День рождения Томаса Джефферсона. Александр до сих пор с трудом верил что он взял на себя ведущую роль в подготовке школы к такому празднику, а ещё меньше в это верил Жильбер, ставший в этом деле правой рукой своего друга. Идея для сюжета вечеринки пришла министру финансов практически в то же мгновение, в которое француз сказал что его брат любит маскарады.  Этот день обещал стать уникальным не только в этой, но и во всех остальных жизнях виргинца, по крайней мере это Гамильтону шептала его самоуверенность. И ведь он не ошибался.

     В первый же день подготовки мигрант велел однокласснице придумать пару необычных эскизов одежды, которые полностью скрывали человека от окружающих. Это заняло пару дней, но даже с таким маленьким сроком работы выбрать один дизайн было практически невозможно, так что Александр и Жильбер в тайне от Томаса решили провести референдум, который с небольшим отрывом выбрал второй дизайн. Это был белый комбинезон с широкими штанинами украшенный чёрными пуговицами в виде луны. Лиловые, как тот камзол рукава не были пришиты к основному наряду и кожу под ними скрывали белоснежные перчатки. Того же цвета что и рукава был и плащ, включавший в себя капюшон, который все гости были обязаны накинуть. Лицо же закрывала маска в виде морды белой совы.

     Были люди которых несколько смутил наряд, но их смог уговорить Лафайет, обещая на вечеринке бесплатные закуски и бедолагам оставалось только гадать, как эти двое договорились с директором об аренде школы на одну ночь. Хотя и на этот вопрос ответ лежал на поверхности.

     За два дня до вечеринке всем разослали приглашения и их личный комплект одежды. Отличить кого-либо в таком костюме было невозможно и  это и было задумкой вечеринки. Гости должны были найти именинника до полуночи, в противном случае им предстояло искупаться в томатном соке, что было не особо приятным занятием. Об этом условии знали только гости, а Томас не был в курсе даже о том, что сей маскарад был в его честь.

     Александр сидел в своей комнате и переписывался с Филиппом, обсуждая свои заморочки. Отец и сын учились в разных школах, да и сам Гамильтон младший не горел желанием идти на подобное мероприятие, удивляясь тому, как министр организовал всё за столь короткий срок.

     Малой 8:21

     Ты всё учёл при организации вечеринки?

     Папа 8:23

     Что может пойти не так?

     Малой 8:29

     Что если кто-то решит… Уединиться?

     Папа 8:32

     На этот случай мы заперли все кабинеты кроме девятого, туда за полчаса до полуночи через чёрный ход занесут торт для именинника 

     Малой 8:33

     В таком случае всё в порядке

     Гамильтон отложил телефон подходя к зеркалу и тихо вздыхая. У него и самого было дурное предчувствие, о котором говорил Филипп, но останавливаться сейчас уже не было возможно. Он мог только продолжать, как и тогда когда он написал памфлет.

     Дурные воспоминания прошибли его душу насквозь, напоминая о том, как тогда грозно скалясь, Джефферсон смеялся над его провалом. Всё это так разнилось с настоящим, в котором виргинец был добр и абсолютно отличен от прежнего себя. Вновь вздохнув, министр понял что его беспокоило. Он просто боялся разрушить имеющуюся между ними сейчас дружбу.

   День прошёл незаметно, а свет солнца утонул в ночном мраке, готовящем какие-то сюрпризы, приблежение которых ощущал если не каждый второй, то каждый третий. Толпа сов двинулась в здание как только прибыли организаторы. Как и договаривались Жильбер Томас и Алекс, они приехали в разное время и дождались друг-друга, тем самым не оставляя ни каких намёков на то, кто кем был.

    Это и так усложнило задачу, а когда парни слились с общей массой, то их отличить было уже невозможно. Никто не снимал маски и пил через трубочку которую нужно было продеть через клюв, с закусками стратегия была идентичной. Спустя первые полчаса Гамильтон уже совсем потерял Томаса и Лафайета, или Лафайета и Томаса из виду, слоняясь средь людей и поглядывая на часы. До приезда доставки оставалось около двух часов, а до объявления именинника ещё плюс полчаса. Пока что министр делал то же что и другие - найти Джефферсона.

     Холл школы, в котором проходила вечеринка, был ярко освещён, что несколько досаждало сонному Гамильтону, который пройдя помещение вдоль и поперёк раза три, стал уставать, опираясь на стену и окидывая присутствующих пустым взглядом. Дважды к нему даже подходили, считая подозрительным и цепляя свой значок голоса на его комбинезон, что вызывало у министра лишь глупую улыбку. 

