— Если тебе интересно, — рука с конфетой ловко скользнула под маску, и Эрик прервался, чтобы пережевать сладость, — то я могу помочь.

— А ты у нас на все руки мастер? — скептично бросила я, тоже доставая из симпатичного мешочка маленькую шоколадку в цветном фантике.

— Ну, все — не все, а в охоте я кое-что смыслю.

— Мне не интересно.

— А зря. Ты уже неделю терпишь сплошные провалы.

— Такими выражениями ты себе очков не добавляешь, молодой человек.

Правильно я делала, что не позволяла себе теперь беспечно засыпать по ночам, отдавая предпочтение дневному сну. Эрик снова пришёл. Кстати говоря, как ни в чём не бывало. По голосу было слышно — улыбнулся и, вальяжно промолвив «Ты, помнится, сказала, что в следующий раз я так просто не отделаюсь», достал мешочек с чудными иноземными конфетами, подобные которым я видела, разве что, в красивой рекламе в прошлой жизни. Пока я растерянно хлопала глазами, незваный, но глубоко в душе ожидаемый гость сел деловито на своё прежнее место — стул у изголовья кровати — снова зажёг одну-единственную свечу и принялся как-то нарочито беспечно болтать о пустяках и моей неудачной охоте на белку.

Я опустила взгляд на лакомство в своей руке. Смотрелось аппетитно. А есть было страшновато.

Пропажа внутреннего голоса, наконец, объяснилась — моё подсознание по неведомым причинам безраздельно верило Эрику, чем вступало в острый конфликт с моими собственными мыслями, и на некоторое время отступило, уязвлённое противоречиями. Внутреннее «я» было абсолютно не против присутствия ночного вторженца и в попытках оправдаться хоть чем-то, что могло убедить меня, ссылалось на множество нелепых фактов, вроде того, что причинить мне зло он мог бы ещё в первую встречу, к тому же, рыцарей на страже он действительно не тронул — неужели и правда так хорош? — да и в целом, что в качестве главного аргумента выдвигало подсознание, он на интуитивном уровне не вызывал опасений. На интуитивном. Боялась только моя рациональная часть, не внемлющая доводам интуиции. Я всё думала о своём перемещении и о том, что такой фигуры, как некий «Эрик», в романе не описывалось, из чего следовало два вывода: или о нём должны были рассказать в так и не прочитанной мною второй части романа, или же он имел отношение к моей ситуации. Если верным оказывался последний вариант, дело, скорее всего, принимало весьма скверный оборот, потому что Эрик, получалось, всё знал и ничего мне не говорил. Вряд ли бы он стал молчать, выступай он за добро в мире этой книги. Или же он был заинтересован в том, чтобы убрать меня, как помеху, а может быть, переманить на «тёмную» сторону — если он был злодеем, конечно. Я сомневалась, что в таком случае подкуп ограничится одними конфетами. Я даже не была уверена, что это были обычные конфеты.

— Почему не ешь? — Эрик хмыкнул, подпирая щеку ладонью. — Я же вижу, что хочешь. Или боишься, туда чего подмешано?

Он, походу, ещё и мысли читал. Или просто у меня на лице всё было написано. Тоже вполне вероятно.

— А должна бояться? — спросила я.

— Нет, — без колебаний, ровно сказал он. — Если бы я хотел тебе навредить, то, поверь, не таким трусливым способом.

— Как это мило с твоей стороны, — мой глаз дёрнулся.

— Кхм… Порой я забываю, что тебе всего четыре года.

— Если что-то не нравится, ты знаешь, где окно.

В итоге мужчина сдавленно выдавил затяжной полувздох, признавая поражение.

Я столкнулась с ним взглядами и вновь окружающий мир словно расплылся неровной завесой. Словно бы я вдруг оказалась в состоянии полудрёма, когда совершенно не осознаются местоположение и обстоятельства — остаёшься только ты и мягкие объятия тишины. Его взгляд был спутанным, тяжёлым, но мягким и, как мне показалось по бегающим из угла в угол глазам, в этот раз более рассеянным, чем в нашу прошлую встречу. Это не могли быть глаза Вальтера, по книге у него они были сухие и острые, с дрожащими нотками отчаяния на грани помешательства. Могло ли тогда быть так, что Эрик был его приспешником?

«Слишком много думаешь», — фыркнул внутренний голос, который теперь всегда его защищал.

Я поймала ещё раз его глаза. Он смотрел молча и даже как будто несколько робко. Как ни посмотри, то был беззлобный взгляд.

«Была не была».

Я одним движением развернула фантик и закинула деликатес в рот.

