В день похорон Сары и Артура Кейнов над Готэмом проливался угрюмый моросящий дождь, а небо заволокли тяжёлые тёмно-серые тучи. Умерли представители одной из самых старых и самых влиятельных семей города, а потому на это печальное мероприятие съехалось множество людей, все те, кто так или иначе был знаком с этой семьёй. С супругами Кейн прощались на старом фамильном кладбище недалеко от родового поместья и здесь же проводили панихиду. Ряды чёрных зонтов окружали лежащие в двух ямах закрытые гробы, а священник печально-мелодичным тоном читал отпевающие молитвы под унылый похоронный хор.

Виктория впервые в жизни была на похоронах и впервые в жизни ощутила эту давящую со всех сторон гнетущую атмосферу уходящей жизни. Она стояла под своим зонтом в одном из первых рядов, закутанная в чёрный платок, и просто смотрела на намокающие под дождём крышки гробов, в которых лежали тела её родителей. Внутри не было никаких чувств, даже откровенной скорби – лишь пустота.

Сара и Артур Кейн были хорошими и щедрыми людьми и стали прекрасными родителями этому грязному городу. Но не своей собственной дочери. Виктория никогда не считала, что сильно любит своих родителей. Они просто были, как нечто должное. И вот их не стало – что изменилось в её жизни? Она по-прежнему заложница невменяемого тирана, не получающая никакой поддержки от близких. Отец и мать сделали всё, что смогли – выдали дочь за чудовище и бросили умирать в его логове. Сегодня Виктория так же сделала всё, что смогла – приехала проститься с людьми, когда-то оставившими её на съедение зверю.

Когда отпевание закончилось, многие гости разошлись, а у могилы остались лишь самые близкие. Виктория возложила к каменному монументу цветы, а после принимала соболезнования близких к семье людей. Большую часть из них она не слышала: в ушах звенело от напряжения, ей хотелось поскорее уехать отсюда. Обстановка публичности угнетала. Виктория подумала, что приедет сюда через пару дней и побудет наедине с родителями, поговорит с ними без всех этих бизнесменов, прокуроров, мэров и прочих первых лиц города.

А пока она украдкой удалялась с кладбища вместе с дворецким их семьи, которого она знала с тех пор, как научилась различать людей. Пожилой высокий мужчина в чёрном фраке с безмерно скорбящим выражением лица держал над молодой госпожой Кейн её большой чёрный зонт и рассказывал о случившемся:

– Господин Кейн умер прошлой ночью. Сердце... Оно ведь у него было слабое. В последнее время он всё чаще отказывался принимать лекарства, говорил, что и без того обречён. А госпожа... Ох, как она мучилась! Вы ведь знаете, как сильно Ваша мать любила Вашего отца, даже спустя столько лет совместной жизни, всё равно любила без памяти. Её сердце не выдержало этой скорби. Она скончалась через несколько часов после смерти господина прямо у его постели.

На глазах старого дворецкого навернулись слёзы, и он принялся смахивать их. Заметившая это Виктория приобняла его и погладила по плечу, утешая.

– Ты послужил им прекрасную службу, Альберт, и сделал их жизнь лучше.

– Я буду и дальше служить семье. Буду служить Вам, госпожа Виктория.

Девушка на мгновение замедлилась и невольно из-за этого попала под дождь. Альберт быстро занёс зонт над её головой, чтобы она не промокла.

– Но ведь я больше не Кейн, – сказала она, взглянув на мужчину.

– А для меня – всегда будете! – заявил дворецкий.

Может быть, он и прав. В конце концов, больше, чем фамилию Кейн, Виктория ненавидела фамилию Айрис. Она поджала губы, сдержанно улыбаясь своему доброму другу, а после крепко обняла его за шею. Альберт был ей близким человеком, однако рассказывать ему о своей тайне Виктория боялась. Исключительно потому, что опасалась за его жизнь.

Они прошли дальше и скоро вышли к дороге, ведущей к поместью, у обочины которой стоял чёрный автомобиль марки Линкольн Континенталь. Виктории вновь стало дурно, когда она узнала в человеке, стоящем возле машины, своего ненавистного супруга. Сегодня она ещё не имела «радости» видеть его, так как он рано уехал на работу, а в родительский дом её отвёз Альберт. Она совершенно не ждала увидеть здесь Нэйтона.

– Мистер Айрис, – Альберт поприветствовал мужа своей госпожи лёгким поклоном, когда они подошли к его автомобилю.

– Альберт, – поприветствовал в ответ Нэйтон. – Сочувствую Вашей утрате. Я знаю, Вы служили семье, ещё задолго до того как родилась Виктория. Смерть Кейнов – горе для всех нас. Для всего города.

Следить за его сопереживающим выражением лица и слушать утешительные красивые речи было просто отвратительно, ведь под этой учтивой маской сейчас скрывалось абсолютное безразличие, и Виктория единственная знала это.

– Спасибо, что приглядели за Викторией, – обратился Нэйтон к дворецкому. – Домой я отвезу её сам.

– Как скажете, непременно, – отчеканил Альберт, а после повернулся к девушке и сказал напоследок: – Я пригляжу за домом, пока Вас не будет. Обязательно навестите могилу родителей в скором времени.

– Конечно, – Виктория обняла Альберта ещё раз, но лишь для того, чтобы тихо шепнуть ему на ухо: – Пожалуйста, навещай меня почаще.

Дворецкий удалился к поместью, сопровождая скорбящих по его хозяевам гостей, а Виктория взяла зонт в левую руку и теперь вновь осталась наедине с Нэйтоном. Она опустила глаза под ноги и мрачно замолчала. Муж смотрел прямо на неё и, кажется, чего-то ждал, но чего – не говорил. Виктория знала, что, если сейчас не догадается, чего он хочет, вместе с правой рукой забинтовывать придётся ещё и левую. И скоро их взаимное молчание нарушилось неожиданными словами Нэйтона:

– Я вчера немного перегнул палку. Но ты сама виновата.

Он сделал шаг вперёд и встал ближе к Виктории, а затем взял её аккуратно перебинтованную правую руку и начал с неестественной лаской поглаживать её. Еле удерживая себя от того, чтобы одёрнуть руку и отойти назад, девушка вся сжалась и плотно сомкнула губы. Какими же мерзкими были его попытки притворяться любящим мужем!

– Я знаю, тебе сейчас тяжело, ты потеряла обоих родителей. Но ты у меня сильная девочка, ты это переживёшь. У тебя ведь есть я. Только я, – он медленно гладил её по волосам, пока Виктория всячески старалась хотя бы мысленно отстраниться от этой фальши. – И больше тебе никто не нужен.

