— Ну и, какой вердикт?

Кроме «Привет», это были первые слова, которые произнёс Тошинори Гран Торино спустя десятилетия. Но даже сейчас он не мог нормально сказать их без заикания.

А первое, громко сказанное Гран Торино, было «Где ты, чёрт возьми, достал этого пацана?».

— Это… долгая история, — Тоши качал в руке телефон возле уха, стараясь не вздрагивать. — Я, поначалу, не увидел в нём что-то особенное, но… он подавал надежды. Точнее, всё ещё подаёт.

На это послышался сухой смешок.

— Надежды, можно и так сказать.

— Что ты имеешь в виду?

— Я хочу сказать, что мне потребовалось немножечко попинать его в первый день, чтобы он смог просто нормально использовать свою причуду, но потом он сорвался и попытался отбить мне почки.

В этот раз мужчина действительно вздрогнул.

— Пожалуйста, скажи мне, что его из-за тебя не тошнило.

— Нет, но я сделал всё, чтобы он точно не повторил этот трюк ещё раз, — иронично сказал Торино. — Так вот, вернёмся к вопросу о том, где ты его взял. Я знаю тебя, засранец — и я чертовски уверен, что он не научился этому у тебя.

— Ну, у него… глаз на чужие слабости, — робко ответил тот. — Он немного странный, но… целеустремлённый. Готовый помочь, несмотря на всю цену.

— Звучит как что-то, что сказал бы я, — но потом Торино замолчал на момент. — Ты слышал о том, что случилось в Хосу?

— Хм? О, да, — дрожь ушла в прошлое, теперь он мог расслабиться. — Старатель усмирил Убийцу Героев. Я рад — один из моих студентов потерял брата из-за него.

— Этот Тенья Иида, да, — прыснул он. — Только не верь всему, что говорят в новостях. Старатель и малого не сделал — твой маленький золотой мальчик и его друзья с ним справились, а не он.

В Тошинори словно что-то упало внутри.

— Брат малец Ингениума похерил руки, а твой пацан выглядел почти как труп, когда я только его нашёл, — продолжил Торино. — Моя вина. Не уследил за ним.

— Он не всегда следует указаниям, — смущённо сказал мужчина.

— Да неужели, — он испустил вздох. — Но… послушай. Взгляни на эту координированную атаку. Лига Злодеев и Убийца Героев работали, что ли, вместе?

Сердце потяжелело, и он кивнул, даже если Торино не мог этого увидеть.

— Да, я тоже это заметил. Она была слишком… продуманной, каким-то образом.

— Ты не единственный, кто может кричать о своём приходе с крыш, Тошинори, — сказал ему старик. — Просто подумай — широко освещаемый злодей Пятно. С показательными умениями и харизмой. Противоречивый в лучшем случае. Как много злодеев ты знаешь с собственным мерчем? Потом у нас есть Лига Злодеев, которые лишь умеют ярко что-то взорвать, но только и всего. Соедини их вместе, и что получится?

— Они получат внимание, — сказал Тошинори. — Ото всех. Героев, гражданских… других злодеев.

— У человека, как Пятно, есть идеалы, Тошинори. Люди с идеалами получают последователей. И теперь, когда открылось, — в буквальном публичном смысле — что Пятно был вместе с Лигой до поимки…?

Герой вздохнул, и уселся на ближайший стул.

— Так Хосу была… чем? Рекламным трюком?

— Вспомни ту вербовку, — он мог буквально слышать, как зубы Торино скрежетали через телефон. — И ты думаешь, что такой незрелый ребёнок, как Шигараки, сможет придумать что-то подобное? Нет. Кто-то дёргает за ниточки, — он замолчал, и сквозь тишину, сердце Тоши упало ещё глубже.

— Ты не говоришь о…

— Он пропитал своим зловонием всё, — серьёзно сказал Торино. — Тот, кто убил Шимуру. Кто почти разорвал тебя на части.

— Он же должен быть мёртвым, — прошептал он.

— Думаешь, я не прав?

— Н-нет, — его ладонь сжала мобильник. — Нет, просто…

— Твой мальчик почти ничего не знает, — перебил старик. — Про тебя. Про неё. Он задал мне пару интересных вопросов, и что-то подсказывает мне, что у него появилось несколько и для тебя.

