Солнечный свет через листья ажурным узором тянулся к земле, падая на веснушчатое лицо Джона. Александр же ощущал тепло лишь своим затылком, поскольку в отличии от своего друга смотрел куда-то в сторону, изучая зелёные просторы с каким-то душевным спокойствием. Вся эта картина в принципе радовала взор.

       Внезапно где-то в тени этого спокойствия стало нарастать волнение, страх перед чем-то неизвестным или забытым, что напрочь отняло у Гамильтона желание продолжать бездействие. Ему захотелось поскорее взяться за работу и вписать себя в историю, но что-то всё же удерживало. 

     —Здесь красиво,— холодная интонация подобно лезвию раскроила всё что скрывало за собой истинный смысл этого мгновения. Чувство дежавю настигло через секунду, расставляя все точки в ответах.

       Это происходило с ним. Это было за день до свадьбы. Они с Джоном мертвы, а вчера Александр преспокойно проводил время в компании своего извечного оппонента. Этого не может быть на самом деле, они точно больше не повторят это. 

     —Прости меня,—этот опечаленный вздох несмотря на столь большую разницу во времени был максимально искренним и на мгновение даже Гамильтон этому удивился.

       А затем переключилось что-то в голове. Это был чёртов сон и он мог позволить себе в нём что угодно. Он мог заставить Вашингтона дать командование, лично пойти на дуэль, но сейчас он решил сделать то, что в живую не смог. Собрав часть сил для столь простой, но столь заполненной смыслом и чувством фразы, Александр обошёл Джона и застыл напротив, смотря прямо в глаза. 

     —Давай сбежим отсюда?— за мгновение зрачки кудрявого уменьшились до точки в третьем предложении декларации, а рот открылся, пока правая рука президента нагло улыбалась своей гениальной мысли, чтоб через секунду в шоке застыть ощущая ничего.

       И пусть Лоуренс только что взял его за подбородок и накрыл его губы своими покусанными, будущий секретарь не почувствовал ничего: ни привкуса крови, ни прикосновений, только спокойное горячее дыхание в лицо, а затем до ушей с минутным запозданием донёсся звон будильника.

       Только по пробуждению стало ясно, что в лицо ему спокойно и равномерно горячо выдыхал вовсе не Джон, и не ошибки прошлого, а Томас, проснувшийся раньше всех и почему-то удивлённо смотрящий на Алекса. 

     —Какого чёрта?!—от внезапной близости коротышка подскочил, пугая виргинца, который тут же сипло вскрикнул, ознаменовав тем начало неловкой паузы, по окончанию которой парни залились смехом. 

     —Представь что ты проснулся от того что кто-то внезапно прижался к тебе в слезах, шепча имя человека которого сейчас ищет,— когда мозг министра окончательно переварил полученную информацию к щекам прилила кровь, что он поторопился скрыть, пряча лицо в ладони. Подобная реакция вызвала у Томаса громкий смех, разбудивший француза. Мари последовал вчерашнему примеру коротышки и, недовольно бурча, кинул в брата подушку.

       Отбив атаку француза, киви установил зрительный контакт с Гамильтоном, кивая в сторону выхода из комнаты. Поняв на что тот намекает, коротышка угукнул и встал с кровати, лишь на мгновение смотря на будильник, который они завели на шесть утра. 

     —Так что тебе приснилось?—этот вопрос настиг министра когда они покинули комнату, а после оставался в голове до момента когда они вошли на кухню. Спросивший же указал ему на диван, а сам принялся варить кофе, насвистывая какую-то мелодию, которую Алекс ещё не раз будет вспоминать.

       Когда наконец рука покрытая множеством замысловатых узоров протянула чашку, как называл виргинец, гадости, мысли выстроились в цельный диалог, который ребята поспешили начать. 

      —День перед свадьбой с Элайзой,—столь тяжёлая фраза рассекла душу на две половины, объясняя Джефферсону поведение собеседника, по крайней мере он так считал. 

     —Тебе стыдно перед ней?— низкий хрипловатый голос на мгновение дрогнул, когда карие глаза пересеклись и в лице Гамильтона отразилось замешательство. 

