— Ну что же ты, Джиневра, не рада меня видеть? — голос Риддла приобрёл мурлычущие нотки, от которых мне сразу же захотелось поёжится.

Всё пространство в дневнике, куда меня и втянул Том, было абсолютно бесцветным, чёрно-белым. Тут, единственным ярким пятном, особенно сильно выделяющимся на общей блеклости воспоминаний, были мои волосы. Правда, почему-то они были тяжёлого красного оттенка, а не просто тёмного медно-рыжего.

Впрочем, волосы Риддла, я уверен, в дневнике тоже претерпели цветовые изменения. От природы у него были чёрные волосы, тут же в дневнике они были смоляными, настолько чёрными, что казалось такой цвет может быть только в бездонной, опять же, чёрной дыре.

На бледном лице Риддла​ выделялись только глаза, которые и вправду были карими с красноватым оттенком. В остальном же он напоминал неожиданно прекрасную, но от этого не менее опасную картинку. Мне даже стало жаль, что такая красота не досталась девушке. А ещё было бы лучше, если бы Риддл был девушкой.

— Рада, — я замешкался, придавая голосу ещё больше писклявых нежных нот. Удивительно, но с помощью голоса можно ещё и неплохо притворяться. Одни глупые хлопанья глазами не помогут, тут нужно полностью вживаться в роль, правда, главное, чтобы эта роль в какой-то момент не приросла намертво. Только вот, поверит ли в моё актёрское мастерство Риддл? — Ты очень похож на моего папочку… Только почему тут всё такое чёрно-белое? — Риддл тем временем подошёл ко мне, и отвечал я ему, когда он уже стоял около меня почти впритык. Худой и высокий, он оказался на редкость грациозным. Его походка заставила меня вспотеть, ведь она принадлежала опасному хищнику, такому, какому я на один зуб. Мне оставалось лишь надеяться на то, что он не смог заметить насколько сильно я нервничаю.

— Это место — воспоминания, совершенно мёртвые и бездушные… — он протянул к моему лицу руку, и притронулся к щеке, отчего я дёрнулся, ведь она оказалась ледяной. — Так же, как и я, почти мёртвый. Но ты такая живая, в тебе играет жизнь, не перестаёт течь кровь и магия, что совершенно бесценно, — Риддл бесцеремонно схватил меня за подбородок, и на его белом лице расцвела такая же белая улыбка. — Ты просто подарок, которым просто невозможно не воспользоваться, — я попробовал отшатнуться, но не смог сдвинуться с места даже на самый никчёмный миллиметр. Этот козёл прямо сейчас видимо собирается со мной сделать то же самое, что и с настоящей Джинни в каноне, которой, всё же, удалось выжить по счастливой случайности по имени Гарри Поттер. Риддл не затягивал ту Джинни в дневник, и именно поэтому она смогла жить дальше.

Понимание обрушилось на меня, как ушат холодной воды. Это, похоже, последние минуты, которые я смогу прожить из-за своей ужаснейшей глупости. Ну вот что, что меня потянуло писать в этом чёртовом дневнике?! Паника накрыла меня с головой, и всё что мне оставалось, это просто не отводить взгляда полного ужаса от лица Риддла.

— Не бойся, милая, всё будет просто прекрасно, — Риддл наклонился чтобы заглянуть мне в глаза. — Твоё дыхание… В тебе одной столько жизни, сколько нет вообще во всём этом осколке. Столько, сколько сейчас нет во мне, — последние слова Риддл проговорил шёпотом, а его карие глаза вдруг резко налились красным багрянцем. Это оказалось настолько завораживающим, что больше я ни на что не обращал внимания.

***

В сознание я пришёл от того, что услышал смутно знакомые голоса. Я не мог понять, почему они вообще кажутся мне знакомыми, и от этого начал прислушиваться к разговаривающим ещё тщательнее, пока не начал разбирать о чём они говорили. Собеседников было больше, чем пятеро, и среди них точно были голоса Чарли и Билла.