— Что ты ему сказал?

— Я рассказал ему про Нану.

Он не смог сдержать резкий всасывающий вздох.

— Не хххх меня, подонок, я не сказал ему ничего, про что бы он не спросил! Ты должен был быть тем, кто рассказал бы ему про всё это, а не я!

— Я знаю, — выпалил мужчина. — Я знаю. Я… я поговорю с ним, — он схватился за свой лоб свободной рукой. — Давно настало время рассказать ему про…

Голос Торино был угрюмым и тихим.

— Всех За Одного.

***

Практическая неделя закончилась. Изуку собрал свои вещи и покинул…

Офис Гран Торино? Дом?

Кейс с его костюмом стал менее тяжелым, чем раньше, насколько он это помнил. Он не знал, была ли это какая-то психологическая штука, или, может, неделя избиений пенсионером действительно прибавила ему мускул.

По крайней мере, эта неделя была интересной. Кроме того, что он научился пользоваться своей силой и помог схватить Убийцу Героев, причём чуть не умерев пару раз, он также провёл парочку славных бесед с несколькими привидениями в здании Торино. Например, девочка, которая подскользнулась и утонула в ванной восемьдесят лет назад, знает парочку хороших грязных шуточек.

Не говоря уже о всём услышанном о Шимуре-сан.

— Ещё вопросы, пацан?

Изуку подпрыгнул и повернулся к маленькому старичку, стоящему возле входной двери и наблюдавшему за его уходом.

— Что?

— Не обещаю, что Тошинори не уйдёт в кусты, — сухо сказал он. — Поэтому… если ты всё правильно до сего момента продумал, то это уже должно было в тебе зафиксироваться.

Изуку улыбнулся.

— Спасибо за всю Вашу помощь, — сказал он. — И я ничего не утрачу. Обещаю.

Торино фыркнул.

— Лучше не надо. А то я приду за твоей шкурой, если услышу об этом. А я услышу. У меня есть свои связи.

— У меня тоже, — вылезло из него, прежде чем он смог об этом хорошенько подумать. Всё будет нормально, если Всемогущий «уйдёт в кусты». Он найдёт то, что ищет другим путём. Он заставит Шимуру-сан говорить с ним, или умрёт пытаясь.

— Эй, парень! — гавкнул старик, пока Изуку не ушёл. — У меня есть к тебе вопрос!

Парень посмотрел на него.

В лице сэнсэя можно было углядеть намёк на шутку.

— Кто ты?

Это тут же вернуло его в первый день тренировок, когда этот вопрос ему прокричали в лицо. Изуку сконфуженно нахмурился.

— Я… я Мидория Изуку, — сказал он. — Я, как бы… пока никто.

— Чушь, — тот покачал головой. — Да и не спрашивал я о твоём имени.

В Мидории прокрутились все виды озадаченности на пару секунд, пока до него не дошло озарение по поводу вопроса Гран Торино.

— О! Я… Я Деку, — имя чувствовалось странно и неловко на языке, будто он был ребёнком, пытающимся выругаться в первый раз.

— Ты уверен? — спросил старик. — Это звучало больше как оскорбление, чем имя.

Парня слегка скукожило.

— Нужно время, чтобы привыкнуть, — уточнил он. — Потому что… оно им, как бы, и было? — когда Торино поднял бровь, он пожал плечами. — Но больше нет. Теперь оно моё. Моё имя. Моё геройское имя. И никто теперь не сможет меня им ранить, — его рука сжалась на ручке кейса. — Если я могу взять это имя и сделать своим, значит я смогу сделать то же самое и с Одним За Всех, — потом он отвернулся от Торино, пока не увидел его реакцию. — Может, звучит глупо, но оно всё ещё моё.

— Ещё один вопрос! — крикнул ему старик. — Где, чёрт возьми, Тошинори тебя нашёл?

— Под мостом! — ответил Изуку, не сбавляя шага и не поворачиваясь к нему. Смех Торино следовал за ним до конца квартала.

***

Входящего в дом Шото встретила лишь тишина, и он научился бояться её, когда его отец был дома.

