На дворе стояла глубокая беззвёздная ночь. В кромешной темноте комнаты раздавалось навязчивое оглушительное тиканье старых часов под барабанящие стуки дождевых капель о стекло старого окна. Яростные порывы ветра так и норовили вырвать намокшее стекло из ставней. На миг погружённый во мрак кабинет доктора Виктории Айрис осветила яркая вспышка молнии в разбушевавшейся за окном непогоде. Даже оглушительный гром не потревожил её сон – так крепко она спала в мягком кожаном кресле под включённым напольным торшером, укрывшись своим белым халатом. Такая умиротворённая, спокойная, ничем не обеспокоенная, лишь во сне Виктория могла позволить себе такой редкий душевный покой.

Яркий жёлтый свет, исходящий из-под плафона торшера, вдруг прерывисто замигал, остановился на полминуты, потеряв яркость, а после вновь замерцал. На сей раз доктор проснулась: уж больно били по глазам обезумившие вспышки. Не успела она приоткрыть глаза, как за окном вновь прогремел гром, сопровождаемый ярко сверкнувшей молнией. И в этом свете прямо перед её креслом вдруг появилась чуть ссутулившаяся человеческая фигура. Лампа ежесекундно потухла, и кабинет погрузился во мрак. Напуганная Айрис поднялась в кресле и уставилась в темноту, туда, где заметила фигуру.

– Кто здесь? – она повысила голос, не зная, за что ухватиться взглядом в этой непроглядной темноте.

Но в следующую секунду свет торшера вновь осветил кабинет, и Виктория вздрогнула. Та самая фигура, что стояла перед ней, принадлежала рыжеволосому парню с неестественно растянутыми уголками губ.

– Джер... мистер Валеска, – облегчённо выдыхая полной грудью, произнесла она его имя. – Вы напугали меня. Что Вы тут делаете?

Джером выглядел обычно, разве что был более спокоен и, судя по виду, ничего не замышлял на этот раз. Он стоял напротив в шаге от кресла и глядел на Викторию.

– Я пришёл разбудить тебя, – ответил он чуть сниженным до бархатной хрипотцы голосом.

– Разбудить? – Виктория глянула за окно, убедившись, что время всё ещё ночное. – Но ведь ещё рано.

– Нет. Как раз самое время проснуться.

Её взгляд задержался на его лице, пока сама она пыталась понять, что происходит. Поведение её пациента не внушало доверия, и Виктория побоялась оставаться с ним наедине в своём кабинете и далее.

– Вам нужно быть в своей камере, – сказала она, потянувшись к стоящему на столике стационарному телефону. – Я позвоню санитарам...

Но пока она отвлеклась на телефон, над ней нависла тень приблизившегося Джерома. На сей раз он буквально повис над ней и завладел всем её пространством.

– Очнись... – ядовито прошептал он.

Лампа торшера вновь замерцала в сумасшедшем танце. Виктория вернулась в положение сидя и подняла глаза на Джерома. Она собиралась попросить его отдалиться и не нарушать её личное пространство, но в следующую секунду не смогла сдержать ужас: лицо Джерома, его привычная чёрно-белая униформа заключённого, его руки – всё было выпачкано тёмно-красным. Вязкие кровавые капли падали с него на белый халат девушки и растекались по ткани большими багровыми пятнами. В ужасе Айрис даже слова из себя не могла выдавить, хотя и не знала толком, что должна сказать. Чья это кровь? И почему она вдруг появилась на Джероме? Ничего не понимая, девушка посмотрела в лицо парня, что навис над ней. Теперь спокойствие было стёрто с него: Джером был то ли возбуждённо разозлён, то ли нетерпелив и с жадностью сверлил её взглядом.

– Очнись! – воскликнул он.

– Но я не сплю... – молвила растерянная Виктория, вжимаясь в кресло.

– Нет, спишь, – раздражённо настаивал Валеска. – И больше не можешь спать дальше. Я здесь, чтобы помочь тебе проснуться. Я сказал, очнись! Очнись, док!