Он поцеловал её в макушку головы, обнял и крепко прижал к себе. Виктория продолжала стоять столбом и просто держать над собой зонт, пытаясь не придавать тому, что делает Нэйтон, никакого значения. Она всё это уже проходила не раз. Все его перепады настроения от приторно чуткого мужа до беспощадного тирана были ничем иным как серьёзным психическим расстройством, которое она выявила уже давно. Вот ведь ирония: будучи психиатром, оказаться в плену душевно больного садиста.

Когда Нэйтон отстранился, он повёл жену к машине. И тогда она решилась сказать без уверенности в получении согласия:

– Извини, я не поеду домой. Мне нужно в лечебницу, на работу.

– Что? – он недоумённо взглянул на неё. – Работа? У тебя ведь родители умерли.

– Да, но... я не брала отгул.

– Я позвоню туда и предупрежу о том, что ты не приедешь.

– Нет! – Виктория отчаянно держалась за мысль сбежать в Аркхем, и любая перспектива остаться сегодня дома с мужем её пугала. – Не стоит, правда. Я в состоянии работать. Это поможет мне отвлечься от скорби.

Взгляд Нэйтона остановился на её губах, и он задумчиво молчал несколько секунд. Подозрительность овладела им, и Виктория испугалась этого нервного взгляда. От его давления у неё заныла чуть не раздавленная вчера правая рука.

– Ты у меня такая трудолюбивая, – вдруг сказал мистер Айрис, едва приподняв уголки губ в улыбке, и зашагал к автомобилю. – Хорошо. Не буду тебя останавливать. Садись, отвезу тебя в твой обожаемый сумасшедший дом.

– Но я... – промямлила Виктория, – я могла бы вызвать такси, чтобы не обременять тебя.

Нэйтон медленно развернулся, и от его по-зверски яростного выражения лица у девушки побежали мурашки по спине. Она быстро поняла, не стоило говорить подобного.

– Я приехал сюда специально ради тебя, – ответил Айрис, скрипя зубами. – Ты предпочтёшь поехать на такси, нежели в машине собственного мужа?

– Нет, нет. Ты прав, никакого такси, верно, – затараторила Вик, боясь вновь нарваться на неприятности.

Супруг открыл перед ней дверь автомобиля, и Виктория без желания села в машину, перед этим аккуратно сложив свой зонт. Сквозь дорожки воды на стекле она ещё раз с тоской взглянула на поместье, в котором выросла и в котором вчера умерли её отец и мать. В конце концов, подумала Виктория, её родители хотели, чтобы она была счастлива, хотели обеспечить ей достойную жизнь, в которой бы она ни в чём не нуждалась. Девушка сама не знала, зачем сейчас искала оправдания их поступку двухлетней давности, но где-то глубоко внутри она ощутила острую нехватку близких людей, которые бы разделили с ней её боль. Сейчас она острее, чем когда-либо ощущала, насколько же она одинока.

* * *

К моменту, когда чёрный линкольн подъехал к высоким воротам психбольницы на Нерроуз, дождь не прекратился, но стал значительно тише. Почти всю дорогу Виктория и Нэйтон ехали в тишине. Когда он что-то спрашивал, она пыталась вставлять в свой ответ как можно больше слов, чтобы не повторился кошмар вчерашнего вечера. К её счастью, муж ни разу не разозлился за это время и в основном мало говорил с ней. Но, само собой, прежде чем Виктория покинула автомобиль и отправилась в лечебницу, Нэйтон сказал ей на прощание пару слов.

– Сегодня снова задержишься? – спросил он.

– Не знаю... – без энтузиазма ответила девушка, норовя поскорее убежать за ворота. – Возможно, да, снова придётся остаться почти до ночи. Хочу углублённо поработать с методической литературой, почитать кое-что необходимое для лечения моего пациента.

Загадочное и нагнетающее молчание Нэйтона никак не позволяло девушке избавиться от страха, что в любую секунду может произойти что-то страшное. Мужчина медленно развернулся к ней и придвинулся поближе, занеся руку над её головой на спинку сидения. Виктория втянула плечи и стала тихо жаться к двери, чтобы быстро ускользнуть, когда представится возможность.

– Ты ведь только-только вышла на работу после долгого перерыва, – понизив голос, сказал Айрис и нагнулся чуть вперёд. – Стоит ли вот так сразу бросаться в омут с головой, да ещё и после травмы?

– Наверное, не стоит, – Виктория выдавила из себя лёгкую усмешку. – Но у меня...

Он не дал ей договорить и накрыл её забинтованную правую руку своей ладонью. Виктория вздрогнула, а когда подняла глаза, столкнулась с леденящим душу взглядом своего мужа, который всем своим видом дал ей понять: он в шаге от ярости.

– Ты можешь брать свои книжки с собой и заниматься этим дома, – сказал он, играя пальцами на её руке. – Не обязательно торчать в этом убогом месте допоздна. Дома ведь куда приятнее, не правда ли?

– Да, – сквозь тонны отрицания согласилась Виктория, – но дела пациентов нельзя выносить из стен лечебницы, а мне нужна эта информация. Поэтому мне лучше заниматься работой здесь.

Правая рука Виктории медленно ускользала из-под руки Нэйтона, а левая уже лихорадочно нащупывала отпирающий дверь рычаг. Как вдруг мужчина резко схватил её за повреждённую руку и крепко сжал. Виктория непроизвольно взвыла от боли, но муж прижал ей рот левой ладонью. Он подобрался ещё ближе, к самому её лицу, почти навалился на неё, прижав к креслу.

– Не зарывайся, дорогая, – прошипел Нэйтон, скривив губы. – Держишь меня за идиота? Думаешь, я ничего не замечаю? Не вижу, как ты только и мечтаешь подольше посидеть в своей чёртовой больнице? Тебе не спрятаться от меня на этой помойке. Тебе. Не. Спрятаться.

От боли снова навернулись слёзы. Пальцы, которые наконец-то пришли в покой после вчерашнего, снова заныли в адской агонии. Широко раскрытыми напуганными мокрыми глазами Виктория смотрела на своего обидчика и податливо кивала его словам, лишь бы только он скорее отпустил её, лишь бы убрал от неё свои руки, лишь бы скорее вырваться из этого проклятого автомобиля.

