Имя: Виктория Айрис, урождённая Кейн. Возраст: двадцать два года. Место рождения: Готэм-Сити. Род занятий: провалившийся психиатр. Семейное положение: ...

Это история о девушке, которая стала жертвой человеческого эгоизма. Запертая в клетке маленькая птичка может лишь петь, сидя на жёрдочке, и понемногу терять свои пёрышки. Это история о девушке, которая не знала, что делать со своей сломанной и наспех склеенной жизнью. Пластилин – очень послушный материал, но, если он высохнет, ничего путного из него уже не вылепить. Это история о девушке, которая потеряла голову, влюбившись в безумца. Свет маяка в бескрайнем чёрном море оказался светом дьявольского пламени за приветственно раскрывающимися вратами ада. Но свет остаётся светом, чем бы ни был его источник. Это история о девушке, которая боялась подарить себе счастье. История о девушке с переполненным противоречиями сердцем. О девушке, что сделала из себя узницу собственных кошмаров. И эта история... подошла к своему концу.

Весь сегодняшний день Виктория провела в лечебнице с печально-ностальгическим настроением. С тяжёлым сердцем она обошла все излюбленные ею места: столовую для персонала, актовый зал, библиотеку, комнаты терапевтических бесед, где провела слишком много времени со своим пациентом, но дольше всего она стояла напротив комнаты отдыха заключённых. Ведь это было место, где она впервые встретила рыжеволосого парня с изуродованным лицом и такой пленительной сумасшедшей улыбкой. Придя сюда пять месяцев назад, она увидела себя успешным доктором, которая может попытаться вылечить самого отъявленного безумца этого города. Она переступила порог лечебницы девятнадцатого октября прошлого года полная уверенности в том, что с этим шагом её жизнь наконец-то изменится, станет чуточку лучше. И сегодня, десятого марта, держа на руках свою добитую жизнь и наблюдая за тем, как она медленно испускает дух, Виктория Айрис прощалась с Аркхемом.

Время было уже позднее, за окном сгущались серые краски сумерек, разбавленные лёгким зеленоватым оттенком. Кабинет Доктора Айрис освещался светом настольной лампы и стоящего у полки с книгами торшера. Точнее, полка была уже почти пуста, а книги, которые девушка принесла сюда, были сложены в коробку, стоящую на полу у дивана. В этой коробке были не только книги – все личные вещи, которые Виктория хранила в кабинете, хоть их было и не много. Сидящая за столом доктор Айрис наполнила свой стакан красновато-коричневой жидкостью из бутылки виски и жадно отпила. Пустой белый лист, лежащий перед ней, гласил: «Заявление об увольнении».

Жизнь Виктории Айрис в Готэме стремительно катилась под откос: люди считают её ненормальной, начальник на работе нависает над ней зловещей тенью, и, в конце концов, она узнала слишком много грязной правды об одном из самых влиятельных людей города, который не позволит ей быть хранительницей всех своих секретов. На неё уже открыта охота, и в этот раз всё куда серьёзнее, чем год назад. Это действительно была грань всего самого худшего. Ничего больше не могло оставаться так, как есть. Виктория должна была попытаться снова оставить этот город и все его ужасы позади, укрыться где-нибудь на краю земли, где Нэйтон даже если её и найдёт, то очень не скоро. Да, она всё ещё цеплялась за своё жалкое существование. Да, ей по-прежнему хотелось узнать, какая на вкус жизнь без боли, без чёрных туч, застилающих небо над головой. Но ей больше не нужна была эта жизнь без него.

Виктории нужен был лишь маленький рывок, чтобы решиться, совсем немного смелости и силы воли, чтобы попытаться забыть то, в чём она искупала себя за время работы в Аркхеме. Но Джером... Этот парень так прочно засел в её голове, в её сердце, где-то очень глубоко внутри неё, что Виктория уже не представляла себе свою жизнь без его широкой улыбки. Он заменил ей воздух, воду, еду и солнечный свет. Он стал для неё всем и по-прежнему оставался никем – лишь безумным парнем из психушки, что любил проводить с ней время. Всё это было несерьёзно. Игры, в которые они играли, нельзя было назвать здоровыми отношениями, на них нельзя было возложить никаких надежд. А Виктории слишком сильно была нужна хоть какая-то надежда, хоть самая маленькая, поэтому все эти встречи с Джеромом Валеской нуждались в забвении. Это станет приятным воспоминанием, которым она будет согревать себя холодными ночами где-нибудь очень далеко от этого города. И лишь такое будущее могло быть у всего, чем они себя опутали.

А если... у них вдруг могло бы что-нибудь получиться? Эта мысль огромным каменным снарядом пробила долго возводимую стену почти увенчавшегося успехом самовнушения. Кирпичики осыпались один за другим. Глубоко вдохнув, Виктория опустила лицо в свои ладони и заревела.

Успокоилась она быстро, и уже через несколько секунд перевела дыхание. Глоток виски помог справиться с переполнившей сердце тяжестью, навёл некое подобие порядка в голове. Виктория вновь взялась за ручку и согнулась над своим заявлением. «Прошу уволить меня по собственному желанию в связи с превышением своих полномочий, потерей компетентности и проблем со здоровьем», – написала она в центре листа, тем самым раз и навсегда перечеркнув свою карьеру врача. Вот так и завершаются обычно истории про неудачниц.

Пока ставила на будущем документе дату и подпись, Виктория думала о том, как в это позднее время может встретиться с Джеромом, Джервисом и Джонатаном, чтобы попрощаться с ними. Молча уйти будет невежливо по отношению к тем, кто за последние месяцы подарил ей радости больше, чем кто-либо в её жизни. Изо всех сил сдерживая горечь накатывающихся на глаза слёз, Виктория думала над словами, что скажет парням перед уходом. И её размышления прервал скрип входной двери, а дальше – скрип любимого голоса.

– Вот она где, – пропел Джером, вальяжной походкой вваливаясь в кабинет. – Вы только посмотрите на неё! Сидит, бессовестно прячется в своей норке, пьёт какую-то гадость и даже не приходит навестить своего самого преданного поклонника, который, между прочим, нешуточно соскучился. Ты что, разлюбила меня, красавица?

Услышать его рокочущий манерный голос, увидеть опасный оскал, почувствовать привычный галоп мурашек по всему телу в эту минуту становилось роковыми знамениями. Виктория знала, что не может сейчас позволить себе никаких долгих бесед с Джеромом, ведь это перечеркнёт все её планы. Она прекрасно знала, как была слаба перед ним. Знала... Но ничего не могла с этим сделать. Увидев Джерома здесь, она не смогла сдержать влюблённой улыбки. И её даже не волновало, как он проник сюда и как обошёл всю охрану: он здесь, и больше ничего не имело значения.

– Разве такое возможно? – ответила она на его вопрос вопросом.

– Ну, знаешь, теперь от тебя можно ожидать всякого, – Джером осматривался вокруг, ведь ему впервые за все месяцы их знакомства довелось попасть в кабинет доктора. – Ты же у нас типа спустила крышу на колёсики. Ох, чего я только о тебе не услышал за последние дни! Из каждого уголка психушки: «Доктор Айрис то, доктор Айрис это». Ты стала такой популярной. Популярнее меня!

То, что все последние дни вгоняло в тоску и заставляло испытывать тонны отвращения к себе и ненависти ко всему миру, почему-то только сейчас, после того как об этом сказал Валеска, Викторию вдруг... повеселило. А ведь и вправду: она сейчас главная тема для обсуждений в этой лечебнице, да и Готэм не перестаёт облизывать её «проблемы с головой». Виктория улыбнулась ещё шире.

Когда Джером подошёл к почти пустой полке и попал под свет торшера, Вик заметила его одежду. Это была вовсе не привычная чёрно-белая полосатая униформа, в какой ходят все заключённые. Абсолютно наоборот – форма службы охраны Аркхема.

– Погоди-ка, что на тебе надето? – спросила она, сморщив лоб поднятыми вверх уголками бровей.

– Нравится? Мне идёт? – ухмыльнулся Джером, расправив чёрную куртку и повертевшись в ней, как перед зеркалом. – Специально для тебя приоделся по случаю нашей долгожданной встречи.

Ну что он за неисправимый ребёнок! Виктория не могла не сжимать лицо в улыбке, глядя на то, как Джерому действительно нравится щеголять перед ней в этой деловитой чёрной униформе и важно подкидывать куртку на плечах.

– Ну, и какого охранника ты раздел, чтобы порадовать меня таким необычным образом? – спросила она, откинувшись на спинку своего кресла.

– О-о-о-о-о, самого непослушного, – протянул Джером. Заметив на полке напротив своего лица тюбик помады, он потянулся за ним, будто бы и впрямь был любопытным ребёнком, хватающим всё, на что падает его глаз. – Тот самый бедолага, которому не хватает стандартной зарплаты охранника, чтобы влачить своё жалкое существование. Кажется, его фамилия, хм... Робинсон.

Виктория вздрогнула и отпрянула от спинки кресла, уставившись на рыжеволосого с неподдельным шоком. Тот самый Робинсон – один из охранников, повернувшихся к ней спиной в тот момент, когда Айрис распустил руки прямо в лечебнице. Джером слышал, как Робинсон извинялся перед Викторией в тот день. Но неужели он... отомстил за неё?

– Ты... убил его? – спросила она, чуть снизив тон голоса, будто кто-то мог их подслушивать.

– Вот чуть что, так сразу убил! За кого ты меня принимаешь? – Джером долго крутил туда-сюда стик красной помады, словно это было чем-то невероятно интересным, пока не поднёс её к губам. – Не убил, а просто вежливо одолжил костюмчик. Ну и лицо...

– Что? Лицо? – из Виктории невольно вырвался смешок.

– Повесил на дверь у себя в камере, а то давно интерьерчик не обновлял. Так что, заглядывай как-нибудь, покажу. А может, даже и подарю, если будешь хорошо себя вести, – Джером обернулся к ней и многозначительно ухмыльнулся накрашенными в красный губами.