С каждым новым призывом к пробуждению он наклонялся всё ниже и повышал голос. Это не было его очередной забавой, не было весельем. Джером выглядел неестественно серьёзным для самого себя, и это пугало Викторию куда больше, чем кровь на его одежде. В попытках понять, чего же он от неё хочет, она думала, как может сбежать от него, ведь ситуация набирала паршивый оборот. Но скоро она поняла, что встать из кресла не может. Просто не получается. Она будто привязана к нему.

Девушка заметалась, и тогда Джером схватил её окровавленными руками за лицо, развернул к себе и начал повторять снова и снова:

– Очнись! Очнись! Очнись, Виктория Айрис!

В кошмарном хаосе, поддавшись панике и не понимая происходящего, Виктория закричала. Но даже сквозь крик она слышала, как Джером призывает её очнуться; даже зажмурив глаза, она видела его окровавленное лицо перед собой.

– Очнись! Очнись, хватит спать!

Это было просто невыносимо и подкреплялось обострившейся головной болью. В один момент её собственный крик и громкий голос Джерома слились в один скрипящий свист в ушах, разнёсшийся в каждом уголке головы. По вискам, казалось, побежали трещины, глаза отравились неистово мигающими вспышками лампы, а голова готова была разорваться. В водовороте крика в её голове смешалось так много знакомых голосов: Нэйтона, родителей, Альберта, профессора Стрейнджа. Но в конце она всё равно отчётливо услышала лишь голос Джерома:

– Очнись!!!

И в ослепительной белой вспышке он растворился вместе с разрывающей голову болью.

Вскрикнув после ночного кошмара, проснувшаяся Виктория Айрис подпрыгнула на месте и чуть было не повалилась назад вместе со стулом, на котором сидела. Её всё ещё трясло, а сердце под давлением ещё свежего страха рвалось из груди. До неё не сразу дошло, что весь этот ужас происходил во сне, но скоро она глубоко выдохнула и восстановила ритм дыхания.

Сидящая за своим рабочим столом Вик оценила обстановку: она в кабинете одна, сидит не в кресле, а за столом, а за окном уже светит утреннее солнце, и нет ни следа дикой непогоды. Здесь никого нет и не было. Девушка опустила рукав своего халата, чтобы вытереть им взмокшее лицо, как вдруг заметила на белой ткани тёмно-красные пятна. Они были совсем свежие.

«Нет... не может быть... – запаниковала она. – Нет, нет, нет, нет, нет! Какого чёрта!»

Новый ужас слишком быстро овладел ею. Мысль о том, что всё происходящее на самом деле было явью, не вязалась с реальностью, но за долю секунды заставила девушку подскочить в нервном мандраже. Вместо того чтобы трезво предположить, откуда на правом рукаве её халата могла взяться кровь, Виктория быстро отдала главенствующую роль версии с окровавленным Джеромом, который непонятно как оказался в её закрытом кабинете.

Но, как оказалось, кровь эта попала на халат с её вдруг открывшейся ночью раны на правой руке. Когда это стало очевидно, Виктория довольно быстро признала, что сглупила, ослеплённая неприятным сном. Ей полегчало, и Виктория окончательно осознала, что никто к ней ночью не приходил и не просил очнуться. Всё оказалось лишь воспалённой игрой её мозга.

В эту ночь доктор Айрис не решилась вернуться домой. Да и откровенно говоря, она заработалась и не заметила, как унеслось время. Полночи она просидела с бумагами из архивов, изучая газетные статьи и другие материалы по «выступлениям» Джерома Валески в Готэме. Сравнивая картины его безумств, Айрис пыталась понять, что им движет, что заставляет его рассудок работать таким образом, чего он хочет добиться, погружая город в хаос снова и снова. И чем глубже она копала, чем больше понимала ненормальное мировоззрение своего пациента, тем более размытой становилась грань между доктором Викторией Айрис и Викторией Кейн – той, что хочет вылечить пациента, и той, что нуждается в верном направлении.