Поняв, что смог достоверно донести до жены нужный смысл, увидев в её глазах нужную ему реакцию – смертельный испуг – Нэйтон убрал от неё руки и с презрением бросил:

– Не вздумай расстроить меня снова. А теперь пошла вон.

Он даже сам потянулся и открыл дверь с её стороны. Виктория буквально вывалилась из автомобиля, подбирая полы своего пальто и хватая на бегу зонт. Быстро утерев с лица слёзы, она глубоко выдохнула, собралась с духом, обзавелась маской благополучия на своём лице, поправила волосы и быстро зашагала к калитке. В ожидании охраны она с ужасом слушала скрежет колёс уезжающего линкольна и всеми силами сдерживала себя от того, чтобы вновь не зареветь. Но в ней было куда больше силы, чем представлял себе её муж. Намного больше. Она не собиралась ломаться, а потому, закусив губу и вновь посадив боль под замок глубоко внутри, она выпрямилась, расправила плечи и двинулась к лечебнице, когда калитка перед ней открылась.

Тёмные коридоры Аркхема сопроводили Викторию в её кабинет. Она сама не помнила, как забралась на третий этаж и оказалась в своей рабочей комнате, но по пути на автомате здоровалась со всеми охранниками и старалась избегать камер с заключёнными. Её конечности слегка тряслись в нервной судороге, когда в голове эхом отдавались ужасающие слова Нэйтона: «Тебе не спрятаться».

Перед глазами будто повисла пелена, пространство кабинета вокруг расплывалось и словно бы ускользало от неё. Опираясь на всё, что попадётся под руку, Айрис добралась до напольной вешалки и закинула на неё своё пальто и зонт. Отчего-то сильно разболелась голова, прямо в том самом месте, куда год назад она получила удар увесистой дорогой вазой. «Терпимо, – подумала Виктория, – всего лишь лёгкое недомогание». Но уже через минуту её виски начали выстреливать больными импульсами, а из глаз, казалось, сейчас посыплются искры. Девушка зашипела от боли, обхватила голову руками и согнулась над своими коленями.

В попытках наощупь найти выход из кабинета, чтобы отыскать помощь в медицинском крыле, она налетела на стул, запуталась в собственных ногах и навалилась на стену, спасаясь от падения на пол. Головная боль расползлась по всему её телу, и держаться на ногах становилось просто невозможно. Вот бы дойти до лазарета... С этой мыслью она резко выпрямилась, собралась с силами и уверенно двинулась к двери. Хватило всего одного шага, после чего ноги Виктории подкосились, и она без сопротивления рухнула на пол, потеряв сознание ещё в равновесии.

Сквозь движущуюся темноту её звал искажённый мужской голос. Такой далёкий, расплывающийся, точно круги на воде. Голос эхом отдавался в каждом уголке разума. А потом она услышала хруст своих собственных пальцев. Виктория в ужасе вскрикнула и сей миг пришла в сознание. Вокруг всё ещё был её не выбивающийся из общей мрачной атмосферы Аркхема тёмный кабинет, а сама она сидела в кресле, истекая крупными каплями испарины на лице.

– Доктор Айрис! – перед ней стоял профессор Хьюго Стрейндж, и когда Виктория услышала его, то поняла, что голос, звавший её в бессознательности, принадлежал ему. – Слава богу, Вы пришли в себя!

Девушка перевела дыхание и утёрла лоб тыльной стороной ладони. Голова побаливала, но уже не норовила расколоться на тысячу кусков, как несколько минут назад. Она нервно взглянула на свою правую руку, но та была не тронута и даже болела меньше.

– Признаться честно, Вы меня напугали, – Стрейндж подал девушке стакан воды. – Дверь кабинета нараспашку, а Вы лежите на полу без сознания...

– Простите, профессор, - Вик полностью опустошила стакан, – это... Это всё просто стресс.

– Конечно, я понимаю, такая прискорбная потеря...

– Что? – на секунду удивилась Айрис, а через секунду поняла, о чём говорит заведующий. – Ах, да, это...

– Я соболезную Вашей утрате.

– Спасибо, – быстро ответила Виктория, в душе поражаясь тому, как же быстро распространяются новости в этом городе.

Она встала из кресла и прошлась до окна: ей срочно нужен был свежий воздух. Её всё ещё качало из стороны в сторону, но ноги уже были твёрдыми. Виктория подняла раму единственного в своём кабинете окна и высунулась в него, вдохнув побольше воздуха. Лёгкий ветерок нёс сюда отрезвляющий прохладный запах с реки, что простиралась недалеко от лечебницы и отделяла Нерроуз от основной части города.

– Я думал, Вы сегодня не появитесь на работе, – признался Стрейндж. – Как-никак Вы похоронили родителей. Думал, возьмёте денёк отгула.

– Нет, – ответила доктор, отойдя от окна и встав у своего стола, – я не хочу утонуть в скорби, а сосредоточенность на работе позволит мне не впасть в депрессию.

 Холодный рассудок... Полезная черта для специалистов нашей области, - слегка улыбнулся Стрейндж, а после поинтересовался, сделав пару шагов к Виктории: - Как проходят сеансы с нашим неуёмным веселящимся другом? Надеюсь, это не его рук дело? – Стрейндж взглядом указал на правую руку девушки.

– Ох, нет, – она машинально спрятала руку за спину, – это... Это просто... Неудачная попытка приготовить ужин. Я довольно сильно обожгла руку, вытаскивая противень из духовки. На кухне я такая неуклюжая! – Вик рассмеялась, скрывая горькую правду за неловкой улыбкой. – Насчёт общения с Джеромом... Всё в порядке, полагаю, мы нашли общий язык. Он ведёт себя немного странно, но самое главное – не агрессивно.

– «Странно»? Как, например? – заинтересованно прищурился Хьюго, и за его очками в глазах блеснули страстные огоньки.

– Думаю, мне кажется это странным потому, что я не ждала от него подобной кротости. Я думала, он куда более неуправляемый. Думала, что завоевать его доверие будет задачкой под звёздочкой. Но знаете... – Виктория задумалась на мгновение и сама не заметила, как её губы слегка дрогнули в улыбке, – у меня больше не возникает чувство страха рядом с ним. Я понимаю, что этот парень сумасшедший, но после всего одного сеанса с ним уже не чувствую исходящей от него опасности в свою сторону. Я ему поверила. По-настоящему, без притворства. И, возможно, это сыграло свою роль.