     —Это тоже, но мне снилось утро, когда мы с Джоном сидели на холме и не знали как начать разговор,— и тут мозг Томаса сопоставил имя которое шептал друг с тем, что происходило в царстве Морфея, от чего сам он грустно усмехнулся и отпил "отравы", чтобы тут же её выплюнуть, ужасе морща лицо. 

     —Как ты это пьёшь?!— и наконец лицо Гамильтона вновь озарила улыбка, которую когда-то видели люди на его лице до кончины Джона. Конечно он слышал, что министр не бесчувственный камень, но убедился лишь сейчас, когда тот забавно зажмурил глаза и залился звонким смехом, от которого сердце пропускало удар. Лицо Томаса залил яркий румянец, пусть лишь и на мгновение, после которого он взял кружку и поспешил скрыться в ванной, чтобы унять свою душу.

       А оставшийся наедине, Александр допил остатки кофе, отмечая что он гораздо лучше нежели растворимый, и повернулся к панорамному окну за столом, через которое открывался чудесный вид на куст сирени и нежно голубое небо. 

     Тем временем

       Запах этого цветка всегда заставлял Джона чихать подобно котёнку, а Гамильтона в восторге смеяться. Вспоминая о сотне подобных случаев, Лоуренс не раз признавал свою позорную особенность - он солдат, чихающий как милое пушистое создание. 

     —Так какие у тебя планы на вечер?—голос соседа по комнате вывел кудрявого из транса, заставая на мгновение врасплох. Но быстро сориентировавшись, старшеклассник бросил по воздуху одну из классических отговорок, на которую Адамс состроил недовольную гримасу и покинул помещение. 

      В общежитии самой престижной частной школы всего Нью-Йорка веснушчатый чувствовал себя некомфортно. Да он был социальной бабочкой и зажигал толпы, но лишь в своё время, когда в чужих сердцах горел огонь революции. В двадцать первом веке интересы у молодёжи отличались и влиться было сложнее.

       Хотя Джон не рвался сюда. Таковым было решение матери, которая предпочла развить познания своего ребёнка лишь больше, а потому тут же поспешила его с зачислением. Правила конечно были строгими, но и веснушка не часто хотел присоединиться к ровесникам, так что беспокойства сильного не было. 

     —Вообщем он не пойдёт,— это раздалось из-за двери которую сосед не постарался закрыть, тем самым невольно увлекая Лоуренса в свой и незнакомца диалог. От такой фразы захотелось послать дружков и пойти в клуб, но тот вовремя спохватился, что это простая уловка и промолчал, до момента пока не раздалась следующая фраза: 

     —Жаль, а я хотел познакомить его со своим знакомым диджеем, они бы с Малиганом поладили,— и уже от подобного предложения сознание и здравый смысл не удержали тело, которое на автомате подорвалось из-за письменного стола и поспешило встать рядом с Адамсом, чтобы заплетающимся языком произнести слова, которые повергли компанию в шок: 

     —Мили перенесла встречу из-за курсов, так что я думаю, что мы можем сходить вместе,— и пожав плечами, ребята согласились. В конце концов какой-никакой, а популярностью веснушчатый обладал.

       Спустя час, сидя на уроке, Джон наконец понял причину столь странного поведения и желания познакомиться с диджеем, когда на страницах учебника истории обнаружил упоминание сыновей свободы. Тогда-то заместо неизвестного мрачного силуэта перед глазами всплыл Геркулес, которого он так близко знал, а следом за портным вспомнился и Лафайет, и....

       Взгляд карих глаз остановился на одном из портретов над доской, после чего губы интуитивно произнесли имя первого министра финансов США и его ближайшего друга, Александра Гамильтона. Стало тошно от воспоминаний об этом человеке и Элайзе, но старшеклассник всё же надеялся, что они счастливы вместе. —Лоуренс,—противный и знакомый голос над ухом заставил отбросить сожаления в дальний угол сознания, чтобы освободить пространство под планирование убийства,—Да, Джон! 

