— Что думаете, Хибари-сан? — спросила Хроме, когда они ехали обратно в отель.

— Ты его слышала. Очевидно, что он не уступит.

— Считаете, нужно участвовать в торгах?

— По-другому с ним не договориться, — недовольно выдохнул Кёя. Глянув на пролетавшие мимо зелёные деревья, он добавил: — Впрочем, в том, чтобы выкупить технологию, есть смысл. Иметь в своём распоряжении оружие, которое может усмирить остальных — не такая уж плохая идея.

Хроме промолчала, и автомобиль, на повороте чуть рыкнув двигателем, поехал дальше. Весь оставшийся день прошёл сумбурно. Несколько раз Кёя говорил по телефону с Тсунаёши, и они обсуждали ситуацию. Если ввязываться в такую авантюру, как покупка целого производства, нужны немалые деньги. Кёя такими не обладал, хотя даже если бы и обладал, всё равно не стал бы тратиться. Все издержки ложились на Вонголу, и без согласия её босса конечное решение не могло быть принято. Убив в итоге целый день на то, чтобы сделать окончательный выбор, члены семьи Вонгола решили участвовать в торгах. И их выиграть.

Настал день аукциона. Было ещё только четыре часа, до встречи оставалось столько же, когда Кёя встал из-за стола и снял со спинки свой пиджак.

— Идём. Сегодня поужинаем раньше, — окликнул он Хроме, которая сидела на кровати и вертела в ладонях подаренную Верде коробочку.

— Сейчас? — удивилась Хроме. Хотя, если вдуматься, Кёя был прав: ехать на аукцион, только что потрапезничав — неудачная мысль.

— Ты не голодна? — осведомился Кёя, запуская руку в правый рукав.

— Я пойду. Сейчас быстро переоденусь.

Хроме слезла с кровати и, вытащив из шкафа попавшееся первым белое платье, направилась в ванную. Через пару минут она вернулась уже готовая.

— Идёмте, — кивнула Хроме, и они покинули номер.

Это был небольшой ресторанчик со столиками на веранде. Плетёная крыша прикрывала от мягкого солнца, а стелившаяся по ней и свисавшая ярко-розовыми соцветиями бугенвиллия обрамляла веранду весенней рамкой. Иногда сюда задувал тёплый ветерок, приносивший с собой сладкий аромат цветка. Людей почти не было, а те, что были, негромко переговаривались за дальними столиками, лишь изредка подзывая официантов и иногда позвякивая вилками о белый фарфор посуды. Отчасти именно из-за умиротворения выбор пал на это место. Не любил Кёя толпы, и это было для него важно.

Хроме сидела за столиком и наматывала на вилку лапшу. Вкус пасты с креветками, как и её тёплый сладковатый запах, приятно удивил — не зря её нахваливал молодой официант, — но вот лапша оказалась коварной. Она не желала оставаться на вилке и то и дело соскальзывала с неё, нет-нет да разбрызгивая невидимые капли молочно-кремового соуса. Впрочем, Хроме это не смущало: она ведь была японкой и укротила палочки. По сравнению с ними своенравная лапша — всего лишь лёгкая добыча. Подняв взгляд от тарелки, Хроме покосилась на Кёю. От его розовой, аппетитно-сочной, глянцевой от политого лимона и зажаренной на гриле рыбы-меч осталась только половина, а вот зелёные оливки почему-то лежали сдвинутые в сторону. Пронаблюдав, как Кёя пренебрежительно отодвигает ещё одну, Хроме не удержалась:

— Не любите оливки, Хибари-сан?

Отняв от тарелки взор, Кёя прикрыл глаза.

— Почему я должен любить то, что невкусно?

— Я не это имела в виду. Просто, у вас явно свои вкусы.

— И что с того? Меня не интересует то, что нравится всем — только то, что нравится мне.

— Ну… — Хроме пожала узкими плечами, — в отношении оливок я могу вас понять. Они и правда не особо вкусные.

Отпив воды, Кёя скосил взгляд на Хроме.