Стрейнджа очень обрадовали её слова. Прямо на глазах он расцвёл, широко заулыбался и негромко выдохнул с облегчением:

– Как прекрасно. Это просто чудесно! – мужчина взял девушку за плечи, что показалось Виктории чрезмерно уж воодушевлённым. – Уверен, это хорошее начало – показатель успешной будущей терапии.

Виктория молча согласилась со смущённой улыбкой. Ей нравилось, что начальство уже довольно её успехами, хоть она и проработала всего несколько дней.

– Ну, раз уж Вы сегодня здесь, не планируете встречу со своим пациентом? – спросил всё ещё сияющий радостной улыбкой главврач.

– Конечно. Я как раз хотела сегодня провести сеанс.

– Тогда идёмте, я провожу Вас вниз.

Профессор учтиво пропустил девушку вперёд себя, жестом приглашая её выйти первой. Виктория захватила с вешалки свой белый халатик, накинула его на плечи и вместе с Хьюго Стрейнджем отправилась на нижние этажи, где, судя по словам заведующего, сейчас в общей комнате находился её пациент.

* * *

В просторной камере, наполненной большой группой сумасшедших преступников, было шумно, как и в тот раз, когда Виктория увидела это помещение впервые. Всё те же лишённые здравого ума лица, разодетые в тюремную полосатую одежду, творили свои странные дела, на которые Виктория уже смотрела более спокойно, но не без любопытства. Она вновь оказалась здесь с главврачом, так как Стрейндж выказал желание посмотреть на общение Виктории с её пациентом. Буквально на её глазах, когда они только подошли к клетке с сумасшедшими, одного из них, нервно дёргающего головой и выкрикивающего прерывистые рокочущие звуки, охранники вывели из общей комнаты и поволокли в неизвестном направлении. Виктория украдкой проводила их взглядом, а после вновь взглянула на содержащихся внутри комнаты преступников.

Долго выискивать глазами своего пациента среди толпы чёрно-белых униформ ей не пришлось: Джером Валеска стоял спиной к ней возле одного из длинных столов, занеся обе руки за спину и водрузив правую ногу на скамью, и говорил о чём-то своим сокамерникам, которые предельно внимательно слушали его, словно ученики своего учителя. Сегодня Виктория отважилась быть порешительней, ибо её переполняла уверенность в своих действиях. Айрис сделала шаг к решётке, встала почти вплотную и окликнула:

– Мистер Валеска! Добрый день.

Ожидаемой была реакция остальных заключённых, которые обернулись к источнику шума даже раньше, чем сам Джером. Узнав голос своего врача, он повернулся к ней уже со своей безумной улыбкой на неестественно растянутых губах и смотрел так, будто вновь задумал какую-то нездоровую игру.

 –А вот и моя ненаглядная доктор Айрис! – пропел он, разводя руками и плавно раскачиваясь из стороны в сторону. – Как всегда, непозволительно прекрасна.

– Оу... спасибо, – неожиданный комплимент чуть было не столкнул девушку с нужного настроя, но она вовремя опомнилась и, изящным движением руки убрав прядь волос за ухо, перешла к сути своего визита: – Я пришла забрать Вас на сеанс.

– Что, похищаешь меня? Вот так, средь бела дня? – усмехнулся Джером, распластавшись на скамье и не сводя с доктора фривольного взгляда.

– Если Вам так угодно, то да, – улыбнулась Виктория, подыгрывая ему.

По её сигналу в виде соответствующего взгляда охранник открыл дверь клетки и приказал Джерому выйти. Но тот лишь неспешно взглянул на него и не двинулся более без намерений куда-либо идти.

– Знаешь, – обратился он к Виктории, нахмурив лоб, изображая задумчивый вид, – я безмерно по тебе соскучился и не прочь провести часик-другой в твоей компании. Но! Я сегодня что-то совсем не в настроении вести светские беседы о своих якобы проблемах.

Услышав это, профессор Стрейндж вставил со сдержанной возмущённостью:

– Исключено, Джером. К твоему сожалению, посещение сеансов доктора Айрис – дело не добровольное, а обязательное.

– Подождите, профессор, – Виктория жестом руки попросила Хьюго дать ей возможность самой вести диалог со своим пациентом и обратилась к Джерому: – Почему же Вы не хотите выйти?

– Мне просто не хочется. Заставь меня, – провоцировал Джером. Ему в голову пришла блестящая идея, и он резко наклонился вперёд, чтобы озвучить её. – Давай сделаем так: я выйду к тебе, только после того как ты зайдёшь ко мне, сюда, внутрь этой комнаты.

Валеска даже не скрывал своих провокационных мотивов, безумно улыбался и без отрыва смотрел на девушку, ожидая от неё действий. Ему так нравилось наблюдать за ней в ситуациях, в которые он её ставит, нравилось делать ставку на то или иное её действие, нравилось изучать её растерянные в попытках сделать правильный выбор эмоции и выражения лица. Другими словами, Джером получал небывалое удовольствие, проверяя своего нового доктора на прочность.

Стрейндж вновь проигнорировал желание Виктории самой разобраться с проблемой и попросил охрану вывести Джерома силой. Но как только двое охранников оказались внутри клетки, перед Джеромом стеной воздвиглись все те заключённые, что были ему верны, а он закинул ногу на ногу и продолжил с непринуждённостью наблюдать за ситуацией. После этого главврач более не хотел ввязываться: наблюдая за слегка растерянной Айрис, он теперь жаждал увидеть, что же она предпримет.

Но что ей ещё оставалось, если впредь она решила идти по пути сближения со своим пациентом? Сомнениями она терзалась недолго, и как только охранники вышли из общей комнаты для заключённых, Виктория вошла внутрь, прямо в незащищённую среду самых отъявленных психов Готэма. Джером вновь оказался удивлён её поведением.

– Ну надо же, – протянул он, вставая со скамьи и разгоняя своих верных последователей с дороги. Он шагал прямо к ней. – По-прежнему такая смелая. Такая несокрушимая.

Дверь решётки за спиной Виктории закрылась, но охрана и профессор Стрейндж стояли в полной готовности в любой момент ворваться внутрь и помочь беспечной доктор Айрис.

– Неужели ты и впрямь не боишься всех этих ребят? – Джером подошёл уже слишком близко к ней, Виктория еле сдержалась от отступления. Парень наклонился к её лицу и изучал его широко раскрытыми безумными глазами. – А если кому-нибудь из них вдруг взбредёт в голову схватить тебя? Знаешь, некоторые из них сворачивают шеи быстрее, чем человек моргает. Мы ведь тут все психи, помнишь? – рыжеволосый расхохотался прямо в лицо Айрис.

