Любой хороший спектакль в своей постановке начинается с замирающего молчания в момент, когда концертный зал погружается во мрак. Несколько вырванных из контекста секунд, призванных дать неразогретому зрителю мгновение на то, чтобы осознать «Я готов увидеть представление, дайте мне зрелище». И вот наконец-то на сцене появляются актёры.

Как только решётчатая дверь клетки за спиной Виктории Айрис закрылась, а заключённые, расстроенные прерванным концертом, разбрелись по углам комнаты отдыха, Джером присел на скамью за столом, где сидел ещё до того, как одна абсолютно сумасшедшая девица в белом халате запрыгнула на стол и раскачала толпу. Его глаза ни на секунду не отпускали спину доктора Айрис, как будто, отведи он взгляд хоть на мгновение, пропустит всё самое интересное. Он согнулся над своими коленями и приготовился внимательно следить за разворачивающимся в коридоре шоу.

Эти несколько шагов, что Виктория сделала навстречу мужу, казалось, тянулись уже несколько часов, хотя и минуты не прошло. Нэйтон стоял в серо-зелёном полумраке пустого коридора, и его взгляд давил, порицал, стыдил. Это не был взгляд ни на жену, ни на девушку, ни на человека – так обычно смотрят на смердящий мусорный пакет, полный отходов, который оставили у двери и забыли на неделю.

– Отвратительно, – процедил сквозь зубы Нэйтон, и его губы скривились.

И снова всё превращается в игру, в стратегию, где Виктория должна с абсолютной точностью просчитать каждый свой шаг, каждое слово, каждый взгляд с учётом локации и настроения Айриса. Одна ошибка – и всё станет ещё дерьмовее, чем было.

Она догадалась, отчего его взгляд метает гневные искры, но предпочла ничего не спрашивать и ничего не отвечать. Однако Нэйтону не нужны были её вопросы, чтобы выказать своё недовольство.

– Что ты там делала? Прыгала на столе перед шайкой кричащих психов? Ты вообще в своём уме, родная? Хотя, о чём я вообще... – с губ Нэйтона сорвалась усмешка будто бы самому себе. – Я думал, ты здесь врачом работаешь, а не... шутом.

Виктория чувствовала себя грязью на его ботинке, мерзкой, надоедливой, никак не отлипающей, сколько бы её не тёрли. Все эти горькие унижения и насмешки были грязной тряпкой, которой Нэйтон увлечённо бил по лицу своей жене, пока та прожёвывала и проглатывала оскорбления.

– Это терапия, – сказала Виктория, но ей показалось, будто её голос вовсе и не прозвучал. Она не могла заставить себя даже взглянуть на мужчину.

Сейчас ей особенно трудно было придерживаться спокойствия: после резкого всплеска адреналина и огромного прилива беспричинной радости, что она испытала несколько минут назад, её тут же бросило в кипящий котёл страха и тревоги. Эта химическая смесь становилась всё опаснее, шипела и пузырилась, выливаясь за края пробирки, готовая вот-вот взорваться.

– Знаешь, – сказал Нэйтон и сунул руки в карманы своего длинного чёрного пальто, – я не хочу, чтобы в скором времени люди в городе шептались о том, что жена мэра развлекает сидящих в психушке преступников, прыгая перед ними на столе, как дрессированная собачонка. Поэтому будь добра, прекрати позорить моё имя. Если и дальше будешь практиковать свою, так называемую, терапию, я сделаю так, что ты больше ни на один стол не сможешь залезть.

Как же Виктории хотелось закрыть глаза, открыть и вновь увидеть перед собой ликующую толпу, подпевающую ей. Улыбающуюся, аплодирующую, восхищённую толпу безумцев. Ей хотелось быть луной, светящей в ночном небе, а не мусорным пакетом, в сторону которого кидают косые взгляды и морщат нос.

– Зачем ты приехал? – прямо спросила она, желая лишь окончания этого разговора.

– Вообще-то я здесь по делам. Ваш директор дальновидный человек: он знает, с кем и когда нужно налаживать связи, чтобы лечебница в дальнейшем получила необходимое внимание Городского Совета. А потом я подумал: раз уж я здесь, навещу-ка я свою любимую жену, посмотрю, чем она занимается на своей работе. Лучше бы не видел, конечно, – его губы вновь сложились ломаной линией. Усиленная демонстрация разочарования приносила ему невероятное чувство самоутверждения. – Но я не просто так нашёл тебя. Сегодня в пять Обри Джеймс ждёт нас на своём приёме. Конечно, я попытался объяснить ему, что у тебя много работы, но мистер Джеймс горит необузданным желанием увидеть меня в компании моей красавицы жены, которую он так давно не видел. Поэтому в четыре ты должна быть дома. Хорошо, милая?

Как же всё это стало до тошноты нелепо! Сил проглатывать подобную чушь уже просто не было. Виктория выдохнула усмешку и закусила нижнюю губу, сдерживая расползающуюся по лицу улыбку. Сама не зная, зачем, она украдкой бросила взгляд на комнату отдыха. Наверное, потому, что она знала: Джером сейчас за ней наблюдает. И она не ошиблась. Он будто бы стоял прямо рядом с ней и держал за руку, и одно лишь воображение его присутствия придало девушке сил.

– Нет, – ответила Вик, по-прежнему смотря на Джерома в другом конце коридора, и вдруг отчего-то улыбнулась.

– Что, прости? – Нэйтон чуть наклонил голову.

– Ты должен был быть более убедительным, когда объяснял мистеру Джеймсу, что у меня много работы. Я никуда не поеду. Не хочу позорить тебя ещё больше, милый.

В чернеющем зелёном свете казалось, будто глаза Нэйтона, которыми он не мигая впился в супругу, вот-вот бы выпрыгнули из глазниц от напряжения. Тень его высокой фигуры на стене дрогнула, и Айрис начал надвигаться на жену.

– Нет... Нет, ты поедешь. Поедешь, как миленькая, – его звенящий едва сдерживаемым гневом голос ударился о холодные стены. Виктория хотела сохранить расстояние между ними, но Нэйтон в мгновение ока подступился ближе, схватил девушку за запястья и притянул к себе. – Ты приедешь домой к четырём часам, наденешь своё самое лучшее платье, сделаешь красивую причёску, накрасишь глазки, наденешь то дорогое колье, что я подарил тебе на свадьбу, возьмёшь меня под руку, и мы поедем на приём к мэру, где ты весь вечер будешь мило улыбаться каждому встречному, пока у тебя лицо в судороге не сведёт.

Его лицо оказалось отвратительно близко. Так близко, что можно было разглядеть каждую конвульсивно дёргающуюся мышцу. Ледяные длинные пальцы его левой руки подобрались к лицу Виктории и сжали щёки, а правая рука крепко обхватила всю кисть её руки. Она дёрнулась, чтобы отпрянуть, но уже было слишком поздно: Нэйтон надёжно держал её возле себя, нависая над ней зловещей чёрной тенью с горящими дьявольскими глазами. Сейчас он и вправду стал похож на чудовище, каких обычно представляют себе маленькие дети. А всё, о чём могла сейчас думать Вик, непроизвольно глядя в его налившиеся кровью глаза, это колье, которого у неё больше не было. Неужели Нэйтон узнал?

– Будешь послушной девочкой, – прошептал Айрис, обдав лицо дрожащей в его руках девушки раскалённым дыханием, – и тогда, может быть, не факт, мне не придётся снова объяснять тебе очевидные вещи через боль.

Виктория с силой выдавила ему ухмылку, превозмогая давление пальцев на щёки. Он не тронет её здесь, на глазах у дюжины людей. Всё это лишь жалкие попытки воззвать к её страху, пустившему корни глубоко в её сердце. Но Нэйтон ещё не знал, что Виктория начала усиленно выкорчёвывать из себя этот сорняк.

Если бы только она сдалась, если бы по-прежнему оставалась пугливой маленькой мышкой, того, что произошло дальше, не случилось бы. Викторию не постигло бы такое тяжёлое разочарование... и такая невозможная боль.