— Почему Рокудо Мукуро зовёт тебя Наги? — неожиданно спросил он.

— Почему?.. — удивилась вопросу Хроме. В первый момент она стушевалась, но, рассудив, что тайны в этом нет, решила-таки ответить. — Это имя дали мне родители. Так меня и звали до встречи с Мукуро-сама. Но потом… — Хроме крепче сжала вилку, всё ещё мешкая. — Потом… моя жизнь изменилась. Умиравшая на больничной койке Наги исчезла, и вместо неё появилась Хроме. В тот момент всё началось с чистого листа. И имя тоже.

— Но Мукуро продолжает тебя звать Наги, — напирал Кёя.

— Думаю, это что-то ностальгическое, — Хроме улыбнулась своим воспоминаниям. Стиснутые на вилке пальцы расслабленно обмякли.

— Вот как? И кем же ты тогда являешь на самом деле? Раз имени два — значит, и выбрать не можешь.

Хроме подняла на собеседника настороженный взгляд; хватка на вилке опять усилилась, но точно так же и ослабла. Отложив прибор в сторону, Хроме уверенно выпрямилась.

— Ошибаетесь. Наги — это лишь воспоминания, которые будут жить в прошлом. От них никуда не деться, да и нет в этом нужды. Но настоящее — это совсем другое. Пусть меня не всегда звали Хроме, но именно под этим именем меня знают в Вонголе и все те, кто стал важен, — фиалковый глаз Хроме сверкнул чистым, ровным блеском. — Так что выбор уже давно сделан, и я уж точно ни о чём не жалею.

Кёя слушал её, не перебивая, а когда она закончила, расслабленно прикрыл глаза. По его губам скользнула мимолётная улыбка, раздался смешок. Хроме же, повинуясь больше порыву, чем логике, вдруг произнесла:

— А вы стали чаще улыбаться. Когда мы с вами впервые встретились, вы были очень серьёзны.

— Ты это к чему? — Кёя вновь покосился на неё.

— Быть может, я ошибаюсь, но люди не меняются сами по себе. Их меняют другие люди, — глядя себе в тарелку, Хроме сама не заметила, как тоже улыбается.

Она вспомнила Мукуро, вспомнила Кена с Чикусой; вспомнила Тсуну, вспомнила Хару и Киоко. Вспомнила остальную Вонголу и то, как они все были добры к ней и старались с ней подружиться. Особенно Хару и Киоко. Эти две девочки, упорно пробиваясь сквозь панцирь защиты, мягче всех искали путь к её закрытому сердцу. Наверное, потому что она тоже была девочкой и в глубине души всегда хотела ощущать себя частью чего-то целого. А Киоко и Хару почувствовали это. Почувствовали и не дали ей закрываться вновь и вновь. И Тсуна тоже старался найти с ней общий язык. Да многие… Они все приняли её, окружив дружбой и даже заботой. Именно тогда Хроме впервые подумала о том, что, помимо Мукуро, может обрести ещё друзей. И она стала улыбаться чаще. Жаль только, в реальности всё оказалось сложнее.

Невольно вспомнив всё это, Хроме по наивности думала, что и в случае Кёи может быть что-то подобное. В то же время чутьё и опыт подсказывали ей, что их с Кёей судьбы отличаются. Он прошёл совсем другой путь, нежели она. И всё же, даже чувствуя, что пожалеет, Хроме хотела спросить.

— Кто был тот человек, что научил вас улыбаться? — Хроме посмотрела Кёе прямо в лицо. В груди что-то сжалось, а сердце застучало быстрее. И что за непонятное волнение?

— Почему тебя это интересует? — Кёя откинулся на спинку стула и, сложив руки на груди, ответил ей внимательным взглядом.

С чего это она решила задавать подобные вопросы? Сама же держалась от него подальше после того поцелуя и делала вид, будто обо всём забыла. Неужели страх прошёл, и на его смену пришло любопытство? Ну, раз она хочет знать, почему бы и нет?