Когда Старателя нет, дом в безопасности. Когда Старатель есть и в доме шумно, то, по крайней мере, Шото знает, где он и чем занимается. Даже если шум исходил именно от него и в середине тренировки, когда отец, во всей красе с огненными руками и лицом, буквально пылал от ярости, Шото хотя бы знал, чего ожидать. Он к этому привык, и в этом доме, это настолько безопасно, насколько Тодороки привык.

Но сейчас была мёртвая тишина, и живот Шото сжимался и скручивался от страха. Его рука всё ещё была перевязана, с раздражительной болью и зудом заживающей раны. На фоне инцидента в Хосу, больница не могла позволить себе тратить исцеляющие причуды на поверхностные травмы. Прямо сейчас его рука была его слабостью. И этот дом заставляет Шото остро осознавать свою беспомощность так, как это не делает ни одно другое место.

Он задавался вопросом, где его отец. Что он делает. Они пришли отдельно от друг друга, но Шото знал, что Старатель прибыл первым. Знает ли старик, что он тоже сейчас здесь?

Фуюми сидела в гостиной, а когда Шото зашёл, она оторвала взгляд от домашней работы, которую проверяла и ставила оценки. «Привет», сказала она, а голос её был таким же мягким, как и всегда (Шото никогда не слышал, чтобы Фуюми повышала голос).

— Он вернулся домой десять минут назад. Он был тихим. Я не могу сказать, какое у него сейчас настроение.

Шото тоскливо кивнул.

— Ты в порядке? — Его сестра наклонила голову, словно пытаясь попасть в его поле зрения. — Ты был прямо в центре всего этого бардака в Хосу, да?

Шото уже собирался ответить, как вдруг заскрипел пол, и его отец вошёл в комнату. Тодороки Энджи не смотрел на дочь. Он никогда этого не делал; по тому, как он к ней относится, Фуюми в лучшем случае домохозяйка, а в худшем — сожитель. А когда в комнате Шото, он вёл себя так, будто у него совсем не было детей. Его первенец невидим для него и, парню хотелось бы иметь схожую удачу.

— Чёртова юридическая система, — голос Старателя был схож с рычанием. Стойка Тодороки в тот момент была больше похожа на солдатскую. — Убийца Героев мог бы помочь нам хорошо засветиться, но эти ублюдки вдруг вытащили свой закон о неразглашении, — пламя обвивало его горло, сердито мерцая. — Повесив всё на меня, как будто я нуждаюсь в подобной чёртовой рекламе, — его жёсткий взгляд повернулся к Шото, — А что касается тебя…

Шото старался держать своё лицо отстранённым.

Его отец двинулся прежде, чем у него появился шанс среагировать. Шото моргнул, его зубы задребезжали от удара, и он понял, что его спиной болезненно прижали к стене, а после столкновения затылок болезненно заныл. Старатель дышал ему в лицо, прижимая парня к стене за рубашку.

— Никогда больше… — прорычал его отец. — Не смей ослушаться меня или игнорировать мой прямой приказ снова. Ты понял меня, Шото?

Через плечо Старателя Шото увидел, как Фуюми поднялась с дивана с тревогой на лице.

— На поле боя, моё слово — закон, — глаза Старателя горели от гнева. — В будущем ты будешь слушать. И ты будешь делать всё, что я говорю и когда говорю. Если я скажу тебе прыгать, то ты скажешь «как высоко». Так что послушай меня, Шото, и если ты снова убежишь, когда я даю тебе приказ, то ты пожалеешь, что не родился беспричудным к тому времени, когда я с тобой закончу.

Я уже жалею, иногда.

Фуюми застыла неподалёку, дрожа и широко раскрыв глаза, с полуоткрытым ртом, словно она пыталась найти в себе силы что-то сказать. Шото убедил её молчать резким движением одной руки, вне поля зрения его отца.

— Ты действительно думаешь, что мне не рассказали подробности того, что на самом деле случилось? — восклицал его отец. — Я почти рад, что это закончилось просто неразглашением — я бы умер от стыда если бы кто-то узнал, что ты остался на заднем плане и позволил двум своим соперникам нанести решающий удар. Как будто ты изо всех сил стараешься выглядеть слабым, чтобы выставить меня дураком!

