Изуку сел на кровать, вздохнул и задумался.

У него не было времени на подобное занятие — просто сесть и подумать в полной тишине. Ему не всегда удается это сделать в принципе. В последние годы он всегда находился в движении, следя за всеми сражениями героев или просьбами мертвецов, просматривая ленту новостей на своем телефоне или слушая шепот призраков. Недавно он добавил в свой распорядок еще и тренировки, живя несколько недель под давлением Спортивного Фестиваля над головой. Но оно ушло в прошлое; прошло уже два дня, все закончилось, он был в своем доме и полном покое. Так что Изуку постарался прокрутить все события у себя в разуме, над которыми он не успел хорошо подумать со вчерашнего дня.

И это была не его вина — вчерашнее число словно не хотело для него заканчиваться. Он сражался, преследовал призраков, потом снова сражался, потом снова преследовал, волновался, плевался проклятиями и кидал кошек на колени своих одноклассников. Потом, придя домой, он обнаружил пропажу Мики, ему написал Тодороки, и даже сейчас он еле мог вспомнить момент, как он упал на кровать.

Но сейчас все было тихо. Возле него сидела Рей и игралась с Микой. Его телефон был выключен, чтобы не отвлекать бесконечными новостями. А Изуку думал о своем вчерашнем сражении.

Нет, не о битве с Тодороки. А той, что была до нее.

Он думал о запечатывающем все конечности кошмаре, который могла сотворить причуда Шинсо. Он думал о той тюрьме, о том ужасающем опыте, когда ты становился чьей-то куклой на долгие несколько мгновений.

Он думал о тех словах, что звучали в голове. Это были не голоса мертвецов — он мог слышать их, как и обычные голоса всех живых. Это были мысли, чуждые ему, словно кто-то формировал их в его разуме без его же воли, пока он пытался вырваться на свободу.

Изуку подумал. Привет?

Но единственным ментальным звуком были лишь его слова.

Вы все еще здесь? Вы слышите меня? Можете что-то сказать?

Ничего. Вообще ничего.

— Рей, — тихо произнес он. Она подняла на него взгляд. — Прежде чем ты вытащила меня из-под контроля Шинсо, ты что-то… слышала? Типа голосов? — он запнулся. — Не крики толпы. А просто… людей, которые обращались ко мне?

Призрак покачал головой. Её черные глаза расширились в удивлении.

— Агась, так и думал, — он сел назад, скрестив ноги. — Я что-то слышал. Голоса людей, которые общались между собой — я не уверен точно, сколько их было. Они были тихими. Намного тише большинства реальных призраков. И они явно не знали о том, что я мог их слышать.

Она подняла руки, чтобы заговорить.

О чем они говорили? — спросила она.

— Особо ни о чем. Лишь о том, что мне так просто промыли мозги, — Изуку слабо фыркнул. — Что я получил хороший урок. И то, что это, к счастью, случилось на соревновании, а не в реальном сражении, — он снова сделал задумчивую паузу, нахмурив брови. — И один из них… один из них сказал что-то очень странное.

Рей заинтересованно подвинулась ближе.

— Он сказал что-то типа: «Лучше сейчас, чем против моего брата». Или она. Было сложно сказать. Они говорили слишком тихо. Я даже не понял, сколько их было, — но вдруг он вспомнил — туман и легкая дымка переполнили его сознание, создавая неопределенные фигуры. Мидория еле слышно произнес: — Погоди… семь, наверное. Или может… восемь? Где-то так. И я мог видеть это. Я видел и слышал что-то неопределенное, и они, или оно, говорили со мной. Я никогда такого раньше не видел. Или слышал.

С тяжелым вздохом он упал спиной на кровать, чуть не задев головой стену.

— Просто безумство, — сказал он. — Я жил с этой силой практически всю свою жизнь. Я уже думал, что меня ничто больше не удивит.

Внезапно в его поле зрения появилась Рей, чьи черные волосы спадали на его лицо.

Возможно, это не так, — прожестикулировала она.

— О чем ты?

Вдруг это не та сила, с которой ты жил всю свою жизнь? — спросила она. — Вдруг это та, которую ты получил?