— Жутко вкусно, — сказала я. Мутно-сероватые глаза Эрика сверкнули из-под чёлки.

— Так что, — прочистив горло, тихо начал он. — Тебе всё ещё не нужны мои сведения об охоте и ловле?

— Ладно, ладно. Мёртвого уговоришь, — я поудобнее села, кутаясь в кокон из одеяла, и взяла ещё одну сладость из кучки.

— То-то же, — мужчина вернулся к прежней весёлой манере речи. Он сцепил пальцы и устроил их на коленях, аки настоящий консультант или учитель. Только выглядел он совсем не строго, и это, однозначно, располагало. — Итак, с чего бы начать? Пожалуй, с рациона питания? Тебе ведь нужна приманка.

— Ну, орехи, грибы, что тут обсуждать?

— У этих пушистых проныр куда более широкий спектр… куда больше еды на выбор. Они ведь всеядные, — со знанием дела продолжал ночной гость и принялся перечислять: — Помимо орехов и грибов, они могут есть насекомых, ящериц, лягушек, мелких птиц, а также фрукты, ягоды…

— Погоди, что-что?

Я надеялась, что ослышалась.

— Фрукты, ягоды…

— Нет-нет, перед этим. Ты там что-то говорил про птиц и лягушек?

— Ну да.

— Мать моя женщина.

Это было оно. Мой мир рухнул в очередной раз. В первый раз — из-за неудачно упавшего кирпича…

— Белки, что… это… — я сглотнула, — …плотоядные?

— Ой.

…а во второй раз — из-за грызунов.

Эрик выглядел неловко. Я чувствовала себя вдвойне неловко — мне ведь было под тридцатник, а я всё ещё жила в своём розовом мирке, где белки — эталон доброты и всего прочего из той же оперы. А может, с надеждой подумала я, это только в этом мире белки были такими? Может, в моей прошлой жизни всё было так, как меня учили с детства?

«Да кого я обманываю, — обречённо вздыхала я, — белки — они и в Африке, и в Аскаданте белки».

«Капец», — вторило альтер эго, не сумев выдать фразу более распространённую.

— Ай, прости, — увидев, как я глядела в пустоту, нервно и виновато пробормотал Эрик, осторожно ухватившись за кончик моего одеяла в попытке утешить. — Я как-то не подумал… Оно… Ну… Я даже… Кхм…

— Да ничего, — механически ровно ответила я, обернувшись.

Эрик представлял собой незабываемое зрелище: в кулаке был смят уголок одеяла, глаза бегали зигзагами по всей комнате, то и дело возвращаясь ко мне, весь он беспокойно начал вертеться на стуле, а свободная рука производила непонятные широкие жесты, пока он пытался вымолвить что-то вразумительное. Мне это показалось искренним, даже милым, настолько, что я невольно коротко рассмеялась. Гость в ответ взглянул на меня с облегчением и больше не сказал ничего.

— Что ж, — я решила быть рациональнее, — продолжая нашу тему… Живую приманку я делать не собираюсь. И мёртвую тоже. Да и где я лягушек зимой достану?..

— С этим я бы тебе помог, — без тени сомнения заявил в ответ Эрик и откинулся на спинку стула. — Ох, и кстати, кое о чём я тебе ещё не рассказал…

Я вопросительно взглянула на мужчину, который вернулся к прежнему состоянию духа и казался до чёртиков довольным.

— Есть нечто, что, уверяю, по лесам живым не бегало, но белки любят его больше всего на свете. Буквально убить готовы за это, — Эрик, этот почти бесстыдный наглец, выдержал долгую томную паузу. Только барабанной дроби не хватало. Когда я в нетерпении уже готова была его поторопить, он, словно предчувствуя, наконец выдал: — Это шоколад.

А он не терял сноровку в умении меня удивлять. Твёрдая пятёрка.

— Да ладно? Отвечаешь? — сама того не замечая, я, вернув себе наконец способность нормально разговаривать после пережитого шока, отбросила жалкие остатки дворцовой речи.

— Отвечаю, — подхватил Эрик, клятвенно прижимая ладонь к груди. — Конфеты уплетают только так, вместе с обёрткой.

А вот этот вариант мне более чем полюбился.

— Ну, хорошо, — заинтригованная, я сдалась, — выкладывай всё, что знаешь.