Его кулак вонзился в грудь Шото, болезненно прижимая того к стене. Лёд распространился от его правого плеча из-за касания, но Шото не обратил на это внимание.

Что мог сделать его отец? Не убить, конечно же — это было бы непродуктивно. (Пятно пытался убить его, и проиграл.) Что может сделать Старатель, кроме как кричать и проклинать, или оставлять синяки и небольшие ожоги, которые может вылечить обычный лёд? Но Шото не думал ни об этом, ни о холодной ярости на лице Старателя. Он не думал о кулаке на своей груди или о том, как легко было бы его отцу потерять контроль и позволить огню задеть его.

Вместо этого он думал об улыбке.

Шото знал, каково это, когда всё указывает на него. Он бросил вызов, и Мидория ответил ему улыбкой, которая показывала все его зубы и почти доставала глаз. Это была та улыбка, которая не собиралась стираться из памяти, заставляющая ползать мурашки по спине даже без реального взгляда на неё. Это заставляло тебя задавать вопросы, гадая, знал ли её владелец то, чего не знал ты. Зачем ещё кому-то надо так улыбаться?

Но вдруг…

Теперь Шото знал и другие вещи, такие как паралич тела от причуды Убийцы Героев и тот беспомощный страх, длящийся доли секунды приближающейся неминуемой смерти и не имея возможности остановить её. Но ему и не приходилось о ней волноваться, не с Мидорией Изуку, который наклонялся перед ним, с жутко блестящими, почти светящимися глазами в тускло освещённом переулке, и который обнажал зубы так, словно был полностью готов использовать их в бою.

Оказалось, что улыбка скрывала за собой совершенно другое, когда была направлена на того, кто собирался ранить его.

Мидория Изуку пугал, и не так, как Тодороки Энджи. Старатель был сильным, хладнокровным и злым, но его гнев обычен, а желания прозрачны и ясны. Шото знал, что движет им; он знал, на что он способен и насколько мог далеко зайти для получения того, чего желал.

Он не знал этого в Мидории. Он даже не был уверен в том, хотел ли он знать, как далеко мог зайти кто-то с подобной улыбкой.

На мгновение Шото представил, каково было бы увидеть подобную ухмылку, направленную на Старателя.

— Ну? — голос его отца вернул его в настоящее. — Ты хочешь что-нибудь сказать?

И Шото смотрел на него, оцепеневший, растерянный и удивленный, потому что…

— Нет, — сказал он вслух хриплым голосом. Он не мог высказать свои мысли, когда всё, о чём он мог думать это

Мой друг страшнее тебя.

***

Изуку едва закончил снимать свои ботинки, как вдруг к нему выскочила мать и поймала в крепкие объятья. Стыд переполнил его — он не думал о ней, не думал о том, как бы она себя чувствовала, как бы она волновалась… и ответил на её прикосновения без лишнего слова. Дверь за ним закрылась, и единственные, кто составлял им тогда компанию, были Рей и Мика, и, наверное, парочка других квартирных призраков — в Матсуде-сан иногда может проснуться любопытство. И вот, когда руки матери окружали его теплом, Изуку дал губам рассказать всю историю до конца. Смерть и возвращение Ингениума, горе Ииды, собственные растущие беспокойства Изуку — всё приведшее к тому, что случилось в Хосу.

Его мать замолчала на миг, всё ещё держа его в руках. Когда она заговорила, её голос вынуждал притихнуть.

— Ты не шёл искать… искать Пятно? — сказала она.

— Я искал Ииду, — он болезненно сглотнул. — Потому что я… я думал, что он будет преследовать Пятно, и даже если бы он не делал этого, Хосу тогда превратилась в… в балаган. Я волновался за него.

— И ты звал на помощь.

— Мне следовало сделать это как можно скорее, — признался парень. — Но когда появился Тенсей, я… — его голос затих. — Я запаниковал.

— Я ничего не смыслю в этом, в геройстве, — сказала она, а голос был приглушен его плечом. — Я не знаю, как это делать и что делать, но Изуку, я не могу представить ничего неверного в том, что ты сделал. Но ты всё равно был в опасности.

