал, что именно он не сможет выполнить свою часть. Пять лет они пообещали друг другу в лучах восходящего солнца, перед разбивающимися о ноги морскими волнами. Обещание длиною в жизнь, что растягивалось бы между каждым их воссоединением.

Всё это действительно настолько сюрреально — начиная с возвращения в Йоранмён и заканчивая оживлением воспоминаний трёхлетней давности в окружении тех же самых людей. Они снова тут, спустя три долгих года, каждый остался прежним, однако одновременно с этим все теперь другие. На сон похоже. Чимину страшно, что вот сейчас он закроет глаза, а после распахнёт, и окажется в кровати в своей квартирке без окон в Сеуле.

Однако даже если это и вправду всего лишь сон, он всё равно не хочет упускать данную ему возможность, поэтому отпускает пальцы Юнги, делает шаг вперёд и опускается на корточки, после чего поднимает взгляд и смотрит в глаза Чонгуку — так же, как тот сделал когда-то. Младшего, чьи глаза распахиваются от неожиданности широко, это неожиданное действие сначала явно пугает, но в следующую секунду память подсказывает то, что нужно, и улыбка появляется на лицах обоих.

— Эй, всё в порядке, Чонгук, — говорит Чимин мягко. Такое чувство, словно сейчас опять начало учебного года, а перед глазами мелькает доброе и дружелюбное выражение на лице Чонгука, которое, несмотря на изменившиеся с возрастом черты лица, напоминает Чимину их первую с ним встречу, случившуюся из-за упавшей на пол книги.

И с поднятыми вверх глазами, обращёнными на Чонгука, который выглядит одновременно и виноватым, и расслабившимся, Чимин, наконец, поднимается снова на ноги и обвивает руками торс младшего. А когда тот шепчет тихое «спасибо» ему в ухо и обнимает в ответ, Чимин думает, что невозможно чувствовать себя сегодня более легко и счастливо.

+.-.+

У них семерых теперь нет дивана, на котором можно было бы развалиться, но это не особо мешает — ребята сидят у стены туннеля, опираясь на неё спинами, любуются шедевром, растянувшимся на противоположной. Тэхён притащил несколько баллончиков с краской, и в итоге они расписали девственно чистую стенку своими именами, как Хосок и предлагал пару дней назад. Юнги сначала протестовал, но всё-таки сдался, и даже дал Чонгуку пару советов на тему того, какой цвет и стиль использовать для символа баскетбольной команды Пуленепробиваемых Парней, который теперь красуется в самом центре.

Оказывается, Юнги действительно запланировал этот поход вместе с Сокджином в качестве сюрприза Чимину, а старший уже связался с Тэхёном, и держал его прибытие в секрете от остальных. Юнги знал про Тэхёна, но не про Чонгука — тот оказался ещё одним сюрпризом, который задумали уже Сокджин с Тэхёном. Ребята немного переживали насчёт реакции Юнги и Чимина на присутствие Чонгука, но после того разговора всё беспокойство ушло — хотя Чимин замечает, как Юнги всё равно до сих пор периодически напрягается рядом с младшим, как переводит с Чимина на Чонгука настороженные взгляды, будто думает, что последний может первому чем-то навредить.

Помимо этого всё прямо как в прежние времена: Сокджин распаковывает контейнеры с едой, Намджун предоставляет превью своего дебютного трека, Хосок демонстрирует разные танцевальные движения, Чонгук расписывает стенку большим граффити, раскрывая ребятам свой скрытый талант к рисованию, а Тэхён развлекает всех своими невероятными историями из путешествий по загранице. Юнги зажигает сигарету, тут же получая в свой адрес возмущения и шпильки от остальных о том, что раньше он выступал против курения под предлогом своей будущей блестящей карьеры профессионального баскетболиста.

— Эй, если вы не заметили, я от этой сферы отошёл, и вместо баскетбола выбрал путь андерграудного рэпа, — заявляет Юнги, и всё равно затягивается сигаретой, игнорируя всеобщие протесты.

— Хотя бы Чимина пожалей, хён, — тянет Тэхён. — Каждый раз, когда он тебя целует, то всё равно, что пепельницу облизывает.

Из-за этой шутки Юнги давится сигаретным дымом, кашляет, а остальные со смеху покатываются над его реакцией, и ещё сильнее — когда он краснеет, как помидор.

— Поверить не могу, что три года прошло, — тянет Намджун. — Вы остались такими же придурками.

Сокджин возмущается, заявляя, что он такой же красивый, каким и был, потом вмешивается Чимин со словами, что всё действительно поменялось, однако они всё равно остаются теми, кем и были прежде.

— Два года из пяти осталось до нашего обещания, так что, полагаю, это можно назвать неким достижением, — снова подаёт голос старший.

— Этого бы всего не было без вас, ребята, — произносит Чимин, и смотрит поочерёдно в глаза каждому, пытаясь показать так свою благодарность. По сути именно его этот поход удивил сильнее всех.

— Бантан не было бы без любого из нас, — замечает Хосок тихо. — Не было бы без вас обоих.

И Сокджин начинает первый: рассказывает, как они все ощущали себя покинутыми, когда Чимин и Юнги оба исчезли, как он сам чувствовал одиночество здесь, в Йоранмёне, когда все разъехались и пошли дальше по дорогам своих жизней. Он говорит, что, оставшись тут, действительно ощущал себя на своём месте — «держал пост», как выразился Тэхён — но всё равно иногда казался себе брошенным.