За следующим смешком, что сорвался с губ Виктории, последовал ещё один, потом ещё и ещё, пока череда обескураженных смешком не переросла в одухотворённый хохот. Викторию так веселил дурачащийся вид Джерома и так радовало то, что он ей рассказал. Кто бы мог подумать, что этот парень такой романтик! Одним лишь своим появлением он вдруг заставил её забыть обо всех тревогах и проблемах, словно никакой трудный выбор ей больше не грозил, будто всё осталось прежним, будто бы завтра она снова приедет в лечебницу, и они с Джеромом проведут очередной псевдо-психотерапевтический сеанс, на котором опять будут пытаться поддеть друг друга тонкими колкостями, заигрывать, флиртовать, делиться кошмарными историями из жизни. Самое прекрасное, что случилось с ней за последние годы, – этот очаровательный безумный маньяк и террорист с философскими взглядами на свои преступления.

– И как тебя можно разлюбить! – за тягостным влюблённым вздохом и широкой улыбкой Виктория спрятала непомерную печаль, которая в этот, казалось бы, тёплый и радостный миг выросла до невероятных размеров и грозила вот-вот разорвать тело на куски. Это было так больно – думать о том, что видишь любимого человека, возможно, в последний раз, и улыбаться, ведь он просто не оставлял другого выбора.

Виктория знала это лучше кого-либо, но сейчас позволила себе забыть: Джером учует фальшь даже за толстой пуленепробиваемой бронёй самообладания. Поэтому скоро её смех и улыбка начали вызывать у него подозрения. В её глазах сейчас, он заметил, было слишком много обожания и восхищения, будто бы она смотрит на то, что сильно любит, но, как бы не старалась, дотянуться не может, и оттого страдает. Сунув помаду в карман куртки, Джером резко двинулся к докторскому рабочему столу и спросил:

– А что это ты там пишешь?

– Я? Что? – Виктория вдруг опомнилась и глупо рассмеялась. – А, ты про это! Так, ничего особенного.

Выдернув лист с заявлением об увольнении прямо из-под взгляда Джерома, Виктория быстро спрятала его за спинку своего кресла. Зачем? Ей ведь всё равно придётся сообщить Валеске о своём решении, раз уж подвернулась такая удачная встреча. Но лишь сейчас, оказавшись с ним в одной комнате, Вик вдруг поняла: она не готова.

– Я не понял, это что, секретики? У тебя от меня? – Джером впился в неё хищным взглядом и медленно обогнул стол, крадучись, словно она была пугливым кроликом, который мог убежать от любого подозрительного шороха. – Что это ещё за новости, сладенькая моя?

– Там просто врачебные заметки, ничего, что было бы тебе интересно, – врала Виктория, мотая головой.

Она не могла сдвинуться с места, пока держала за спиной злополучное заявление, а Джером тем временем уже подобрался ближе, развернул её кресло к себе и навис над доктором, упёршись руками в подлокотники и ни на секунду не разрывая с взволнованной девушкой зрительный контакт. Виктория почувствовала, как сердце в груди забилось чаще от ощущения своего полного поглощения его тенью.

– Твои врачебные заметки могут касаться только меня. Или ты что, гадости там про меня пишешь? – Джером улыбнулся с прищуром. В очередной раз сократив расстояния между их лицами до неприличных миллиметров, он упёрся взглядом в её губы. – Док, я знаю, ты там сочиняешь анекдоты, дай почитать, не жадничай, я никому не расскажу о твоём отстойном чувстве юмора, – и потянулся к её левой руке.

Вик не растерялась и быстро переложила лист в правую руку, которую так же держала за спиной. Она уже не понимала, действительно ли продолжает прятать от него своё заявление, или ей уже просто нравится дурачиться с ним в такой ужасно неловкой позе. На миг Джерома одолело недоумение, но уже через секунду он расплылся в улыбке и промурлыкал:

– А-а-а-а-а, так мы играем? Ну, тогда я выиграл.

И, проскочив рукой к её правой руке, он отвлёк её внимание, припав к её губам поцелуем, который продлился совершенно не долго. Как только дотянулся пальцами до желанного листочка, Джером мигом разорвал поцелуй, выпрямился и, высоко подняв лист, принялся читать выведенные красивым почерком буквы.

Здесь некого было винить, думала Виктория, с тяжёлым вздохом разворачиваясь на стуле к своему столу. В конце концов, вышло так, что она сама ему сдалась, как это всегда и случалось. Доктор наполнила стакан виски и отхлебнула в ожидании реакции заключённого. Реакции, которая и так была предугадана.

– М-да, Пташка, чувство юмора у тебя и вправду отстойное, – разочарованно сказал Джером, а затем опустил лист рядом с девушкой, прижав его хлопком к столу. – Анекдот не смешной.

Она не могла даже поднять на него глаза. То ли от стыда, то ли из страха, то ли из слабости – сама не знала, почему, но сейчас ей было куда проще вновь оказаться в доме Айриса, чем просто один раз взглянуть в лицо парня, которого она так любит. Ей так не хотелось сейчас видеть его осуждающий взгляд и слушать очередные нравоучения. Но всё это было неизбежно.

– Я собиралась сказать тебе...

– М-м-м, интересно, когда? Когда уже стояла бы за воротами психушки? – Джером резко согнулся над её лицом и упёрся в него широко распахнутыми глазами. – Что, нашла себе дурку поинтереснее и пациента покрасивее?

– Я не могу так больше, Джером, я не могу! И я уже говорила тебе об этом! – Вик резко развернулась и прокричала это прямо ему в лицо. Она снова медленно опускала вожжи, разрушая всё, что так старательно возводила целый час до прихода этого взбалмошного парня. Не так она себе представляла их прощание, не так...

– Разве так поступают храбрые девочки? Разве они сбегают, поджав хвост, в самый ответственный момент? – всплеснул руками Джером, больно нахмурившись. – Я думал, работа в Аркхеме закалила тебя. Я думал, что наше общение научило тебя чему-то. Но нет, ты по-прежнему прячешь голову в песок, вместо того, чтобы достать пушку и выстрелить. Жалкое зрелище, доктор Айрис. Вы, как говорится, всё проебали.

Кресло буквально выдуло из-под Виктории, когда она стремительно выпрыгнула из него и схватила Джерома за куртку. Горькая обида разъедала ей нутро и заставляла всё тело дрожать. Зачем он говорит такое! Почему он не может понять её?! Почему он заставляет её вновь испытывать эти мерзкие чувства, которые уже почти уничтожили её!

– Что я могу сделать, если против меня целый город?! – прошипела она, чтобы не поднимать шум криками. Она едва контролировала своё желание накричать на Джерома. – Что мне ещё остаётся, кроме как бежать? Я хочу жить, ты понимаешь! Готэм задушит меня руками Нэйтона Айриса, если я останусь здесь и буду дальше закрывать на всё глаза. Ты ведь сказал мне, что толчком станет один плохой день. Этот день настал, он сегодня, он был вчера, он был позавчера! Да все, блять, дни прошедшей недели были теми самыми плохими днями! Во мне ничего не осталось, только сожжённый пустырь с гуляющим по нему холодным ветром. Я убегаю не потому, что я слабая, а потому, что все эти люди, считающие себя умнее других, не правы: я не сошла с ума, рассудок всё ещё при мне, и именно он подсказывает мне, что нужно спасать свою жизнь, а не честь.

– Какая пламенная речь! Долго ты её перед зеркалом репетировала? А на всё, во что ты меня превратила, тебе, значит, резко стало наплевать?

Его слова стали ей оглушительным ударом по голове. Пальцы ослабели, Виктория выпустила из них куртку Джерома и отдалилась от него. Она уставилась на него остекленевшим взглядом, и Джером заметил, как её бездвижные широко распахнутые глаза заблестели за зеркалом слёз.

– Во всей этой ситуации, принимая решение, которое далось мне с огромным трудом... – произнесла она тихо и сбивчиво, словно её душили, – больше, чем о ком-либо, я думала о тебе. Потому что ты – единственное, что всё ещё упрямо держит меня в этой лечебнице, в этом городе. Эта моя привязанность... То, что мы сделали друг с другом... Я не могу...

Виктория ничего не могла сделать со своим голосом, дрожащим и ломающимся под давлением обиды. Казалось, ещё секунда, и она действительно задохнётся под массивной бетонной плитой, лёгшей на её грудь. Мокрая дорожка быстро поползла вниз по щеке, и девушка отвернулась, прижала кулак к губам. Ведь Джером не жалует слёзы.

Никто из них некоторое время ничего не говорил, а тишину в кабинете нарушали лишь тяжёлые вздохи Виктории, призванные сдерживать плач. Неужели всё вот так и оборвётся? Неужели они расстанутся на этой горькой ноте непонимания? Неужели они... и вправду расстанутся?

– Док, – вдруг позвал Джером голосом, впервые звучавшим так умоляюще, – передумай.

Он никогда и никого ни о чём не просил, и он никогда не говорил с кем-то таким тоном. Но эта девушка... Чёрт возьми, эта глупая чокнутая дура, которая была одной из многих дрожащих мышек под полом этого города! Очередная плохо прописанная героиня, подающая большие надежды в начале истории, но под конец падающая на колени, чтобы подобрать последнюю жалкую надежду. Что в ней было особенного, такого, ради чего стоило так размякнуть? Каждый проклятый день прошедшей зимы Джером спрашивал себя об этом и не находил в ответах ничего, что бы действительно оправдывало примеренную им роль послушного мальчика. И ради чего было всё это?

– Я не могу, – Айрис пожала плечами и шмыгнула носом, всё ещё стоя спиной к парню. – Я купила билеты и попросила Альберта собирать вещи. Самолёт в девять утра. Завтра меня уже не будет в Готэме.

– «Я хочу Вам доверять, мистер Валеска», «Я хочу помочь Вам, мистер Валеска», «я – Ваш друг, мистер Валеска».

– Всё это было искренним.

– Всё это было, – рычал Джером.

– Прекрати, – Вик махнула головой и зажмурила глаза. Как же тяжело сейчас было просто оставаться в сознании и чувствовать внутри эту агонию! И вот она наконец-то нашла в себе силы взглянуть на него и обернулась, когда слёзы вроде бы перестали застилать глаза. – Скажи мне, Джером... Скажи честно, твои шрамы болят? Больно ли тебе улыбаться?