— Не понимаю, как это могло вообще произойти! Во имя Мерлина, Альбус, почему пострадала моя девочка?! — в голосе говорившей женщины было столько боли, что я почему-то сразу понял, кто она такая. Молли. А если правильнее, то просто мама. — Ты посмотри на неё… Такая бледная, полностью обессиленная. Из неё будто бы высосали всю жизнь! — слова матери окончились тем, что она тихо полупридушенно зарыдала, после чего её, видимо, усадили ко мне на постель. Она сразу же взяла меня за руку, и я почувствовал лёгкое прикосновение к ладони, будто её поцеловали.

— Я понимаю, Молли, это тяжело, но всё обошлось, — голос Дамблдора был успокаивающим, но мама на это никак не среагировала, она только сильнее сжала мою руку.

— Да, директор, всё обошлось, и это чистая случайность. Мы все тут это прекрасно понимаем. Но, я бы хотел всё же услышать ваш ответ на свой вопрос, — голос Билла звучал удивительно холодно, я даже не думал, что голос моего брата может звучать именно так. — Почему в руки Джинни попал столь опасный артефакт? Я видел его, и я прекрасно знаю, что это такое.

— Джинни привезла его с собой из дому, Билл, иначе быть не могло, — ответ Дамблдора вызвал шквал эмоций, находящихся около меня, и я с удивлением разобрал голоса деканов факультетов. — Джинни начала пользоваться дневником ещё дома…

— Да, конечно, так вполне могло бы быть, но в тот момент я был дома, и я бы почувствовал, как Джинни начала писать в этом… В этом дневнике. Может быть ей его подкинули дома, но писать в нём она начала уже в Хогвартсе. И вы это упустили. И жизнь моей сестры вы тоже чуть не упустили, — Билл перебил Дамблдора, что было просто вопиющей грубостью. Я бы улыбнулся, если бы это было возможно. Мама всё также держала мою руку, и мне от этого было так тепло… От того что обо мне так сильно заботятся. Только вот я всё никак не пойму, о чём они разговаривают? — Джинни первой увидела мисс Нолан, её лучшая подруга. А вы в это время были Мордред знает где, хотя и должны были находиться в Хогвартсе. И это я говорю не только вам, директор, но и вам, профессор МакГонагалл.

— Право, Билл, никто не мог уследить за твоей сестрой. Девочка очень скрытная, общается только с мисс Нолан и соседками по комнате. С остальными своими одногруппниками не поддерживает абсолютно никаких отношений.

— Профессор, при всём моём уважении к вам, но я точно знаю обязанности декана факультета, и одно из них вы нарушили. Вам была доверена жизнь Джинни и множества других учеников, с которыми в магическом замке может случиться что угодно.

— Это наша общая ошибка, Билл, — в разговор вступил профессор Флитвик. — Я бы и сам мог заметить влияние тёмного артефакта, но почему-то совершенно не чувствовал ничего такого. Как бы там ни было, я всё же к магии более чувствительный, чем обычные волшебники. И на такие изменения я должен был обратить внимание… — голос Флитвика был задумчивым, даже озадаченным. Я не видел сейчас этого старика, но могу точно сказать, что он нахмурился.

— Филиус, ты хочешь сказать… — неуверенно подала голос профессор Спраут, но была бесцеремонно перебита Снейпом.

— Альбус, вы прекрасно знаете, что имеет в виду профессор Флитвик. Мисс Уизли начала пользоваться дневником недавно, может быть, даже недели не прошло, как она начала писать в нём, — а это был существенный камушек в огород Дамблдора и МакГонагалл. Ведь в моём плачевном состоянии виноваты отнюдь не родители. Нет, тут я сам руку приложил, почему-то не подумав своими мозгами о том, что всё для меня может очень плохо кончиться. С другой стороны, в этом ещё и виновато руководство школы, которое должно было следить за всеми подозрительными шевелениями студентов.

На самом деле, я уверен, то, что я сейчас жив и ну очень относительно здоров настоящее чудо. Правда, я не могу сказать, почему всё же это чудо произошло. Возвращаясь к памяти, я так и не смог найти того, что дало бы мне ответ на все мои вопросы. Что последним я запомнил? Что я вообще смог запомнить? Наверное, последними были глаза Риддла, в которые я смотрел как кролик, загипнотизированный удавом. А дальше?

Я слабо зашевелился, от чего все говорящие вдруг умолкли, перестав спорить. Первой моё пробуждение заметила мама, и она же издала подозрительный радостный звук, который остальных привёл в относительный порядок, нарушаемый лишь дыханием.