Но та даже не шелохнулась и не отвела взгляда. По коже пробежал холодок, но тот адреналин, который захлестнул её, после того как она переступила порог этой клетки, почти затмил её здравый смысл. Было просто интересно, что же может произойти дальше, что может сделать Джером и каждый из этих кровожадно смотрящих на неё безумцев. Она почувствовала себя маленьким котёнком в вольере с дикими гиенами.

– Но знаешь, – Джером вдруг выпрямился и избавился от давящего маньячного тона в голосе, – тебя здесь никто не тронет. А знаешь, почему? Потому что ты со мной, – после он встал рядом с ней, приобнял за плечи и громко заявил сокамерникам: – Все ведь поняли? Все услышали? В этой смердящей дыре есть один прекрасный цветок – доктор Виктория Айрис. И она только моя. Так что не вздумайте её обижать. Если кто и может это делать, то исключительно я.

– Прекратите... – тихо попросила Виктория, сконфуженная не только этой ситуацией, но и такими её деталями как слова Джерома и его крепко вцепившаяся в её плечо рука.

Однако воодушевлённые заявления Валески и впрямь заставили аркхемцев отступить и умерить свои безумные желания. Их лица так и кричали о том, как же у них чешутся руки притронуться к безоружному незащищённому доктору, заставить её дрожать от страха, оставить на её прекрасной белой коже хоть один маленький шрам. Но, как оказалось, та была далеко не без защиты.

Джером начал подталкивать её дальше, вглубь комнаты, и Виктория поняла, что он ведёт её к тому столу, за которым стоял, пока она его не окликнула.

– Ты – наша гостья здесь, – произнёс он над её ухом. –  Проходи. Поиграешь с нами в одну игру?

– Что? Какую ещё?..

– Конечно же, поиграешь! – оскалился Джером, не желая дослушивать её. – Не откажешь же ты своему обаятельному пациенту, правда? – и с этими словами он насильно усадил её на скамью за стол, а сам встал за спиной, по-прежнему не выпуская её плечи из рук.

Виктория глубоко вздохнула. Она ловила на себе пристальные любопытные нездоровые взгляды людей, с которыми оказалась сейчас за одним столом, и от каждого чувствовала возможную угрозу. Но как такового страха внутри неё не было – было что-то вроде экстремального любопытства, ощущения, словно стоишь под дулом револьвера, заряженного лишь одной пулей, которая, неизвестно, пробьёт тебе голову или нет. И если что и пугало Викторию сейчас, то лишь наслаждение этим диким чувством.

Голос Джерома раздался прямо над её головой хриплым полушёпотом:

– Знаешь, почему мне так не хотелось уходить? Потому что... у меня тут свой маленький психиатрический сеанс, – последние его слова переросли в едва сдерживаемый смех, а после он сменил полушёпот на обычный тон и выпрямился. – Игра несложная: кто-то рассказывает свою «историю успеха», и, если я нахожу её скучной, остальные избивают рассказчика. Правила просты: остаться с целыми конечностями.

Играть в это Айрис совсем не хотелось, подобных «игр» ей хватало и дома. Но что-то не позволило ей вставить возражения, а Джером тем временем уже попросил сидящих за столом и на столе заключённых продолжать с того места, где они закончили, пока их не прервали.

– Моя очередь! – поднял руку худощавый парень с длинными неухоженными волосами соломенного цвета, который сидел на столе, скрестив ноги. – Меня зовут Донал. Я Донал. И я... убил своих родителей.

Вик вдруг подняла глаза на этого парнишку и не смогла более пошевелиться. Отчего-то вдруг её одолело огромное любопытство, когда она услышала слово «родители». А Донал продолжил:

– Они заставляли меня работать у одного барыги, который много мне платил, но при этом делал мне очень больно... очень больно... Я пытался рассказать матери и отцу, но они меня не слушали, говорили, что я врун, и отправляли назад снова и снова. Я больше не хотел, чтобы мне причиняли боль, я не хотел терпеть. А почему я должен был, собственно говоря? Спросив себя об этом, я зарезал сначала эту жирную свинью, которая унижала меня, а потом – и своих родителей, которые не хотели замечать мои страдания.

От этого рассказа у Айрис перехватило дыхание. Она всячески старалась не думать о том, насколько сильно его история похожа на её и насколько вероятен мог быть подобный исход с ней. Её подсознание проводило параллели и примеряло на себя роль рассказчика, и Виктория уже не могла сказать наверняка, осуждает этого парня за его поступок или же... понимает его настолько хорошо, что признаёт убийство праведным.

– Бедняга... – сказала взлохмаченная девушка, серое лицо которой сплошь было усыпано веснушками. – Понимаю тебя. Меня вот парень избивал. Я тоже его грохнула. И мне ужасно нравилось его убивать, ведь он заслужил.

Обе эти истории, казалось, звучат нарочно по какому-то оговоренному сценарию. Иначе Виктория никак не могла объяснить, почему вновь слышит нечто, столь похожее на неё. Она не могла поверить, не хотела думать о том, что сейчас находится в таком же положении, в каком когда-то находились эти заключённые. В положении, которые и определили их, как безумных убийц.

– Ну а что же скажет доктор? – Вик дёрнулась, услышав голос Джерома. Она повернулась, он уже сидел рядом и настойчиво смотрел прямо в её лицо. – Как думаешь, Доналу не стоило убивать своих родителей? Может, ему нужно было продолжать терпеть, засунув свои обычные человеческие чувства куда поглубже? А Клэр? Может, она тоже должна была смириться со злой судьбой, несмотря на невыносимую боль?

Колени девушки чуть затряслись, а дыхание сбилось. Происходящее выбило её из равновесия, и тогда Джером, заметив это, понял, что не ошибся.

– Любой человек, даже самый порядочный житель Готэма, имеет свою прекрасную тёмную сторону, – сказал он, медленно растягивая губы в улыбку. – Просто одни не боятся её показать и попадают сюда, заклеймённые психами, а другие притворяются теми, кем на самом деле не являются, и остаются «здоровыми». Но мы все здоровые. И все мы при этом сумасшедшие. Потому что безумие естественно.

Речь, что он произнёс сейчас, не показалась Виктории бредом сумасшедшего, напротив – она увидела в них глубокий смысл, правду, которую общество таит само от себя. Ведь Готэм буквально отравлен безумием, и события последних лет лучше всего это доказывают.