– Нет, – подумав, ответил Валеска, смотря на девушку исподлобья грузным взглядом. – А если и болят, то боли я не чувствую.

– А вот мои болят. И с каждым днём эта боль всё невыносимее. Ты должен попытаться понять меня. Пожалуйста, не нужно меня отговаривать, не нужно обвинять и стыдить меня. Я ни в чём не виновата, я не виновата в том, что со мной происходит. Пожалуйста, Джером, я умоляю, отпусти меня. Дай мне уйти, чтобы мы встретились ещё хоть раз когда-нибудь. Если мы не попрощаемся сейчас на время, нам придётся прощаться навсегда. Потому что мне не выжить в городе, над которым стоит Нэйтон Айрис.

Боже, да что она несёт! Виктория больно закусывала губу, сама не веря в то, что говорит. Это всё неправильно, поспешно, больно! Так не должно быть! Пускай Джером накричит на неё, пускай разорвёт заявление об увольнении, запугает, закроет в этом кабинете и никуда не выпустит. И пускай он снова коснётся её, пускай утопит в своих объятиях, пускай прижмёт её к стене и не позволит ни единого своевольного движения.

Ничего этого не случилось. Гнев, который, вероятно, мог заставить ситуацию повернуться именно так, как втайне желало сердце Виктории, был выпущен в протяжный громкий выдох. Джером хрустнул шеей, уставил руки в бока, несколько секунд посверлил взглядом пол под ногами, выделывая лицом вдумчивые гримасы, а потом вдруг поднял глаза на девушку и, абсолютно успокоившись, сказал:

– Хорошо. Не буду капать тебе на мозги. Лети, Птичка, раз уж ты так решила.

Виктория должна была обрадоваться тому, что она наконец-то достучалась до него, что он услышал её и готов отступить. Но... Почему вдруг стало ещё больнее?

Рыжеволосый двинулся к доктору Айрис, доставая на ходу из кармана куртки помаду.

– Наконец-то ты будешь свободна, наконец-то улетишь подальше от всего этого кошмара, который подарил тебе эти прелестные тёмные круги под глазами. Ха, я не говорил? Они мне ужасно нравятся, – Джером улыбался, и улыбка его была такой непривычно доброй и искренней, как будто вдруг на секунду он перестал быть безумным маньяком и стал самым обычным парнем. – Больше никакой работы по ночам в жуткой психушке. Никаких тупых охранников и сплетниц-медсестёр. И никакого лысого очкастого коротышки, сующего свой нос в твои дела, ха-ха! – приблизившись к остолбеневшей Виктории, Джером взял её лицо за подбородок левой рукой, а правой принялся увлечённо красить ей губы. – Только представь, как классно ты заживёшь без надоедливых стишков Тетча, без угрюмого старческого пердежа Крейна, без этих бесконечных осточертевших просьб спеть. Это же ведь нужно постоянно обновлять репертуар, задолбаешься просто! А ещё тебя больше не будет донимать один проблемный, но такой до ужаса симпатичный парень.

– Нет... – прошептала Виктория, слыша треск во всём теле. Это трещали логика и здравомыслие под давлением голых эмоций, которые вытаскивал из неё Джером. – Я не хочу...

– Ну в смысле, не хочу, док? Нет-нет-нет, ты уже всё порешала. Ноги в руки и бежать! Без остановки, без оглядки, чтобы злой мэр Готэма никогда не догнал. А чего это ты вдруг так скуксилась, булочка? Улыбнись, – медленно пропел Джером, нарисовав ей помадой широкую улыбку, такую же, как у него, – ведь завтра тебя ждёт новая жизнь.

Тактика, которую Джером избрал в самый последний момент, оказалась победной. Он ни минуты не сомневался в привязанности Виктории ко всему, что с ней произошло в Аркхеме, а значит, поводов для паники у него не было. Достаточно оказалось просто напомнить этой до ужаса сентиментальной девушке о том, что заставляло её возвращаться в лечебницу снова и снова, чтобы в конечном итоге она собственноручно разрушила всё, чем отгораживалась от колебаний, и сама приняла атакующую сторону.

– Что мне делать? – Виктория вновь скривилась в старательных попытках не разрыдаться и вцепилась в руки Джерома, что держали её лицо. – Я не хочу уезжать, я не хочу оставлять тебя. Я не смогу без тебя, не смогу, не смогу, не смогу! – опустив голову, она проглотила слёзы. – Я буду думать о тебе каждую грёбанную минуту, пока не сойду с ума, и в итоге всё равно вернусь в этот чёртов город, только чтобы убедиться, что с тобой всё в порядке. Это всё так бесполезно! Я совсем не понимаю, как мне поступить так, чтобы всё шло правильно. Я пытаюсь избавить себя от боли, но от каждой попытки становится только хуже. Я не хочу, чтобы это продолжалось! Джером, пожалуйста, не отпускай меня! Я так боюсь! Так боюсь, что могу больше никогда тебя не увидеть!

– Тогда скажи мне, Птичка, чего ты хочешь? – резким движением Джером притянул её лицо ещё ближе.

– Я хочу... увидеть, как ты спалишь дотла всю эту лечебницу и весь этот ёбанный город.

– Ты же знаешь, я не люблю безучастных наблюдателей, – его губы растянулись в победоносную ухмылку, пока глаза жадно изучали каждый миллиметр её лица.

– Я помогу. Я помогу тебе во всём, – стоном сорвалось с её губ, и рассудок Виктории помутнел. – Я сделаю всё, что ты скажешь.

– Пообещай мне, – выдохнул он в её губы, немного надавливая пальцами с двух сторон, чтобы они раскрылись удобным для поцелуя бутоном.

– Обещаю.

И Джером поцеловал её, нетерпеливо припав к её влажным слегка солоноватым от слёз губам. Чувствовать этот вкус при поцелуе с ней уже становилось привычным делом. Как же часто эта девушка плакала, просто ужас! Целуя Викторию, Джером думал о том, как хочет научить её всему тому, что знает сам, чтобы она больше никогда в жизни не проронила ни единой слезинки. Куда же она собралась бежать, если ему ещё так много нужно ей объяснить! Нет, не время. Ещё рано расставаться.

Они размазали по лицам друг друга всю помаду, которой Джером их разукрасил, и рассмеялись, когда взглянули друг на друга. В этот миг Виктория нарочно отогнала от себя всё, о чём думала до прихода Джерома, она вычеркнула из памяти весь сегодняшний день вместе с его тяготами расставания, чтобы оставить место только для Валески. Ещё минуту назад она готова была кричать от боли, но уже сейчас улыбалась и тянулась к нему за новым поцелуем, крепко обнимая его, словно в пьяном бреду. Но пьяна она была вовсе не алкоголем.

– Ну уж нет, док, второй раз я не куплюсь на этот трюк, – вдруг отстранившись от неё, сказал Джером и покачал пальцем у её лица. – Сейчас ты снова поиграешься со мной и выставишь за дверь, знаю я тебя.

Ох, неужели тот случай на прошлой неделе так задел его! Виктория неловко отошла от него, желая провалиться под землю со стыда и сгорая под пристальным компрометирующим взглядом Джерома.

– Прости меня за то, как я себя тогда повела, – промямлила девушка, пытаясь при этом смотреть ровно на парня. Получалось с трудом, потому она вскоре, обхватив себя руками, отвернулась от него и сконфужено спрятала глаза. – Я вовсе не хотела, чтобы так вышло. Просто... рядом с тобой мне хочется делать всякие глупости, и я не сразу понимаю, что творю.

– Вон оно что. Так это всё я, – голос Джерома становился всё ближе и ближе, пока не зазвучал прямо за её спиной. Его рука коснулась собранных в пучок длинных рыжих волос, осторожно вынула держащую их шпильку и распустила по спине девушки. – Оно и не мудрено. Я ведь всё-таки злодей, да?

– Так уж вышло, что я питаю слабость к злодеям, – Виктория улыбнулась, почувствовав, как Джером обнял её правой рукой. Он уже снял перчатки, а значит...

– Ладно, так уж и быть, раз ты извинилась, я прощаю тебя. В первый и в последний раз, – его трескучий голос снизился до бархатного полушёпота, и он потёрся щекой о её щёку, точно ластящийся кот. – А знаешь, к чему питаю слабость я? К твоим кошмарно сексуальным коротеньким платьицам. Пришло время узнать, что ты под ними прячешь.

Его левая рука бесцеремонно скользнула по её талии на живот и нырнула вниз. Виктория успела лишь схватить ртом воздух, и вот Джером уже проник туда, где его руки бывали уже ни раз, но лишь в фантазиях Виктории. И она вздрогнула всем телом, почувствовав, что всё это теперь наяву.

– Не-е-ет, док, – протянул он и резко прижал её к себе, когда девушка, поддавшись минутному страху, свела ноги вместе и схватила Джерома за руку. – Сегодня я главный.

Он потянул её к дивану и усадил перед собой, заключив её бёдра между своих ног и упёршись грудью в её спину. Джером раздвинул её ноги, и его холодные пальцы вновь скользнули под её платье, задрали подол и мягкими массирующими движениями двинулись вдоль уже горячего бугорка Венеры. Виктория с жадностью вздохнула, боясь остаться без кислорода, прогнулась, откинув голову на плечо Джерома, закрыла глаза и задрожала, как едва держащийся на ветке лист в ветреную погоду. Это было похоже на один из её очередных эротических снов, но теперь её рукам не находилось места, пока руки Джерома ласкали её, гладили по внутренней стороне бедра, с игривым любопытством ощупывали пальцами половые губы. Виктория едва сдерживала стоны, закусывая нижнюю губу. А ведь он ещё даже не коснулся кожи.

– Уже такая влажная... А ведь я только пальчиком погладил, – самодовольно прошептал Джером, обдав её ухо жарким дыханием. – Как давно у тебя это было в последний раз?

– Не спрашивай, – простонала доктор, чувствуя, как голова идёт кругом от происходящего. – Ничего у меня не спрашивай.