— Я старался, как мог, — прошептал он. — И-и… и Мам?

Наконец, она отступила. Её глаза покраснели от слёз.

— Да?

— Я думал об этом, и… з-знаешь что? — несмотря на слёзы, он смог выдавить улыбку. — Я не знаю, смог бы я в ином случае найти его вовремя, если бы Тенсей не привёл меня к нему. И потом Рей привела с собой Тодороки… я не знаю как, но она это сделала. Поэтому это значит… Я был неправ, — его взор расплылся. — Моя причуда… моя старая причуда, то есть. Моя изначальная причуда. Думаю, она всё-таки поможет мне спасать людей.

— Я знаю, что ты сможешь, — ответила мать. — Если кто-то и сможет найти способ, то это ты, Изуку. Просто будь осторожен. Пожалуйста, что бы ни случилось… будь осторожен.

— Да, Мам.

По-видимому, она уже смогла себя успокоить, параллельно вытерев слёзы.

— Хорошо. А теперь… ты хочешь есть?

Он улыбнулся.

— Немного. Мне нужно оставить все свои вещи в своей комнате.

Морино встретила его в коридоре, пока он шёл в спальню, и была рада его видеть. Мидории нравилась Морино; она была дружелюбной и доброй, и иногда помогала ему успокоить Куросаву, когда тот забывал, что он мёртв и был застрелен вооружённым грабителем в собственном доме.

— О, отлично, ты вернулся! Она ждала тебя ещё со вчерашнего дня.

— Кто? — Изуку в изумлении взглянул на неё.

— Не помню её имя, но она сказала, что знает тебя, — ответила та, и Рей тут же взметнулась мимо них двоих в комнату парня. — Высокая брюнетка, и она выглядела как человек, который способен уложить мужчину больше неё в два раза? Но она показалась мне приятной, — она нахмурилась. — Мне следовало её прогнать, или…?

— Н-нет, нет, всё окей… — его голос застыл, пока ноги неслись в спальню. Он зашёл внутрь, а рука тянулась к открытой двери.

— Эй, пацан, — Шимура-сан сидела на его кровати, а её руки покоились на коленях. Она улыбалась, но выражение лица нельзя было прочитать. — Хорошо прошла неделя?

Изуку смотрел на неё, лишившись речи. Он кинул свои вещи, повернулся и вышел к кухне.

— Мам, мне нужно, эм… — его мысли начинали образовывать водоворот, ладони сжались в попытках снять с себя оцепенение. — В моей комнате… кое-кто, с кем мне надо поговорить.

Она оторвала глаза от плиты с явным беспокойством на лице.

— Всё хорошо?

— Ничего опасного. Мне просто надо поговорить и я не знаю, надолго ли. Извини.

— Еда не будет готова в ближайшее время, — заверила женщина. — Не дай им сделать что-то глупое.

— О, не волнуйся, — прошептал он.

Когда он вернулся, он закрыл за собой дверь. Изуку надеялся, что не начнёт орать, но в этом случае он не был уверен.

Тишина стояла между ними. Даже Рей не подавала звуков.

— Так, — в конце концов начала Шимура-сан мягким голосом. — Судя по твоему лицу ты… ты кое-что узнал…

— Почему Вы не сказали мне? — выпалил он.

Шимура смолкла, закрыв глаза. Её уста опустились.

Парень сжал свои зубы, выбивая прочь узел боли в груди, который увеличился и упал внутрь.

— Как Вы могли не рассказать мне про Один За Всех? — спросил он. — Вы видели меня, Вы знали… знали, что я не мог её контролировать, что я ранил себя, нуждался в помощи, так почему Вы ничего не сделали?

— Извини меня, стручок…

— У меня есть имя! — выплюнул он, но в следующий же момент почувствовал стыд, когда увидел её дрожь. — П-послушайте. Я просто… я не понимаю. Что-то настолько важное… разве Вам всё равно? Раз у Вас была Один За Всех, и я ей обладаю, то… разве не важно для Вас то, что я использую её правильно?

— Конечно важно, — сказала она.

— Так почему Вы ничего не сказали? — спросил парень. — Вы знали, что мне тяжело, так почему… Вы всё ещё злитесь на меня из-за моей лжи Всемогущему? Про мою причуду?