Изуку глядел на нее в изумлении. Первой же мыслью было — нет, этого не может быть. Как причуда, которая могла только повысить его силу и скорость, смогла дать ему еще и способность слышать голоса и видеть галлюцинации? К тому же, он не был слепым котенком; Всемогущий явно знал бы об этом и предупредил его о подобном. Эта причуда передавалась ему и…

Она могла передаваться. Она накапливала силы её владельцев.

…Ох.

— Один За Всех, — прошептал он скорее для себя. — Оно аккумулирует всю силу человека, которому принадлежит, а затем… — он раскрыл рот. — Вдруг эта причуда имеет не только физическую силу?

Спроси у него? — предложила Рей.

— Кого? — Изуку снова взглянул на подругу. — Всемогущего? Я… Я не знаю, Рей, — потом он уставился в потолок. — Вдруг у меня просто смешались две причуды. И оно просто исходило из Одного За Всех, а я мог слышать их благодаря… — он запнулся. Ему никогда не приходилось как-то называть свою способность. — Если это из-за моей изначальной причуды, значит он никак не сможет мне помочь. Но… — он сжал губы, пребывая в размышлениях. — Я думаю, мне надо расспросить предыдущих владельцев Одного За Всех. Может, это прольет хоть немного света. Возможно, Шимура-сан что-то знает. Я уверен, что она была с ним довольно близка.

После недолгой оглядки на потолок он снова переключился на Рей, находясь глубоко в своих мыслях даже тогда, когда Мика забралась на его живот, чтобы улечься на грудь.

— Интересно, что же это значит. «Лучше сейчас, чем с моим братом». Чьим братом?

Рей пожала плечами.

Он думал об этом весь понедельник. С его рукой будет все в порядке к концу дня, и он наконец-то сможет снять эту тупую повязку со своего лица. Были люди, с которыми он мог поговорить, и живые, и мертвые. Были вопросы, которые он хотел задать, надеясь найти на них ответы. Всемогущий пообещал ему освоить Один За Всех, что могло бы помочь ему раскрыть хотя бы половину тайны. А остальные, ну… никто не знал причуду Изуку лучше, чем сам Изуку. Все равно загадочные голоса и видения не были чем-то новым для него.

Но он все равно считал, что это были не призраки. Даже духи были более материальными, чем это. Но… это точно было что-то. Возможно. Наверное. Если он прав.

Я же прав? — подумал он.

Никто не ответил.

***

Этот дом видел и лучшие времена.

Во всяком случае, Нана это только предположила. Если так подумать, то каждый дом был, по сути, чем-то новым. Просто надо было увидеть его изначальный вид, чтобы сравнить его версии «потертости».

Торино всегда гордился своей скромностью. Что являлось, в сущности, оксюмороном.

Она беспрепятственно вошла внутрь. Легенды о магической силе дверных порогов были слегка преувеличены на её памяти, но это все равно не имело значения. Такое место не каждый назовет домом. Это было скорее тихое пристанище, где тишину все просто боялись прерывать. Максимум здесь можно было еще и поспать.

Учитывая его рост, было трудно найти его с первого раза. Сейчас его тело, как и у Тоши, было менее величественным, чем раньше, а возраст добавил лицу морщин и сухости. Он был тверд, как старое, корявое дерево — расцарапанное и покрытое шрамами, но слишком упертое, чтобы сломаться и упасть. Когда Нана дерзко усмехалась — он хмурился, когда Нана шутила — он ворчал себе под нос; он был упрямым старым скрягой, чья угрюмость была прочной броней, скрывающей его маленькое мягкое сердце.

Очень хорошо скрывающей. Но от этого ничего не менялось.

Например, как сейчас.

Он сидел на своем диване вместе с тарелкой холодных таяки, прямо перед каким-то листком бумаги на столе. Мужчина держал в руках телефон, но, если взглянуть со стороны, он уже повесил трубку и просто игрался с ним. Челюсть была сжата, зубы скрипели друг об друга. Нана могла видеть вены, пульсирующие на его виске.