Странно, но на утро она не обнаружила в своём мобильном пропущенных звонков от Нэйтона. Возможно, подумала Виктория, он и сам не ночевал дома. Это снимало с неё тяжкий груз страха перед очередной вспышкой гнева мужа.

Виктория прошлась по кабинету, высоко потянувшись и растянув затёкшую спину: проспать четыре часа на стуле – удовольствие не из приятных. Взгляд её сам собой упал на кресло под торшером. По спине пробежали мурашки, когда в голове всплыл тот жуткий сон. Очередное воспоминание о Джероме выводило Викторию на вынужденные размышления: она сблизилась с ним куда быстрее, нежели полагала изначально. И пусть это и было сближением, но сближением не в том направлении.

«Что-то идёт не так, как должно, – думала она, пытаясь разгадать секрет своего скорого успеха. – Словно я не учла чего-то. Словно... Я сближаюсь с Джеромом, но не как врач с пациентом... даже не как друг... Это даже не уровень взаимоотношений. Я как будто встала на ту же ступень психического расстройства, что и он».

Воспоминания о том ненужном поцелуе вновь вызвали волну противоречивых ощущений, которых у неё, как у лечащего врача, быть не должно. Где-то внутри из-за этого она чувствовала нежелание встречаться со своим подопечным в ближайшее время. Но позволить себе такое не могла – слишком глупо и легкомысленно! Прежде всего, она – врач, и не следует забывать об этом. В её деле нет места ненужным сантиментам.

* * *

Виктория уехала из Аркхема ненадолго, но лишь для того, чтобы сегодня вернуться туда вновь. Она собиралась наведаться к врачу, что проводил ей операцию на мозг год назад, а после заехать в поместье Кейнов навестить могилу родителей и беднягу Альберта, который остался в том особняке совсем один.

Несмотря на то, что реабилитационный курс она уже прошла, Виктории срочно нужно было узнать у специалиста, в чём может быть причина вдруг возобновившихся осложнений. Приехав в центральную больницу Готэма, она нашла своего врача, с которым перед этим созвонилась и выбила себе время, и рассказала ему о частых головных болях в последнее время. Конечно же, первое, о чём её спросил доктор – испытывает ли она психическое давление и чрезмерное эмоциональное напряжение, приводящее к головным болям. Ответ для Виктории был очевиден, и она ответила подтверждением, утаив лишь источник психического давления. Доктор посоветовал ей отдалиться от такого воздействия и заняться чем-то расслабляющим, что разгрузило бы мозг.

– Возможно, после травмы у Вас появилась предрасположенность к психической деформации мозга, а вовсе не к физиологической, – предположил доктор. – Но это, к сожалению, уже не мой профиль. Но, как мне известно, Ваш.

Викторию это позабавило: она ведь не может лечить сама себя. Но с другой стороны – ей куда проще выявить по своим ощущениям какие-то изменения в собственном сознании. И такие изменения изо дня в день она чувствовала крайне остро. Продолжительные физические пытки со стороны мужа, смерть родителей, тяга к безумию Джерома... Казалось, она загоняет себя в угол и собственноручно душит возможность на полное излечение. Потому-то говорить своему врачу о том, что она устроилась работать в лечебницу для психически больных преступников она не стала. Только чтобы не слышать то, что она и без того прекрасно понимает, – человеку с расположенностью к психическому расстройству в этом месте находиться крайне опасно.

Врач назначил ей курс тех же препаратов, что она принимала полгода назад, но подметил, что ничего так не поможет девушке избавиться от недомоганий, как приятная компания, тихая обстановка и ограждение на время от сложных мыслительных процессов. Но та, к сожалению, не могла себе этого позволить. Приоритеты были расставлены. И уже по дороге из больницы Виктория начала задумываться о том, а действительно ли правильным было при таких сложностях со здоровьем решиться вновь вернуться к работе, да ещё и устроиться в Аркхем – в центр концентрации всего готэмского безумия.