— Нет, совершенно нет! — она помотала головой, а руки сжались в кулаки на её коленях.

— Так почему… — он замолчал, потому что сейчас с виду выглядело всё так, будто он слезливо ей ныл. Он сжал зубы и заставил себя глубоко вздохнуть. Когда это не совсем остудило его злость, он провёл ладонью по своим волосам, пока они не спутались. — П-послушайте, я… я не… Вы помогли мне, окей? Научили меня, как драться. И-и я Вам благодарен, реально, но… — он поднял глаза и увидел грустно смотрящую на него Шимуру-сан. — Я просто не понимаю, почему Вы не рассказали мне, кем Вы были для него. И-и, возможно мне следовало догадаться, в-возможно следовало… но…

Он замолчал, а Шимура-сан наклонила голову так, чтобы волосы закрыли её лицо.

— Мидория, я…

— Вы говорили раньше, что… что не были уверены, смогу ли я простить Вам то, что Вы с ним сделали, — сказал Изуку. — Что Вы имели в виду? Я спросил Гран Торино, и он не говорил, чтобы между вами происходило что-то плохое. Что Вы сделали ему?

— Ничего.

— Это даже не…

— Я сказала ничего, Мидория! — Шимура-сан вскочила на ноги буквально в мгновение ока. — Я говорю, что я не… я не могла… — она моргала из виду и появлялась вновь. — Я не смогла ничего сделать для него… я просто…

И впервые за всё время Изуку смог по-настоящему её увидеть.

Она была в своём геройском костюме… или, по крайней мере, в том, что от него осталось. Одна перчатка была разорвана в клочья и еле висела на её левой руке. Вторая отсутствовала, открывая окровавленную и сломанную руку. Её комбинезон был чёрным, или красным, или же ткань сгорела и пропиталась кровью настолько сильно, что изначальный цвет полностью пропал. Остатки серого плаща висели ошмётками на её плечах, а её волосы, когда-то зачёсанные назад, растрепались на её лице в оборванные локоны.

А её лицо.

Внутренности мальчика сжались в тонкий узел, а во рту и глотке появился привкус желчи. Он не мог разглядеть её глаза за спутавшимися волосами, но видя всю ту кровь, покрывавшую её волосы и лицо, он задумался на короткий момент, были ли у неё вообще глаза, когда она умерла.

Шимура Нана, седьмой носитель Одного За Всех, стояла перед ним искалеченной и сломанной. Не призрачно-бледной и спектральной, а тёмной от запёкшейся крови, глубоких синяков и ужасающих ран.

Изуку даже не мог сказать, какая травма убила её окончательно.

— Неприятный видок, правда? — она попыталась улыбнуться разбитыми устами. Он видел ржавые линии на коже там, где растекалась кровь из её рта.

Мидория был рад полившимся слезам. Он не хотел видеть Шимуру-сан такой — сильную, умную, впечатляющую Шимуру, раскидывающую кличками, которые не могут ранить, Шимуру, которая научила его, как правильно и умно ударить, которая любит Всемогущего настолько, что не покидала его ни на минуту каждый день.

— Хотел бы я, чтобы Вы сказали мне, — прошептал он.

— Я тоже, — её голос сломался. — Но я… я стала эгоистичной.

— Но почему?

— Я же говорила. Ты любишь Тоши. Ты любишь его каждой частичкой своего сердца, а… а мне стало так стыдно, Мидория. Я видела, насколько ты его любил, и не смогла признаться тебе, что я отказалась от него.

Изуку моргнул сквозь расплывшиеся очертания в глазах и смог увидеть чистые дорожки, расчистившие кровь на лице.

— Но… но Вы не хотели этого, — сказал он. — Вы не оставили его нарочно. Вы погибли.

— Разве это имеет значение? Оно закончилось так же к концу. Я… Я рискнула, я знала, что это, скорее всего, меня убьёт и я не выберусь, и… и я не думала о нём, когда я сделала свой выбор, Мидория, — она качнула головой. — Я думала только о себе… о том, как это отразится на мне, а не на нём. Я так стремилась к славной смерти, к смелости и самоотверженности, но забыла то, что оставила позади. Я настолько погрузилась в свой долг героя, что забыла про обязанность растить его, — она подняла свои сломанные руки. — Я умерла жалкой смертью и оставила его.

