— А что это ты уже с Грейнджер не общаешься? — лениво поинтересовалась у меня Кальвия, с задумчивым видом изучающая обложку журнала «Ведьмополитен». — До тебя наконец дошло, что ты в их троице лишняя? 

— Дошло, — я придвинулся ближе к подруге, и ухмыльнулся, увидев первую статью, которая была посвящена какому-то смазливому щеглу в нежной-сиреневой мантии. — А это вообще кто? 

— Ты не знаешь? — подруга прищурилась, и ткнула пальцем прямо в лицо улыбающемуся блондину, с которого мгновенно сошла улыбка, и на её место пришла дикая паника. Он размахивал руками, что-то кричал, а после наконец додумался до того, что можно спрятаться за границы колдографии. — Это же Златопуст Локонс, гламурный маг, от которого фанатеют все женщины магической Британии, — она тяжело вздохнула, подперев голову рукой, продолжая наблюдать за тем, как блондин опасливо высунул голову в рамку изображения. Его глаза были расширены от испуга, а волосы — всклокочены. — От него мамина подруга без ума… Да настолько, что она втюхала мне парочку его приключенческих романов, которые, по её мнению, я обязательно должна прочесть. 

Кальвия за время общения со мной успела подхватить парочку фраз-паразитов, а также научилась отменно ругаться. Хотя если серьёзно, то ничего особо матерного она у меня так и не услышала. На самом деле, я старался при ней фильтровать всё что мог сболтнуть. Жизнь с родственниками меня к этому приучила, но с Кальвией я периодически забывался.

— А это не он должен был преподавать у нас ЗОТИ? — я вспомнил, что в каноне всё было именно так. Да и Молли пару раз об этом обмолвилась донельзя мечтательным голосом.

— Да, он. Но, к счастью, Дамблдор всё же пригласил более сведущего в этом деле волшебника. Потому как я не думаю, что он на самом деле такой умелый маг, скорее, он умелец по запудриванию мозгов, — а ещё мне Кальвия нравится из-за своего более чем смышленого взгляда на всё происходящее вокруг. Умная девочка, хотя и немного наивна. — Ладно, давай не будем об этом Локонсе, — она отложила в сторону журнал, а после обратила на меня сосредоточенный взгляд. — Тебя же Грейнджер не послала, правильно?

— Ещё чего! Просто я вдруг поняла, что для меня они совершенно лишние, и что мне нужно вариться в одном котелке с тобой, а не с этой святой троицей, — Грейнджер поначалу мне импонировала, но после как-то она меня медленно начала бесить, всё сильнее и сильнее с каждым разом. Даже наше помешательство на котах не спасло шатких почти дружеских отношений.

С Поттером же всё было почти также, если не считать того, что изначально я к нему отнёсся немного предвзято. Впрочем, мальчишка был на самом деле неплохим, хотя шило в заднице у него было просто огромным. Эта его любовь к геройствам меня выводила из себя, так же, как и его отношение лично ко мне. Почему-то Гарри Поттер считал, что я всегда буду им троим помогать, при этом не пробуя в дело это вставить свои «пять копеек». Он не считал, что меня нужно посвящать в их «геройские» дела, и видимо думал, что общаться со мной нужно только во время того, как я им помогаю. Если бы я реально был той самой Джинни Уизли, то от такого отношения мне бы было более чем обидно.

— Я рада, что ты одумалась, — проговорила подруга, хмуро глядя мне за спину. — Уизли, а тебя случаем не учили, что подслушивать не хорошо? — тоном голоса Кальвии можно было бы заморозить всё Чёрное озеро. Да и я сам не удержался от того, чтобы не закатить глаза, после чего наконец обернулся посмотреть на своего непутёвого братца.

— Нехорошо говорить гадости за спиной у других, — запальчиво начал Рон, после чего я уже перекривился. Теперь он будет мусолить эту тему долго и со вкусом, каждый раз говоря о том, какая у него дефектная сестра. — Я от тебя та…

— Заткнись, Рон! Это был приватный разговор, в который ты свой длинный нос совать был не должен! И вообще, — я вдруг резко успокоился. — Если ты хоть слово скажешь Грейнджер или Поттеру, то я с огромным удовольствием расскажу маме и папе, при каких обстоятельствах ты сломал свою палочку, — я довольно улыбнулся, глядя на побледневшего Рональда.