– Я не сдвину руку с места, пока ты мне не ответишь, – дразнил Валеска, наслаждаясь властью. И Виктории пришлось признаться:

– В последний раз – в университете. После я управлялась сама.

– «Управлялась сама»... Надо же, какая прелесть! Покажешь мне, как ты это делаешь?

– Только если ты покажешь мне, как сам делаешь это, сидя уже несколько лет в одиночной камере, – оскалилась девушка.

– Если и вправду хочешь увидеть, я покажу тебе, что угодно, сладкая моя, – с этими словами Джером прикусил её нижнюю губу и слегка её оттянул.

Больше он ни секунды не собирался тратить на безобидные «поглаживания». Пальцы Джерома быстро пробрались под резинку чёрных трусиков Виктории и принялись играть с клитором. Этот маленький горячий и влажный островок между её дрожащих ног был самым приятным местом, которого ему довелось касаться. Вместе с запахом чуть сладких духов теперь она источала такой головокружительный естественный аромат человеческого тела, дурманом бивший по всем чувствам, и Джерома в какой-то момент будто пробило током: он ведь действительно наконец-то держит её в своих руках! Теперь она действительно только его!

Страшно было даже подумать, как случилось так, что доктор, пообещавшая вылечить самого опасного психа во всём городе, теперь растекается в его объятиях, точно таящий под солнцем пудинг. И Виктория не думала об этом. Потому что она больше не была тем доктором, и никогда не будет. Сегодня в этом кабинете, утонувшем в тумане самых грязных желаний, все слухи о Виктории Айрис и Джероме Валеске станут правдой. Ну и пусть. Глаза колоть уже не будет.

Она отдалась моменту, позволила полумраку, тишине и рукам Джерома полностью завладеть ею. Играя пальцами между её ног, словно перебирая струны гитары, он заставлял девушку биться в сдержанной истерике. Она проглатывала громкие стоны и лишь сдавленно мычала в свой кулак, пока внутри неё разгорался пожар. Усидеть на месте стало просто невозможно: Вик извивалась, как хвост плывущего в небе воздушного змея, и ёрзала, чувствуя, как тело покоряется необузданному желанию раствориться в руках Джерома.

В её сладких стонах, которые, он был уверен, могут быть ещё слаще, Джером отыскал свой самый сильнодействующий наркотик. Наркотик, притупляющий чувство реальности. Скоро, когда в его штанах уже не осталось свободного места, он понял, что одними лишь руками он не возьмёт то, что ему нужно. Джером развернул Викторию лицом к себе и повалил на диван. Девушка впопыхах успела скинуть с себя лишь белый халат, в то время как Джером лихими движениями избавился от форменной чёрной куртки, скинул с плеч лямки подтяжек и стянул с себя майку. И ни на мгновение он не переставал улыбаться. Виктория впервые видела его обнажённое тело, покрытое затянувшимися шрамами, однако они ничуть не портили облик его достаточно рельефного торса и упругих округлых мышц рук. В шоколадно-золотистом свете, льющемся из-под торшера, сегодня он был самым красивым и сексуальным, и Виктория с трудом могла отвести от него взгляд.

Но Джером не позволил ей долго себя разглядывать, потому что, как только избавился от верхней одежды, сей миг навис над доктором и впился в её губы страстным поцелуем, точно голодный пёс, накинувшийся на сочный кусок мяса. Ему так нравилось, как её тонкое гибкое тело подаётся ему навстречу, как эта податливая девушка тает в его руках. Чёрт возьми, он готов был поклясться, что это было лучше, чем пускать кому-то кровь, и куда более завораживающе, чем террор! Ему хотелось захлебнуться в её скулящих стонах, запутаться в её руках, опутавших его тело и впившихся ногтями в напряжённые мышцы спины, и без памяти утонуть в водах того райского островка, которым она владела.

Правой рукой Джером скользнул по бедру Виктории и заставил её согнуть ногу в колене, пока губами спустился к её шее, чтобы оставить автографы в виде засосов. Виктория просто не могла поверить, что этот миг взрывающейся эйфории может когда-нибудь закончиться, что Джером может остановиться. Нет, этого не случится! Они будут вечно сливаться в этом экстазе, пока Солнце не погаснет, пока не высохнут моря и океаны – пока не наступит конец света.

Почему на ней всё ещё эта ненужная тряпка? Джерому пришлось оторваться от посасывания нежной кожи на шее Виктории, он выпрямился и помог ей стянуть с себя платье.

– Я боялась, что ты его порвёшь, – призналась девушка, чуть улыбнувшись.

– Не-е-ет, ты меня ещё в нём порадуешь, – плотоядно ухмыльнулся Джером, припадая губами к её груди.

Он хватал каждый кусочек её тела, словно это была его единственная возможность дышать, словно в любую минуту должен был ворваться кто-то, кто отберёт у него эту девушку, не дав ему с ней закончить. Виктория обхватила голову Джерома руками и, ласково скользнув по выбритым вискам, запустила пальцы в его волосы, пока он покрывал алчными поцелуями её грудь и со сладостным удовольствием впивался пальцами в её бёдра. Вик слышала, как тяжело он сопит, и оттого сама не могла сделать спокойный вдох. Ей казалось, будто её тело сейчас разлетится на разноцветное конфетти под оглушительный барабанный бой в её голове. Через неё будто бы пропускали маленькие электрические заряды с частотой до десяти волн в минуту. Впервые за долгое время ей было так хорошо.

– Чёрт возьми, док, ты просто супер, – выдыхал по слову Джером, спускаясь упоёнными поцелуями вниз по животу Виктории. – Ты нечто. Виктория... Моя сладкая Виктория.

Сейчас подобным размышлениям не находилось места в её звенящей от возбуждения голове, но позже Виктория поймёт, что в этот момент Джером наконец-то впервые назвал её по имени.

Нет, он больше не мог заставлять себя ждать, хоть всё это и было весьма увлекательно! Спустившись едва ли ниже её пупка, Валеска снова выпрямился и щёлкнул пуговицей на чёрных форменных брюках. И вдруг случилось ужасное, то, чего не ждал ни он, ни она... Подсвеченный едва касающимся его жёлтым светом тёмный силуэт Джерома, расправляющегося с застёжками брюк, в глазах Виктории превратился в силуэт Нэйтона Айриса. Он снова возвышался над ней, прижимая её тело к полу, и намеревался изнасиловать. На этот раз у него точно всё получится. Прямо сейчас монстр окажется в ней и снова причинит боль. Он уже тянет к ней свои руки, он уже готов осквернить её.

Вскрикнув, Виктория одарила лицо Джерома жгучей пощёчиной, отбросила его от себя и вмиг выбралась с дивана. Она уползла к стене и забилась в угол, дрожа и в ужасе хватаясь за голову, как дикое животное, не желающее показываться людям. Оправившись от шока, Джером демонстративно поправил лицо и перевёл взгляд на укрывшуюся в тени у стены девушку, чьё сбитое дыхание расползалось по всей комнате.

– Ну и что это сейчас было? – спросил он, поднимаясь с дивана и медленно шагая к сбежавшей от него девушке.

– Н-н-нет... нет, прошу тебя... – в её голосе трясся необузданный ужас, и в следующий миг она вновь начала плакать.

Абсолютно не понимая, что происходит, Джером приблизился к жмущейся к стене Виктории и осмотрел её, нахмурившись в недоумении. Всё ведь было хорошо, разве нет? Джерому и впрямь думалось, что Вик была всем довольна. Но вот он вдруг получил незастрахованный хлопок по лицу абсолютно ни за что.

Виктория некоторое время прятала лицо в ладонях, боясь смотреть на Нэйтона. Но ведь Нэйтона здесь не было! Поняла она это не сразу, лишь когда случайно уронила взгляд на присевшего напротив неё Джерома и разглядела шрамы на его лице. Она заметалась широко распахнутыми глазами по комнате, стремительно приходя в себя и возвращаясь в реальность. Никаких чудовищ в этой комнате не было.

– Боже... Джером, прости меня! – раскаянно воскликнула она, потянувшись к его лицу дрожащими руками, словно всё ещё не верила, что перед ней действительно Валеска. – Я не хотела ударить тебя. Я увидела Айриса. Я думала, что ты – это он, поэтому испугалась. Прости меня, прости! Я знаю, ты – не он. Ты не причинишь мне боли. Ты – не он. Не он... – уткнувшись в его плечо лбом, Вик сдавленно проглотила слёзы и громко всхлипнула.

– Верно, не причиню, – успокоил её Джером, обняв и притянув к себе. – Ты знаешь, с тобой я просто чер-р-ртовски нежен, как ни с кем другим, – и широко довольно оскалился, поглаживая прижавшуюся к нему всем телом девушку по спине.

Крепко обняв его и уткнувшись носом в шею, Виктория произнесла слова, которые так давно никому не говорила, кажется, даже слишком давно:

– Я люблю тебя, – и повторила, чувствуя, какой невероятной силой наполняют её эти слова: – Я люблю тебя, Джером Валеска.

Он сделал глубокий вдох без возможности выдохнуть. Удивительно, как всего лишь пара обычных слов может так встряхнуть даже отравленный рассудок! Слов, которых человек не слышал ни разу в своей жизни; слов, до которых ему было не дотянуться; слов, которых, как казалось не только окружающим, но и ему самому, он был недостоин. Кто ещё мог подарить безумцу такие слова, если не другой такой же безумец?..

Он ничего ей не ответил. Но Виктория и не рассчитывала на его ответ. Сейчас ей важно было лишь то, что он держит её в своих руках, гладит по волосам и непривычно ласково целует в висок.

– Переместимся на диван? – спросил Джером, поднимаясь руками с талии девушки на спину и украдкой подбираясь к застёжкам её бюстгальтера.

– Нет, не хочу никуда перемещаться, – заявила она, когда отпряла от него и взяла его лицо в руки, в очередной раз любуясь каждым шрамом. Она снова была влюблённой и возбуждённой, а ужас наконец-то отступил. – В этом кабинете мы можем заниматься всем, чем захотим, и где захотим.

– Разве я вправе оспаривать приказы врача?