На миг подарив Виктории облегчённое ощущение победы, Нэйтон вдруг ослабил хватку. И, не успела она удивиться его великодушию, как его лихой кулак оказался под её рёбрами. Девушку почти подбросило над полом, и она чуть было не повисла на его согнутой в локте руке, как на крюке. Из глаз чуть не посыпались искры, а внутренние органы едва не выскользнули наружу через глотку. Жгучая боль согнула Викторию пополам, не позволяя даже сделать вздох: от одной попытки наполнить лёгкие кислородом ей казалось, будто в них вонзаются заострённые концы переломанных рёбер. Нэйтон заботливо поддерживал её под руки, не позволяя терять равновесие. А Виктория глазами, полными слёз, в недоумении смотрела в сторону стоящей у дверей комнаты отдыха охраны. Но только они в её сторону не смотрели.

Вся эта пьеса, поставленная на скорую руку, а потому так быстро вышедшая из-под контроля, теперь нуждалась в выходе ключевого персонажа. Джером вовсе не был зрителем, что безучастно наблюдает за развитием событий, – он был «гвоздём» программы.

– Мистер Тетч! – Валеска жестом подозвал к себе друга, но ни на секунду не отвёл взгляда от Айрисов. Джервис сей миг оказался подле него, и Джером заговорил быстро и нервно: – Нам нужна операция «Вечеринка в честь приезда любимой бабули».

– Организуем, – кивнул Шляпник и оперативно развернулся в полной боевой готовности выполнить просьбу рыжеволосого, но тот вновь его окликнул:

– Мистер Тетч! Бабуля о-о-очень недовольна тем, как я живу.

– Ну ещё бы, – и, пожав плечами, Тетч ускакал делать то, что он умеет лучше всего, – наводить нехилый шорох в чёрно-белых полосатых рядах.

Виктория начала откашливать всю свою боль на одежду держащего её Нэйтона. Тогда он брезгливо оттолкнул от себя жену, и та, ударившись плечом о стену, сползла вниз и села на холодном полу. Она не позволяла себе убрать руку от рёбер, как будто, сделай она это, тут же развалится, точно песчаная башня. А ещё она не позволяла себе отвести глаз от Нэйтона. С каждым разом смотреть в его абсолютно спокойное лицо и пытаться отыскать хоть кроху человеческих эмоций становилось всё увлекательнее. Интересно, а он находит увлекательным разглядывание её искажённого болью лица?

– Думаешь, те охранники не видят и не слышат тебя? – произнёс он с незначительной усмешкой, пока разминал кисть правой руки. Нэйтон всё ещё ощущал на костяшках маленький треск хрупких косточек, ни раз собираемых по частям. – Нет, всё они прекрасно слышат. Они знают, что тебе нужна помощь. Но они ничего не могут сделать. Знаешь, почему? – выжидая интригующую паузу, он с раздражением смотрел в лицо уставившейся на него исподлобья Виктории. – Им мешает тяжесть зелёной бумаги, которой набиты карманы их брюк. Она не даёт им повернуться, не даёт сдвинуться с места.

И Виктория, склонив голову, выдавила тихий болезненный смех через нос. Ах, эта волшебная зелёная бумага, решающая все проблемы в Готэме! Вик должна была догадаться. Кажется, она слишком много надежд возложила на последние стоящие стены её крепости и не заметила, как они медленно осыпаются, кирпичик за кирпичиком.

– Нэйтон... – с улыбкой сказала Виктория и взглянула на Айриса, не исподлобья, а прямо, высоко задрав подбородок, заранее подставляя его неминуемому удару. Сейчас будет больно. Ну и пускай. – Соси хуй.

Наконец-то она сказала это! Всего два слова – а как сразу полегчало. В момент такого долгожданного очищения перегруженных мыслей на душе Виктории вдруг стало чуть спокойнее, даже несмотря на то, что в этот момент она уже видела в тусклом грязно-зелёном свете чёрный силуэт заносящейся над ней сжатой в кулак руки. Но удара не последовало, вместо этого – лишь знакомый скрипучий голос сквозь туманную пелену сознания.

– Оп-пачки! – Джером вовремя подлетел к Нэйтону со спины и схватил его за руку, которая, если бы он хоть на секунду промедлил, оставила бы очень некрасивый след на чудесном личике, которое ему так нравилось. – Полегче, приятель. Тебя разве мама в детстве не учила, что девочек обижать нельзя? Открою тебе секрет: они могут знатно дать сдачи.

Его появление для Виктории оказалось сродни внезапно вышедшему из-за чёрных туч солнцу в самый ненастный день. Доктор так сильно сосредоточилась на своих ноющих рёбрах, что не заметила, как неподалёку в комнате отдыха уже почти с минуту бушует ураган: разъярённые заключённые, которым выпал шанс поквитаться за сорванное веселье, против представителей службы безопасности.

Нэйтон с силой одёрнул свою руку и посторонился Джерома. Виктория готова была поклясться, что заметила мимолётный страх в лице Айриса. Он никак не ожидал увидеть рядом с собой одного из заключённых психбольницы, и уж тем более – ощутить его прикосновение.

– А ты ещё кто такой? – скривился Нэйтон, а затем, приглядевшись к изуродованному лицу вмешавшегося парня, сам ответил на свой вопрос: – Постой... Кажется, я тебя помню. Псих с отрезанным лицом, что год назад обесточил весь город и устроил на улицах резню.

– Ну, во-первых, резню устроил не я, а воодушевлённые моими речами жители нашего чудесного городишки, – Джером медленно обошёл Нэйтона по кругу, жадно изучая его глазами с ног до головы, словно выискивал место, в которое будет удобнее всего вонзить клыки. – А во-вторых, ох уж эта моя дурная слава, что бежит впереди меня! Я так долго сижу в этом санатории, что уже и забыл, какая я знаменитость вне этих стен.

Когда Джером описал круг вокруг Нэйтона, он расправил плечи и встал перед ним в полный рост, тем самым закрыв от него всё ещё бессильно сидящую на полу Викторию. Он слышал, как она тихо прошептала его имя, силясь что-то попросить, но лишь сдавленно проглотила слова и тихо застонала от боли.

– Знаешь, я и о тебе кое-что слышал, – оскалился Валеска и покачал пальцем напротив лица Нэйтона, неиронично наслаждаясь его брезгливыми наклонами назад. – Кое-что очень нелицеприятное, мистер любитель разбитых девичьих личиков. Или лучше «мистер любитель пересчитать рёбрышки»? А, нет, подожди... Мистер «Беру-от-жизни-самое-лучшее-и-уродую-это-как-мне-вздумается»?

В горле Нэйтона застрял ком из гнева и отвращения. Ему впервые в жизни не удавалось подобрать слова, потому что он знал наверняка: любые попытки доказать свою иллюзорную чистоту сейчас будут звучать отвратительно лживо, неубедительно, смехотворно. Этот рыжеволосый урод только и ждёт момента, чтобы посмеяться над ним, Айрис был уверен. Он смотрел, как на шрамированых губах Джерома растягивается самодовольная улыбка, и представлял, как его дорогая супруга проводит время с этим психом, рассказывая ему душераздирающие истории о своём страшно злом муже. Но Нэйтон не спешил топить себя в нервозности. Он не уронит своего лица перед каким-то мусором из лечебницы для сумасшедших преступников.

– Ты думаешь, тебе кто-нибудь поверит? – усмехнулся Айрис. – Тебе – зарекомендованному безумцу с пристрастием к насилию?

– А ты думаешь, я собираюсь кому-то рассказывать? – Джером развел руки в стороны и пожал плечами. – Нет, конечно, я мог бы при первой удобной возможности разболтать всем в Аркхеме о маленьких секретиках потенциального будущего мэра, но это было бы так скучно. Это всего лишь навело бы шуму и, возможно, сильно ударило бы по твоим грандиозным планам. Нет, нет, отстойный сценарий. Гораздо веселее держать козырные карты в рукавах и с умом использовать их в нужный момент, ты так не считаешь? Так что, болею за тебя на выборах, красавчик!

И вот в этот момент широкая улыбка Джерома, которая, казалось, вот-вот располовинит его лицо, наконец-то заставила Айриса глубоко внутри испытать ужас. Тот самый, что испытывают, когда к горлу приставляют нож, а рука, держащая его, нервно дрожит. Нэйтон не знал, что Джером лучше любой натасканной собаки вынюхивает людской страх, подпитываясь им; не знал, поэтому на едва уловимый ускользающий из рук миг позволил себе дать слабину. Но Джерому было достаточно и этого мига, чтобы упиться обескураженностью в лице Айриса.

Но ужас быстро сменился тревожным раздражением. Этот клоун явно считал себя здесь самым умным, и эта мысль почти вгоняла Нэйтона в бешенство. Нужно было всё уладить и скорее покинуть это смердящее безумием место.