— Её звали Кайра, и она гречанка, — спокойно, как будто говорит о погоде, произнёс Кёя.

— В-вот как…

Грудь Хроме распёр вакуум, и стало трудно дышать. Наверное, она хотела услышать не такой ответ. А какой тогда? Да и почему она вообще может чего-то хотеть от постороннего человека? Она задала вопрос — она получила ответ. Всё правильно. Всё так, как и должно быть. Вот только…

— Ну, и кто она была, эта Кайра? — не зная, зачем продолжает разговор, задала новый вопрос Хроме.

— Ты хочешь узнать о её жизни, — глаза Кёи сузились, — или тебе интересно, почему я назвал именно её имя?

Хроме ощутила себя мышью в западне. Западне, в которую сама себя и загнала. Но она не так слаба, как думает Кёя. Она не спасует перед ним. Играть — так по-полной, и она выдержит этот удар. А дрожь в руках и в голосе — её быть не должно.

— Второе. Мне интересно второе.

Кёя усмехнулся. Ну что ж, он непрочь продолжить.

— Она очень легко относилась к жизни. Радовалась пустякам и не боялась проблем. Она жила так, будто в последний раз. В какой-то степени её философия оказалась заразна.

— Звучит так, будто вы любили её. И почему вы не вместе?

— Нет, не любил. И это не было нужно ни мне, ни ей. Она замужем, а у меня были свои планы.

— Так вы встречались с замужней женщиной… — ахнула Хроме. Она и подумать не могла. Хотя… стоило, наверное.

— Мы не встречались — мы спали. Это не одно и то же.

Кёя внимательно посмотрел на Хроме. Он не собирался скрывать, и если она сама захотела узнать — это её выбор. А ещё ему было интересно. Как она отреагирует? Но Хроме оказалась прочнее. Лишь несколько секунд для внутренней борьбы — и она справилась. Спрятав непонятные для себя эмоции под знакомой маской, Хроме встретила взгляд Кёи твёрдой уверенностью.

— Ясно. У Хибари-сана необычный опыт. Надеюсь, это поможет вам лучше понимать людей.

Дерзкий выпад удивил Кёю. Нахмурившись, он собирался ответить, когда Хроме встала из-за стола. С громким скрежетом отодвинув стул, она выпрямилась и, положив на стол несколько купюр, посмотрела на Кёю.

— Я уже сыта. Если вы поели, пойдёмте обратно в гостиницу.

Не говоря ни слова, Кёя медленно поднялся. Такой расклад ему не нравился. Вытащив из-за пазухи ещё купюры, он положил их возле своей тарелки и двинулся следом за Хроме. Её неожиданная надменность злила и вызывала интерес одновременно. В молчании они покинули ресторанчик, так же молча вышли на мощёную асфальтом улицу. Они шли всего пару кварталов, когда над головой прогрохотало. Город затих, звуки будто съело. Упрямое солнце всё ещё пробивалось сверху, и от него асфальт, дома, деревья как будто светились изнутри, в то время как небо полностью потемнело. Плотные, тяжёлые тучи заволокли его, и вскоре стал срываться дождь. Мокнуть не хотелось, а телефонами итальянских такси ни Хроме, ни Кёя не обзавелись. Переждать тоже было негде: многие люди уже забегали в соседние магазины, и Кёя с улицы видел кучковавшиеся там толпы.

— До гостиницы недалеко, — поглядывая на внушающую трепет тучу, прикинула маршрут Хроме. — Если поспешим, то дойдём и так.

Ускорившись, они зашагали по узкой улочке. До гостиницы оставалось не более пяти минут ходу, когда дождь зарядил со всей силой. Как будто выливая целое озеро, он громко бил по крышам, по асфальту, по машинам, пролетавшим мимо и обдававшим тротуары настоящими волнами. В обуви захлюпало после первого же промчавшегося авто, белое платье Хроме промокло насквозь в считанные секунды. Скосив взгляд, Кёя увидел явные очертания бюстгальтера: гладко-облегающего, без косточек, новомодного в последнее время. Юбка липла к ногам и наверняка просвечивала и остальное бельё. Хроме, подрагивая от холода и мурашек, попыталась поправить неудобно натянувшуюся ткань, но ничего не вышло.