— Этот ублюдок, — прошипел он в пустую квартиру. — Этот… — краткий и резкий вздох, полный злобы. Торино сжал телефон до побеления костяшек, а потом, в приступе беспечного гнева, бросил трубку в сторону. — Он снова это сделал. Бедный мелкий мерзавец, — он покачал головой, и можно было заметить, как злость слегка поубавилась. С ним это всегда происходило, когда он думал, что никто за ним не наблюдал. Он использовал её, как маску, за которой была лишь смутная грусть, которую в тот момент заметила лишь мертвая женщина. — Сукин сын.

— Эй, дружище, — он был глух к её приветствию, но она все равно посчитала, что будет лучше это сказать. — Интересно, из-за чего ты так дуешься? — она уселась рядом, но обивка дивана под ней не просела. — Надеюсь, ты не будешь срываться на мальчика слишком сильно.

Ответа, конечно же, не последовало. Нана снова взглянула на кофейный столик, а лист бумаги был достаточно близок, чтобы его прочитать. Это анкета для официальной заявки — обычно агентства используют её, чтобы приглашать к себе на тренировку многообещающих студентов. Их всегда отправляют после Спортивного Фестиваля. Лист был пуст, но ручка была совсем недалеко от Гран Торино.

Нана позволила себе тихий краткий смешок.

— Так ты все-таки обратил на него внимание, а? Отлично. Я и не сомневалась, — она косо взглянула на своего старого друга. — Ты ведь заметил? Заметил, как он сражался? — его выражение лица никак не изменилось. — Это напомнило тебе обо мне?

Её друг взял ручку. Брови на его лице сошлись в задумчивую линию, когда он посмотрел вниз на анкету.

Нана смотрела на него, смотрела на ручку, которую он держал в руке.

— Прости меня, — говорит она. — Я знаю, что ты не заслуживаешь проходить через все это заново. Я не хотела выворачивать тебе руки прямо из могилы. Но… ты нужен Тоши, — спектральные ладони сжались в кулаки на её коленях. — Изуку это понадобится.

— Я знаю, что ты скажешь, — продолжила женщина, прекрасно зная, что он ничего не ответит. — Если я могу, то пусть сделаю это сама. Мне следует быть более полезной. Мне следует… Мне следует сказать ему, — глаза медленно наполнялись слезами. — Я знаю об этом. И я уже давно сделала бы это, не будь я такой жалкой. Но я просто… Я тянула слишком долго и теперь просто не знаю, как ему это сказать. И что же он скажет, когда обо всем узнает? — зрение размылось. — Думаешь, что не стоит об этом волноваться? — спросила она, покачав головой. — Ты бы видел его, Гран. Видел бы ты, как он может любить. Когда он что-то любит, то не побоится вложить в это всю свою душу, и он очень любит Тоши. И что же он будет думать обо мне, ничтожной женщине, когда узнает, что я ушла и бросила его?

Но она улыбнулась сквозь слезы, ярко и горестно.

— Я не могу все выдать в одиночку. Все, на что я способна, это… неустанно просить его поговорить с тобой. И, похоже, это будет еще одной вещью, которую я лучше оставлю на тебя, чем сделаю сама. Прости меня, — её голос дрогнул. — Мне жаль. Мне так жаль.

Её извинения пролетали мимо чужих ушей прямо в пустой воздух. Единственное, что прозвучало в тот момент в комнате — это тихое царапанье ручки по листку.

***

Изуку зашел на поезд на час раньше, чем обычно.

Его рука была уже не в гипсе, а в чистых бинтах, но большая часть левой половины его лица все еще была в марле. Он уходил из кабинета Исцеляющей Девочки под строгие и громкие указания прийти к ней до начала уроков, но, после горячих слов в его адрес, последней вещью, которой он хотел тогда заняться, это… ну, все, что угодно, кроме выше сказанного приказа.

Люди наблюдали за тем, как он садился. Ну, он бы не сказал, что они делали это внаглую — Изуку лишь подмечал быстрые, резкие взгляды в его сторону от местных пассажиров. Он не винил их в этом; единственное, что скрывало его забинтованную руку — это не слишком длинный рукав пиджака, да и марлевая повязка могла указывать на то, что у него отсутствовал глаз.

Парень достал телефон.

Утро было настолько ранним, что не каждый из его знакомых мог сейчас стоять на ногах. Но в пробуждении одного своего хорошего друга сомнений не было.

[6:41] Изуку:

утречка иида :Р

походу сегодня я точно смогу тебя опередить

Он терпеливо ждал, но ответ так и не поступил.