– Предлагаю забыть то, о чём мы сейчас говорили, и что ты здесь увидел, – когда Нэйтон опустил правую руку в карман, его голос вновь звенел холодом теперь уже фальшивого спокойствия. Он достал бумажник и вынул из него несколько купюр, протянув их Джерому. – Маленький взнос в твоё предприятие по хранению секретов. Возьми. Сунешь их какому-нибудь охраннику здесь и купишь себе билет на выход из этой дурки.

Джером глянул на деньги, потом – на Айриса, и прыснул от смеха. Он безудержно смеялся некоторое время, зажимая себе рот ладонью в старательных попытках успокоиться, пока сконфуженного злого Нэйтона гложило желание со всей силы проехаться кулаком по лицу этого весельчака.

– Приятель, думаешь, мне нужны деньги, чтобы сбежать отсюда? – избавившись от смешинки, Джером вскинул бровью и взглянул на Нэйтона, как на ребёнка, сказавшего какую-нибудь глупость. – Посмотри, я стою здесь перед тобой, а должен быть вон за той решёткой. Я умею проходить сквозь стены, аха-ха-ха-ха! – и его снова разорвало хохотом. Нэйтон смиренно закрыл глаза и звучно выдохнул через нос: ещё раз, и он размажет эту гогочущую рожу по стене. – Слушай, нет, ну правда. Стоит мне лишь по-настоящему захотеть, и я спокойно пройду через двери парадного выхода, а охрана мне даже ручкой на прощание помашет. Я в Аркхеме не заключён – я тут просто коротаю время исключительно по собственному желанию.

Отголоски их разговора Виктория уже начинала терять из виду. Голос Джерома растворялся в её гудевшей от перенапряжения голове, а в нос бил до тошноты приевшийся запах любимого парфюма Нэйтона, возвращая девушке сладкое чувство ненависти. Она не понимала, почему Джером разговаривает с ним, зачем ведёт с ним эти наэлектризованные беседы, балансирующие на грани высмеивания и запугивания. «Почему? – думала Виктория. – Почему бы ему просто... не убить Нэйтона?» Ведь Джерому было хорошо известно, что с ней творит этот монстр; ведь когда-то он говорил ей, что преисполнен ненавистью к Нэйтону за её страдания; и ведь он уже убивал, и не раз. Отобрать чью-то жизнь, в очередной раз выпачкав свои руки в крови, Джерому ничего не стоило, Виктория знала это не понаслышке. Так почему он не может сейчас, когда выдалась такая удобная возможность, оказать ей самую большую услугу? Почему бы ему не убить Нэйтона Айриса ради неё!

Джером вновь нарушил личное пространство Айриса, но тот больше не отступал, лишь выше задирал подбородок, не разрывая зрительного контакта с опротивевшим ему маньяком.

– Ты думаешь, мы с тобой такие уж разные? – прохрипел Валеска. – Но ведь единственное, что отличает меня – зарекомендованного безумца с пристрастием к насилию – от тебя, это слово «зарекомендованный», – и он, как ни в чём не бывало, поправил галстук Нэйтону, продолжая разглагольствовать и не обращая совершенно никакого внимания на его кривившееся лицо. – Ты чудовище, я чудовище, эти достопочтенные господа в униформе тоже чудовища. Готэм – это город чудовищ, прячущихся под лицемерными масками. Сорви маску, и под личиной успешного любимого жителями политика мы увидим непревзойдённого садиста, любящего отрабатывать боевые приёмы на своей жене. Но вот в чём разница между мной и тобой: я публично отбросил свою маску, а ты всё ещё трусливо прячешься под своей.

Нэйтон почувствовал, как руки Джерома, гладившие его галстук, вдруг впились пальцами в ткань его рубашки и сжали в кулаках. Он ударил рыжего по рукам и отпрыгнул назад, поправив одежду. Трепетному ужасу снова нашлось место в сердце Нэйтона. Зелёные глаза Джерома со звериной неистовостью смотрели прямо внутрь него, точно канатом вытягивая из него остатки ледяного спокойствия. Пора была с этим кончать.

В то время Виктория медленно поднялась на еле держащих её ногах и опёрлась на Джерома. Тот осторожно взял её под руки и не дал упасть, но продолжил сверлить взглядом Нэйтона.

– Мне пора, – сухо сказал Айрис, явно жалея о том, что этот мерзкий разговор вынужден закончиться так, а не разбитым лицом рыжеволосого болтуна.

– Да, я тоже так думаю, – согласился тот.

Нэйтон бросил взгляд на Викторию и сказал, прежде чем развернуться и уйти:

– Надеюсь, ты меня услышала, дорогая. Услышала и поняла.

«Он не должен уйти отсюда живым, не должен!» – эта ненасытная мысль делала из Виктории то самое чудовище, о которых говорил Джером. Она никогда не решится сделать это сама, никогда не наберётся смелости запятнать свои руки кровью этого человека. Так почему... Джером?

– Кстати, дружочек, – Валеска окликнул отдаляющуюся спину Айриса. У Нэйтона уже не осталось никаких сил терпеть фамильярность этого надоедливого парня. Но всё же он остановился. – Эту девушку любит весь этот здешний сброд. Но никто из них не любит её так, как я. Тронешь её ещё хоть раз, и у меня появится причина, чтобы прогуляться за ворота «этой дурки».

Наконец-то в голосе Джерома прорезался настоящий, ничем не приукрашенный гнев. Он в кой-то веки говорил серьёзно. Нэйтон обернулся и глянул на эту интересную парочку. Он не мог поверить своим ушам.

– Ну надо же, – единственное, что выдал он сквозь усмешку, прежде чем развернуться и удалиться, растворившись в эхе собственных шагов.

Представление окончено. Актёры вышли на поклон. Занавес!

Стоило Нэйтону уйти, как Виктория тут же позволила всем доселе сдерживаемым стонам вырваться из неё. Она стиснула зубы, зажмурила глаза, но боль не отступала. Единственное, что держало её на ногах, это руки Джерома, который в эту секунду будто бы неожиданно вспомнил о том, что его доктору нужна помощь.

– Тише, док, тише, ты же сильная девочка, – приговаривал он, перекидывая левую руку девушки через своё плечо, чтобы она могла опереться на него. – Ух ты, и тяжёлая.

За последнюю фразу он получил маленький нелепый хлопок по груди, демонстрирующий недовольство. На большее Вик сейчас была не способна, но так хотелось огреть его, чтоб не болтал лишнего. Джером тихо хихикнул, обхватил её рукой за талию и повёл прямо по коридору к выходу из секции. Виктория не знала, куда он её ведёт, но позже по направлению поняла – в лазарет.

* * *

Первый пост охраны они миновали удачно. Мужчины в чёрной униформе сорвались с мест, увидев, как самый опасный заключённый, тащит на себе болезненно стонущую доктора, держащуюся за живот, но Джером не дал им приблизиться, заверив, что всё в порядке. Он не знал, почему, но ему хотелось самому лично отвести Викторию в медицинское крыло. Охранники тоже не знали, почему, но не осмелились скрутить его и выяснить обстоятельства. Однако все остальные посты охраны, а главное – профессор Стрейндж, были сей миг предупреждены. Джером Валеска находился вне своей клетки и без намордника средь бела дня – да в Аркхеме нужно было срочно объявлять красную тревогу!

Путь до лазарета показался Виктории непомерно долгим. Она так много хотела сказать Джерому, но могла лишь стонать от боли и слышать в ответ его успокаивающие фразы непривычно мягким и слегка обеспокоенным голосом.

Когда они оказались в корпусе, отведённом под лазарет, и Джером довёл Викторию до палаты, где возились врачи и медсёстры, поднялась настоящая паника. Девушки заверещали в ужасе, завидев свободно гуляющего по больнице маньяка, начали громко звать охрану, бить во все кнопки тревоги, но никто из них даже не попытался позаботиться о докторе Айрис. Разозлившийся за их профессиональное бездействие, когда у него тут на руках их коллега готова разреветься от боли, Джером хотел было всё объяснить, но, прежде чем он открыл рот, в палату ворвалась целая делегация охраны, возглавляемая главврачом. Крупные мужчины тут же скрутили заключённого «И-146», а Хьюго Стрейндж отдал распоряжение медсёстрам осмотреть доктора Айрис. Девушку посадили на кушетку, и Вик лишь сейчас начала осознавать весь абсурд, что здесь происходит.