— Вы… — начал Изуку, но она помотала головой.

— И я не рассказала тебе о том, кем была раньше, — сказала она. — Потому что если бы я сказала, то ты бы спросил у меня про Одного За Всех, и я… я не смогла бы тебе отказать, если бы ты знал.

— Но что в этом плохого? — поднажал Изуку горьким голосом. — Почему Вы не хотите…?

— Потому что это несправедливо! — её форма мерцала, а клочья плаща развивались от лёгкого ветра, несуществующего для Изуку. — Он не… он не научился этому у меня и… и я не могла перестать думать о том, что ты бы мог, но не он, — она слегка приподняла голову, и волосы открыли её мёртвые белые глаза. Она безрадостно слабо улыбнулась. — Но для тебя это было нечестно тем более, не так ли?

Мидория видел, как угасла её улыбка, и больше слёз полилось по окровавленным щекам.

— Мне жаль, Мидория, — её голос дрожал сдержанным плачем. — Мне очень, очень жаль.

Он безнадёжно качнулся назад на своих пятках. Лицо чувствовалось сухим от сохших слёз.

— Я… — сжав зубы, он пытался поймать нужные слова. — Думаю, я понимаю. И я рад, что… что Вы помогли мне. Когда Вы научили меня драться.

— Я испугалась, — мягко призналась она. — Когда твою школу атаковали. Я могла… Я узнала их. Несколько духов, появившихся с ними. Всё разило им… — на момент тон её голоса вбился в его уши, как бур. — Ты мог умереть. Они могли убить тебя, такого молодого, и… — наконец, она встретилась с его взглядом. — И всё, о чём я думала, это о всех его потерях. Их было слишком много. Больше, чем кто-либо заслуживал, — она протянула свою окровавленную руку к нему, не совсем намереваясь его коснуться. — Я не могла дать ему тебя потерять, тоже.

Свежие слёзы обжигали кожу на лице Изуку. Он не мог говорить от густого кома в горле, и даже если бы мог… что бы он сказал на это?

— Я совершила столько ошибок, — сказала она. — Смерть не сделала меня более мудрой. И если ты не сможешь простить меня, я пойму, но… пожалуйста. Прими всю помощь, которую я тебе предложу. Мне столько всего ещё предстоит исправить.

Мальчик взглянул на неё сквозь свои мокрые глаза, на кровь, на раны, на изломанность на её лице, которая никак не была связана с костями.

Он даже не мог сказать, какая травма убила её окончательно.

Если хочешь спросить у меня, был ли я тогда с ней, то так и скажи, сказал Гран Торино. …Нет, не был. Как и любой другой.

Она выглядела так, словно умирала медленно, подумал Изуку.

Словно умирала плача.

***

Нана почувствовала прикосновение пальцев Мидории на своей руке, теплых и живых, не таких, как у неё. Она посмотрела на него и увидела волосы, прикрывавшие его впалые глаза, скрывавшие из виду. Его рот сжался в тонкую линию и дрожал от злости, и после всего, что она сказала ему, Нана не была удивлена.

Что же он теперь о ней думал?

Но затем он поднял свой подбородок, и волосы раскрыли его красные от слёз и гнева глаза, пока пальцы держали её за сломанную руку. Когда он заговорил, его голос был холоден и тих.

— Кто ранил Вас?

Если бы у неё всё ещё был пульс, он бы подскочил и остановился. Он зол, не на неё, а за неё; злость на того, кого он никогда не встречал, чьё имя он даже не знает.

Ей хотелось рассмеяться. Хотелось плакать. Хотелось обнять его. Бог ей спаситель, она не хотела отвечать.

Ей хотелось, чтобы этот добрый, самоотверженный мальчик держался подальше от Всех За Одного. Хотелось, чтобы преемником Тоши был кто-то другой, но также она прекрасно осознавала, что никого лучше уже не найдёшь.

Но она и так достаточно затянулась со своим бесполезным хранением секретов. И потому, взяв его руку и дав слезам окончательно смыть кровь, она рассказала ему.