Я — меч. Прославленный кузнец

Меня любовно закалял.

Огонь творящий — мой отец.

А мать — глубокая Земля.

Закон небесный и земной

Навеки вплел в себя мой нрав…

И потому хозяин мой

Непобедим, покуда прав.

(Citadel — «Меч»)

— Ты можешь объяснить, что это все значит? — накинулись на Кили его спутники.

Молодой гном хитро улыбнулся, обводя взглядом остальных:

— А что тут не понятного? Пока Финрион не предпринимает никаких действий, мы заперты в этом городе. Сколько это продлится — неизвестно, тем более что без Гондолинского меча мы бессильны против назгулов. Если этот эльф не может изготовить нам такое оружие, это сделаю я! Я кое-что в этом умею, так что, думаю, это не сложное дело.

— Ты слишком самонадеян, Кили, — с сомнением в голосе протянула Тауриэль. — Недаром таких мечей ковалось не много, и знания эти надежно хранились своими мастерами. Выковать Гондолинский меч — это почти невыполнимая задача для непосвященного.

— Ты во мне сомневаешься? — Кили подмигнул любимой.

— Нет, но…

— Значит, решено! А сейчас нам нужно найти место, где можно будет провести день и, возможно, ночь.

С этим спорить было бесполезно, поэтому путники двинулись дальше, заглядывая в дома в поисках ночлега. С четвертого раза они отыскали, что хотели. Оставив Тауриэль набираться сил, пока рана не заживет настолько, чтобы можно было строить какие-то планы, трое других путешественников побрели назад. Положенный час подходил к концу.

— Я вернулся, — бодро откликнулся Кили, заходя в кузню.

— И это твоя главная ошибка, мальчишка, — Галдор стоял у печи, озаряемый алыми отсветами пламени, и серьезно смотрел на пришлецов.

— Это мы еще посмотрим, старик! Ну что, я готов! С чего начнем?

— Надеюсь, ты знаешь, что такое молот и наковальня? Щипцы отличить сумеешь, надуть мехи сможешь?

— Я же тебе сказал…

— А теперь послушай меня, — Галдор резко подался вперед, отчего его карие глаза опасно сверкнули в свете огня. — Тому искусству, что ты надеешься постичь, мой народ учился годами. Долго и кропотливо они оттачивали навыки, передавая их от учителя к ученику. Эти знания — неоценимое сокровище, которое почти утеряно. У тебя мало шансов даже приблизиться к нему.

— Скоро увидим, — Кили упрямо сжал кулаки, не отводя взгляд, открытый, смелый и решительный.

Галдор долго молчал, а потом бросил:

— Надевай перчатки.

Стоявшие поодаль Фили с Ирэйн напряженно переглянулись. Понимая, что больше тут делать нечего, они развернулись и медленно зашагали прочь.

— Тебя ведь что-то беспокоит. Я вижу это по глазам, — произнес Фили.

— По глазам? — Ирэйн слегка усмехнулась, окинув быстрым взором спутника. И с каких это пор он начал читать в ее глазах? — Дело не в этом. Я все еще не поменяла своего мнения. В бою все решает оружие, и, если вдруг все удастся, у нас будет в руках одно из сильнейших. Но если воин не ровня своему мечу, его ждет поражение.

— Неужели ты думаешь, что мы настолько слабы?

— Вы недостаточно сильны, — девушка отвернулась, пристально вглядываясь в светлое небо и белые башни, то тут, то там тянувшиеся в объятия голубых просторов. — Я ведь уже говорила, что слышала это.

— Надеюсь, что ты ошибаешься, — с грустью улыбнулся Фили.