     Спустя время к нему подошёл ещё один и осторожно кивнул, словно спрашивая: “Томас?”, на что подросток пожал плечами слегка склоняя голову на бок. Повисла безмолвная пауза, в которой незнакомец достал из кармана зелёный значок гласящий: “Гамильтон” и прицепил его под парой лиловых. Александр, в свою очередь, покопался в своих карманах, чтобы украсить комбинезон надписью “Лафайет”. 

     Это было близко, но не достаточно. В конце-концов целью вечера  было найти именно Томаса, а не его брата, так что мигрант продолжил ходить по залу, изредка поглядывая на слегка подвыпившего парня смотрящего за ним из-за угла. Эта игра со временем надоела бы любому, но не мигранту, который сам стал входить в раж теряясь в толпе и пытаясь запутать преследователя, но всё было бесполезно ибо на сколько бы Гамильтон не пропадал из чужого поля зрения - тот всё равно его находил. 

     А голова болела всё сильнее и наконец за полчаса до прихода доставщика, Александр решил улизнуть в девятый кабинет чтобы передохнуть от суматохи. Это было прекрасной идеей, ибо о том что кабинет был открыт знали только он и Жильбер, так что ожидать посторонних там не стоило. Быстро взбежав по лестнице наверх и обойдя всё до чёрного хода, министр проскочил в девятый кабинет, тут же вдыхая аромат книг и пыли.

     Этим кабинетом не пользовались много лет и на этот кабинет никто бы и не подумал, а потому откопав в огромной связке ключей самый ржавый, подросток вынес вердикт, о котором сейчас совсем не жалел. В классе было много старых записей, да и сам он уже больше напоминал архив, заполненный кучей неотсортированных бумаг, на которые все забили. Все кроме Гамильтона, которого хлебом не корми - дай покопаться в стопке документов.

      Однако в этот раз Алекса выцепил с полки книгу, протирая её ладонью и вслух читая написанные на обложке слова.

     “Отцы основатели”

     Мигрант усмехнулся, тут же открывая энциклопедию и желая почитать что о них с Томасом пишут. Первая страница была посвящена, как и ожидалось, Джорджу Вашингтону. Гамильтон скучал по приёмному отцу и не особо это скрывал. Пару раз небрежно пролистав книженцию, парень наконец зацепился взглядом за собственный портрет и, пару раз пробежавшись взглядом по тексту, усмехнулся. Ничего нового там не было, хотя что могло быть новым для первого министра финансов Америки в его собственной жизни.

     Следующим на чью страницу заглянул Александр, стал Томас Джефферсон. Биографию нового друга Гамильтон уже изучил на досуге, но сейчас решил посмотреть которое количество информации пропустила книга. В итоге через пять минут чтения Гамильтон убедился, что эта хреновина не спроста валяется здесь средь хлама. Ничего толкового он там не нашёл.

  И в итоге окончательно оставив бумаги, мигрант решил отдохнуть полноценно, подходя к столу и усаживаясь на хлипкий стул подле него, а после прикрывая глаза и совершая тем самым роковую ошибку.

     Уставший мозг проигнорировал лёгкий холод сквозняка, смахивая это на хлипкую дверь и реагируя на происходящее лишь в последний момент, когда некто навис над ним, практически дыша в затылок. В это мгновение, когда осознание настигло Александра за секунду до конца, он ощутил как всё в душе замолкло. 

     Сделав над собой усилие,  Гамильтон всё же открыл глаза, смотря в чужие горящие в тени маски. Как и другие гости, незнакомец был одет в специальный наряд, скрывавший его внешность. Только сейчас парень осознал, как жутко творение одноклассницы могло выглядеть. И не смотря на полное инкогнито совы, министр догадывался о том, что это был тот же мужчина, что стоял у стены в зале и следил за ним. На это намекал как минимум сильный запах алкоголя, судя по которому тот явно перепил.

     Мужчина около трёх секунд стоял и смотрел таким образом в глаза Александра, боявшегося пошевелиться. Наконец после этого сова опустил взгляд ниже, пальцем цепляя единственный зелёный значок и хмыкая. Вновь вернув пристальный взор на мышку, незнакомец полу-шёпотом полу-сипом, чтобы тот не узнал, произнёс.

     —Он единственный угадал,—и наклонив голову, мужчина передразнил Александра в ту секунду, когда к нему подошёл Жильбер. То, насколько долго сова следила за ним, лишь больше пугало. Подросток с трудом удерживал баланс между истерикой и безопасным молчанием, пока незнакомец снимал с него маску.

     —А сможешь ли меня угадать ты?—внезапно поинтересовался нападающий, тихо посмеиваясь.

     —Смогу ли?

     —Сможешь ли? А иначе ты выполнишь моё желание…

     —Желание?