— Джинни, ты меня слышишь? Солнышко, сожми мою руку, если слышишь, — голос матери приобрёл нежные молящиеся нотки, и я попробовал исполнить её просьбу. — Ох, девочка моя… — мама опять разрыдалась, почувствовав моё слабое пожатие руки.

— Так как Джинни пришла в себя, я не смею вас всех задерживать. Молли, ты можешь остаться, поможешь мне кое в каких вопросах, — голос говорившей женщины был мне знаком слишком смутно, но командные нотки в её голосе мне говорили о том, что она скорее всего царь и бог там, где я сейчас валяюсь. Наверное, это Больничное крыло. Только вот кто там заправляет? Напряглись, я попробовал вспомнить, кто эта женщина, но в ответ я почувствовал лишь головную боль. — Альбус, я неправильно выразилась? Почему вы все всё ещё тут стоите?! — я опять отвлёкся на голос женщины, который приобрёл угрожающие нотки.

— Мама, мы будем в Большом зале, — проговорил Билл, и, видимо, ушёл на пару с Чарли, который так ничего и не сказал после того, как я чуть-чуть очухался. Следом за моими братьями ушли все остальные, только Дамблдор со Снейпом немного задержались, попросив Поппи взять у меня ещё один анализ крови. Поппи — именно так назвал женщину Дамблдор. Теперь мне осталось только разузнать её фамилию.

***

Каждый новый день открывал для меня всё более неприятные подробности, которые начали проявляться после произошедшего со мной и дневником, который, ко всеобщему неприятному удивлению, просто пропал.

Для начала стоит отметить, что в Больничном крыле я провалялся почти две недели, пока шло моё восстановление. В первые дни мне было тяжело самому садиться в постели, а речи о том, чтобы вставать самостоятельно на ноги не было вообще. Меня преследовала жуткая слабость, от чего почти всё время я спал. Меня хватало на то, чтобы поесть, немного поговорить с матерью, и опять уснуть. Через несколько дней я уже смог более или менее сносно сидеть и не впадать в спячку через каждые полчаса после пробуждения. Тогда-то ко мне начали пускать Кальвию, к которой мама воспылала огромной признательностью. Меня же Кальвия нашла, и не растерялась, сразу же вызвав мадам Помфри.

Думаю, если бы Кальвия пришла на часок позже, то спасать бы уже было нечего. К слову, никакого дневника она около меня уже не увидела. Я просто лежал навзничь на столе, будто уснул.

После того как я смог более или менее нормально говорить, за меня в полной мере взялся Дамблдор, и, что удивительно, Снейп.

Директор каждый раз спрашивал меня о моих беседах с дневником, о том, что я увидел там, в дневнике. Его совершенно не порадовала новость о том, что мне хватило одного единственного разговора, который меня чуть не угробил. Я рассказал​ Дамблдору о том, что дневник появился у меня совершенно внезапно на столе в спальне, и что я решил, будто бы мне его оставил кто-то из братьев как таинственный подарок. Я врал совершенно бессовестно, осознав, какой близкой была моя смерть. Наверное, очередная. Правда, я не уверен в том, что в следующий раз у меня бы была ещё одна жизнь.

Снейп же копался в моей крови, и с каждым разом всё настойчивее расспрашивал о том, не было ли у меня никаких кратковременных провалов в памяти или, что ещё лучше, не пил ли я у незнакомых людей «что-то». В один прекрасный момент декан Слизерина мне и матери поведал о том, что в моей крови бушует просто невероятное количество зелий, у которых были свои специфические указания к применению.

Изменение гормонального баланса и навязчивость инстинктов работали до сих пор, но со временем моей почти смерти действовать на меня стали гораздо слабее. Ещё Снейп нашёл различные остаточные зелья в моей крови, которые больше подходили для каких-то черномагических ритуалов. Мама тогда испугалась капитально, узнав, что такие зелья используют для подготовки жертвы к жертвоприношению. Правда, видимо, планы у неизвестных сменились, и меня просто перестали пичкать этими зельями. Джинни действий зелий видимо не пережила, и это было окончанием эксперимента. Только мне в это очень слабо верилось.