Джером оторвался от её глаз и обвёл взглядом всех сидящих вокруг стола, сказав:

– Лично я ни одного из вас не осуждаю. Ваши обидчики ещё не такое заслужили. И всё-таки что же скажет док? – он вновь бросил на неё взгляд.

– Я скажу, – начала Виктория, оправившись от замешательства, когда поняла, что должна сохранять лицо врача в окружении своих потенциальных пациентов, – что не могу осуждать или одобрять то, что вы совершили. Вы ведь пошли на убийство в порыве эмоций, в ситуации безнадёжности. Если вы это сделали, значит, наверняка, у вас не было другого выхода. Что сделано, то сделано. Сейчас ведь важно не то, из-за чего вы оказались в Аркхеме и какими были до него, а то, кем вы ещё можете стать, благодаря лечению. Я считаю, каждого можно излечить, – она бросила взгляд на Джерома, – если человек сам этого хочет.

– Верно говоришь, – и вновь эта непредсказуемая широкая улыбка.

Виктория более не желала оставаться в этой комнате и участвовать в спровоцированном Джеромом спектакле. Ей всё ещё не верилось, что эти двое заключённых и в самом деле рассказывали свои истории, но следовали указаниям Джерома. Но с чего бы ему знать о её секретах? Ей было непонятно, но определённый испуг не позволял оценить всю ситуацию трезво.

Главврач ждал уже слишком долго, и Виктория понимала, что не может дать слабину на его глазах. Она быстро вспомнила, зачем пришла, поднялась со скамьи и сказала, взглянув на рыжеволосого парня с надеждой на понимание:

– Вы пообещали пойти со мной, если я войду в камеру. Я выполнила условие.

– Конечно! – Джером театрально всплеснул руками и перепрыгнул через скамью. – Я всегда держу своё слово. Ну... может быть, не всегда, но с тобой уж точно. Буквально совесть не позволяет расстроить столь несчастную девушку с такой грустной мордашкой.

Что же происходит? Почему он так легко называет её несчастной, будто каждый вечер самолично наблюдает за тем, как её избивает собственный муж? Виктория чувствовала себя будто бы обнажённой, все её секреты словно придались огласке, и об её тайне напечатали во всех вестниках. Скверное, нервозное чувство, подогревающее страх.

Когда она одёрнула себя, Джером уже прошёл к выходу и добровольно сдался охранникам. Те заковали его в наручники и вывели из клетки, а Виктория вышла следом всё такая же мрачная и растерянная от раздумий.

– Браво! – высказался Стрейндж, с гордой улыбкой глядя на доктора. – Я в Вас не ошибся, Айрис. Несмотря на то, что вы общаетесь совсем недавно, Ваше влияние на Джерома поражает. Удивительно. Даже я не мог найти с ним общий язык.

Виктория, словно замороженная, не мигая смотрела вслед своему пациенту, которого охранники уводили в комнату для психиатрических опросов. Похвала Хьюго не доходила до её разума – настолько сильно её волновали слова Джерома, сказанные перед выходом из камеры.

– А? Что? – её голова дёрнулась, и растерянный взгляд вдруг смог сфокусироваться на лице профессора. – Ах, да. Да, должно быть, Вы правы. У нас с ним есть определённая связь. И мне ещё самой предстоит узнать, насколько она тесна.

Виктория извинилась перед профессором и поспешила догнать охранников, которые уже скрылись в конце длинного коридора вместе с сопровождаемым заключённым, который негромко сквозь улыбку медленно напевал себе под нос. Хьюго смотрел им вслед и ловил себя на радостной мысли, что наконец-то нашёл нужный ему инструмент, что его задумка удалась, и ему осталось лишь поддерживать действенность устанавливающихся взаимоотношений молодого доктора и её непредсказуемого пациента. У него имелись большие планы на этот союз.

* * *

Сегодня доктор Айрис попросила охранников не приковывать её пациента наручниками к столу: более она не видела в этом необходимости. Этим она заставила надзирательницу удивиться, а Джерому дала повод для очередного провокационного манёвра. Он вновь попытался вселить в её сердце сомнение и неуверенность, сломить её и вынудить обнажить страх. Виктории бы следовало более насторожено отнестись к его поведению, но теперь она позволяла себе не обращать внимания на его нередкие попытки испытать её чувства.

Присев на стул и разложив перед собой папку с необходимыми бумагами, Виктория быстро перебрала их левой рукой, а правую держала под столом: не хотела, чтобы пациент задавал лишние вопросы. Джером пытливо наблюдал за ней, надоедливо настукивая ладонями по столу, и подозрительно молчал. Доктор понимала, что начать разговор придётся ей хотя бы потому, что Джером ещё в камере открыто дал понять ей, что сегодня не горит желанием беседовать с психиатром. Да и вряд ли он вообще когда-либо жаловал эти сеансы.

– Все эти заключённые... – начала она задумчиво. – Вы у них авторитет, не так ли? Они слушаются Вас. Как Вы этого достигли?

– Просто я очень харизматичный, – Джером улыбнулся, точно довольный кот.

– Да уж... это верно, – с непонятной для себя неловкостью ответила Виктория, сдерживая улыбку и без причины опустив глаза к документам.

Она не могла не согласиться с его ответом, потому что лично чувствовала силу его обаяния, так что охотно верила. На секунду ей показалось, что за этим изувеченным лицом скрываются очень приятные черты, которые, наверное, ей никогда не увидеть. Но она, хоть и смутно, смогла представить себе, как бы могло выглядеть лицо этого парня, не искажённое никакими шрамами, а самое главное – безумием.

Но Джером таки решил дать практичный ответ на её любопытствующий вопрос:

– На самом деле у меня в этом месте за долгие годы пребывания уже сложились кое-какие связи. Нет ничего полезнее, чем нужная дружба, так ведь? – он наклонился чуть вперёд и взглянул на девушку исподлобья, а после резко сменил самодовольную ухмылку на переигранную задумчивость и сказал: – Хотя, откуда тебе знать?..

– Что? – Виктория чуть наклонила голову влево и едва нахмурилась в непонимании.

– Я о том, что ты выглядишь крайне одинокой. Могу с уверенностью заявить, что у тебя нет друзей, – Джером пожал плечами.

Внутри Виктория оторопела не в силах понять, как Джером пришёл к такому выводу. Неужели она как-то себя компрометирует? Но как? На работе она всегда выглядит улыбчивой, уверенной, заинтересованной и никогда не даёт поводов для жалости. Почему этот парень, которого она знает от силы дней пять, так уверенно говорит об её одиночестве, словно получает информацию напрямую из её сердца?