     —Позволишь поцеловать себя,— в этот момент в сознании министра всё спуталось. Мысли хаотичным танцем бегали из одного края черепушки в другой, да настолько резво, что бедолаге удалось выцепить лишь самую бредовую из них, от которой сову передёрнуло.

     —Джон?—слабый голос в сумме с именем казалось разозлили незнакомца, заставляя улыбнуться и вновь склониться пониже, выдыхая в ухо, чтобы сказать то, что и сам Алекс прекрасно понимал.

     —Не прав,—и вот казалось всё - конец, но в последнем порыве надежды, мигрант тянет руки к маске собеседника, понимая сто целоваться в ней будет неудобно, а значит он точно узнает кто под ней. Но и этот огонёк угасает, когда сова перехватывает его руку, продолжая шептать на ухо.

     —Ты не угадал кто я, так что я должен завязать твои глаза на время исполнения желания,— эти слова ударом тока пробегаются по телу, заставляя сердце Александра провалиться в желудок и, вероятно, перевариться.

     В ужасе министр прикрывает глаза, чувствуя, как сова слегка поднимается над ним, завязывает глаза и дышит в лицо всё это время. Эта удушающая вонь одеколона едким газом заполняет лёгкие Гамильтона, не давая тому лишний раз вдохнуть, прежде чем ощутить, как чужие сухие губы грубым, требующим поцелуем впиваются в его.

     Тринадцать секунд длятся подобно веку, однако когда подросток ощущает как незнакомец отстраняется, спускаясь к его шее и оставляя засос, он желает чтобы те тринадцать секунд взаправду стали веком. Но вот в следующее мгновение, когда чужая рука расположится на внутренней стороне бедра, а языком сова проведёт влажную дорожку по ключице, Алекс жалобно пискнет, сдерживая слёзы и моля прекратить. Этого казалось так мало, но внезапно мужчина отстранился, тут же прекращая хоть какой-то контакт с его телом.

     Эти пять минут возни казались ещё страшнее, ведь министр мог только гадать, что собирался сделать незнакомец, не силясь выбраться на волю. Но вот внезапно раздаётся хлопок двери и Гамильтон всё же решается развязать глаза. 

     Парень испуганно окинул вновь опустевшую комнату взглядом затравленного зверя, убедился что теперь в безопасности, поднял дрожащие руки к лицу, прикрывая глаза и зарыдал. Сердце колотилось как бешеное, стуча в ушах, но за собственными всхлипами Александр еле его слышал. Его трясло, а тело то обдавало морозом, то загоралось адским пламенем, пока слёзы продолжали литься.

     Наконец через пять минут мигранту удалось взять себя в руки и, проделав тяжёлый путь, добраться до туалета незамеченным. В ярко освещённой белой комнате так же никого не оказалось и Гамильтон смог ополоснуть лицо холодной водой. Однако внешнего вида это не исправило, так что парень вновь надел ненавистную маску и решил что уже было пора вернуться в девятый кабинет к Жильберу.

     Вернуться оказалось сложнее чем уйти и это сильно сказалось на Александре, что тот понял когда встретивший его Мари не радостно помахал рукой, а так и застыл, в ужасе смотря на его трясущиеся руки. Спустя минуту он поднял взгляд на маску, за которой прочитал безжизненный взгляд.

     Шагнув на встречу, Лафайет бережным движением стянул с Гамильтона маску, вместе с тем открывая своему взгляду распухшие губы, слегка выгнутые губы и потерянность в каждой морщинке. Ещё глазами француз зацепился за уже синеющий засос на шее и тут всё окончательно сошлось, а собственное лицо отразило ужас.

     —Что случилось?—и этот вопрос подобно ключику открыл всё в Александре вновь заставляя ощутить чужие прикосновения и чужое дыхание, отчего он тут же упал на колени, вновь трясясь и рыдая в объятиях друга. Он не знал сколько прошло времени, пока Мари смог его успокоить и напоив лекарство, уговорить всё рассказать. Мигранту было известно только то, что из-за этого француз переложил все организационные моменты на Алексию, пообещав себе не отходить от друга ни на шаг до конца вечеринки.

     Но Гамильтон тут же отказался, болезненно улыбаясь и говоря, что он доедет до дома и отдохнёт, а Жильбер пусть останется с братом. И кудрявый с трудом верит, что министр будет в порядке. И не зря, ведь по приезду, парень свернулся под одеялом вновь рыдая и царапая плечи, словно пытаясь себя обнять. Александр кусает губы, стараясь содрать их, чтобы не было ничего, к чему прикоснулся бы тот незнакомец. Он рыдает до утра, даже не подозревая, что сова сейчас задувает свечи на своём торте.