– А я уже начал гадать, как скоро Вы начнёте действовать, мистер Валеска, – с гаденькой ухмылкой сказал Стрейндж, любуясь схваченным Джеромом, чья голова была насильно поднята вверх за волосы. – Доктор Айрис продержалась намного дольше своих предшественников. Но Ваши склонности неуёмны.

Один из охранников проехался своим увесистым морщинистым кулаком по улыбающемуся лицу Джерома и испачкал зеркально чистый пол лазарета его кровью. Хьюго Стрейндж едва ли не застонал от наслаждения увиденным.

– Нет!!! – взревела Виктория, порываясь сорваться с места. Но уже после такого крика ей пришлось вновь скрючиться от боли и упасть в руки взволнованных медсестёр. Никто сейчас не заставит её молчать, даже эта жгучая боль, разрывающая её тело. – Что Вы делаете? Прекратите!

– Доктор Айрис, и снова я Вам поражаюсь! – Стрейндж изобразил неподдельное удивление. – Этот монстр ударил Вас, но Вы упорно продолжаете его защищать?

– Что Вы несёте? Откуда Вы можете знать, что это Джером ударил меня, если Вас там не было, профессор? – она смотрела на начальника, как на самого омерзительного человека во всём мире. – В той секции нет камер, потому там и стоит охрана.

– Вот именно, – почти что пропел Стрейндж с приторно сладкой маленькой улыбкой. – Охранники, что следили за комнатой отдыха, как раз и сообщили, что Джером Валеска напал на Вас, а после повёл в лазарет, чтобы отвести от себя подозрения.

– Какой же я коварный, – огрызнулся Джером и вновь почувствовал вкус крови на зубах и острую боль в правой скуле.

Схватив с близстоящего столика первое, что попалось ей под руку, – маленькие склянки, наполненные какой-то прозрачной жидкостью – Виктория начала кидаться ими в того охранника, что избивал Джерома, как обезумевшая. Медсёстрам пришлось ловить её взметающиеся руки. И как эта девушка могла так лихо дёргаться с повреждёнными рёбрами! А Джером начал тихо хохотать: происходящее его очень забавляло.

– Доктор Айрис, продолжите, и я буду вынужден надеть на Вас смирительную рубашку! – невозмутимость Стрейнджа впервые за долгое время дала трещину, и он повысил голос.

– Да как же вы не поймёте, что это не Валеска! – Вик срывала горло в крик, дёргаясь на кушетке в цепких руках трёх медсестёр, которые едва удерживали её на месте. Всё тело горело, разум горел, и Виктория чувствовала, что этот пожар испепелит её с минуты на минуту. Но прежде она должна рассказать всем, кто её слышит, правду. – Это Нэйтон Айрис, это он ударил меня! Снова! Он подкупил охранников, заткнул им рты деньгами, чтобы никто не узнал, что он на самом деле за человек!

Её гневный крик, на самом деле бывший криком о помощи, сотряс стены палаты и заставил всех присутствующих смолкнуть и в ужасе уставиться на девушку. Даже Джером стих, ожидая, что же на это скажет почтенный профессор Стрейндж.

– Это просто феноменально. Я не могу поверить в то, что слышу, – произнёс главврач, медленно оправляясь от шока. – Вы готовы оклеветать своего собственного мужа, чтобы защитить какого-то нездорового маньяка-убийцу?

Что? Что он только что сказал? У Виктории в голове всё зазвенело, она потеряла даже шелест собственных мыслей, что захлестнули её голову полминуты назад. Почему медперсонал и охранники смотрят на неё, как совсем недавно смотрел Нэйтон: мусорный мешок, страшно смердящий у порога? В их глазах было столько довлеющего осуждения и даже жалости. Верно, им всем было так жаль несчастную доктора Айрис, свихнувшуюся от неосторожного общения со своим пациентом.

– Доктор Айрис, Вы уж совсем потеряли совесть, – заключив это, Стрейндж отвернулся от неё, будто у него больше не было сил смотреть на эту больную девушку, и жестом приказал охране поднять Валеску и вывести его из палаты.

– Хоть пальцем его троньте, и я!..

– Да ладно, док, успокойся! – оборвал её Джером, сияя кровавой улыбкой, и Виктория вздрогнула всем телом. Он заглянул в её лицо, прежде чем его потащили к выходу, и дал понять, что ей следует прекратить безуспешно сотрясать воздух. – И это... Прости меня, что ли, за то, что ударил. Я не со зла, у меня просто такие «склонности», понимаешь.

Он тихо хихикал себе под нос, когда охрана выводила его из палаты почти что пинками. У Виктории сердце забилось буквально в ушах и где-то там же пульсирующей болью отдавалось эхо слов Джерома. Она вцепилась ногтями в матрас на кушетке, опустила голову и больно, чуть ли не до крови, закусила нижнюю губу, сдерживая слёзы, которые уже застелили ей глаза. Джером только что спас её? Или он спас Нэйтона? Или самого себя? Что, мать вашу, вообще произошло!

Стрейндж попросил доктора Симменса и его медсестёр позаботиться о Виктории Айрис и быть крайне осторожными с ней, а после, с тяжестью взглянув на девушку, удалился следом. Вик неподвижно села на кушетке и вдруг почувствовала, как же здесь холодно. Медсёстры что-то говорили ей. Кажется, они просили её снять халат и лечь на спину, но их голоса стали бестелесными, полыми, беззвучными. Её грудную клетку, помимо вдруг почему-то поутихшей боли от удара по рёбрам, разрывал неистовый внутренний крик. Крик отчаяния, крик бессилия, который так и остался внутри неё, чтобы разрушить всё до основания. Ведь кричать было бесполезно, когда никто её не слышал.

* * *

В этот раз Виктории повезло: никакого перелома рёбер врачи не зафиксировали, лишь довольно тяжёлые ушибы, спазмы от которых должны были отступить после нескольких часов покоя. Но везение ли это? Вряд ли это было случайным стечением обстоятельств, просчётом, который Нэйтон допустил в спешке. Нет, ведь, в конце концов, за все эти годы он научился бить так, чтобы было больно, но не смертельно.

Доктор Айрис провела несколько часов глубокого сна без сновидений под действием седативов (только таким образом работникам лазарета удалось заставить эту неуёмную девушку остаться в кровати и дать организму время на восстановление). Когда Вик открыла глаза и увидела серый облупленный потолок лазарета, залитого золотисто-болотным светом, её первой мыслью стала тревога: «Что там с Джеромом?» Она подпрыгнула на кровати, и медсёстры, занятые привычными для себя делами, вдруг побросали всё, кинулись к ней и запели свои любимые рекомендации о покое. Но Виктории не нужна была никакая помощь от тех, кто считает её свихнувшейся истеричкой, помешанной на своём пациенте. После пробуждения лишь одно единственное воспоминание о случившемся сей миг воззвало к рвотному рефлексу. Виктория никому не позволила к себе прикасаться и заверила, что чувствует себя нормально, на деле скрывая неприятную ноющую, но уже не такую мучительную боль от отёка. Не было у неё времени на очередное зализывание ран: сами затянутся, не впервой! Слишком много вопросов у неё было к Джерому и слишком много переживаний о том, оставил ли вероломный лысый гад от её пациента хоть мокрое место.

Несмотря на то, какими «высокими» словами Вик про себя отзывалась о профессоре Стрейндже, ей пришлось быть с ним милой, кроткой и уступчивой, чтобы получить разрешение на персональную встречу с Валеской. Она принесла главврачу извинения за своё поведение, по его приказу извинилась перед охранником, в которого запустила склянками, проглотила все завуалированные оскорбления, любезно скормленные ей с ложечки, и наконец-то оказалась в одной из комнат для терапевтических бесед.

Она ждала уже двадцать минут. Двадцать ёбанных минут! Нервы расшалились не на шутку. Виктория прекрасно знала: они всё это делают специально, чтобы позлить её, чтобы вывести её из себя, ведь всем им хорошо известно, как доктору Айрис дорог её пациент. Да, они все здесь знают это лучше неё. Некомпетентная нечестивая истеричка, приходящая на работу лишь для того, чтобы раздвигать ноги перед конченым маньяком, и это при живом-то муже! Вот, кем теперь для них стала некогда ангельски прелестная молодая и подающая надежды доктор, что пять месяцев назад пересекла порог лечебницы. Каждого из них: Хьюго Стрейнджа, охранников, взявших деньги Айриса и тех, что избивали Джерома, медсестёр, врачей, санитаров... Она всех их ненавидела. В звенящей тишине изолированной пустой комнаты Виктория думала обо всём этом. Думала и смеялась в нос, сдерживая вирусный хохот.