Джером поддел пальцами крючки бюстгальтера, а дальше Виктория сама скинула лямки со своих плеч. Она села на него сверху и, обняв, впилась в его губы сладостным поцелуем, чтобы ещё раз глотнуть этот опасный яд, кружащий её на карусели пьянящего удовольствия. Больше ни один монстр сегодня не проберётся в её голову. Потому что она была здесь со своим главным защитником, со своим самым верным ручным псом, который никого к ней не подпустит и будет охранять её до последнего своего вздоха.

Всё, что произошло дальше, навсегда осталось лишь в стенах этого кабинета. Ночь забрала под своё крыло все блаженные стоны, громкие тягостные вздохи, шлепки бьющихся друг о друга разгорячённых тел, едва сдерживаемые крики экстаза и безумный шёпот в бреду произносимых имён. Крепко сцепляя свои руки, Виктория и Джером вместе погружались на дно того самого озера, ко дну которого девушка опускалась вот уже несколько дней. Но теперь в обнимку с ним, кажется, она наконец-то стала тонуть куда быстрее. Как ей и сказал образ Джерома в её галлюцинациях: настоящий Джером ждал её внизу, чтобы крепко обвить руками и забрать с собой. Оказалось, именно сюда она и стремилась все пять месяцев – в эту бездну сумасшествия.

* * *

Солнце сегодня встало над Готэмом, казалось, гораздо раньше обычного, поторапливая этот судьбоносный день скорее начаться. Сколько прошло часов с момента заката? Казалось, ночь тянулась бесконечно долго, а утро наступило сразу же, как только Виктория и Джером устали и уснули совершенно обессиленные. Сидящая на диване обнажённая девушка, прижимающая к груди свой медицинский халат, опустошённым взглядом следила за танцами бликов утреннего солнца на стекле окна и не могла уловить временной промежуток, в котором проснулась. Её не покидало стойкое ощущение – вчерашнего дня не было, не было последней недели, не было пяти месяцев работы в Аркхеме. Была лишь сегодняшняя ночь. Там, на улице, под крышами шпилевидных чёрных башен Аркхема уже кричали вороны. Виктория около двадцати минут слушала их переклички, перелистывая в голове одни и те же мысли. Сегодня от них было ни больно, ни грустно, ни обидно, ни горько – было просто никак.

Оказалось, Джером большой любитель поспать, и его мало что может разбудить: он не отреагировал ни на один шорох, который издала Виктория, пока одевалась (хоть она и старалась делать это очень тихо). А может, и в этом виновата сегодняшняя ночь, в которую этот парень вложил очень много сил? Виктория с умилённой улыбкой смотрела в его безобидное лицо, погружённое в сон, и думала о том, что сейчас он не был похож ни на серийного маньяка-убийцу, ни на террориста, ни на клоуна, ни на чудовище без маски – самый обычный парень, такой же человек, как и все, способный хоть иногда, вдали от посторонних глаз быть нежным.

Интересно, что он испытал вчера, когда она сказала ему о своих чувствах? Подумал ли он хотя бы про себя о том же? Виктория знала, что, возможно, никогда этого и не узнает, но всё равно улыбалась. Она так хотела поцеловать его в слегка приоткрытые губы или просто коснуться его лица напоследок. Но она не хотела, чтобы Джером сейчас проснулся.

– У нас получилось хорошее прощание, – тихо прошептала она, и вдруг внутри что-то начало ломаться, как пластмассовые детали детского конструктора. – Надеюсь, ты извинишься за меня перед мистером Тетчем. Он будет скучать, я знаю.

Виктория накинула на плечи пальто и бросила на кресло медицинский халат, перед этим сняв с него бейдж. На глаза ей вдруг попалась брошенная на столе её красная помада, с которой Джером вчера дурачился, и девушка подняла её, покрутила в руках. Она чуть улыбнулась: купит себе новую, а эта пускай остаётся здесь. И Виктория осторожно вложила эту помаду в ладонь спящего Джерома, который после этого слегка поморщился и сонно замычал, но всё же не открыл глаза.

– Прости меня, – прошептала она. – Всё же я... не могу остаться.

Заявление об увольнении, которое вчера в пламени тяжёлого разговора между доктором и пациентом умудрилось остаться нетронутым, Виктория положила в коробку с собранными личными вещами. Нужно будет перед уходом занести его Стрейнджу, и не важно, что он скажет. Наверняка лишь обрадуется. Хоть кому-то её увольнение принесёт пользу и облегчение.

Всё. Собралась. Ещё раз напоследок обведя взглядом кабинет, в котором работала почти полгода и в котором провела самую лучшую ночь в своей жизни, Виктория взяла в руки коробку с вещами и направилась к двери. В момент, пока ещё находилась в одной комнате с Джеромом, она слёзно желала лишь одного: чтобы у него больше никогда не было никаких лечащих врачей. У него есть только она – одна и навсегда. И дверь без хлопка закрылась за её спиной.

* * *

После очередной шумной ночки, выдавшейся на редкость буйной, «Айсберг Лаунж» приходил в себя. Почти под самое утро клуб оказался атакован головорезами, запугавшими людей и перебившими все запасы бара. А после, когда в дело ввязались люди Кобблпота, защищающие это место и своего босса, пострадала также часть несущей стены, барная стойка и самое драгоценное – огромная ледяная композиция с пингвином на айсберге, что всё это время возвышалась в центре зала. Вот почему этим утром у Освальда было крайне плохое настроение.

– Мои люди нашли этих мудаков прячущимися в доках, как крыс. Далеко они уйти всё равно бы не смогли, – докладывал Зсасз, между делом вежливо извиняясь перед уборщицей за то, что натоптал там, где она уже помыла.

– Закопай их, Виктор, закопай живьём!!! – трясущийся от гнева Пингвин морщил длинный нос и подпрыгивал на месте, топая ногами. – Нет, лучше скорми их лица собакам! Нет-нет-нет, подожди! Облей их чем-нибудь сладким и выпусти на них пчёл, – и Освальд безумно засмеялся, широко распахнув свои голубые глаза. Виктор взглянул на него с недоверием, и Кобблпот вдруг стих и махнул рукой: – Ну или придумай ещё что-нибудь в таком духе, как ты умеешь, я полностью полагаюсь на твой извращённый вкус. И прогони с моего порога этих грёбанных копов! Скажи, чтобы не лезли, мы сами со всем разберёмся.

– Ну, если там с ними Гордон... 

– Да хоть папа римский, мне плевать, Виктор, понимаешь, плевать! Всё, уходи!

Невпечатлённый Виктор скрылся в дверях выхода. Освальд вздохнуть не успел, как к нему подоспел его счетовод – низенький худенький пожилой мужчина с испуганным лицом в больших очках и сером пиджаке.

– Мистер Кобблпот, сэр, – пропищал он, что-то показывая незаинтересованному Освальду в своей счётной книжке, – ремонтники просят Вас удвоить стоимость их услуг. Они утверждают, что им понадобится дорогостоящее оборудование, чтобы восстановить стену.

– Мистер Пенн, – выдохнул Ози, старательно концентрируя остатки своего спокойствия, – передайте этим многоуважаемым господам с раскатанной губой, что они ни копейки из моего кармана не получат, пока этот клуб не будет выглядеть так, как выглядел вчерашним вечером! – последние слова снова сопровождались взбешённым криком и нервной трясучкой.

– Я пытался им объяснить, но они требуют Вас, и...

– Займись этим сам, Пенн. У меня слишком много дел ещё сегодня.

– Мистер Кобблпот, – раздался из-за спины ещё один голос.

– Да что ещё?! – Пингвин лихо развернулся на каблуках, готовый просто на куски порвать следующего, кто обратится к нему с какими то ни было проблемами.

Он уткнулся носом в высокого черноволосого мужчину в длинном сером кашемировом пальто, а подняв голову, столкнулся с острыми чертами хорошо знакомого ему беспристрастного лица. И вмиг Освальд отодвинул съедающее его раздражение и принял вид радостного соскучившегося старого друга.

– Мистер Айрис! – воскликнул Пингвин. – Сколько лет, сколько зим! – и настойчивыми жестами прогнал мистера Пенна, избавляясь от лишних «ушей».

Нэйтон в свою очередь так же попросил своего охранника подождать его снаружи. Переживать ведь было не о чем: это была всего лишь встреча двух старых знакомых.

– Бросьте, мистер Кобблпот, – губы Нэйтона чуть дрогнули в едва заметной улыбке. – С каких пор Вы называете меня «мистером», а не просто Нэйтоном?

– С тех самых пор, как увидел твоё имя на вершине рейтинга кандидатов на пост мэра, – Ози улыбнулся ему своей обворожительной «птичьей» улыбкой. – Ведь сравнительно недавно этот пост занимал я, а ты был моим заместителем, а сейчас – ты только погляди, как мы оба выросли!

У Нэйтона для этих слов нашлись лишь оскорбительные комментарии, а потому он промолчал, выдавив из себя лишь усмешку, и продолжил глядеть на Освальда сверху вниз, задрав вверх подбородок. Кобблпоту абсолютно не нравился взгляд его бывшего подчинённого, который, судя по всему, возомнил себя пупом земли, успев коснуться лишь подлокотника кресла мэра. Но Ози пока что держал себя в руках и не давал ситуации усугубиться без видимой на то причины.

– Пришли заказать клуб для празднования своей победы? – спросил Освальд, пытливо глядя на Айриса, и хихикнул: – Сегодня Вам явно будет, что отметить, не так ли?

– Нет, Ваш клуб – не совсем подходящее место для такого рода события. Я заказал более приличное и менее популярное заведение, – без обиняков сказал Нэйтон. Уголок сжатого рта Освальда нервно дёрнулся, едва не спрыгнув с лица мужчины. – Я здесь вот по какому поводу: до меня дошли слухи, что «Айсберг Лаунж» на днях посетила моя жена. Это так?

– Заглядывала, да, – кивнул Освальд, делая вид, будто старательно штудирует закрома памяти. – Опустошила парочку шотов, поплакалась о чём-то бармену и выпорхнула из клуба до полуночи.