Странно, подумал Изуку, но мысленно встряхнул себя. С чего бы это было странно для кого-то — не бодрствовать в такую рань. Ииде же не нужна была встреча с Исцеляющей Девочкой. Мидория лишь надеялся, что случайно не разбудил его.

Он уже был готов переключиться на новости, когда кто-то рядом прочистил горло. Изуку посмотрел вверх, тут же занервничав без какой-либо причины, и встретился со взглядом заспанного офисного служащего, который держался за ручку и смотрел прямо на него.

— Ты случайно не студент Юэй? — спросил он.

Изуку дважды проверил, жив ли он, прежде чем ответить.

— Ээ, да, — Рей встревожилась его вниманием, так что, похоже, все было в порядке.

Лицо мужчины расплылось в улыбке.

— Так и думал. Я помню тебя со Спортивного Фестиваля, — теперь больше людей повернулись к нему. Изуку быстро проанализировал лица смотрящих или кратко оглядывающихся в его сторону. Многие выглядели вполне дружелюбно и никто не был настроен так уж враждебно, по крайней мере, как казалось со стороны. Но все же, нервишки у парня расшевелились. Это был не страх (точнее, это… это всегда был страх), а скорее повышенное осознание того, что люди смотрели прямо на него. Здесь не было причины быть обеспокоенным или вздрюченным, как на иголках, но он был. На мгновение потолок и стены вагона показались ему более тесными, чем обычно, из-за чего ему потребовался момент, чтобы прийти в себя.

— О, я вспомнил тебя! — крикнул кто-то из толпы. — Это же ты ударил сына Старателя прямо в лицо? — тихие смешки прошлись по всему вагону.

— Похоже, он тебе хорошо зарядил, да? — подметил незнакомец. Изуку пожал плечами и залился краской.

— Да не волнуйся ты так, — сказала какая-то женщина, заметив смущение на его лице. — Я более чем уверена, что многие люди поддерживают именно тебя.

— Например, я.

— Да ты жесткий малый, продержался так долго против сына самого героя номер два.

— Никто не будет ненавидеть проигравшего. Ты был просто шикарен!

— Как тебя звали? Мидорима?

— Мидория, — поправил он последнего говорившего. — Э. Спасибо. Вы очень добры.

— А ты напористый пацан, Мидория, — сказал мужчина, который упоминал про удар. — Сын Старателя вынес того парня за пять секунд всухую, а ты почти выиграл у него.

Изуку вежливо улыбнулся. Он попытался сделать как можно нормальную и дружелюбную улыбку, а не ту, которую он обычно делает в плохом настроении — пугающую и тревожную. Никто не смотрел на него, как на неудачника, и он видел лишь добрые и поддерживающие ухмылки в его сторону.

Он не мог не заметить то, что почти никто из них не называл Тодороки по имени. И даже не обращаясь к нему, многие люди вдали, если прислушаться, продолжали обращаться к парню тем же образом. Всегда сын Старателя или мальчик Старателя, или сын Героя Номер Два; никогда не Тодороки, и уж точно не Тодороки Шото.

Он стал понимать своего одноклассника — друга? — немножко больше.

Была все еще рань, когда он дошел до школы, беспрепятственно проходя через школьные ворота с помощью пропуска. В кампусе было еще пару человек — всегда активные старосты, рано поднявшиеся студенты и так далее — но никого он не узнал.

Его нельзя было винить за очевидную застенчивость, когда он постучался в кабинет Исцеляющей Девочки.

— О, ты рано, отлично, — сказала она при входе парня. Он вздохнул с облегчением; хорошо, у неё сегодня нормальное настроение. Менее злое, по крайней мере. Ей потребовалось одно или два мгновения, чтобы разобраться с вещами за своим столом, прежде чем она повернулась к нему. Если бы он не знал наверняка, он бы посчитал, что она чем-то отвлечена.

Он на рефлексах посмотрел на Рей. Она всегда была чувствительна к эмоциям других. А сейчас она нахмуренно глядела на маленькую школьную медсестру. Девочка не выглядела враждебно или частично расстроенной. Просто… задумчивой.