Потом Намджун, который рассказывает, как боялся, что с дебютом может потерять друзей, и как — по секрету — хотел заехать Юнги по роже за те его глупые поступки в прошлом (на это заявление остальные согласно мычат). Хосок был особо не в курсе всего того, что происходило между Юнги и Чимином, но понимал, что должен сделать хоть что-то после того, как переехал в Сеул и встретил их обоих.

Тэхён признаётся, что жизнь заграницей не всегда весела и безоблачна, и что он всеми силами старался поддерживать связь с каждым из них. Ему прямо разбивало сердце, что все его друзья по одну сторону, а Чимин — по другую. Тэхён хотел бы остановить тогда Чимина, чтобы тот не уезжал, но это был бы эгоистичный поступок, и вообще такие решения нельзя принимать наспех. Чонгук — самый младший — чувствовал, что именно на нём лежит бо́льшая часть ответственности за исчезновение Чимина и Юнги, отчего автоматически винил себя в распаде компании. Они не обсуждают эту тему, да и Чимин понимает, что предыдущий разговор Чонгуку уже дался достаточно тяжело, потому он повторяет, что всё хорошо, и самое важное, что Чонгук сейчас здесь.

Прямо как в Канныне — каждого мучают свои тревоги и сожаления, каждый сыграл свою роль в истории, которая заканчивается в этот самый момент, сейчас, когда они всемером снова сидят в туннеле железной дороги Аураджи, прямо как раньше.

— Я считал Йоранмён и лучшим, и худшим, что произошло в моей жизни, — говорит Чимин тихо, когда все взгляды обращаются к нему. — Я приехал и уехал, думая, что это последнее.

По приезде Чимин считал этот город своим наказанием, а когда покидал, это место было запечатлено в его памяти синонимом разбитого сердца. Однако услышанное сейчас заставило понять, что его отсутствие ранило друзей так же сильно, как и его самого.

— Я поступил эгоистично, когда уехал. Даже не подумал, как вы, ребята, будете себя чувствовать. И за это мне нужно перед вами извиниться, — говорит он тихо.

Здесь у него разбилось сердце, и просто-напросто уместно теперь излечить его именно тут. Каждый раз при мысли о Йоранмёне Чимин будет вспоминать шестерых друзей, которых нашёл здесь. На кончике пальца будет возникать фантомное ощущение вертящегося баскетбольного мяча, и придут мысли о туннеле железной дороги Аураджи, на который он смотрит прямо сейчас. Это будет запах влажной почвы холма и ветер, дующий в лицо.

И, конечно, помимо всего прочего, всегда будет…

— А что насчёт тебя, Юнги?

И все глаза теперь сверлят Юнги, который сидит молча с тлеющей сигаретой в зубах.

Да, Мин Юнги. Какое у него место в этой картине? Где он будет?

— Что? — удивляется он.

— Ой, ну хватит, Юнги. За тобой тут больше всего грешков собралось, — заявляет Намджун, а все остальные поддерживают его, поддакивая.

— Если ты не понял намёка, то напоминаю, что у нас тут как бы руки чешутся тебе врезать, хён, — добавляет Хосок.

— Эй, я к вам лично пришёл и извинился. Что вы ещё от меня хотите? — возмущается Юнги.

Так типично с его стороны. Однако остальные не отстают, а Намджун — будучи лидером команды — уже угрожает ему, раздаёт остальным указание держать упрямца за ноги, пока каждый по очереди заедет Юнги в морду. Всё это заканчивается короткой потасовкой: Хосок и Сокджин с энтузиазмом хватают Юнги за конечности, а Тэхён уже заносит в воздух кулак, замахиваясь и готовясь заехать своему хёну, не обращая внимания на крики и просьбы Юнги о помощи, пока Чимин с Чонгуком просто наблюдают со стороны, покатываясь со смеху.

— Ладно, ладно. Простите за то, что был идиотом, и обещаю, что никогда больше не натворю глупостей, — сдаётся, наконец, их жертва.

— Итак, ты обещаешь не убегать каждый раз, когда столкнёшься с какой-нибудь проблемой? — спрашивает Сокджин, на что Юнги отзывается торжественным «клянусь».

— А что насчёт не оставлять нас на целые годы без единой весточки, из-за чего мы думаем, что ты уже помер, хён? Обещаешь не поступать так? — спрашивает Хосок.

— Ладно. Буду отправлять открытки с подписью, что ещё не сдох, — вздыхает Юнги.

— И обещаешь ли ты также никогда снова не разбивать сердце Пак Чимина и любить его целую вечность? — следует вопрос от Тэхёна.

Моментом завладевает неловкое молчание. Бледная кожа Юнги исходит вишнёво-красными пятнами смущения, лицо заливается румянцем, рот приоткрывается. И снова остальные смеются над его реакцией, дразнятся и подкалывают, а из-за их умильного воркования и возгласов Юнги совсем теряется.

Да, Чимин навсегда запомнит этот момент. Через десять лет он закроет глаза, и когда подумает о Йоранмёне, то вспомнит этот день. Это будет домашний чачжамён Сокджина и Намджун, сдувающий баскетбольный мяч. Это будут громкие визги Хосока и упавшая книга Чонгука. Это будет Тэхён, пихающий его локтем во время скучного урока, чтобы повеселить очередной шуткой.

И Мин Юнги. Он будет просто везде — свистящим ветром, что дышит на щёки, и каплями дождя, постукивающими по окну. Он будет голубым небом в летний день и алым к вечеру. Но, прежде всего, он всегда будет оставаться мириадами звёзд, солнцем и луной, что смотрят на Чимина издали.

Мин Юнги всегда будет небом Чимина, и Чимин всегда будет небом Мин Юнги.