— Ты ничего никому не скажешь, — наконец, отмер Рон, и с заметной экспрессивностью в голосе продолжил. — Или я скажу маме, как ты общаешься с этой чистокровной гадиной! — это тоже было нешуточной угрозой, Молли, конечно, считала, что её дочь вправе общаться с кем угодно, но, тем не менее, она была категорично настроена против других чистокровных, которые не поддерживали Дамблдора. И если Рон начнёт трепаться, то Молли даже не слишком задумываясь пришлёт мне вопиллер. Это, в свою очередь, окончится очень плохо.

— А теперь, Рон, если ты сейчас же не испаришься, то я тебе задам, да так… — я провёл своей палочкой по горлу, но на моего брата это никакого впечатления не произвело. И он лишь начал ухмыляться. Я не видел выражения лица Кальвин, но я знал, что Рональд смог её оскорбить. Сейчас на нас уже начали посматривать в гостиной все, кому не лень. И с одной стороны это было плюсом, но с другой — бешеными сплетнями. — Хорошо, твоя взяла, — братец начал ещё больше улыбаться, чувствуя себя победителем. — Иррэкто! — сначала ничего не происходило, и Рональд дальше продолжал улыбаться, пока не почувствовал, что что-то пошло не так.

У него мгновенно зачесалось всё тело, и это было более чем неприятно.

— Ещё раз тебе повторю, Рон. Если ты хоть что-то вякнешь, то пострадаю не я — а ты. У меня знаешь ещё сколько таких проклятий есть наготове? — я встал с дивана. — И мне их не терпится опробовать, — это я говорил с мыслями о том, что Молли настучать всё же придётся. Рон с Поттером тогда так и не попали на распределение, и у них всё было чётко по канонному плану, только нашёл их не Снейп, а Дамблдор, который почему-то ни слова не сказал Молли об этом инциденте.

Неудавшееся для Рона первое сентября до сих пор напоминало о себе, стоило ему только посмотреть на свою волшебную палочку.

Оглянувшись, я подождал пока ко мне подойдёт Кальвия, и мы вместе поднялись в комнаты девочек, чтобы, наконец, отдохнуть.

— Я одолжу у тебя сову?

***

Страницы дневника были абсолютно чистыми, даже единого пятнышка, и то на них не осталось. Я специально всё пересмотрел, и удовлетворившись увиденным, хмыкнул. Прям мечта перфекциониста — всё чистенько и аккуратненько, всё на своих местах. Даже страниц вырванных нет.

Листы в дневнике были желтоватыми, с полупрозрачными коричневатыми рамками на краях и нумерацией в правом углу на конце каждого листа, тоже выцветшей, как и всё остальное.

— «Здравствуй, дорогой дневник, я Джиневра Риддл, и мне не с кем поговорить», — написанное мной впиталось в страницу, а после начало выцветать, пока полностью не пропало. Мгновение, и я увидел ответ:

— «Здравствуй, Джиневра. Я Том Риддл, и мы с тобой видимо однофамильцы», — выкрутился, гад. Я хмыкнул, раздумывая о том, насколько Риддл в дневнике сейчас шокирован.

— «Ого! Так это получается… Ну, мне отец оставил этот дневник, сказал, что он мне ничего плохого не сделает… Сказал, что я всегда смогу с ним поговорить тут… Даже если его около меня не будет», — интересно, чем я думал, когда захотел облапошить дневник Тома Риддла, и вообще, самого Риддла?

— «А как зовут твоего отца?» — осторожный вопрос пришёл ко мне с замедлением, и я, специально наставив пятнышек от туши, будто сильно волнуюсь, ответил:

— «Так же, как и тебя — Том Марволо Риддл», — я с сомнением посмотрел на свой уже пропавший ответ, нахмурившись.

Я не собирался изначально писать дневнику под своим настоящим именем и фамилией, я вообще думал назваться сначала какой-нибудь Немезидой Сен-Жермен, и плести дневнику о чужом непонимании меня любимого. Но после я почему-то вдруг решил, что дневник может чуять ложь. По идее, он чувствовал эмоции того, кто ему пишет, а поэтому враньё мог различить на раз два. Но вот почему я решил быть Риддлом? Наверное, это было спонтанное решение, потому что, когда я всё хорошенько обдумал, то хотел назвать себя в мужском роде. Изменить имя, немного исказить фамилию… И всё было бы хорошо. Но нет, я назвался Риддлом!