Героиня живо проверяла его руку, что-то шепча себе под нос. Она применила свою причуду еще один раз, и какие-либо ранние боли в его выздоровевших костях пропали начисто.

— Хм. Ну, все залечилось так, как и было задумано, — сказала она, закончив свой осмотр. — К счастью, у вас сегодня будет более пассивный день, если можно верить Айзаве. Сиди смирно, нужно проверить твой глаз, — он слегка нагнулся, чтобы ей было легче работать, и женщина сняла марлю. Изуку постарался не сморщиться, когда воздух тронул его травму. Но прикосновение Исцеляющей Девочки смыло боль полностью. — Вот. Хорошо, как… ну. Хорошо, как и казалось в начале.

Прежде, чем он смог нормально подумать об этом, Изуку поднял руку, чтобы притронуться к коже под глазом. Она не болела, но…

— Я же сказала, что останется шрам, — в её голосе был слышен мягкий упрек. Она вернулась обратно к своему столу, что-то перетасовывая на нем. — Оно выглядит не прям уж так плохо. Заметно, но не уродливо.

Любопытство в нем взяло верх. Изуку быстро оглядел комнату в поисках ближайшего зеркала и приблизился к нему, чтобы увидеть собственное лицо. Медсестра была права, ледяной кулак Тодороки оставил на нем свой след. Худшим был бледный, зазубренный шрам прямо под левым глазом. Немного отметин было еще на носу на уровне глаза, плюс два рубца на брови.

Оно действительно не было ужасным. И оно точно не могло сравниться с кричащим ожогом на лице Тодороки. Он мог с этим жить.

— Не надо так собой любоваться, — сухо сказала Исцеляющая Девочка. — Поверь мне, не так уж и много девочек западают на шрамы, как многие говорят.

Рей дернула его за рукав, чтобы привлечь к себе внимание.

Она чем-то обеспокоена, — прожестикулировала его подруга. — Она скрывает это, но все еще волнуется.

— Что-то случилось? — спросил он.

— Хм? — медсестра взглянула на него, все еще носясь по кабинету. — О, да просто… новости, знаешь. Это… это о Пятне и о том… парнишке.

Волосы Рей зашевелились. Мидория хотел развить тему, но что-то ему подсказывало, что он мало что выбьет из неё.

— А-а. Ну, Вам еще что-то нужно от меня?

— Нет, ты свободен, — сказала женщина. — И запомни то, о чем я тебе говорила, я серьезно. Больше никаких подобных травм, ты меня понял?

— Да, мэм, — сказал Изуку, выходя из кабинета прямо в коридор.

Прошло немного времени, но он мог пойти в класс. Иида, скорее всего, будет уже там, и было бы прекрасно поговорить с ним после дня мертвой тишины. Идя по зданию школы, парень достал телефон и проверил новостные репортажи про Пятно. Их было мало, а детали неоднозначны. Похоже, кто-то столкнулся с ним на днях, а журналисты сидят в ожидании информации.

Это… выглядит тревожно. Обычно, если детали держат в секрете от СМИ о каком-то известном герое, то этому есть причина. Теперь волнение Исцеляющей девочки было оправдано.

Дойдя до таблички класса 1-А, он толкнул дверь.

— Утречка, Иида… — Мидория запнулся, встретив пустую комнату. — Хах. Похоже, я действительно первый, — сказал он Рей. — Я и вправду пришел очень рано, раз даже Ииды сейчас нет, — он мог говорить беспечно, однако на сердце все равно висела ноющая непонятная тяжесть.

Незачем об этом думать. Сейчас он мог только положить свою сумку на парту и ждать остальных.

***

История станет известна уже сегодня.

Тенья считал себя счастливчиком, говоря честно. Не каждый родится с такой везучестью.

Эта новость могла стать открытой еще вчера, или даже в субботу. Но агентство когтями и зубами сражалось с прессой, чтобы дать его семье время прийти в себя и подготовиться перед предстоящей атакой общественности.

Общественность. Будто им есть хоть какое-то дело до его проблем. Будто то, что Тенья желал хоть какой-то приватности и комфорта, было для них чем-то существенным.