А время уже побежало. Час сменял другой, и на его место пришел новый день. Кили трудился, как проклятый, давно придя к выводу, что Тауриэль была права, когда говорила, что не все будет так просто. Целый день ушел на то, чтобы научиться подготавливать металл. Пол был усеян обломками неудачных попыток ковки. Воздух в кузнице без остановки содрогался под звонкими ударами молота, горячее пламя в печи то и дело отбрасывало длинные тени на черные, закопченные стены, вдоль которых тянулись деревянные стойки с готовыми мечами, предназначенными, конечно, для людей. Сидя рядом с огромным горнилом, молодой гном снова и снова бил молотом по сложенным стопкой листам железа. Металл горел красным светом и медленно, очень медленно плющился, спаиваясь.

— Слишком мало тепла, — презрительно откликнулся проходивший мимо Галдор. — Так ты и до Четвертой Эпохи не закончишь, гном.

Кили гневно сверкнул глазами, но послушался и снова опустил железо на угли в огненном горне.

Ночь ушла на то, чтобы придать будущему мечу нужную форму. Под утро рука уже онемела от усталости, а инструмент буквально выпадал их дрожавших пальцев. Как только из бочки с охлаждающей жидкостью повалил белый пар, а по кузнице разлилось призывное шипение, на свет показался клинок.

Без лишних слов Галдор взял еще не законченное оружие и переломил о колено.

— Это мусор! Закалка никуда не годится. Сначала вода, потом масло, я же говорил! Начинай сначала, — эльф смерил надменным взглядом наследника Дурина и, дернув плечом, растворился в отсветах пламенных всполохов.

— Что б тебя балрог пожрал! — Кили со злостью пнул ведро с водой, в котором остужались инструменты. Жидкость тут же выплеснулась наверх, разлетевшись грязными брызгами и намочив одежду.

Снова и снова молот звенел под низкими сводами кузницы, а когда он замолкал, тут же раздавались шипение раздуваемых мехов и треск взвившегося огня. Снова и снова, удар за ударом.

Орки не спешили атаковать город, а Финрион ждал удобного момента. Время тянулось, как смола, и Минас Тирит увязал в ней, точно нерасторопное насекомое. А упрямый молот все продолжал выбивать свой не умолкавший набат, оглашая им опустевшие улицы столицы королевства людей.

— Недостаточно крепок, — выдал вердикт Галдор, осматривая лезвие. — Заточка никуда не годится, полировка отвратительная. Может быть, вы, гномы, и довольствуетесь таким мусором, но это не Гондолинский меч. Самонадеянный мальчишка, ты даже не приблизился к нему.

— Не может быть! Я остужал, как ты и сказал: сначала быстро в воде, потом медленно в масле! — Кили хотел было защитить свой труд, но тут эльф замахнулся клинком и ударил им по наковальне. Раздался трагичный звон, и меч разлетелся на несколько осколков.

— Листы металла не в полной мере спаяны. Он был плох с самого начала. Начинай все заново.

— Саурон тебя побери, старик! Я ведь делал все правильно!

— А я тебя предупреждал, щенок, — огонь горнила угрожающе отразился в умных карих глазах, и затаенный гнев вспыхнул где-то в их глубине, — тебе не по силам это искусство.

Галдор, не оборачиваясь, вышел из жара помещения, отдаваясь воле ласкового утра. Нет, гному не по силам овладеть делом всей его, Галдора из Гондолина, жизни. Слишком самонадеян, слишком глуп! Хотя этот мальчишка не такой слабак, каким казался вначале. Быть может, из него выйдет толк… Хотя это вряд ли.

Сжав от злости зубы, Кили стремительно развернулся и, схватив уже ничего не чувствующими руками молот, снова направился вглубь кузницы. И опять звон металла, опять треск пламени, опять плеск воды и опять новая попытка.

Была уже глубокая ночь, когда Тауриэль почувствовала, что рана на спине практически ее не беспокоит. Конечно же, травма еще не зажила, но выносливость воина помогала справиться с этой напастью. Раскрыв глаза, она посмотрела на вторую половину кровати: пуста, как и последние несколько ночей.

— Я же тебе говорила… — сердце сжалось от осознания, что все это время ее любимый буквально не покидал кузницу Галдора, в поте лица стараясь овладеть недосягаемым. Когда они все терпеливо ждали, он не покладал рук, не смыкал глаз, снова и снова предпринимая попытки. — Вот же глупец… А думал, что все будет легко!