А вот и родной дом, дом её покойных родителей. Сегодня он выглядел ещё мрачнее, чем в день их похорон. Старый, опустевший и забытый. Место, куда Виктория могла бы вернуться.

Такси остановилось у обочины дороги, недалеко от фамильного кладбища, и Виктория первым делом направилась туда. Среди прочих могил она нашла самую большую каменную плиту, возвышавшуюся на холме под старым деревом – могилу Сары и Артура Кейнов. У Виктории даже слов не находилось. Что сказать родителям, которые не были рядом в самые тяжёлые моменты её жизни? Что сказать тем, кто бросил её умирать? Девушка смотрела на выгравированные имена на плите и задумывалась, а знали ли её родители, как страдает их дочь? Жалеют ли они сейчас о своём отношении к ней, увидев то, чем она жила все эти годы? Открылась ли им картина происходящего?

Холодный ветер поднял в воздух опавшие багряные листья и закружил над головой Виктории. Она снова была так спокойна и так холодна, думая о смерти своих родителей, не скрывая за этим никаких чувств. Единственное, что она смогла сказать им теперь, когда мало что можно исправить, звучало следующим образом:

– Мама, папа... Я справлюсь.

Это всё, что им нужно знать теперь.

В большом роскошном, но утончённо выдержанном по интерьеру особняке её встречал старый добрый друг – дворецкий Альберт Блумфайлд. Этот мужчина был почти членом их семьи, и всё детство молодой госпожи Кейн он провёл рядом с ней. Виктория думала о нём, как о втором отце, и никогда не считала это неправильным, ведь только благодаря Альберту у неё остались тёплые детские воспоминания.

Огромная гостиная с высокими потолками, обставленная изысканной мебелью и устеленная дорогими коврами, наполнялась мягким полуденным светом солнечных лучей, что пробивались сюда сквозь большие окна. Виктория расположилась в одном из кресел и обвела глазами комнату. Ей казалось, будто этот дом каждый раз встречал её, как в первый. Здесь мало что поменялось, с тех пор как в этой самой гостиной пятнадцать лет назад она задула семь свечей на своём именинном торте, который Альберт испёк по особому рецепту. Словно это было вчера, и она всё ещё та маленькая девочка, окружённая роскошью, но лишённая родительского тепла. Мать и отец постоянно в делах и заботах, строят город и делают деньги, в то время как маленькая Вик общается только с дворецким. Как сложно было сейчас прогнать эти горькие воспоминания.

Появление в гостиной Альберта заставило девушку отвлечься от грустной ностальгии.

– Я сделал Вам чай, – сказал он, подавая девушке блюдце с чашкой на ней. – Выдержанный чёрный с щепоткой корицы и долькой лимона. Всё как Вы любите.

– Ты не забыл, – улыбнулась Виктория, принимая угощение. – Спасибо, Альберт.

– Я помню обо всех Ваших привычках, госпожа Виктория.

Девушка поднесла чашку к губам. Какой невероятно приятный запах доносился с поверхности красно-жёлтого ароматного горячего напитка! Именно этот запах и давал Виктории осознавать: она дома.

Альберт присел напротив неё на диван, расстегнув пуговицу своего пиджака, и поставил на кофейный столик вторую чашку, предназначенную для него. Он с наслаждением наблюдал за медленно расплывающимся в улыбке лицом Виктории по мере её коротких глотков. Приятно было знать, что эта прелестная девушка, которую он растил, как родную дочь, всё так же ценит то, что он для неё делает.

– Как Ваше здоровье? – спросил дворецкий, приступая к чаю.

– В последнее время как-то... не очень, – Виктория не знала, стоит ли ей давать Альберту повод для беспокойства. Но в этот момент она всего лишь хотела быть с ним откровенной. – Головные боли участились.

– Стоит показаться врачу.

– Только что от него. Ничего принципиально нового он мне не сказал. Лишь то, что я и сама знаю.