      Последнюю фразу Ли произнёс слишком громко, из-за чего учитель повернулся к ним и смерил холодным взглядом, заставляя обоих проглотить ком ужаса в горле. Благо дальше беззвучного замечания недовольство учителя не зашло и спустя пару минут бывшему генералу удалось объяснить столь волновавшую его новость. 

     —В этом году к нам перевелись несколько девушек. Спорим что я смогу одну из них соблазнить?—эта фраза оказалась поточнее пули дуэлянта, пронзая сердце адъютанта воспоминаниями о Зимнем бале и о таком же споре между Бёрром и Гамильтоном. 

      —Иди в зад, горе генерал, лучше расскажи про них,— в шутливой форме эти слова ни капли не задели собеседника, а лишь больше подзадорили и выманили из уст оклеветавших Вашингтона заветную, до момента её звучания, фамилию. 

     —Скайлер,— и конечно он догадывался о том, каким трём дамам принадлежала эта фамилия, только не мог поверить, что они все были вместе,—Анжелика, Пегги,— и вот когда сердце уже успокоилось, раздалось третье имя подобно грому средь ясного неба,—Элайза.

       И скривив лицо, как после лимона, Джон попытался изобразить улыбку для Ли, который тщательно всматривался в его мимику и выжидал реакцию. Ведь по итогу именно этот засранец, со столь явным усердием, шутил над чувствами соперника, вызывая внутри грозный ураган. Не хотелось лишний раз убеждать Чарльза в его правоте.

       Наконец раздался звонок и было дозволено открыть окна, что не радовало только одного из учеников в кабинете, коим был Лоуренс, принявшийся тут же чихать и собирать комплименты как цветы сирени. После пары невыносимых минут он выбежал из кабинета, чтобы, выпив лекарства, упасть на свою кровать и отдышаться, слушая мерный стук сердца и вспоминая до одури знакомое и родное лицо. 

     —Элайза здесь, а значит и ты должен быть...— на губах всплыла идиотская счастливая улыбка, а чириканье за окном стало слаще. Джон был мазохистом, он был готов позволить своему сердцу вновь разбиться, даже когда за окном такой пейзаж из сирени и парковой зоны. 

     Тем временем

       Александр с улыбкой протянул руку к бутону через открытое окно и с любопытством изучал взглядом отдельные цветки. За таким занятием его и застал Томас, вернувшийся с мокрым лицом и своими растрёпанными кудряшками. Эта картина казалась со стороны максимально неопрятной, живой и обычной, да настолько что на мгновение захотелось запечатлеть это на камеру, но эту идиллию быстро нарушил Мари, вышедший из комнаты при полном параде и недоумевающе смотрящий на компанию. 

     —Вы чего не собираетесь?— и от этой фразы мозг виргинца окончательно сломался и тот в надежде на помощь, посмотрел на Алекса который, к его сожалению, тоже ничерта не понимая, смотрел на него. Спустя пару секунд они хором произнесли фразу, повергшую француза в шок: 

     —Так сегодня выходной, ты должен был отправить по серверу долги и всё,—и Лаф ещё долго ругался на будильник Томаса, который его совсем запутал, пока тот мирно жарил яичницу, поглядывая на Гамильтона у окна. А вот Александр и духовно, и физически находился где-то вне этого мира, вспоминая как вдел себе веточку сирени за ухо и рассмеялся, когда Джон, уткнувшись в его волосы, тихо чихнул. 

    —Завтрак готов,— читая в лице Томаса удовлетворение, министр невольно пошутил про отраву и помидоры, но заметив как лицо того скривилось в искренней обиде, поспешил извиниться и пообещал взять добавку, что мог и не обещать, ведь всё равно через мгновение сделал это. От таких шуточек в голове были ассоциации исключительно бабушки и дедушки, желающие накормить своих внуков, однако вот образ Джефферсона в футболке и пижамных штанах совсем не вязался с такой метафорой, порождая в голове лишь большее число шуток. 

     —Так вот,— и снова киви принялся рассказывать о том, как рассказал родственникам о себе, мирно выводя на запястье собеседника оставшиеся линии и ругаясь на брата загородившего цвет,—Могу ли я из дула сделать торчащую сирень?