Встав с постели, Тауриэль оделась и вышла на улицу. Ночной воздух приятно холодил кожу, ветерок тут же игриво подхватил длинные волосы, принося с собой тихие звуки, ставшие слишком знакомыми за эти несколько дней. Тяжело вздохнув, эльфийка пошла туда, откуда доносился звон. Она увидела его не сразу: Кили стоял за большой каменной печью, упершись одной ногой в наковальню, в то время как тяжелый молот с силой обрушивался на неподатливые листы железа.

— Ты не спал несколько ночей, — тихо произнесла Тауриэль, проходя внутрь помещения и присаживаясь на черный от копоти стул.

— Со мной все в порядке, — откликнулся Кили, взглянув на нее. — А ты как? Оправилась?

— Готова к бою хоть сейчас! — она ласково улыбнулась, видя в ответ быстро мелькнувшую улыбку мужа. — А вот за тебя я волнуюсь.

— Не стоит. Вот закончу и тогда отосплюсь. Всю неделю буду спать! Прямо как наши прародители.

Тауриэль не ответила. Треск огня в горне успокаивал, и она, словно зачарованная, взирала на ту картину, что представала перед ней. Тауриэль, не отрываясь, смотрела на непривычно напряженное лицо Кили, на его плотно сжатые губы. Пламя ласково гладило его кожу, мокрую от пота, играло в завязанных в хвост черных волосах. Под распахнутой туникой ходили сильные мышцы, с каждым ударом напрягались крепкие руки, в красном свете обрисовывался натренированный рельеф тела.

Глядя на того, кому отдала свое сердце, бессмертная дочь Эру невольно думала о различиях между их двумя расами. Они, эльфы, другие. Их тела всегда оставались гладкими, тонкими, изящными; ловкость — вот их главное достоинство. А гномы — нет. Сила… Сила и выносливость — вот дар, наделявший с рождения детей Ауле. И теперь Кили как никогда походил на своих предков. Этот юноша неотвратимо становился мужчиной. Неизменные безрассудство и похвальба отошли на второй план, и теперь он проявлял себя в полной мере, укрощая металл и повелевая огненной стихией. А молот все бил.

Ласковый сон незаметно забрал Тауриэль в свои сети, укутав одеялом надежд и накрыв пеленой воспоминаний. Пламя напевало свою колыбельную, теплый воздух согревал озябшие от долгого одиночества руки, а сознание уже рисовало себе такое яркое, сладкое и болезненное желание. Тауриэль почти чувствовала, как детские ручки обнимают ее за шею, как озорные мордашки преданно глядят на нее и шепчут слово «мамочка». Как же она соскучилась по ним!.. Каждую ночь она видела Кили, играющего с малышами, слышала детский смех и чувствовала, как ее сердце впервые за долгое время наполняется спокойствием и счастьем. Но каждый раз она просыпалась, и суровая реальность обрушивалась на нее беспощадной тьмой.

Вот и в этот раз Тауриэль проснулась оттого, что озябла, хотя в кузнице было нестерпимо жарко. Привычные звуки изменились. Обведя взглядом закопченное помещение, она увидела Кили, сидевшего на этот раз у точильного камня. Жесткий скрежет вспарывал тишину ночи, а ласковый, уже догоравший огонь тихо потрескивал в горниле. Хотела сказать хоть что-то, но передумала, взглянув на сосредоточенное лицо мужа. Опять не спал всю ночь… Но гном и не думал спать — тело изнемогало от усталости, руки ломило от перенапряжения, а глаза невыносимого жгло от столь долгого бодрствования, но работа еще не была закончена. Еще рано.

Тяжелый камень со скрежетом затачивал клинок, во все стороны летели горячие сверкавшие искры, но с каждым оборотом сталь становилась все острее, все опаснее. И все же время шло, а оружие помимо всего прочего требовало обработки, полировки, крепкой рукояти и еще кое-чего. Ночь неумолимо отступала, но до утра еще оставались часы.