Массивная металлическая дверь противно скрипнула и впустила в комнату ледяной коридорный холод. Вик быстро избавилась от истерической улыбки на лице и обернулась. Ужас тут же связал её по рукам и ногам. Избитого до кровоточащих ссадин и хромоты Джерома привели замотанного в ремни смирительной рубашки. Мужчины в униформе приковали его цепями к стулу и строго запретили девушке высвобождать заключённого. Виктория не сразу заметила, но один из вошедших охранников был тем мужчиной, стоявшим у комнаты отдыха сегодня, – один из тех продажных сволочей, что втоптали её имя в грязь ради пачки пахучей зелёной бумаги.

– Доктор Айрис, – без смелости позвал он, выходя из комнаты, и голос его был выкрашен в тусклые краски стыда, – простите.

– Если это всё, что Вы хотели сказать, мистер Робинсон, тогда закройте дверь с той стороны и не мешайте мне вести беседу. Пожалуйста, – а вот голос Виктории был ледяным и бесцветным.

В комнате никого не осталось, кроме Виктории, Джерома и беспричинного молчания между ними. Снова взглянув на своего бесценного пациента, Виктория почувствовала вставший в горле ком, и ей в тот же миг хорошо представилось всё, что с ним сделали, во всех красках, детально, словно она вела репортаж с места событий. От бурлящей смеси гнева и обиды снова начало тошнить, и голова пошла кругом. Чем дольше она изучала глазами большой бордовый синяк под его левым глазом, кровоточащие ссадины на потихоньку растягивающихся в улыбку губах и скулах, тем сильнее её трясло от всего спектра нахлынувших разом чувств.

– Прости, милая, – с трудом выдавил из себя еле двигающий мышцами лица Джером. – У нас свидание, а я не при параде.

Его голоса оказалось достаточно, чтобы Виктории сорвало многие предохранители. Стрейндж хочет следить за ходом этой беседы? Обойдётся! Виктория стремглав бросилась к камере в углу под потолком и выдернула нужный проводок. Охрана запретила давать заключённому свободу движений? Пускай засунут себе свои запреты куда-нибудь поглубже! Она схватила свой стул и подпёрла им ручку двери, а после кинулась расстёгивать ремешки на смирительной рубашке Джерома. Её руки дрожали от захлестнувшего адреналина.

– Какая плохая девочка, – приговаривал довольный Валеска, пока доктор живо перебирала пальцами на ремнях, словно проходила жизненно важный тест на время. – Злые дяди потом будут очень сильно ругаться. А, ну да, тебя ведь это больше не волнует.

И вот он героически освобождён от гнусных цепей всех этих злодеев, возведших себя в ранг властителей жизни! Виктория встала напротив и взглянула в лицо Джерома, осторожно приподняв его за подбородок. Он зашипел от боли, но продолжил неотрывно смотреть на неё в ответ, пытаясь понять, что в данный момент движет ею. Её дыхание рвалось и дрожало, а затуманенный спутанными мыслями взгляд был не то одержимым, не то жалостливым. И пусть в её голове сейчас творился бардак, она твёрдо осознавала одно: тем, кто поднимает руку на её любимого человека, никогда не найдётся прощения в её сердце.

Её тонкие длинные пальчики осторожно обвили его лицо. Нужно быть ласковой, не сделать ему ещё больнее. Виктория нагнулась к лицу Джерома и легонько поцеловала его окровавленные губы. Почувствовав головокружительный солоноватый вкус крови во рту, она принялась неспешно слизывать её с губ Джерома. Она совершенно забыла, где она и кто она, ведь единственным, что имело значение, сейчас стали лишь эти кровавые ссадины на этом обескураженном лице. Джером не успел толком сообразить, что она вдруг затеяла, как доктор уже уселась на его коленях и начала нежно лизать остальные раны на его лице, точно кошка, умывающая своего котёнка.

– Док... – Джером выдохнул тающий стон, расплывшись в улыбке. – А ты ещё дряннее, чем я думал. Негодяйка, ты что, думаешь, я железный?

– У меня нет совести. Так ведь сказал Стрейндж? – промурлыкала она, с трудом заставляя себя оторваться от его лица хоть на секунду.

Джерома захлестнула волна неслыханного доселе возбуждения, перекрывшая ему доступ к кислороду. Он обхватил руками бёдра девушки и придвинул её ближе. Язык Виктории скользил по его лицу, оставляя за собой влажные дорожки, мягкие пухлые губы порой смыкались на какой-нибудь ссадине и, сладко причмокивая, дарили маленький поцелуй. Руками она придерживала его голову, намеренно касаясь пальцами его ушей и шеи, лаская их. О боги, неужели это та же самая девушка, что стыдилась, как школьница, лежащей на её коленке мужской руки! Джером впервые за долгое время почувствовал, как дрожит его тело. Дрожит от наслаждения. Он вдруг понял, что всё это между ними впервые, – впервые не он играет с ней, а она с ним.

Но Джером был слишком самолюбив, чтобы позволить этой девушке чувствовать превосходство над ним. Словно по щелчку пальцев, он вдруг резво подскочил со стула, подхватив Викторию под бёдра, и резко усадил её на жалобно скрипнувший стол.

– Ты доигралась, сладкая, – в спешке прорычал ей в лицо скалящийся Валеска, скинув с плеч лямки подтяжек и нависнув над доктором.

Но вдруг она, ласково коснувшись пальцами его лица, глядя прямо в глаза, задала свой вопрос:

– Почему ты этого не сделал?

Каким бы необузданным пожаром сейчас бы не горело всё тело Джерома, он был вынужден остановиться и потуплённо уставиться на Викторию. Её взгляд всё ещё казался ему томным и желающим, но хотела она явно не того же, что хотел он. Но Джерому было плевать. Он не понимал, что она хочет от него услышать, да и не желал понимать. Джером подхватил ноги Виктории и грубо притянул её к себе, намереваясь продолжить начатое, но она оттолкнула его и спросила ещё раз куда настойчивее:

– Почему ты не убил этого ублюдка? Почему ты не сделал это ради меня? Ты же видел, что он со мной делает. Ты мог его убить его!

Несколько напряжённых секунд Джером изучал озадаченным взглядом её разочарованное лицо. Она что, на него так смотрит? С разочарованием? Та, что полминуты назад неприлично ёрзала на его коленях и облизывала его лицо; та, что всегда смотрела на него либо со страхом в глазах, либо с трепетным обожанием. Джерома в этот миг посетило ощущение, как будто ему за шиворот вывалили ведро прессованного льда. Он выпрямился, отошёл от Виктории, нахмурив лоб и взглянув на неё, как на настоящую идиотку.

– Нет, – твёрдо сказал он. – Нет, Пташка, не мог. Потому что это не моя роль. Всё, что от меня требуется, я отыгрываю с блеском, так что никаких претензий. Но свою роль ты должна исполнить сама, иначе из тебя ничего путного не выйдет.

– Но я не смогу этого сделать! Я не смогу убить! – разразилась криком Виктория, ударив кулаками по столу. – Ты мог сделать это! Для тебя это было бы просто ещё одним трупом, очередным развлечением, а для меня – разрешением всех жизненных проблем.

– Вот, значит, кем ты себя возомнила: важной аристократичной дамой, ведущей на поводке ручного добермана, который откусит лицо любому по твоей команде! Проблемы так просто не решаются, дорогуша, не пытайся скинуть на меня груз своей ответственности.

– Ты сам берёшь на себя слишком много ответственности за мои проблемы, разве это не так? – заявила Виктория, спрыгнув со стола. Она была так зла и расстроена, что готова была начать кидаться стульями в нервно кружившего по комнате Джерома. – Что это было в лазарете? Почему ты позволил им сделать это с собой? Почему согласился с той ложью?

Но Джером был распалён ничуть не меньше, чем она. Даже больше, учитывая то, что эта девушка сначала подняла одно его очень острое пятимесячное желание, а затем жестоко обрубила всё никому не нужным глупым разговором.

– Почему, почему, почему, почему, почему! – грянул он, вмиг оказавшись прямо напротив её лица и вновь загнав её на стол. – Ты задаёшь так много тупых вопросов, когда уже давным-давно пора действовать!