– Неужели? И Вы даже не говорили с ней? Мне вот рассказали абсолютно иную историю, – вскинул бровями Нэйтон. Освальд звучно вдохнул воздух через нос в нервном напряжении, но даже и не подумал отводить взгляда. – Вам не стоить врать мне, мистер Кобблпот. Я очень хочу найти свою жену, прежде чем с ней случится что-то плохое. Ей нужна помощь. Думаю, Вы и сами это поняли.

Зачем вообще сейчас перевирает события вчерашней ночи и пытается выгораживать Викторию Айрис, Освальд не знал. Точно так же, как он всё ещё не нашёл смысл в своём странном поступке той ночью. Спасать миссис Айрис? Но от кого и зачем? Освальд будто бы чувствовал во всей этой ситуации что-то неладное: в поведении Виктории, в своём собственном поведении, в совершенно не искренних словах Айриса об озабоченности здоровьем своей жены. Но у Освальда пока не было никаких причин верить своим подозрениям.

– Мы перекинулись парой слов, – сказал он. – Она ничего внятного не говорила: была слишком пьяна. И она, уж тем более, не сообщила мне, куда поехала после клуба. Так что, делиться мне нечем. А если бы и было, чем, то уж точно не за «спасибо». Информация сейчас ценится выше золота, господин мэр, – добавил он с особым ироничным акцентом на последние два слова.

– Я не буду спрашивать, почему Вы сразу же не позвонили мне, как только увидели Викторию в своём клубе, – сказал Нэйтон, придерживаясь незыблемого спокойствия, но внутри ему едва удавалось контролировать желание воспользоваться ещё даже официально не приобретёнными полномочиями и запугать задравшего нос гангстера. – Я просто попрошу Вас впредь быть внимательнее. Мы ведь друзья? А друзья помогают друг другу.

– Конечно, друзья, – нарочито дружелюбно улыбался Освальд, так сильно, что у него от напряжения почти слезились глаза и болели щёки. – Кто же откажется от счастливой возможности иметь в друзьях мэра города!

– Рад, что Вы всё-таки на моей стороне, – кинул Нэйтон, развернулся и уже готов был спешно удалиться.

– Ну что Вы, мистер Айрис! – рассмеялся Ози, хлопнув в ладоши. – Не заблуждайтесь так на мой счёт. Я на своей стороне.

Нэйтон взглянул на него с затаённым недоверием, а затем улыбнулся, как ни в чём не бывало, попрощался и ушёл, оставив мистера Кобблпота наедине со своей раздражённостью. Как только спина Айриса исчезла в коридоре, Освальд тяжко выдохнул, словно только что осилил марафон, развернулся и согнулся над барной стойкой. Никто и никогда больше не будет ему указывать – вот, что уже давным-давно Освальд пообещал себе. Ни полицейские, ни другие криминальные авторитеты города, ни мэры, ни президенты – все они ему на один зуб! Так какого чёрта этот выскочка врывается в его клуб и ведёт себя так, словно купил весь Готэм! Думая обо всём этом, Пингвин сжимал руки в кулаках, впиваясь ногтями в собственную кожу.

Бармен быстро налил ему стакан виски, рассчитывая этим успокоить нервы начальника. Освальд медленно поднял на него полные сдержанной агрессии глаза, а затем молниеносным движением руки смёл стакан со стойки и ураганом унёсся в свой кабинет. Нужно было решать дела с ремонтом зала. И выпустить пар.

* * *

У Виктории оставалось всего полтора часа до самолёта, который должен был увезти её в Вашингтон, а оттуда – в Европу. Первой своей остановкой она обозначила Берлин, а дальше она планировала держать курс куда-нибудь на Восток, в какую-нибудь далёкую, не сразу бросающуюся в глаза страну. Альберт утверждал, что один его старый знакомый сейчас обосновался в Будапеште, поэтому они смогут остановиться там на какое-то время. И Виктория согласилась: куда угодно, лишь бы подальше от этого города-вампира, высасывающего из неё жизнь. Виктория и Альберт собрали необходимые вещи – много брать не стали, чтобы не тяготить себя чемоданами в предстоящих долговременных переездах, – и рванули в аэропорт.

Готэм всё ещё был здесь, с ней, но уже казался таким далёким. Сколько бы Виктория ни гнала его демонов прочь от себя, глубоко внутри она желала и дальше танцевать с ними в языках безумного пламени на обломках своего здравомыслия. Поэтому пока ехала в такси, она ни разу не взглянула за окно. Вик знала: она покидает Готэм, но точно не прощается с ним.

Час. Всего за час до своего рейса, стоя в очереди на регистрацию, Виктория в ужасе поняла, что оставила дома свой паспорт. Пришлось бежать, сломя голову, и ловить такси. Альберт остался в аэропорту и, прежде чем Виктория растворилась в толпе бесконечного числа людей, успокоил её, напомнив о том, в какой длинной очереди они стоят. Виктория обязана была успеть, ведь её ждал самолёт прямиком в новую жизнь, и этот счастливый рейс не станет её ждать. Только вот возвратиться ей предстояло вовсе не в квартиру Альберта, хоть он и всучил ей ключи впопыхах. Она ничего ему не объяснила, не сказала, что так и не забрала документы из дома Айриса. В последний великодушно подаренный ей час Виктория должна была снова переступить порог того злополучного дома. Какая же всё-таки это была до колик смешная шутка!

Паспорта, идентификационные номера, банковские чеки, билеты – просто бумаги! Разве можно задумываться о такой ерунде, когда речь идёт о жизни и смерти! «Кому вообще нужны эти паспорта! – в панике ругалась про себя Виктория. – Ёбанная бюрократия! Ёбанные правила!» В какой-то момент мысль о том, что она и впрямь может упустить свой самолёт, начала бить в голову пузырящимся под градусом адреналином. Допустить такое – значит навсегда потерять надежду на спасение. Но надежда уже меркла где-то на горизонте в мареве растворяющегося самообладания, ведь Виктория вот уже десять минут переворачивала вверх дном весь дом, а её паспорт как сквозь землю провалился!

К её огромному счастью, Нэйтона дома не оказалось. Ну конечно, ещё бы, ведь сегодня день выборов! Он наверняка готовится праздновать свою победу. Ну или просто где-нибудь в своём офисе снова трахает Роберта Крэстона. Виктория даже думать не желала, где он может сейчас быть и с кем.

Дрожащими от волнения руками она вытаскивала ящики из столов, из тумбочек, скидывала с полок книги и предметы, перебирала все места, где может прятаться чёртова книжка с её именем, без которой её не пустят на борт самолёта. В гостиной уже царил такой бардак, но документа на руках Виктории всё ещё не было. Но ведь она точно знала, что не забирала паспорт из дома. Она вообще уже очень давно к нему не прикасалась. Так куда он мог деться? Ответ на этот вопрос она получила тогда, когда в одиночной тишине холла за её спиной вдруг раздался негромкий цокот каблуков.

– С возвращением, дорогая, – произнёс леденящий душу голос Нэйтона Айриса, и Виктория застыла, чувствуя, как на тело со всех сторон вновь налипает страх. – Что-то потеряла?

Нет... Только не он. Кто-угодно, пожалуйста, но только не он! Покупая вчера билет до столицы, Виктория так надеялась больше никогда не увидеть лицо этого человека, не услышать больше этот отвратительный голос. Словно надеясь, будто Нэйтон сам собою раствориться в воздухе, если она будет усиленно об этом думать, Виктория несколько секунд стояла к нему спиной с больно зажмуренными глазами. А затем она медленно неохотно повернулась, с трудом переставляя отказывающими ногами. Нэйтон выглядел на удивление мрачным. Странно, думала Вик, сегодня у него ведь просто чудесный день: через несколько часов его объявят мэром города, да и к тому же кот наконец-то поймал мышку, на которую охотился всю неделю! А в руках этот кот демонстративно держал паспорт мышки.

– Я уже дней пять ношу его с собой, думая о тебе, – сказал Нэйтон, раскрыв паспорт и перелистав страницы. – Ты здесь на фотографии такая красивая... Как в день нашего первого знакомства. Жалко, конечно, будет... – он взялся двумя пальцами за край страницы, – портить такое хорошее фото.

Бумага жалостливо затрещала под разъезжающимися в разные стороны пальцами Айриса. Он делал это так медленно, с наслаждением, упиваясь ужасом на лице жены. Порвав страницу, Нэйтон бросил испорченный паспорт на журнальный столик перед Викторией.

– Ничего страшного, – махнул он рукой, – восстановить паспорт не проблема. Если только он тебе не был срочно нужен.

Виктория сглотнула застрявший в горле ком. Он знал... Он уже всё знал о её планах, и знал давно, ещё с того момента, когда она неделю назад убежала из дома, знал ещё до неё. Всегда на шаг впереди на протяжении всех двух лет адской совместной жизни... Лишь сейчас под тяжестью придавившего её отчаяния, глядя на разорванную страницу документа, Виктория поняла, что никакой надежды для неё не было и быть не могло, а единственный самолёт, на который она сегодня сядет, будет самолётом, несущимся на реактивных двигателях прямо вниз с высоты десять тысяч километров над землёй.

Между супругами повисло режущее слух безмолвие. Нэйтон неторопливо снял пальто и скинул его на стоящее неподалёку кресло, а затем снял чёрный пиджак и часы с правой руки.

– Не пытайся сбежать, Виктория, – сказал он, и голос его был ровным и таким спокойным, каким, казалось, не был уже очень давно. – Не нужно заставлять меня бегать за тобой и ловить по всему дому, как маленькую надоедливую муху. Сегодня ты отсюда всё равно не сбежишь. Ты никуда больше не сбежишь, – Нэйтон смотрел прямо в глаза Виктории, пока расстёгивал запонки на рукавах белой рубашки и закатывал их вверх по рукам. Его взгляд был уставшим и в какой-то степени будто бы извиняющимся. Его глаза полнились жалостью, словно он смотрел на новорождённых котят, которых должен был утопить. – Мы с тобой сыграли в весьма увлекательную игру, но под конец ты начала нарушать правила. А когда игрок нарушает правила, его исключают из игры. Я бы хотел избежать этого, правда. Я так долго закрывал глаза, думал, ты исправишься, одумаешься, и мы сможем продолжить дальше. Но ты не оставляешь мне другого выбора.