Когда предрассветные лучи разрезали темное небо, Кили неприятно сощурился, отложил тряпку и готовый меч. Ноги едва держали его, а тело то и дело норовило ослушаться хозяина.

— Что на этот раз? — неожиданный голос Галдора разбудил Тауриэль и привел в себя Кили. Тряхнув головой, точно сбрасывая остатки обессиливающего дурмана, Кили протянул ему свою работу.

— Кили! Как ты? — издалека раздался крик старшего брата. Но как только подбежавшие Фили с Ирэйн увидели хозяина кузницы, они тут же остановились, с замиранием сердца взирая на высокого эльфа. В его руках лежал длинный клинок, даже в слабых лучах солнца сверкавший гордой сталью.

— Посмотрим… — протянул Галдор, задумчиво изучая предмет. Взмахнул им несколько раз, улавливая приятный свист рассекаемого воздуха. Тонкий, ровный, острый. Лезвие хорошо заточено, баланс точно выверен.

Оружие удобно лежало в ладони, создавая ощущение продолжения руки. Тяжело этого добиться, очень тяжело. Металл сиял белым переливом — лишь Гондолинские мечи могли похвастаться таким чистым цветом стали; по всей поверхности вились изящные волны спаянных слоев.

— Что это? — вдруг спросил Галдор, с презрением указав на тонкую вязь, тянувшуюся вдоль лезвия от самой гарды. Все присутствующие тут же воззрились на выгравированное на Кхуздуле слово. — Ты посмел запечатлеть ваш язык на эльфийском мече?

— Ну, это что-то вроде клейма мастера, — усмехнулся Кили, настойчиво вглядываясь в лицо Галдора. Шутки шутками, но тот должен был дать свой ответ. Решающий ответ.

Эльф перевел взор на молодого гнома. Этот юнец вызывал в нем странную смесь эмоций: что-то сродни нелюбви, приправленной уважением и замешанной на вековом предубеждении. В конце концов, этому мальчишке удалось невыполнимое. Поразительно… Был ли Галдор рад этому? Несмотря на все «но», скорее да, чем нет. Горько осознавать, что его искусство умрет вместе с ним — теперь же нашелся тот, кто способен его сохранить. Пусть этот кто-то и гном.

— Что ж, ты удивил меня больше остальных моих учеников.

— Это значит, что я справился? — не веря своим ушам, произнес Кили.

— Ступай. И помни, сын Ауле, чему ты здесь научился.

Вся компания тут же воспряла духом, чувствуя, как слабая надежда загорелась с новой силой.

— Меч силен — я уверена, — откликнулась Ирэйн, — но теперь нам нужен тот, кто способен им владеть. Сильнейший и бесстрашный. Это единственный залог нашего успеха.

Все четверо тут же задумались, но ответ пришел неожиданно быстро.

— Финрион! Это точно он. Надо его отыскать!

— Наверняка, он где-то у городских врат, — кивнула Ирэйн. — Поспешим.

В этот момент в воздухе прогромыхало тревожное эхо.

— Что это? — Фили обернулся на звук, туда, к городской стене, откуда его принес ветер.

— Бежим! Времени больше нет! — махнула рукой Тауриэль, поправляя за спиной оружие.

Взяв свой клинок из рук кузнеца, Кили вместе со всеми хотел было бежать к воротам, но резко остановился. Посмотрев в последний раз на того, кто на эти несколько дней и ночей стал ему учителем и наставником, Кили сначала помедлил, а потом кратко поклонился, сверкнув напоследок карими глазами из-под длинной темной челки.

— Быстрее, Кили! — крикнула Тауриэль, оборачиваясь.

Небольшая компания уже давно исчезла из виду, но Галдор все еще смотрел им вслед, не видя ничего, кроме пустых белых улиц. Затем он опустил взор и, медленно поднеся руку к груди, склонил голову.