– Это неправда, – спокойно заявила она, пытаясь чуть улыбаться.

– Правда, и ты это знаешь.

– Откуда Вы!.. – чуть не распалилась Виктория, но быстро смогла вразумить себя. День и без того выдался длинным и слишком тяжёлым в моральном плане, и вот она уже почти срывается из-за того, что истории двух убийц удивительным образом совпали с её, а маниакальный психопат видит её насквозь. – Вы ошиблись. У меня есть друзья.

– Но не те, с кем можно поделиться своими проблемами, так ведь?

С каждой секундой Виктории было всё труднее и труднее сопротивляться соблазну рассказать обо всём Джерому. Ведь он был прав во всём: друзей у неё не было, и она даже не могла поплакаться кому-нибудь в надёжное плечо о том, как невыносимо терпеть насилие со стороны мужа. Но как он всё это понял? Ей так хотелось узнать, но выдавать себя было боязно.

– Скажи, – попросил Джером с несвойственной мягкостью. – Расскажи мне то, что держишь в себе. Хотя бы один раз позволь себе высказаться, а не слушать других.

И она сломалась. Сломалась под тяжестью своей безысходности и огромного желания быть выслушанной. Ей так хотелось перекинуть с себя хотя бы малую часть того груза, который она несла уже больше года. Так хотелось, чтобы хоть кто-нибудь дал совет, дал направление, ведь сама она смотрела в своё будущее с зажмуренными от страха глазами.

– Сегодня... я похоронила своих родителей, – заговорила она, всё ещё неуверенная в том, стоит ли ей вообще говорить о своих переживаниях с Джеромом. – Больше из родных у меня никого не осталось.

– О, поэтому ты так болезненно отреагировала на историю Донала? – взметнул бровями рыжеволосый, а после сощурился. – Я видел, как тебя передёрнуло. Но почему ты так говоришь? У тебя на пальце есть кое-что, что позволяет судить о наличии у тебя любимого человека. Кстати, весьма щедрого, судя по этой безделушке.

– Я в браке не по любви, – откровенно говорила Виктория, стирая границы между врачом и пациентом и выстраивая мост между друзьями. – История Донала показалась мне столь близкой как раз потому, что родители заставили меня выйти замуж за человека, которого я не люблю. Заставили... и после никак не пытались поддержать.

– Бедняжка... – жалостливо протянул Джером, но отследить иронию в его голосе было трудно. – Значит, тебе совсем не жаль, что они умерли? Родители, которые лишили своё дитя права самостоятельно выбирать спутника на всю жизнь, должно быть, те ещё отморозки, а? Они просто хотели избавиться от обузы, а может, и вовсе заставить тебя вкусить жизнь через боль. Кто знает, что могло быть у них на уме, правда?

– Да... – ответила Виктория, не размышляя слишком долго и уставившись окаменевшим взглядом в стол.

В эту секунду она не сомневалась: её родители были ужасными людьми. Сейчас Вик отчётливо чувствовала, что не испытывает сожаления по поводу их смерти. Ненависть и обида обнажали свои клыки, готовые впиться в её мечущееся сердце, и под их напором девушка всё сильнее чувствовала тягу к откровению. Пусть на ней и был белый халат, но сегодня она была пациентом, а Джером Валеска – её психиатром.

– Они тебя не любили? – спросил Джером.

– Кто знает. Да и теперь это не важно...

Джером внимательно смотрел в её вдруг помрачневшее лицо, в печальные глаза, опущенные в стол, и замечал одновременные скорбь и безразличие. Он и подумать не мог, что доктор Айрис способна показать такую грусть. Она всё это время казалась ему несгибаемой, но оказалась слишком хрупкой.

Без предупреждения парень поднялся со своего места, обогнул стол и присел на его край возле Виктории. Та не шелохнулась, ведь знала наверняка, что Джером не причинит ей вреда. Вновь подавленная воспоминаниями она совсем забылась: время и место больше не осознавались ею, а важным становилось лишь одно – Джером её слушает, и только это сейчас имеет значение. Ему интересно, что с ней происходит, или даже, возможно, он хочет помочь и... Утешить?

– А твой муж? – вдруг вспомнил Джером. – Тоже не любит тебя?

– Сложно сказать. Он утверждает, что любит, но... это не любовь.

– Как интересно... – протянул Джером с загадочной задумчивостью, бесцельно разглядывая стены и потолок. – Ты, должно быть, врёшь.

– Почему Вы так думаете? – Виктория подняла на него глаза.

– Тебе что, зеркало принести? – Джером недоумённо взглянул на неё, наклонив голову влево. – Ты слишком хорошенькая, чтобы тебя не любить. Кроме того, если ты говоришь, что ваш брак по расчёту, значит, твоему мужу тебя тупо подарили, так? Он даже ничего не делал, чтобы заполучить такую сладенькую печеньку. Лично я бы от такого подарка был в восторге.

– А он и в восторге... – вздохнула Вик, думая о том, как её муж счастлив, имея под рукой чудесную грушу для битья.

– И что, даже не говорит тебе, какая ты... красивая? – Джером опустился чуть пониже, пытаясь достичь уровня лица своей собеседницы. – Даже по праздникам там, например? На день рождения и всё такое.

Виктория иронично усмехнулась, опустив взгляд:

– Нет, не говорит. Он очень серьёзный и... скупой на тёплые чувства, – она с трудом подбирала слова, чтобы ненароком с языка не сорвалось «маниакальный тиран-садист».

– Ага... Ясно... – Джером всё ещё пребывал в какой-то туманной задумчивости, будто бы он тщательно что-то обдумывал, прежде чем сделать это. – Не знаю, хочешь ли ты слышать это от маньяка из загнивающей психушки, но... – он опустился ещё ниже, и голос его снизился до хриплого полушёпота, – ты просто потря-я-я-я-ясно красивая.

Только сейчас Айрис поняла, что парень находится в непозволительной близости к ней. Однако при этом от него не веет никакой опасностью. Виктория ещё никогда и ни с кем не разговаривала с такого расстояния.

– Спасибо, – смущённо улыбнулась она, неловко поправив очки на носу. – Вы уже не в первый раз делаете мне комплимент. Это начинает настораживать. Но безумно приятно, по правде говоря.

Вид её просиявшего лица и заблестевших глаз заставил Джерома понять, что этой девушке и вправду не хватает простых приятных слов. Совсем так же, как и ему самому. Ей было приятно слышать это даже от психа, которого она лечит, и это не давало усомниться: чтобы склонить эту девушку в свою сторону, достаточно лишь тёплого отношения к ней.