— Погоди.

Хроме обернулась — Кёя стягивал свой пиджак. Уже второй раз она ощутила, как эта тяжёлая, немного жестковатая одежда опустилась ей на плечи. Неуверенно запахнувшись, она проронила:

 — Не стоило…

Так странно. Ещё минуты назад Кёя вызывал в ней странный гнев, а сейчас обезоруживал своей мягкостью.

Кёя не ответил. Теперь он промокал с бешеной скоростью, и вскоре фиолетовая рубашка полностью облепила торс. Поблёскивая впитавшейся водой, она обнажала худощавое, но всё же крепкое телосложение. Убрав с лица мешающие мокрые волосы и стерев стекавшие с носа капли, Кёя двинулся в путь.

— Идём.

До отеля они добрались полностью вымокшие. Оставляя за собой мокрые следы, вошли в номер. С одежды стекала вода и медленно образовывала лужицы на полу, пока они, точно незадачливые пассажиры, в последний момент заскочившие в автобус, толпились в коридоре. Постепенно тепло апартаментов согревало.

— Идите первым в душ, Хибари-сан, — откликнулась Хроме. — До аукциона уже не так много времени, а мне ещё нужно подготовиться.

Кёя смерил её недовольным взглядом.

— Я не замёрзла, не волнуйтесь, — Хроме качнула головой, отчего тёмные волосы толстыми слипшимися прядками взболтнулись на её плечах.

— Как знаешь, — и Кёя, стянув промокшие туфли, проследовал в ванную.

Вышел он довольно быстро — быстрее, чем обычно. Безмолвно рокировавшись, он пошёл готовить новую одежду, а Хроме направилась в душ. Приближалось время выхода.

Одетый с иголочки, Кёя сидел на краю кровати и смотрел на деревянный, местами поцарапанный узор полов. Идеально чёрный костюм, свежая, выглаженная, белая рубашка, чёрный галстук, туфли — он давно был готов. Часы на запястье показывали половину седьмого — пора выдвигаться. Наконец дверь ванной отворилась, и оттуда вышла Хроме. Кёя поднял на неё взгляд. Длинное чёрное платье соблазнительно облегало фигуру, чёрные туфли на высоком каблуке выпрямляли осанку, горделиво приподнимая грудь и выгибая спину. Покатые плечи обнажены, на них спадали аккуратно уложенные, иссиня-фиолетовые волосы. Тонкие губы подкрашены помадой, а фиалкового оттенка глаза — один настоящий, другой иллюзорный — полны опьяняющей тьмы.

— Красиво выглядишь, — медленно проговорил Кёя, глядя на неё.

— Очень странно слышать подобное от вас, Хибари-сан, — Хроме смущённо улыбнулась.

А Кёя смотрел на неё и думал. Думал о том, что вот такой она могла бы быть. Красивой девушкой, без повязки на отсутствующем глазу, без иллюзий вместо органов, без трезубца Рокудо Мукуро в сумке. В соблазнительном платье, с красивым макияжем, похожая на любовницу победителя. Быть может, его любовницу. Могла бы. Если бы не попала в аварию, не оказалась при смерти, не начала новую жизнь с новым именем и под эгидой обманщика-иллюзиониста. Если бы не была его послушной куклой, а потом не стала умелым мафиози. Не будь всего этого, Хроме была бы совсем другой — такой, которой Кёя уже никогда не узнает.

Хроме подошла к нему. Мерный стук тонких каблуков наполнил комнату. Кёя собрался встать, когда Хроме остановила его.

— Хибари-сан. Галстук… Я поправлю.