– Играть в эту игру интересно лишь тебе, Нэйтон, – произнесла Вик с болезненной фальшивой улыбкой. – А меня от неё уже тошнит.

– Неправда. Ты только вошла во вкус, разве не так? Вытянула козырные карты из колоды, почувствовала превосходство... Ты стала слишком неудобной для меня, Виктория. Вот почему я собираюсь убить тебя прямо сейчас.

Вот и всё, да? Так всё кончится? Значит, она действительно умрёт в этом доме, как и представляла себе много раз, от руки того, кого назначили её палачом два года назад пред ликом святых? Почему-то все эти мысли вместо слёз на глазах вызвали на губах Виктории улыбку. Истерическую улыбку и отягощённые смешки. Надо же, такой волнительный момент. Наверное, нужно было произнести какие-нибудь последние слова, попросить не трогать Альберта или ещё что-то в этом роде. Но единственное, что сейчас вспоминалось ей, была сегодняшняя ночь, полная наслаждения и давно забытого вкуса счастья. Эти мысли и заставляли Викторию улыбаться. Хотя на самом деле это была вовсе не улыбка.

– Как ты это сделаешь? – с любопытством спросила Виктория, словно обсуждала с ним детали какой-то сделки.

– Не знаю, – задумчиво пожал плечами Нэйтон. – Ножом, любым тяжёлым предметом или голыми руками, мне не важно. Я могу сделать это, чем угодно.

– Так выбирай скорее, красавчик, не заставляй девушку ждать, – ухмыльнулась Виктория, нагнувшись вперёд и облокотившись на спинку кресла.

В одночасье вдруг её взгляд сделался бредово-игривым, наполнился туманным безрассудством, выдающим в ней сопротивление. Нэйтон знал, что она рассчитывает на побег, а потому пытается выглядеть увереннее. Но то была вовсе не самоуверенность, нет – безумие. Потому что только безумец станет улыбаться и язвить перед лицом неизбежной смерти.

– Ты стала другой, – заметил Нэйтон. Он подошёл к тумбочке на резных ножках и снял с неё увесистую бронзовую статуэтку в виде орла.

– Верно. Я изменилась, – девушка выпрямилась, раскинув руки в стороны. – Я больше не та скромная девочка из богатого особняка, которая молча соглашалась со всеми решениями родителей. Я та, кому ты выбивал зубы; та, кому ты ломал кости; та, которую ты унижал слишком долго, чтобы это не стало чем-то привычным и обыденным. Я та, что никогда в жизни не забудет такой поучительный урок. Ну, так с чего ты вдруг решил, что нынешняя я позволит тебе убить меня?

Это была вовсе не улыбка – это было приглашение на танец. Их последний совместный танец.

Лицо Нэйтона вмиг исказила раздражённая гримаса, и в следующий миг, от души размахнувшись, он запустил тяжёлую статуэтку в голову Виктории. Та стоять столбом не стала – лихо пригнулась и кинулась в сторону. Бронзовый орёл влетел в маленькое зеркало над камином и разбил его, разбросав осколки по полу. Нэйтон с разбегу перемахнул через журнальный столик, но Виктория уже метнулась в другой конец огромной гостиной. Он почувствовал, как ярость вновь берёт над ним верх, разжигает внутри пожар и щекочет нервы. Виктория и впрямь больше не была той податливой и до смерти напуганной дрожащей в углу мышкой, так приятно пищащей от боли и ужаса, а значит, ей больше не было места в его жизни. Пришла пора кончать со всем этим.

В ушах Виктории зазвенело то ли от шума разбившегося стекла, то ли от собственных смешанных чувств, скрутившихся в спираль где-то в районе спины под лопатками. Колени дрожали, но сегодня ноги не подведут её. Виктория внимательно следила за каждым движением Нэйтона, за тем, как он медленно нагнулся и поднял с пола самый большой осколок разбившегося зеркала, и думала о том, как сильно она хочет увидеть завтрашний рассвет. Ей так хотелось узнать, чем будет жить Готэм в следующем году, ещё раз услышать тихое сопение Джерома под боком и почувствовать на себе прикосновения его рук, снова попробовать чай Альберта и вновь спеть восхищённо смотрящим на неё заключённым в Аркхеме.

В начавшейся суетливой беготне по гостиной старый раритетный патефон оказался потревожен. Головка звукоснимателя упала на оставленную в устройстве пластинку и воспроизвела запись популярной оперы. Осколок зеркала в крепко сжимающейся руке Нэйтона до крови впивался ему в кожу, пока летал над его головой в попытках задеть уворачивающуюся Викторию. Девушка прошмыгнула в столовую через внутреннюю дверь гостиной и, сама не зная, зачем (ведь этого монстра обычная дверь не остановит) закрыла её за собой. Тяжело дышащий, почти рычащий, преисполненный звериной яростью Нэйтон сей же час оказался там следом, выбив дверь ногой. Схватив левой, свободной от оружия рукой стул, он взревел и кинул его в бегущую по ту сторону длинного стола девушку. Ей не удалось увернуться, но даже боль от удара не заставила Вик остановиться. Всё происходило слишком быстро, как в ускоренной перемотке, не давая никому из них ни секунды на передышку.

– Я же попросил тебя не бежать, бестолковая ты сука, неужели не понятно!!! – с этими словами Нэйтон со всей силы навалился на большой обеденный стол и двинул его к стене, намереваясь придавить им Викторию.

Она не переставала удивляться своей прыткости, ведь ей снова удалось увернуться: девушка пригнулась и нырнула под летящий в неё стол. Нэйтон вскочил на него сверху и принялся оглушительным топотом «выкуривать» из-под него свою жертву. Виктория выскочила из-под стола, нацеленная на ведущую в холл дверь. В этот же миг она получила удар ногой по лицу, оттеснивший её к стене. Нэйтон спрыгнул со стола и кинулся на девушку, замахиваясь блеснувшим в руке осколком. Если бы в следующую секунду, она не успела сдвинуться с места, то уже захлёбывалась бы кровью. Но боль она всё же почувствовала – жгучую боль от неглубокого пореза поперёк живота. Что ж, возможно, она погорячилась, подумав, что выберется из этого дома целой и невредимой... Айрис вновь налетел на неё, на этот раз намереваясь вогнать осколок намного глубже под её кожу. Недолго думая, Виктория схватила попавшуюся под руку стеклянную вазу под фрукты и с размаху дала ею по голове Нэйтону. Взревев от боли, мужчина согнулся и отступил, схватившись за голову, а Виктория выиграла себе немного времени, чтобы выбежать из столовой.

Казалось, это безумие никогда не кончится, и эта схватка не прекратится, пока кто-нибудь из них не убьёт другого. Только смерть станет всему этому концом. Но Виктория не могла заставить себя сдаться сейчас, ведь если ей и умирать, то только не от руки Айриса, она не доставит ему такой радости! И даже когда навалилась на запертую входную дверь, силясь открыть её, она не думала сдаваться. Даже когда впилась зубами в руки Нэйтона, вдруг налетевшего на неё со спины, она не думала сдаваться. И когда ударила его лбом в лицо, когда наградила ударом между ног, когда после этого оказалась с разворота брошена на ступени лестницы и ударилась головой о гладкие перила – она всё ещё не собиралась сдаваться. И пусть в глазах темнело, а из-под разорванной на животе блузки сочилась кровь, Виктория не могла здесь умереть.

Она поднялась на руках и увидела, как из кармана её пальто на лестничную ступень выпал сложенный перочинный нож. Джером был в эту минуту с ней и протягивал руку помощи. Вот, о чём она имела неосторожность забыть; вот, для чего обстоятельства сегодня заставили её набраться храбрости и вернуться в этот дом. Дрожащей рукой девушка потянулась к ножу, взялась за ручку и выпустила клинок нажатием на шпенёк. Приятный тихий щелчок вмиг развеял все сомнения и отогнал прочь страх. Вот он, этот страх – прямо в её руках!

– Жаль всё-таки тебя убивать, Виктория, – после непосильной отдышки произнёс Нэйтон, сдув упавшие на глаза чёрные пряди волос. Он неторопливо приближался к кряхтящей на лестнице жене и не сомневался, что сейчас в последний раз слышит её рваное дыхание. – Я к тебе в некотором роде привязался. Мне будет тебя не хватать.

Она дождалась, пока он приблизится достаточно, чтобы ей хватило всего одного выпада. Она собрала решимость, злость, ненависть и обиду в своей правой руке и пустила их циркулировать по клинку ножа. Она закрыла глаза и услышала оглушительное биение своего сердца в каждом уголке своего тела, и эти удары отсчитывали ей секунды до взрыва, как таймер бомбы. 

Десять, девять...

Четыре, три, два, один...

– Правда? А вот я по тебе скучать не буду, дорогой, – вот, что сказала Виктория, прежде чем молниеносно развернуться и вогнать нож в живот Нэйтону.

Мужчина громко и сдавленно кашлянул, выплюнув на пол сгусток крови, и согнулся. В его остекленевших, широко распахнутых голубых глазах, уставившихся на девушку, застыли шок и удивление. Виктория ни на секунду не отпустила нож. Она уверенно держала его уже двумя руками, словно он был частью её руки, а затем что-то толкнуло её вынуть его и вонзить его в плоть Нэйтона ещё раз, но уже намного глубже, почти по самую рукоять.

– Ни дня... – задрожало в её вибрирующем голосе, – ни минуты... ни секунды... – нож ещё несколько раз пронзил тело сгибающегося над её плечом мужчины. – Ни единой слезинки я по тебе не пророню.

Виктория почувствовала, как руки стали липкими и скользкими, как в нос ударил металлический солоноватый запах крови. А дальше – лишь туман перед глазами, и ничего более.