Обстановка обычного психиатрического сеанса вдруг резко и как-то незаметно перетекла в очень интимный момент откровенности. Виктория даже умудрилась забыть, что пришла сюда с целью лечить своего пациента. Это осознание ударило в голову, рассеяв непринуждённость, и доктор Айрис попыталась вернуть сеанс в прежнее русло.

– Ох, чего это я! Кажется, болтаю лишнее. В конце концов, психиатр здесь я, но я сегодня уступила Вам эту роль. Думаю, нам лучше...

– Знаешь, – перебил её Джером, теперь смотревший на неё с пугающей страстью, – я хочу поцеловать тебя. Чмокнуть прямо... – он медленно повёл пальцем по воздуху и остановился им на губах девушки, – сюда.

Викторию одолело замешательство. Хотя куда больше – страх за то, что происходит. Валеска и впрямь выглядел странным, не таким, как прежде: он не хохотал как полоумный, не скалился своей безумной улыбкой, не бросался колкостями, его глаза не пылали задором, но вместо этого он заворожённо и слегка отрешённо глядел на Айрис.

– Что? – переспросила она в надежде, что ей послышалось.

Всё ещё сидящий на краю стола Джером пододвинулся ближе к ней и нагнулся ниже, ни на миг не отводя пытливого взгляда от её лица. Он коснулся правой рукой её щеки, а большим пальцем начал поглаживать чуть пухлую нижнюю губу Виктории.

– Говорю, губы у тебя, док, такие... целовательные...

Не хватило буквально нескольких секунд, чтобы здраво оценить ситуацию. Виктория растерялась, ей вскружили голову приятные слова и ласковые прикосновения, и вот лицо Джерома оказалось достаточно близко, чтобы он смог дотянуться своими губами до её губ. Он действительно её поцеловал. Не дождавшись разрешения, даже и не планируя его получать. И сердце девушки вдруг неистово заколотилось о грудную клетку то ли от страха, то ли... от чего-то ещё. Джером осторожно, но в то же время чуть грубо придерживал её голову, поглаживая большим пальцем скулу, пока нагло наслаждался вкусом её губ, не ощущая сопротивлений с её стороны. И Виктория так и не смогла найти в себе силы оттолкнуть его. Почему – ей и самой было бы интересно это узнать.

Насытившийся Джером отстранился от губ доктора, упоённо выдохнув, и расплылся в улыбке.

– Вау... И впрямь сладенькая.

– Что... Что это сейчас?.. Зачем Вы?.. – из-за учащённого сердцебиения Виктория не могла восстановить дыхание, а из-за неожиданности была сбита с толку и не могла быстро подобрать слова.

– Мне так понравилось. Повторим? – рыжеволосый вновь потянулся к Айрис, но уже не только губами, но и руками.

На этот раз её здравый смысл взял верх над эмоциями и чувствами куда быстрее, и доктор заставила Джерома отказаться от этой затеи, одарив его отрезвляющей пощёчиной. Тот громко охнул и отвернулся влево, отброшенный ударом. Девушка переводила дыхание в тяжёлых вдохах и выдохах, совершенно не понимая, как всё так обернулось.

Перепуганная Виктория подскочила со стула, быстро собрала на бегу лежащую на столе папку с документами и без оглядки бросилась вон из камеры, оставив дверь открытой настежь. Джером оправился от пощёчины и не сразу понял, что произошло, а когда понял, доктора Айрис уже и след простыл.

В камеру ворвались два охранника, настороженные поведением вылетевшей из камеры, точно запущенная стрела, доктора Айрис. Джером закатил глаза, не вынося скудоумия этих ребят, вздохнул, спрыгивая со стола, и посоветовал лишь скорее заковать его в наручники и увести в камеру, пока он в хорошем расположении духа.

Виктория тем временем быстро вернулась в свой кабинет, закрыла дверь на ключ, чтобы её не беспокоили, и погрузилась в тяжёлые раздумья. Её бросило в жар, уши и лицо горели, а сердечный ритм по-прежнему не сбавлялся. Вот бы всё, что сейчас произошло, оказалось всего лишь сном... Но она всё ещё время от времени ощущала то лёгкое касание его губ перед поцелуем на своих губах. Айрис понимала, что это был несерьёзный поцелуй, но даже так она не могла перестать думать о том, что Джером сделал это из искренних побуждений. Крайне неожиданно, крайне странно, крайне неправильно.

Она сидела в своём рабочем кресле, уткнувшись лбом в сложенные над столом руки, и пыталась забыть о произошедшем. Всё сегодня покатилось кувырком. Виктория так хотела исправить всё, не делать неправильных вещей: не уезжать так быстро из дома родителей и остаться с Альбертом, не входить в клетку к психически больным, не выдавать своих личных тайн Джерому и не терять голову от ничего не значащего поцелуя.

«Я стала такой податливой и слабой, – думала она, стараясь сдерживать агрессивно бросающееся на неё отчаяние. – Кажется, я ломаюсь. Должно быть, скоро у меня совсем не останется сил продолжать жить. Только не такой жизнью. Я не могу... я не...»

Так далеко и так близко... Виктория видела перед собой инструмент спасения от столь жалкой жизни, но боялась его взять. Ведь ухватившись за эту нить, она рисковала больше никогда не стать прежней.

* * *

Аркхем хоть и был старым зданием без внушительных современных характеристик, но оборудовано оно было по всем стандартам современной психиатрической лечебницы. Например, в каждой рабочей комнате в целях безопасности тут были установлены камеры видеонаблюдения, изображение с которых контролировалось непосредственно из кабинета главврача. От его взгляда ничего не могло скрыться в стенах этого жуткого места, а потому Хьюго Стрейндж всегда был в курсе всего, что происходит в его больнице.

Устроившийся в своём кресле профессор внимательно наблюдал за тем, что происходило в камере, где доктор Айрис проводила сеанс со своим пациентом. То, что он увидел, вызвало на его губах коварную улыбку, а в нетерпеливом взгляде под очками появилась убеждённость.

– Виктория Айрис... – сквозь удовлетворённую улыбку произнёс Стрейндж, впившийся взглядом в лицо доктора на чёрно-белом экране. – Я знал, что Вы именно тот человек, который нам нужен. Скоро Вы поможете мне осуществить задуманное.

И небольшой кабинет медленно наполнился негромкими нетерпеливыми смешками.