В дверь в этот момент постучался озабоченный шумом охранник (хоть комната была звукоизолирована, но крики всё же приглушённо слышались) и спросил у доктора, не нужна ли ей помощь. Та ответила отказом. Благо, они не стали пытаться зайти внутрь!

Эта вынужденная маленькая пауза, заставившая Викторию и Джерома отвлечься на голоса охранников, позволила их головам остыть. Несколько секунд они ничего не говорили, лишь упрямо сверлили друг друга сложными взглядами и тяжело дышали, застыв друг напротив друга. И Джером вдруг неожиданно выпрямился и сунул руку в задний карман своих штанов.

– Помнишь, – сказал он, – я говорил, что нашёл вот здесь, вот прям вот здесь, – и тыкнул девушку в лоб пальцем, – клетку со зверем? Так вот, кажется, теперь я нашёл ключ от неё.

Не успев спросить, что он имеет в виду, Виктория получила в руки выуженный из кармана небольшой перочинный нож. Рыжеволосый аккуратно вложил его в руку девушки, закрыл её ладонь и положил свою руку сверху, словно вверил ей нечто настолько важное, что едва может оторвать от сердца.

– Джером, я же сказала, я не...

– Ты не та, за кого ты себя выдаёшь. Порой ты уже слегка приоткрываешь своё настоящее лицо, сегодня ты сделала это аж три раза, и то, это было лишь то, что я видел собственными глазами. Но маска всё ещё на твоём лице. Не дай ей врасти в кожу. Сорви её, пока не поздно. Ты ведь всё та же смелая и несокрушимая доктор Айрис, которая однажды без тени страха вошла в комнату, полную двинутых маньяков и убийц?

Вошла... и навсегда осталась в той комнате.

Пока Джером убирал стул из-под ручки двери, Виктория не могла отвести заворожённого взгляда от ножа в своей руке и перестать думать о том, с какой лёгкостью этот маленький убранный в рукоять клинок может превратиться в орудие убийства. Нет – в инструмент спасения!

– А теперь, уж извини, док, но я вынужден откланяться, – сказал Джером с упрёком. – Появились дела, не требующие отлагательств. Не поможешь мне с этим? – он кивнул на ремни смирительной рубашки, которую натягивал обратно на себя.

Виктория не хотела, чтобы он уходил сейчас, не хотела расставаться на такой неприятной ноте. Но прохладная решительность в голосе парня сразила её. Она быстро сунула нож в карман своего халата (боже, она и впрямь взяла его!) и надела на Джерома смирительную рубашку, затянув все ремни. Он даже не взглянул на неё, а когда она нагнулась, чтобы поцеловать его в щёку, он отвернулся, точно кот, не желающий сидеть на руках. Девушка была в лёгком замешательстве и именно с таким чувством она провожала взглядом спины охранников, забравших Джерома.

Все мы совершаем ошибки, делаем глупости, о которых потом вспоминаем, жалеем, обворачиваем в альтернативный сценарий «А что, если бы я сделал иначе?». Этими ошибками и глупостями мы мостим свою дорогу. Но порой так сильно увлекаемся строительством, что не замечаем, как дорога упёрлась во врата ада.

* * *

Вечер наступил неумолимо быстро, и грузное небо над Готэмом оделось в траурные чёрные одежды. За окном уже начали раздаваться привычные серенады готэмских вечеров – полицейские сирены. Но в доме Айрисов стояла режущая слух тишина, что даже на втором этаже было слышно тяжёлые удары капель, падающих в раковину из-под крана. Пару минут назад часы отстучали семь часов вечера, и стрелки поползли дальше по циферблату, забирая с собой минуты сокровенных мыслей Виктории Айрис. Девушка лежала на широкой высокой кровати в ничем не освещённой спальне дома, в который почему-то всё ещё возвращалась, будто бы ждала каких-то призрачных перемен. Да уж, должно быть, она и вправду, как говорит Джером, «едет кукухой».

Джером... Её главная сокровенная мысль этим тёмным и на редкость спокойным вечером. Её голову теснили воспоминания их сегодняшнего разговора, но больше всего она думала не о том, что он говорил, а о том, что делал; о том, что они делали там вместе. И лишь сейчас, перебирая в своей голове всё то, что тогда произошло и могло произойти, Виктория наконец-то поняла, почему в конце он был таким раздражённым; поняла, что сделала с ним своими бездумными прикосновениями. Поводила сочным куском свежего мяса у морды изголодавшегося пса и демонстративно спрятала за спину. Как же это вышло подло! Девушку вмиг пережевал и проглотил стыд. Вот бы прямо сейчас сорваться в Аркхем, извиниться перед Джеромом и... и...

Вик перевернулась на бок и свела ноги вместе, плотно прижав колени друг к другу. Внизу её живота разверзлось жерло бушующего вулкана, когда она вновь имела неосторожность прикоснуться к событиям, навсегда оставшимся в той комнате терапевтических бесед. Кожа покрылась мурашками. Руки Джерома будто бы снова касались её бёдер, и под его ладонями становилось так невыносимо жарко. Виктория чувствовала это сейчас даже лучше, чем в тот самый момент, когда сидела на его коленях и слизывала кровь с его лица. Боже, и о чём она только думала в тот момент! Она обхватила себя руками и ещё плотнее стиснула бёдра, чувствуя, как между ними бьётся пульсирующая приятная дрожь, словно поднимающиеся на поверхность пузырьки с газами во взболтанной бутылке. «Ты ещё дряннее, чем я думал, – голос Джерома в приятном бархатном рычании раздавался в её голове и заставлял задыхаться. – Доигралась, сладкая».

Голова пошла кругом от неожиданно накрывшей волны возбуждения, забирающей девушку в океан удовольствия. Виктория чувствовала, как по её ногам растекается что-то горячее, приятно зудящее, доводящее до судороги. Она вновь легла на спину и запустила руку под платье, накрыв ладонью лобок. Внизу у неё всё стало таким горячим и влажным. Виктория сунула руку в трусики, откинула голову и закрыла глаза, начав ласкать себя. И всё, что она воображала, уносилось далеко отсюда, в лечебницу для душевно больных преступников, в ту самую комнату терапевтических бесед.

Джером грубо усаживает её на стол, но она не задаёт ему никаких глупых вопросов, пока он, плотоядно ухмыляясь, стягивает с себя майку и перчатки. Его горячее тело заключено между её ног. Он покрывает поцелуями её шею, пока его левая рука крепко прижимает девушку к себе, а правая бессовестно вторгается в самое желанное им место. Джером ведёт себя так, словно жар этого места ему уже знаком, и он уже не раз измерял его глубину. Виктория выдохнула громкий стон, изогнулась в экстазе и закусила нижнюю губу.

Из-за её громких стонов в запертую дверь начинает стучать обеспокоенная охрана. Вик отвлекается на мгновение, но Джером настойчиво поворачивает её лицо к себе и терроризирует её жадным взглядом, упиваясь её судорогой. Ведь он спустился уже достаточно глубоко, чтобы услышать её сладостный крик. И он продолжает срывать с её губ блаженствующие стоны, растворяющиеся в постороннем шуме за дверью. Охранники ведь могли ворваться в любой момент, увидеть их на этом столе, и одна лишь эта мысль била в голову адреналином. И дверь всё-таки оказалась выломана...

По всему дому прокатился увесистый хлопок входной двери, нарушивший тишину и вырвавший Викторию из её влажных фантазий. В испуге она резко подскочила на кровати и принялась быстро вытирать правую руку о край простыни, слушая, как где-то на первом этаже раздаётся тяжёлый топот быстрых шагов. Она так и не успела кончить, но теперь стало абсолютно не до этого. Монстр вернулся в своё логово, готовый наказать ослушавшуюся его приказа пленницу.

Когда Виктория, глядя в глаза Нэйтону, заявила, что не пойдёт с ним на приём к экс-мэру, её переполняла решимость. Когда стрелки часов уже миновали пять часов, А Виктория гадала, что её муж скажет своему начальнику об её отсутствии, она испытывала безразличие. Но теперь, когда его тяжёлый нервозный топот сотрясал все комнаты первого этажа, её сердце вновь потяжелело от навалившегося на него страха. Чудовище точит свои когти и ищет её, чтобы задрать.