Виктория поднесла чашку слишком близко к лицу, отчего её очки запотели. Она едва смутилась, поставила чашку на столик, сняла очки и стала протирать их платком. Альберт внимательно смотрел на неё и не мог прогнать мысль о том, что всё чаще и чаще замечает в глазах этой девушки печаль и отсутствие жизни. Раньше он полагал, что её так подкосила травма, но в последнее время Альберт понимал, что проблема кроется глубже.

– Я всё чаще замечаю печаль в Ваших глазах, – сказал он вдруг с задумчивостью. – Вы выглядите такой... несчастной и подавленной. Ещё до смерти родителей, когда Вы приезжали сюда, мне редко удавалось увидеть на Ваших губах улыбку. И меня это беспокоит, – Альберт отставил чашку с чаем и взглянул на девушку с озабоченностью. – Я просто хочу, чтобы Вы знали, госпожа Виктория, что можете рассказать мне обо всём на свете. Всё, что только хотите. И Ваши слова навсегда останутся лишь в этих стенах.

Невольно Вик опустила чашку на колени и медленно подняла глаза на своего друга.

– Я это знаю, Альберт.

– Тогда прошу Вас, не мучайте ни себя, ни меня – расскажите, что Вас гложет. Психиатры тоже люди, и иногда им самим нужно, чтобы их выслушали.

Сомнения её не отпускали. Сердце металось не в состоянии определить правильное решение. Никто не должен узнать, что она до смерти боится своего мужа-тирана; никто не должен знать, что именно он стал причиной её травмы. Ведь последствия будут необратимые. А потому Виктория придержалась той же позиции, что и всегда, ответив дворецкому:

– Всё в порядке. Нет, правда, я...

Продолжать врать с максимально искренними глазами было глупо, потому что по выражению лица Альберта Вик быстро поняла, что он более не верит в этот детский лепет. Она запнулась и замолчала на пару секунд, мечась в сомнениях. Но Альберт был уверен, что его девочка доверится ему и расскажет о своих переживаниях. И был почти что прав. Виктория отставила чашку на столик, набрала в грудь воздуха, обдумала всё, что может позволить себе сказать, и начала:

– Я... несчастлива... с Нэйтоном.

– Да, – вздохнул мужчина, поджимая губы. – Я почему-то давно это понял. В чём же причина?

Виктория подумала, что может раскрыть Альберту ровно столько же, сколько недавно рискнула рассказать своему пациенту. Правду, но с некоторыми недомолвками.

– Он не любит меня. Не уделяет должного внимания. На людях всё не так: он пытается создать образ любящего мужа, но на деле... Я знаю, что на самом деле он ничего ко мне не чувствует. Лишь какое-то непонятное чувство нужды. Словно я не нужна ему как супруга, но нужна для чего-то другого.

– А Вы говорили с ним об этом?

– Нет. С ним трудно разговаривать.

– Бедная моя девочка... – Альберт пододвинулся на диване, уступив Виктории своё место, и похлопал ладошкой, призывая её сесть рядом.

– Из-за этого я так отчаянно и искала работу, – сказала Вик, перебираясь из кресла на диван, – не хотела много времени проводить с человеком, которому я безразлична. Я стараюсь свести наше общение к минимуму, потому что понимаю, что ситуацию не исправить. У него такая натура. Он не изменится, не полюбит меня. Да и я его тоже.

Альберт прекрасно понимал, что может чувствовать Виктория: её обиду на родителей за то, что без её воли отдали замуж за человека, который её даже не любит. Чувство вины за это гложило и его самого.

– Простите меня, госпожа, – раскаялся он, приобняв девушку за плечи. – Ваши родители тогда меня не послушали. Будь я чуть понастойчивее, может, смог бы повлиять на них и изменить решение выдать Вас за Нэйтона Айриса.

– Ты ни в чём не виноват, – мотала головой девушка, улыбаясь дворецкому. – Я ведь сама промолчала. Не понимала тогда, как всё может сложиться. Мне виделось, как мы с Нэйтоном находим общий язык, сближаемся и становимся нужными друг другу. Влюбляемся... Но этого не произошло. Может быть, у меня одной и лишь на миг. Только на миг.