Кёя вновь расслабился и чуть подался назад, позволяя её рукам приблизиться к шее. Хроме не смотрела на него. Она не спеша перевязывала галстук, пока её пальцы аккуратно касались его груди. Кёя наблюдал за её сосредоточенным лицом, невольно ловя себя на мысли, что мало кто имел возможность смотреть на него сверху-вниз. Но Хроме не знала о своём превосходстве — она завязывала его галстук, попутно стараясь совладать с собственными, чуть подрагивающими руками. Близко… И в груди застучало сильнее. Губы пересохли, хотелось их облизать, но не позволяла помада. Хроме не смотрела на Кёю, потому что ей казалось, будто, загляни она ему в глаза — и увидит нечто пугающее. Такое, о котором потом не получится забыть.

Завязав галстук, Хроме отстранилась. В груди стало радостно и досадно одновременно. Заметив, что она уже закончила, Кёя не спешил вставать. Не двигаясь и не нарушая молчания, он ещё какое-то время смотрел на неё, а потом, расправив брюки, поднялся с кровати.

— Идём, — коротко откликнулся он.

В прихожей на крючке висела приготовленная заранее меховая пелерина — Хроме специально оставила её там. Повинуясь не то дурманящему настроению, не то так несвойственному ему порыву, Кёя взял пелерину. Хроме стояла совсем рядом. Она не понимала его мотивов и всё же медленно развернулась. С тихим шуршанием пелерина опустилась на её плечи. Хроме не знала, зачем он сделал это, а Кёя не был уверен, почему до сих пор смотрит на то, как белый, пушистых мех касается её голых лопаток, спины, тонкой шеи с едва торчащими хрупкими позвонками. Видно, в воздухе и правда разлился дурман, и теперь им пропитан сам вечер.

В машине ехали молча. За окнами давно стемнело, и ночные огни Генуи проплывали длинными гирляндами. Из магнитолы раздавалось мелодичное пение на английском, которое иногда перемежалось итальянским голосом диктора. Удивительно, но так усердно кичившиеся родным языком итальянцы предпочитали сплошь английские песни. Кёю же популярная музыка не интересовала, а Хроме не вслушивалась. Они думали каждый о своём и об общем для обоих. Безвкусный текст последнего куплета стих, обрадовав тишиной, а затем песня сменилась. И салон наполнили другие звуки: тихие, аккуратные, подобные лёгким касаниям. Далёкий, зазвучал саксофон, вибрируя и слегка натягивая ощущения. А потом зашелестел низкий мужской голос, почти шёпот.

«Этой ночью смотри мне прямо в глаза.

Ты добилась своего, ты сводишь меня с ума».

Низко, протяжно. Так мужчина шепчет на ухо своей женщине слова, от которых под кожей обоих пробегает ток.

«Завожу, завожусь,

Отдаю, отдаюсь.

Затягивать опасно.

И я завожу, завожусь,

Отдаю, отдаюсь.

Я раздал себя без остатка».

Мужской голос, пронизывающий до мурашек, и тягучие звуки саксофона — как простыни, которые натягиваются сжатыми в истоме пальцами. А потом нечто тонкое, словно скольжение её дыхания по мокрому горлышку бокала. И дразнящая вибрация. Она играется, но эта игра для двоих.

Кёя положил голову на подголовник и, глубоко вдохнув, закрыл глаза.

«Ты возбуждаешь меня,

Лениво подзывая к себе.

Ты выводишь меня,

Ленно, до полного сумасшествия».

Пульсирующие касания звуков постукивали по коже, такой же чувствительной, как нервы. Короткий свист — так развязывается галстук. Мягкий хлопок — на пол падает подушка. Слабое шуршание — плотные шторы уже задёрнуты. А где-то в другой вселенной медленно сыпется сахар в чашку — они даже не догадываются, наивные.

«Ведь ты мой идол,

А я твой поклонник».

И женский шёпот — неспешный, чувственный, дразнящий. Она отвечает. Она согласна.

«Этой ночью ты будешь звать меня по-разному,

Учти, этой ночью мы наиграемся вдоволь».

Мурашки под кожей, волны. А низкий голос всё шептал, и саксофон всё тянул, как тянут ткань её платья напряжённые мужские пальцы. И голова плыла, точно в танце — возбуждающем, с обжигающими касаниями и замиранием напротив глаз друг друга. Но ритм плавный, неторопливый — как покачивание женскими бёдрами в такт соблазна.