Она вытаскивала нож из его брюха снова и снова, опять и опять вгоняла его в тело Айриса, стремительно отдаваясь в сладостные объятия неописуемого удовольствия. Ноги больше не держали Нэйтона. Он упал на спину, а Виктория села на него сверху и, точно одержимая, продолжала наносить ему ножевые удары по грудной клетке. Остриё ножа так мягко входило в его тело, как в набитую перьями подушку, только вместо перьев из разрезов сочилась кровь. Как тыкать шипом в раздутую коробку с томатным соком. Огромная алая роза распустилась на груди Нэйтона, заполнив собою кристально белую рубашку. Вик била его ножом, била без памяти, била без осознания реальности, била и не слышала, как в этот триумфальный момент начала дико хохотать. Сумасшедший смех разрывал ей грудь, вырывался наружу бесформенными комками и превращался в движущую силу, что ни на секунду не позволяла Виктории остановиться. Миг, о котором она так много грезила, – миг праведной расплаты – наконец-то настал.

В какой-то момент Виктория, в беспамятстве разделывающая грудь своего мужа, словно куриное филе, сквозь свой параноидальный смех вдруг услышала обескураженный женский голос с кухни:

– Твою мать...

Только это заставило её остановиться. Окровавленная рука, крепко сжимающая нож, застыла в воздухе, и Виктория подняла окроплённое кровью лицо. У открытого окна на тумбе в кухне сидела кудрявая девушка, вытаращившаяся на Айрисов с неподдельным ужасом в глазах.

– Селина? – выдохнула тяжело дышащая Виктория, выронив из ослабшей руки нож.

Испуганное лицо этой девушки стало для Виктории отрезвляющим зрелищем, в один миг вернувшим её в реальность. В реальность, в которой она с прилипшими к лицу волосами сидела верхом на бездыханном Нэйтоне, вся выпачканная кровью. Боже... Неужели Селина всё видела!

* * *

Туман рассеялся, глаза снова видели ясно и могли фокусироваться на окружающей обстановке. Звон больше не наполнял голову, но в ушах появился высокочастотный ультразвук. Виктория подарила себе незабываемый момент долгожданной победы, но скоро вдруг поняла, что испытала непозволительно много трепета, пролив кровь. И теперь девушка, с которой Виктория познакомилась при неудачной попытке ограбления, была единственной свидетельницей того, что она совершила.

В кухню из-под рамы открытого окна проникал свежий слегка прохладный воздух, целебно действующий на перегруженную голову. Виктория сидела на табуретке за небольшим столом в одном бюстгальтере, упёршись в стол пустым омертвевшим взглядом, и не могла заставить себя поверить: то, что произошло несколько минут назад, ей вовсе не приснилось, не было фантазией. Всё это – правда, и кровь, в которой всё ещё было вымазано её лицо, самое главное тому подтверждение. Она уже около двадцати минут бездвижно сидела и сверлила взглядом одну точку в столе. Немного кровоточащая рана на животе уже была обработана и перебинтована, за что спасибо неравнодушной Селине.

Шатенка в чёрном костюме наполнила стакан чистой водой и поставила на стол перед Викторией. Та отчего-то боялась взглянуть на неё, чтобы не столкнуться с осуждением и отвращением. Но стала бы эта девушка помогать ей отмываться от крови и перевязывать раны, если бы осуждала её за то, что увидела?

– Ты его не знала так, как знала я... Он это заслужил, – в своё оправдание просипела Вик, когда всё-таки решилась поднять на Селину глаза.

– Даже не рассказывай, не хочу знать, – отмахнулась Селина.

«Кошка» всем своим видом показывала, что не рада той дерьмовой ситуации, в которой оказалась. Но, разу уж оказалась, нужно было хоть что-то сделать. Не бросать же эту чудачку наедине с трупом. Наверняка первым трупом в её жизни, Селина была уверена. Она уселась за стол напротив Виктории, и они сидели так несколько долго тянущихся секунд, пока рыжеволосая жадно осушала стакан, как будто целую неделю не держала во рту ни капли жидкости.

– Селина, пожалуйста...

– Да никому я не скажу, успокойся, – фыркнула девушка, закатив глаза. – Я всё ещё должна тебе за тот случай, когда ты не сдала меня полиции.

– Ты ничего мне и не должна была...

– Ты уверена в том, что сейчас говоришь? – усмехнулась Кошка, взглянув на Айрис, как на полную дуру. – Послушай меня. Сейчас тебе лучше будет взять себя в руки, скорее одеться и валить на хрен из этого города так далеко, как только тебя смогут унести твои ноги и твои деньги.

Точно! Виктория вдруг вспомнила, что до всего произошедшего она торопилась в аэропорт, где её остался ждать Альберт. Её взгляд сам собой переместился на настенные часы. Господи, её самолёт улетел! А Альберт? Что с ним? Он ведь даже не мог ей сейчас позвонить, так как телефон Виктория выкинула ещё неделю назад, чтобы Айрис её не выследил. На мгновение девушку охватила паника, но вдруг... Резкое, словно ударившее пулей в лоб, осознание своего положения. А разве ей теперь надо куда-то бежать? Разве несколько минут назад она не избавила себя от этой необходимости?

– Нет... – отрешённо вымолвила Вик в ответ на совет Селины, и её губы подёрнулись в нерешительной полуулыбке. – Нет, как раз таки теперь мне никуда валить и не нужно.

– Ты упала что ли?! – взметнула бровями ошарашенная Селина и указала ей пальцем на дверь, ведущую в холл. – Туда глянь. Ты только что грохнула чувака, который без пяти минут мэр Готэма!

– Вот именно! Я только что избавила наш город от чудовища, в лапы которого он чуть было не угодил. Я спасла Готэм, понимаешь? Я буквально единственная, кто могла спасти его, и я сделала это, – глаза Виктории заблестели и расширились, а на губах так и поползла одухотворённая улыбка. – Никто даже не догадается об этом, Селина. Никто даже не поймёт, что город находился на волоске от гибели. И лишь благодаря мне горожане смогут продолжить жить спокойно. Лишь благодаря тому, что в определённый момент я не колебалась.

Селина, конечно, встречала в этом чумном городе кадры и попричудливее, но, тем не менее, не могла перестать смотреть на Викторию так, словно она несла полнейший бред. В конце концов, именно так она и воспринимала её резко оживлённые речи о своём героизме.

– Ладно, – вздохнула Кошка, помотав головой, – если ты и впрямь собираешься остаться и бегать от копов, флаг тебе в руки.

– Помоги мне отвести подозрения, – быстро проговорила Вик, словно боясь, что Селина в следующую же минуту выпрыгнет в окно и скроется в тени переулков.

– Даже не проси! Я не собираюсь в этом участвовать!

– Я и не прошу тебя участвовать, – навалившись на стол, Вик приблизилась к Селине, взяла её за руки и умоляюще заглянула в глаза. – Я прошу лишь подсказать, что делать. Ты ведь наверняка знаешь, как поступить в такой ситуации. Пожалуйста.

Внутренние противоречия разрывали Селину, и это было заметно по её нервному выражению лица. Ей ведь всегда было плевать на проблемы других, так почему сейчас, смотря в эти напуганные карие глаза, становилось противно от мысли об отказе? Селина выдернула свои руки из-под рук Виктории. Состроив обременённую гримасу, она подтянула к себе согнутую в колене ногу и достала из сапога небольшой перочинный ножик.

– Вроде такой же по размеру, как твой, – оценила она. – Подкинем его куда-нибудь под окна. Надеюсь, тупоголовые копы допрут, что обыскивать нужно не только внутри, но и снаружи.

– Твой нож?! – удивилась Виктория.

– Думай, что говоришь! Я что, похожа на идиотку? Я стащила этот нож на днях у одного лоха. Пускай его копы и ловят.

Виктория чуть усмехнулась и выдохнула. Селина не выглядела шибко счастливой от перспективы прикрывать всё, что произошло сегодня в этом доме, и всё же Виктория была благодарна ей за понимание. Лишь сейчас её вдруг обрадовало неожиданное появление Селины в окне её кухни. Останься Виктория наедине со своими мыслями после случившегося, и неизвестно, в какую крайность её бросило бы. А присутствие Селины сейчас не только успокаивало её, но и дарило хоть и призрачную, но надежду на поддержку.

– Он ведь... действительно мёртв? – спросила она, вдруг вспомнив, как однажды уже имела наивность поверить в смерть Айриса, и как потом было больно разочаровываться.

– Пойди и проверь, – ехидно вскинула бровью Селина.

Признаться самой себе было страшно, но Виктория и впрямь очень хотела взглянуть на то, что сделала для Готэма. Она спустилась с табуретки и медленно прошла вдоль стены к дверям, ведущим из кухни, и осторожно выглянула в холл. Там на плиточном полу в красной, вытекающей из-под него луже бездвижно лежал, свалив голову на бок, Нэйтон Айрис, и грудь его усеивало множество ножевых ранений. В этот раз никакого разочарования быть не могло: слишком много крови растекалось по полу, настолько много, что Виктории вдруг подумалось, будто она вытекла из него вся без остатка.

Нужно было срочно уходить – так звучал совет Селины, с которым на этот раз Виктория не могла не согласиться. Она переоделась в оставшиеся у неё в этом доме вещи, а окровавленные брюки, блузку и пальто сложила в непрозрачный чёрный пакет и забрала с собой. Так же, как и нож, который начисто вымыла и сунула к себе в карман. Голова скоро начала неистово раскалываться, словно под молотом на наковальне, но эта боль лишь поторапливала убираться из этого дома.

Выскочив из дома и осторожно осмотрев окрестности, девушки незаметно подбросили посторонний нож в кусты под окно, словно убийца мог случайно его обронить или и вовсе бездумно выкинуть. Сейчас никого это не волновало, куда важнее было скорее унести отсюда ноги. Виктория и Селина стремительно удалялись вдоль огороженных домов прямо по улице. А из окна припаркованного у дороги автомобиля раздавался вещающий мужской голос из радиоприёмника:

«Нам только что стали известны результаты прошедшего референдума по выборам мэра Готэма. Подавляющее большинство голосов, как и прогнозировали эксперты, было отдано за неоспоримого лидера гонки. Нэйтон Айрис побеждает!»

Нет. Не побеждает. И больше ему ни в чём не победить.

Это история Виктории Айрис. И она... только начинается.