Слова едва застревали в горле при попытках сдержать вырывающийся стон, грозившийся вылиться в плач. Ведь всё это действительно было, но пророченная жизнь в любви стала жизнью в аду. Насколько же Виктория могла быть глупой два года назад!

– Я так хочу покончить с этим, Альберт... ты не представляешь, – её голос осип и задрожал. – Я устала притворяться, будто всё хорошо, будто ничего не происходит. Возможно, смерть родителей заставила меня задуматься, что я больше не связана, что я могу разорвать отношения с Нэйтоном, которые они мне навязали.

Опустив голову, она зажмурила глаза, сдерживая слёзы. Альберт наклонился к ней и погладил по рыжим волосам своей большой тёплой рукой.

– Ваши родители хотели лишь одного: счастья для Вас. У них была идея, они её воплотили, но ошиблись. Всем нам свойственно ошибаться. И Вы не должны страдать из-за ошибок своих родителей. Вы так много думаете о других, но нужно подумать и о себе. Притворяясь кем-то другим, однажды Вы рискуете потерять себя настоящую. Просто будьте собой, той, кем Вы являетесь. Поступайте по зову сердца, чтобы в нём не было места сожалениям.

Виктория подняла на него глаза и улыбнулась. Она была счастлива, что хотя бы немного открылась Альберту. Ведь сейчас она получила то, чего ей так давно не хватало – поддержку. Она точно знала: этот добрый старик ни за что и никогда не забудет про неё, а потому ей всегда есть, к кому вернуться.

– Кстати, о Вашей работе, – вдруг вспомнил Альберт, решив сменить тему. – Вы ведь устроились в лечебницу Аркхем?

– Ага. Обитель самой отбитой готэмской преступности, – чуть усмехнулась Виктория, придвинув к себе свою чашку с чаем. Атмосфера разрядилась после разговора о наболевшем. – Но это не значит, что их нужно там бросить, верно? Каждый имеет право на излечение. Нужно лишь помочь, направить в нужном направлении.

– Вы всегда любили исследовать человеческую натуру, – Альберт с любованием и гордостью взглянул на девушку. – Помню, как в детстве, когда я водил Вас гулять в парки, в одном из них была песочница, в которой Вы играли. Там был мальчик, бьющий других детей пластмассовой лопаткой по голове. Вы подошли ко мне и спросили: «Альберт, почему этот мальчик так поступает?» А я ответил: «Не знаю. Может, он злится на них». Вы нахмурили свой чудесный маленький лобик и задумчиво сказали: «А вдруг что-то заставляет его так делать? Что-то у него в голове. Я хочу помочь ему избавиться от этого».

– А потом ты рассказал мне о людях, которые лечат психические заболевания, и я в этот же день заявила родителям, что хочу стать психиатром, – рассмеялась Виктория.

– Господин Артур потом ещё долго припоминал мне это, – с улыбкой вспоминал Альберт, – ведь он не принимал это Ваше стремление.

– И, тем не менее, я всё ещё продолжаю помогать людям с психическими расстройствами. Теперь вот даже до преступников добралась. Кто бы мог подумать!

– И как? Ваши пациенты Вас любят?

Почувствовав, что разговор переходит к ещё одной сложной для неё теме, Виктория напряглась.

– Он у меня один, – ответила она с опущенной улыбкой. – Меня назначили личным психиатром самого проблемного персонажа Аркхема. Всё ещё не понимаю, с чего вдруг, и уверена, что у руководства явно имеется какая-то причина. Но в моей ситуации не было времени особо интересоваться этим.

– Вы просто слишком скромная и не хотите признавать, что Вас ценят как хорошего специалиста, – улыбнулся дворецкий. – И всё-таки будьте осторожны. Помните, что все, кто там заключён, – безумцы. – И вдруг Альберт вспомнил нечто очень важное и воскликнул: – Ох, боже ж ты мой, совсем забыл показать Вам кое-что крайне важное! Одну минутку, госпожа.