«Завожу, завожусь,

Отдаю, отдаюсь.

Затягивать опасно.

И я завожу, завожусь,

Отдаю, отдаюсь.

Я раздал себя без остатка.

Ты сводишь меня с ума».

Кёя открыл глаза: полумрак салона авто, лижущие стёкла блики фонарей. Темно, и в воздухе разлито нечто дурманящее, эфемерное, иллюзорно осязаемое лишь на кончиках пальцев. Но это сложно не почувствовать — ведь нервы под кожей точно оголены. Кёя скосил взгляд на Хроме. О чём она думает?

А Хроме смотрела в ночь, и ей казалось, что она парит в невесомости, а вокруг неё — сияющий звёздами космос. Мимо плывут туманности, восходят и заходят солнца, на губах покалывает звездная пыль. Синий, лиловый, серый. Молочно-серый — как глаза кого-то знакомого. Космос затягивает, пустой и одновременно глубокий — как его взгляд. А в лицо дует тёплый солнечный ветер — это тепло уже знакомо. И чужой шёпот. Но чужой ли? Он повсюду, слишком близко. В голове. А тот, кто может говорить, сейчас молчит. Но если бы он говорил… То что бы сказал?

Песня смолкла, и раздался голос диктора. Резко стало холодно. Дурман, полёт — всё сломалось, красивыми обломками смешавшись с пошлой реальностью. Оставшись лишь послевкусием на губах да пульсирующим покалыванием на коже. Одиноко. Раздражающе.

— Вы так и не сказали, куда направляетесь в столь поздний час, — вдруг заговорил водитель. — Да ещё и в таком великолепном виде. Похоже, нужно произвести впечатление. От вас, синьорина, просто глаз не отвезти. Всё смотрю в зеркало и невольно любуюсь.

Хроме покраснела от смущения, а Кёя поднял взгляд — к тому самому зеркалу заднего вида, в котором отражались улыбающиеся глаза водителя. Его несвоевременные реплики досаждали, но они хотя бы вернули атмосфере безликость.

— Так что за повод? Это какой-то приём? — допытывался водитель.

— Аукцион, — откликнулась Хроме. Затем она повернулась к Кёе и, стараясь, чтобы ни голос, ни взор не выдали недавнего наваждения, произнесла: — Верде сказал, будет много желающих. Надеюсь, нам удастся выиграть.

Кёя расслабился и вновь откинулся на спинку сиденья. Что ж, отравляющая разум атмосфера уничтожена, и мысли потекли ровнее.

— На аукционах правят деньги и статус, — откликнулся Кёя. — Дай понять, что владеешь и тем, и другим — и победа твоя.

— Обе эти вещи для Вонголы ограничены, — Хроме рассуждала вслух. — И всё же нельзя показывать наш потолок. Остаётся делать ставку на имидж.

— Не беспокойтесь. Ваш имидж на высоте, — вновь похвалил обоих водитель. — Ну, вот и приехали.

Машина остановилась и припарковалась неподалёку от дома Верде. Защёлкали дверные замки. Кёя вышел наружу, когда водитель поспешил проявить галантность и открыть дверь Хроме. В тёмный салон тут же пролился свет с улицы. Собираясь выйти, Хроме поддела подол длинного платья, оголив одну из лодыжек, и подняла голову: перед дверью возвышался Кёя. Поймав его гипнотический взгляд, Хроме замешкалась, а потом увидела поданную руку. Неуверенно протянув собственную ладошку, она вложила её в тёплую ладонь Кёи. Крепкая опора, поддерживающая. Хроме улыбнулась: что ж, если играть роль, то до конца.

Каблуки стукнули о мостовую, подол чёрного платья всколыхнуло ветром; щёки приятно ласкал белый мех пелерины, руку всё ещё грело тепло чужого прикосновения. А впереди возвышался опасный и коварный особняк Верде.