Но нет, у него были более серьезные задачи. Например, прийти в школу, встретить ураган знакомых лиц и голосов, которые он не слышал и не хотел слышать в течение двух дней. С трудом проходить через все свои обязанности, как старосты класса — от которых ты никак не сможешь избавиться. Он не мог отбросить всю свою ответственность, просто потому…

Просто потому что…

Нет.

Он мог это сделать. Он мог пережить этот день. Он все еще функционировал, как обычный живой человек, и он мог притвориться, что вся его жизнь сейчас не падала в глубокую яму, небеса не рассыпались на осколки, а его мир не приходил к концу. Он мог представить, что это… что это просто…

По крайней мере, Тенья все еще сумел прийти рано утром. По крайней мере, он мог просто посидеть в пустом классе и закрыться в себе, чтобы приготовиться к шторму, который его накроет, когда новости придут в известность. Он мог это сделать.

Он открыл дверь и зашел в класс.

Комната не была пуста.

Маленькая часть внутри тихо закричала, Повернись назад и беги. Уйди прежде, чем он тебя увидит. Спрячь это, прежде чем оно откроется.

Но другая часть лишь прошептала, Это просто Мидория.

— Доброе утро, Иида! — его друг повернулся к нему с такой яркой улыбкой, что Тенья чуть не заметил шрамы вокруг его глаза. Парень даже не успел нормально подготовиться и пересилить себя, как вдруг их глаза встретились и улыбка его одноклассника тут же застыла.

Он видит. Он все видит. Ему хватило одного взгляда и ты уже все раскрыл…

— Э-э, а, доброе утро, Мидория! — поприветствовал он, натянув громогласный тон на свои слова, словно от этого зависела его жизнь. Мидория смотрел на него, улыбка окончательно померкла и сползла с лица. Он поднялся из-за своей парты. — Извини, если я немного сегодня встал не с той ноги! Я просто… п… просто был занят все утро! — парень улыбался, и ему было больно. — И боже, я не ожидал увидеть тебя сегодня так рано! Какой-то важный случай, или…? — его друг перешел через всю комнату, почти что сбив стол перед собой. — Мидория, что-то…?

Он запнулся, так как Мидория сократил расстояние между ними четырьмя широкими шагами, обхватил плечи Теньи двумя руками, после чего резко и крепко обнял его, к большому смятению последнего.

— М-Мидория? — его сердце болезненно ёкнуло. Он замер, не зная как реагировать, что делать и что сказать. — Я-я… что ты…?

Мидория ничего не сказал, ответив лишь одним крепким сжатием рук вокруг него.

Как он узнал?

Каким вообще образом…?

— Со мной все в порядке, слышишь, — сказал Тенья. Он был ужасным лгуном. Он даже не мог нормально сдерживать свой дрожащий голос. — Со мной все… со мной…

Его взор размылся. Он почувствовал ладонь своего друга на затылке, и он не знал, не знал как он смог настолько просто себя выдать, и как это объятие вокруг него впервые за столько времени чувствовалось таким долгим. Ему следовало просто отойти прежде, чем кто-то зайдет сюда и увидит их, но он не мог просто уйти от этих рук, он не мог.

Но он сделает это. Он отметет от себя Мидорию и возможно, просто возможно, спросит у своего друга, как же он смог узнать.

Он сделает это.

Просто… позже.

***

Прошло мгновение, когда Изуку почувствовал, как руки Ииды нерешительно обернулись вокруг него, словно не зная, допустимо это или нет. Люди забавно себя ведут, когда им плохо. Они смущаются. Ты можешь открыто прижать их к себе, выслушать все их невзгоды, и они все равно попытаются уйти прочь, потому что подумают, что ты возненавидишь их за то, что ты сам предложил.

Он должен был что-то сказать. Все, что угодно. Нужно было что-то сказать, нужно было над этим подумать…

Нет.

Здесь действительно нечего было добавить.

Изуку все равно не мог говорить, потому что даже если бы попробовал, он бы начал плакать. Он и так натворил слишком много. Потому что Иида захочет задать вопросы, на которые у него не было ответа.

Но ему не следовало бездействовать. Он не мог бездействовать.

Даже если все, что он мог, это лишь обнимать своего друга настолько крепко, насколько мог, обливаться слезами и молча смотреть за его плечо, прямо в пустые, белые глаза Ииды Тенсея.