Альберт быстро поднялся с дивана и поспешил прочь из гостиницы на второй этаж. А пока что Виктория задумалась над смыслом его слов о безумцах, что окружают её в Аркхеме. Откуда-то из самых недр её сознания стучалось несогласие. Ведь безумие, думала она, – это естественная норма для каждого. Девушка вздрогнула и чуть не выронила чашку из рук, когда поняла, что подсознательно процитировала Джерома. Но ей не показалось: это были её собственные убеждения, а не простые воспоминания речей Валески. Это испугало её.

Тем временем Альберт вернулся и принёс с собой какую-то бумагу – документ. Виктория быстро стряхнула с себя озабоченное выражение лица и приняла прежний вид, обернувшись на звуки шагов дворецкого. Он выглядел взволнованным и с нетерпеливым выражением лица протянул девушке лист бумаги.

– Что это? – спросила она, взяв в руки документ.

Взглянув на содержание, она поправила очки на носу и пробежалась глазами по написанному вверху листа. «Завещание Артура и Сары Кейн» - гласило название документа.

– Это наследие Ваших родителей, – ответил Альберт.

– Они что... всё оставили... мне? – ошарашенно молвила Вик, быстро пробежав глазами по содержимому текста.

– А как иначе? Вы их родная дочь, – мужчина улыбнулся краешком губ.

Снова и снова Виктория глядела на строчку «завещаем всё своё имущество нашей горячо любимой единственной дочери Виктории Кейн» и не могла поверить своим глазам. Неужели они и вправду... любили её? Но любили безмолвно, незаметно, не напоказ. Неужели её родители действительно считали её достойной преемницей их дел?

В завещании было перечислено всё, что Кейны отдавали дочери: акции в крупных компаниях, городская недвижимость, крупные суммы на всех счетах, а также особняк с прилагающимся к нему имуществом и главенство над семьёй Кейн. Но Виктории было невдомёк, на что рассчитывали её родители, составляя это завещание, и чем они руководствовались, делая её ответственной за судьбу семьи Кейн.

– Но ведь, – девушка подняла глаза на дворецкого, что так надеялся увидеть на её лице проблеск радости, – я совсем не умею вести бизнес. Все эти банки, заводы, компании... Это не моё, я не смогу держать это в своих руках.

– Вы ведь дочь своих родителей, – Альберт попытался её воодушевить, заметив, как девушка растеряна. – Вам не обязательно иметь навыки бизнесмена, когда есть фамилия Кейн. Вы просто владелец, а не управленец. Не стоит так пугаться этой ответственности, и не спешите отказываться от неё так просто, – мужчина потрепал Вик по плечу и улыбнулся, заглянув в лицо. – Ещё чаю?

Он удалился, чтобы принести им ещё по чашечке чая, а Виктория осталась наедине с завещанием своих родителей. Всё, что ей сейчас необходимо было усвоить, - они и вправду в глубине души её любили и никогда не забывали о том, что у них есть дочь. Но она не стала той, кого они хотели вырастить, да и вряд ли станет. Читая строки завещания раз за разом, девушка только сейчас с полным осознанием понимала, что фамилия Кейн теперь принадлежит лишь ей одной. Но ей придётся постараться, чтобы удержать её при себе и не дать Айрис поглотить Кейн.

Прощаясь с Альбертом, Виктория попросила его остаться в поместье и присматривать за ним. Он всё ещё дворецкий семьи Кейн и её самый близкий друг, а потому она хотела, чтобы он продолжил жить здесь и не дать пропасть дому. Ей пришлось вновь дать обещание приезжать почаще. Однако теперь Виктория не чувствовала тяжкой обременённости с этими словами: это, как никогда, её дом. Её посетила согревающая мысль о том, что теперь, возможно, она сможет найти в этих стенах крепость, где можно укрыться от гнёта самых близких монстров. Осталось лишь решиться пойти против воли Айриса и переехать от него в своё поместье.