Снейп также расспросил, не заметил ли я за собой каких-то подозрительных мыслей, которые мне обычно в голову никогда бы не пришли. Я честно подумал и ответил, что да, были. Припомнить хотя бы то, как я пялился на Малфоя и на своего брата Билла. Только сейчас мне это показалось подозрительным, ведь парни-то меня никогда не интересовали. Даже близко. С Риддлом ситуация была другая, степень красоты его «морды лица» отметил бы любой, кто его только смог бы увидеть.

Узнав от меня всё, что мог, Снейп сказал матери, что всё будет в порядке, и с зельями разобраться не такая уж и большая проблема. Для него-то уж точно.

С Дамблдором так не получилось, он меня мусолит до сих пор, стараясь узнать от меня какую-то неведомую подробность, которую я вдруг забыл, но должен вспомнить. Каждый раз я рассказывал ему одно и то же, с теми же подробностями, без каких-либо изменений. Но директор не отцепляется, задавая каждый раз мне всё более бредовые вопросы. И больше всего в этом его интересовал Том, и только Том. Ко мне с вопросом о Томе даже Поттер прицепился, скрыв обычное желание расспросить с пристрастием под дружеским посещением подруги.

Единственным утешением, которое было у меня за период нахождения в Больничном крыле была Кальвия, приходящая ко мне каждый день. Подруга старалась поддержать меня всеми силами, и я ей за это очень благодарен. Также именно из-за неё, как оказалось, Дамблдор узнал, почему я был при смерти. Кальвия оказалась на редкость внимательной, и она описала директору то, как выглядел дневник, и сказала, что я в нём писал. Хотя во время того несчастного случая дневник пропал, она всё равно была уверена, что я контактировал именно с ним.

Сейчас же я собирал все свои вещи в дорожную сумку, чтобы дома отпраздновать рождество. К моему неудовольствию мама пригласила к нам Поттера, который в отличие от меня этой новости очень обрадовался. А это значило лишь то, что теперь в Норе будет очень много Поттера, и спастись от него я смогу только в своей комнате. И то не факт, ведь это чудовище суёт свой нос везде, а особенно туда, где ему этого категорически нельзя.

Хорошо ещё, что с Кальвией мы можем поддерживать общение даже на расстоянии, мы с ней договорились, что будем списываться с помощью сов. Также Кальвия заметила, что очень бы хотела, чтобы я поехал к ней в гости, но перед этим ей нужно провести мозговой штурм дома, чтобы её родители не думали кривить нос при мне, «предательнице крови».

Эти мысли заставили меня скривиться, так как этот дурацкий ярлык «предатели крови» повесили на меня и мою семью родственники, которым ну очень не понравилось, что моя мать Молли, урождённая Пруэтт, вышла замуж за Артура, который был ребёнком Цедреллы Блэк. Пруэтты и Блэки всегда враждовали, да так давно, что многие даже не вспомнят, из-за чего вообще началась вся эта возня. Вот именно из-за этого Молли и Артура окрестили «предателями крови», ведь они вдвоём пошли наперекор всем родным.

Впрочем, от Пруэттов уже мало что осталось. Мой дед и бабушка так и не начали общаться с матерью, а Фабиан и Гидеон, мои родные дяди уже давно в могиле. Хотя они и были наследниками рода, который теперь без них, видимо, прервётся на родителях моей матери. Молли же выжгли из рода, и мы вместе с братьями не входим в него. Также у Пруэттов остались ещё дядя с тётей моей мамы, но, насколько мне известно, детей у них нет.

Блэков же постигла тоже не слишком завидная участь — все они мертвы кроме моих родственников: Нарциссы, Андромеды, Беллатрисы, а также Сириуса. И род этот может всё также продолжить Сириус, ведь Беллатриса и Нарцисса вошли в совсем другие рода. Да и если бы у них были дети, то они бы могли стать наследниками Блэков, но не судьба. У Нарциссы есть только Драко, у Андромеды — Нимфадора, а у Беллатрисы вообще никого.

— Джинни, нам уже пора идти, — отвлекла меня от размышлений Кальвия, и я, кивнув, подхватил под руку сумку, а в другую руку взял клетку с дующимся на меня Бармаглотом.