Девушка упала на бок, съёжилась и попыталась унять крупную дрожь. Её тело чуть ли не подкидывало на кровати в мандраже. Ей нужно было бежать со всех ног, прятаться, прыгать в окно, но она, растеряв в этот момент все остатки здравого смысла и растворившись в ядовитом тумане эмоций, просто легла и притворилась спящей, наивно полагая, что Нэйтон её не тронет. А тем временем быстрые шаги оказались на лестнице и поднялись до второго этажа. Они приближались в полумраке коридора, как подкрадывающийся из кустов хищник, которому смотришь прямо в глаза и ждёшь, пока его пасть раскроется перед твоим лицом. Девушка прижала кулак к губам, боясь за непроизвольно вырвавшийся скулёж. Она спит. Она его не слышит. Он уйдёт. Он не тронет её, пока она спит.

Дверь спальни с грохотом ударилась о стену. Любого человека это моментально вырвало бы из сна, но Виктория лишь вздрогнула и продолжила притворяться спящей, вдавливая своё тело в кровать так, будто это спасёт её от гнева Айриса. Только что в поту носившийся по первому этажу в поисках своей жены Нэйтон вдруг застыл в дверях. Раскалённая тишина обжигала слух, и в этой тишине Виктория слышала отяжелённое отдышкой свирепое дыхание мужа и его медленные приближающиеся к ней шаги. Виктория сглотнула и зажмурилась. Ей казалось, что её голова сейчас реалистично лопнет от напряжения и зальёт всю комнату содержимым её черепной коробки. Сердцебиение превратилось в выстукиваемый ритм колёс движущегося на полном ходу поезда, когда Вик почувствовала, как прогнулась под ней кровать.

Несколько секунд Нэйтон изучал глазами свою жену, что лежала без малейшего движения, без дыхания, точно мёртвая. Даже со спины она вызывала у него отвращение. Его рука легла на её голову и зарылась пальцами в мягкие рыжие волосы. Виктория изо всех сил сдерживала мучительные стоны ужаса, пока Нэйтон гладил её по волосам с наигранной любовью. Намотав её волосы на свой кулак, он крепко ухватился за них и с немыслимым наслаждением очень медленно потянул на себя, едва сдерживаясь, чтобы не оторвать. Он так желал проверить, как долго она ещё сможет продолжать весь этот цирк; когда же эта горе-актриса наконец-то взвизгнет и заметается по комнате, как загнанная в угол мышь.

Его хватка скоро ослабла, и рука Нэйтона, оставив волосы девушки, скользнула на её плечо. Медленно, давая ей прочувствовать всю серьёзность своих намерений, он спускался ниже по руке на талию и остановился на её бедре, поглаживая с нарочитой нежностью. Из зажмуренных глаз Виктории просочились слёзы, но она упрямо держала их закрытыми и плотно сжимала губы, веря: он уйдёт, поиграет и уйдёт. Но в следующий миг Нэйтон сжал в кулаке ткань её облегающего чёрного платья и со всей своей звериной яростью порвал его. Вот здесь «цирк» и должен был закончиться.

Виктория очень резво – она никогда в жизни не двигалась так быстро! – соскочила с кровати и вылетела из спальни, врезаясь в стены и скользя по полу.

Ну что, девочка, ещё один весёлый вечерок за увлекательной игрой «Беги или умри»? Водит, как всегда, твой долбонутый муженёк! Выходи играть, тебя никто не собирается спасать!

– Как спалось, любимая? – взревел Нэйтон ей вслед. – Снилось что-то очень приятное, не так ли?

Сердце стучало в ушах, заглушая всё вокруг, поэтому Виктория не слышала звуков преследования, но она точно знала: Нэйтон идёт за ней. С лестницы она спустилась чуть ли не кувырком и, быстро приметив первую попавшуюся на глаза закрывающуюся комнату – библиотеку, юркнула туда. Она повернула защёлку и припала спиной к двери, намереваясь держать оборону. Слёзы не переставали застилать лицо, и под оголтелые удары, слегка откидывающие её от двери, Виктория, ломая лицо в сдавленных гримасах, думала: так больше продолжаться не может. Это был предел, точка невозврата.

Удары и гневные крики прекратились буквально на пару секунд, а затем лишь один удар – один, но самый остервенелый, – выбил дверь из косяков и снёс девушку. После этого боль в рёбрах снова дала о себе знать. Виктория успела только поднять голову, пытаясь придумать, какая комната станет её следующим оплотом, и сей миг получила жгучую пощёчину. Чёрная высокая фигура Нэйтона уже возвышалась над ней. Он перевернул её, поднял с пола за грудки и отшвырнул к одной из книжных полок. Несколько книг тут же свалились на голову кряхтящей и пытающейся уползти Виктории.

Ты забыла правила, дорогая. Беги или подставляй щёку!

Нэйтон навалился сверху и прижал ладони жены к полу своими коленями. Смотря в его лицо, постепенно теряющие человеческие черты, Виктория вспоминала случай, когда он отхлестал её лицо кожаным ремнём с тяжёлой металлической пряжкой. Трясущиеся от ярости руки Нэйтона сейчас, как и тогда, уже стягивали со штанов ремень. Но вскоре Виктория поняла, что вовсе не для того, чтобы накормить её очередной порцией ударов по лицу. Нет, не за этим... И её прошиб такой ужас, который она не испытывала ни разу за два года.

– Что ты там мне сказала? «Соси хуй»? О, как красноречиво! – спотыкаясь о собственное грузное дыхание, сказал Нэйтон, расправляясь с ремнём и ширинкой. – А мой попробовать на вкус не желаешь, дорогая?

– Нет... Нет, нет, нет! Нет! Нет! Нет! Нет! Нет!

– Конечно же, хочешь. Ты так давно этого хочешь. Ты ведь поэтому одеваешься в такие отвратительно короткие облегающие платья, верно? Да? – Айрис задрал порванный подол её платья. – Тебе нравится соблазнять меня. Или не меня? Кого же тогда? Кого ты соблазняешь этими грязными нарядами?!

Девушка дёргалась и вырывалась, как домашняя птица, которой собирались рубить голову, и голос её скатился в истерический крик, а из глаз с новой силой хлынули слёзы. Он мог избить её до полусмерти ремнём, вазой, книгой, вешалкой – чем угодно. Всё это стало уже таким... привычным? Приевшимся, банальным, неоригинальным. Она готова была сейчас даже сама выбрать орудие и способ своего избиения, готова была покорно подставить любую часть тела под удар. Но позволить этому монстру изнасиловать себя – нет, никогда в жизни!

Нож... Задыхаясь от слёз, Вик думала о ноже, который ей сегодня вручил Джером. О ноже, который она забыла в кармане своего медицинского халата.

– Ну и где твой защитник, шлюха?! – взревел Нэйтон, схватив конвульсивно бьющуюся под ним в истерике девушку за лицо. – Где этот ёбанный рыжий клоун с изрезанным лицом?! Думаешь, он прямо сейчас ворвётся в комнату и, по-идиотски хохоча, прирежет меня? Нет! Потому что он сидит! В блядской! Дурке!!! И твоё место там же, рядом с ним! – он проорал это прямо в её лицо, не скупясь на плевки. Его голос перестал принадлежать ему: это был самый настоящий дьявольский рык из самых глубин ада. – Как часто вы с ним делаете это, а? На каждом «психотерапевтическом» сеансе? Прямо под камерами? Грязная сучка, тебя, наверное, это так заводит, да? Ну конечно, ты находишь это таким опасным и будоражащим, когда этот мудак имеет тебя в холодной камере на скрипучем столе. Знаешь, а я ведь тоже могу быть таким. Хочешь? Отвечай, хочешь или нет?!

В момент, когда разум Нэйтона поглотило слепое безумие, вылившееся во весь этот бред, который он нёс, он на мгновение потерял контроль над одной рукой Виктории. И в тот же момент она отчаянно потянулась за лежащей недалеко книгой. Это был такой подходяще тяжёлый фолиант с трудами по экономике в твёрдом переплёте. Схватив его покрепче, она со всей силы огрела им Нэйтона по голове, тем самым свалив его с себя и выиграв немного времени, чтобы подняться на ноги. К двери ей было не проскочить, но она встала с другой стороны большого стола, выдерживая расстояние.

Счёт сравнялся: 1 – 1! Следующий просчёт будет стоить жизни!