Правда, вместе с этим, вполне может случиться, что дневник мне ничего плохого не сделает, ведь я, вроде как, его родственницей назвался. Дочерью, если точнее. Но если учитывать то, что его эмоции атрофировались ещё в глубоком детстве, то… То я чёртов камикадзе.

— «Ты можешь мне описать, как выглядел твой отец?» — ответ пришёл аж через полчаса, когда я уже начал задумываться о том, что мне вроде как нужно спать. Завтра, конечно, выходной, но чем раньше я лягу, тем дольше смогу поваляться в постели. К счастью, мы с Кальвией те ещё лежебоки, и подруга меня в этом всячески поддерживает, увещевая меня о том, что здоровый сон нужен просто всем. Конечно, я полностью соглашался с её словами.

— «Мой папочка самый красивый! У меня такие же карие глаза, как у него, да и черты лица тоже похожие. Они тонкие, и кожа у него бледная была всегда. Жаль, мне не достались его чёрные волосы, но он говорил мне, что мои волосы не менее прекрасные, чем его. Я ведь в маму пошла… » — дьявол, что я пишу?! Хотя внешность Риддла я вроде описал правильно, этот чувак до его полного помешательства был довольно красивым. По крайней мере, насколько я помнил из канона. Главное только, чтобы я с цветом глаз не прогадал.

— «Что же… Твой отец тебе не соврал, только с тобой будет говорить не он, а я. Расскажи мне немного о себе», — поверил или не поверил? Не ясно. Но я правильно сделал, что начал говорить с ним преувеличенно по-детски.

— «Мне одиннадцать лет, и я учусь в Хогвартсе на факультете Гриффиндор. Правда, шляпа сначала хотела отправить меня совсем не туда. Но в итоге решила что лучше будет Гриффиндор, она сказала, чтобы я правильно воспользовалась шансом», — начал выкладывать я как на духу. — «Но, наверное, шляпа где-то ошиблась, ведь на факультете меня совсем не принимают. Мальчики задирают меня, а девочки дразнят и говорят гадости! Только с одной я дружу, такой же чистокровной, как и я, она меня более или менее понимает», — вовремя остановившись, я посмотрел на чистые страницы дневника, которому я чуть было не проболтался о Кальвии. Непорядок.

— «Я хорошо понимаю твою печаль, в начале обучения в Хогвартсе мне тоже было тяжело, но я набрался сил, и стал сильнее. Но тут, в дневнике, мне совсем одиноко. Я не вижу ничего, кроме своих воспоминаний, я живу в них, и я нуждаюсь в общении. Ты первая за очень долгое время нарушила моё одиночество». — конечно, первый, кто же ещё в своём уме будет писать в тёмном артефакте? Тем, кто мне этот дневник подкинул, даже знать не нужно было о том, что это крестраж, им хватило знания того, что эта вещь принадлежала Волдеморту. А у Волдеморта не может быть по определению чего-то безопасного, только тёмномагическое.

— «Тогда давай мы будем друзьями»? — от маленькой одиннадцатилетний такой вопрос для Тома, думаю, не оказался неожиданным. Ему же нужна жертва? Нужна. И для того, чтобы получить её, он пойдёт на любые ухищрения. Только вот я уже сам не понимаю, почему и дальше продолжаю писать в дневник. И зачем вообще предложил ему это?

Я огляделся по сторонам, но в гостиной было всё также пустынно. Все спали, только я один бодрствовал. Вроде ничего за это время не изменилось, разве что огонь в камине перестал гореть так яростно, как раньше. Сейчас он только тлел.

— «Давай, но как мы с тобой будем общаться»? 

— «Я буду тебе писать всё своё свободное время», — уточнять сколько его у меня я не буду. Шиш тебе, Том.

— «Знаешь, Джиневра, у меня есть намного лучший вариант для нашего с тобой общения», — я нахмурился, ведь страница дневника почему-то стала ещё более жёлтого цвета чем была, а после вдруг резко побледнела, став почти белой. — «Мы сможем видеть друг друга», — прочитав последние слова Риддла, я попробовал отодвинуть от себя дневник, но вдруг понял, что руки меня не слушаются.