Момент, когда Вик сорвалась с его крючка, стал для Нэйтона отрезвляющим. Он перестал кипеть и расплёскивать за края своей чаши гнев, топя в нём всю комнату; он перестал выливать все эти омерзительные оскорбления на жену. Вместо этого он устало поднялся на ноги, сдул с лица выбившиеся из укладки пряди чёрных волос, выпрямился, переводя дыхание, и взглянул на неё с большой неохотой.

– Что, – выдохнул он, застегнув ширинку, – так нравится трахаться с психами?

Почему всем вокруг так нравится думать о том, с кем она «трахается»?! Почему, чёрт возьми, все так убеждены в том, что она на самом деле спит с заключённым психбольницы, и считают своим священным долгом при любой удобной возможности ткнуть её в это носом?! Трясущаяся от переполняющего её гнева Виктория набрала в лёгкие побольше воздуха и заявила с неестественным воодушевлением:

– О, да. Мне нравится трахаться с психами! Мне так это, чёрт возьми, нравится, ты просто не представляешь! Меня всегда тянуло к психам, знаешь ли. В конце концов, я же вышла замуж за тебя!

– Ещё раз... – проскрипел Нэйтон, держа девушку на прицеле одичалым взглядом. – Ещё хоть один грёбанный раз ты позволишь себе ослушаться меня или опозорить мою фамилию, как ты сегодня это сделала, прыгая на столе перед толпой аркхемского сброда, я обещаю тебе, я сделаю так, что ты окончательно переедешь в свою обожаемую психушку. Только далеко не в качестве врача, – а дальше он снова стал привычно заносчивым, почувствовав нарастающее в Виктории непонимание. – У меня есть человек, держащий на руках медицинское заключение о твоём психическом здоровье. Согласно этому волшебному документу, ты, моя дорогая супруга, нездорова и нуждаешься в курсе психиатрической терапии.

Вся эта сумбурщина не укладывалось в гудящей голове девушки: какой ещё человек? Какое медицинское заключение? Откуда? Самое первое, что сию секунду пришло в голову, это вариант, при котором Нэйтону удалось получить фальшивое медицинское заключение, позволяющее ему либо управлять поведением Виктории, либо упрятать её в лечебницу, чтобы не мешалась под ногами. Но ответила она ему вовсе не шквалом всех этих вопросов, нет.

– А ты? Ты здоров? – спросила она, когда Нэйтон уже готов был уйти. Он готов был оставить её на сегодня в покое, но она разожгла пламя вновь! – Девятнадцать лет назад мамочка и впрямь сумела тебя вылечить?

Нэйтон застыл, как вкопанный, потом медленно обернулся к ней. На его лице в приглушённом жёлтом свете играла яркая уверенная усмешка.

– Что ты несёшь, идиотка? – он взглянул на неё, как на умалишённую, играя непричастность.

– Эта идиотка видела документы в архиве Аркхема. Чьи-то заметки в личном деле доктора Регины Айрис о том, как она приводила своего сына на приёмы к некоему доктору Уорринсону в течение года, чтобы лечить какую-то «патологию». Ты лечился в психбольнице... И это я нездорова из нас двоих?

Викторию даже начало веселить его выражение лица: такое искреннее удивление и непонимание, будто эти бумаги кто-то нацарапал ради шутки и бросил в личное дело Регины Айрис, чтобы одна глупая девчонка нашла их через девятнадцать лет и попалась в юмористический капкан. Розыгрыш! Но если бы всё действительно было так, лицо Нэйтона не начало бы нервно дёргаться уже через мгновение, его губы не скривились бы, а в глазах не застыл бы шок. Он долго боролся с чем-то внутри себя, а потом сказал негромко, будто бы всеми силами отговаривая себя от этого:

– Этих записей не должно существовать.

– Да, я знаю, Регина позаботилась о том, чтобы твоё лечение не было задокументировано. Но, кажется, записки вёл какой-то студент-практикант, которого забыли предупредить о ваших с мамочкой секретиках, – Виктория и не заметила, как её голос начал звучать так развязно и бесстрашно; как она утратила контроль над собой и своим гневом, что разлился внутри неё, как яд, и отравил все внутренние органы. – От чего тебя лечили? Что это была за патология? Даже если ты мне не скажешь, я позвоню твоей матери и всё равно выясню! Тогда посмотрим, кто из нас двоих окажется в Аркхеме раньше.

Нэйтон рассмеялся и подошёл к столу. Виктория вцепилась в его края и приготовилась бежать в противоположную сторону от той, с какой стороны Айрис нападёт на неё. А она знала – нападёт.

– Позвони, – спокойно сказал он, улыбаясь. – Позвони прямо сейчас, и мы вместе послушаем, что она скажет. – И тут он резко надавил на край стола и оттеснил им жену к стене. Не просто оттеснил – вдавил её в стену противоположным краем стола, серьёзно намереваясь раздавить её живот. – Ну? Чего ты ждёшь? Моя мама прямо сейчас сидит и ждёт, когда же ей позвонит её горячо любимая сноха, чтобы посплетничать о тараканах в голове её сына.

Девушке с трудом удавалось сдерживать давление. Она изо всех сил придерживала стол руками и силилась не задохнуться. А рёбра тем временем вновь начали ныть до сыплющихся из глаз искр. И всё же у неё хватило сил и наглости задать Айрису ещё один вопрос – последний на сегодня. Дальше она побежит на кухню. На кухне ведь много ножей, и все они куда больше, чем тот, что ей дал Джером.

– Так ты ненавидишь меня, потому что я тоже психиатр? Потому что я работаю в Аркхеме, с которым у тебя связаны не самые приятные воспоминания?

– Дура, – Нэйтон навалился всем своим весом на стол. – Я ненавижу тебя просто потому, что ты есть. Я ненавижу тебя за то, что ты появилась в моей жизни. Я ненавижу... всё... – и монстром снова овладела самая токсичная ярость. Она затопила его до краёв, въелась в кожу, жгла плоть.

Ещё секунда, и руки Виктории не выдержали бы такого напора. Ей попросту не хватало физических сил, чтобы справиться с нечеловеческой силой Нэйтона. Но вдруг он потянул стол на себя и дал ей крохотную возможность сделать последний вздох. Дальше всё произошло слишком быстро, как в каком-нибудь экшн-фильме. Нэйтон не бросился оббегать стол, чтобы достать Викторию, как она ожидала. Вместо этого он перемахнул через стол сверху. И скоро Виктория благодарила всех богов за то, что в тот миг не растерялась и нырнула под стол, спасаясь бегством. Она больше ни минуты не останется в этом проклятом доме!

2 – 1 в пользу умалишённой идиотки! Но игра продолжается!

Виктория забыла про кухню, забыла про ножи, забыла про всё на свете и думала лишь о том, как быстро и долго она может бежать. Бежать! Так далеко, как только возможно. Бежать! И никогда не возвращаться назад! Сердце в груди колотилось, точно заведённое, и казалось, оно вот-вот резко остановится.

Вернувшийся недавно домой Нэйтон был так ослеплён яростью, что забыл запереть дверь. Сама не помня, как додумалась позаботиться об этом, но Виктория на ходу схватила своё пальто, сапоги и сумку в прихожей и выскользнула из дома. В разорванном платье, с влажным от слёз лицом, босиком она без оглядки побежала вдоль улицы, куда глаза глядят. Нэйтон вылетел за ней следом, но дальше крыльца и шагу не сделал. Он остановился напротив дома, срывая горло в крик:

– Ты всё равно вернёшься! – а затем добавил, отдышавшись, уже будто бы сам себе: – Я уже говорил: тебе не спрятаться.

Вечерний холод понемногу возвращал его в колею. Борясь с тяжёлым дыханием, Нэйтон смотрел, как ускользающая из его когтистых лап фигура жены растворяется в чернеющих переулках. Пускай бежит, пускай сядет в каком-нибудь углу и трясётся, зная, что он всё ещё стоит за её спиной. Ведь дичь, прежде чем быть пойманной, должна хорошенько пропитаться страхом, чтобы вкус её мяса был оценён по достоинству.

Всё так, как и было заверено с самого начала, – спектакль. И уже очень скоро Виктория Айрис сыграет в нём свой самый фееричный этюд, свой коронный номер. Эта отчаявшаяся страдающая девушка, пересекающая улицы босыми ногами по колючему холодному асфальту, в тот момент ещё не знала, что через неделю дверца птичьей клетки наконец-то откроется, а счастливые звёзды никому не помогут.