Эрик оказался весьма терпеливым и полным самоотдачи учителем. Он объяснил мне устройство простейших ловушек, ответил на все возникшие вопросы и даже сопроводил это сделанными сразу на месте подробными иллюстрациями. Два с лишним часа пролетели, как пять минут. Из-за моего недоверия мне хотелось бы упрямо заявить, что мне такое времяпрепровождение ни капельки не понравилось, но спорить с самой собой не стоило — не в коня корм. Я полностью погрузилась в забавный процесс учёбы. И даже немного ощутила себя ребёнком, а мне такое счастье нечасто перепадало — к сожалению, с учётом обоих жизней.

Ушёл мой наставник по охоте столь же загадочно и резко, как и в первую нашу встречу, неопределённо заметив, что ему с его жутко секретным делом снова «можно сказать, не повезло, наверное». Попрощался он в уже знакомой фамильярной, но дружелюбной, почти нежной, манере, пожелал успехов в начинаниях и одним изящным прыжком растворился в ночной мгле. Я стояла посреди комнаты, неосознанно перебирая полы ночного платья, смотрела в тёмную глубину балкона, показавшегося вдруг откровенно пустым, и думала, что всё-таки этот парень был очень странным.

А внутренний голос, как заведённый, продолжал расслабленно говорить, что всё с Эриком в порядке и я себя накручиваю.

***

Вся следующая неделя прошла довольно хлопотно. Я бы сказала, что было, скорее, весело, чем трудно — или не так трудно, как могло бы быть, потому что весело. Так или иначе, мы с дядей Эдвардом сидели каждый день в сугробах, выжидая и наблюдая, и я ничуть не жалела. Маячок причитала, что я так обязательно простыну, и грозно смотрела на главу охраны, чтобы тот глаз с меня не спускал, а я ей в ответ сгоряча чуть было не ляпнула, что, мол, в сиротские года у меня приключались эпизоды и похуже.

Тяжёлую артиллерию — то бишь, шоколад — я решила оставить напоследок. Однако белка оказалась чересчур изворотлива: даже в тот один-единственный раз, когда всё было подготовлено идеально, она не утратила бдительность и в последний миг выскочила из закрывающейся западни. И чем больше поражений я терпела, тем более явственно я ощущала, что эта маленькая рыжая бестия смеётся надо мной.

«Клянусь, если поймаю — а я поймаю — то дам ей кличку Моби Дик*», — пообещала я сама себе после очередного провала, шмыгая носом не то от холода, не то от досады.

«Шутка смешная, а ситуация страшная, — угрюмо отозвалось альтер эго. — Мы ведь оба прекрасно понимаем, что не в белке дело».

Откровенно говоря, внутренне я признавала факт того, что как таковой зверёк меня мало интересовал. Эта охотничья затея была всего лишь моей попыткой перевести дух. Поразмыслив немного после похода в храм, я пришла к выводу, что он меня всё-таки разочаровал. Я так и не получила ответы ни на один из так терзавших меня вопросов. Почему я оказалась на месте принцессы из книжки? Надолго ли? Был ли у меня обратный билет? Хотела бы я знать, что значили эти круги на воде в священной чаше. Это был знак, несомненно, но трактовать его я не умела и не представляла, как.

Мне просто нужен был бестолковый способ отвлечься.

Отгоняя мрачные думы, я вернулась в свои покои с новой неудачной охоты и заодно в реальность. Маячок, похлопотав вокруг меня и убедившись, что я согрета и сыта, ушла по дворцовым делам, оставив меня на попечение главы охраны. Мы с ним уютно расположились в мягких креслах у камина с чашками горячего чая в руках. Весело и по-домашнему трещало неутомимое пламя, приятный душистый пар щекотал нос, близившееся к закату солнце бросало из-за наших спин вытянутые тени, и идиллическая тишина надвигающегося вечера окутала покои, словно мохнатым пледом.

Я любила проводить так время. Эдвард и Маячок поначалу удивлялись, откуда в маленьком ребёнке, который должен без устали бегать и шалить, такие порывы. Но вскоре они с этим с удовольствием свыклись и даже пару раз шутили о том, что принцесса на то и принцесса, чтобы быть чинной леди с малых лет. Да и в эти спокойные минуты думалось легче, мне это было необходимо, потому что жизнь моя, хоть и казалась беззаботной, вызывала у меня множество вопросов, ответы на которые я могла раздобыть только путём рассуждений и догадок, потому что не было никого, кто мог бы мне что-то рассказать. Выходило, конечно, скверно, но совсем не размышлять я тоже не могла.

Осознавая, что решение глобальных моих проблем мне недоступно, я переплыла в русло наименее важных. В частности, касающихся моего огненно-рыжего отвлекающего фактора. И того, что, пусть я тянула за счёт него время, давая измотанному постоянным поиском мозгу передышку, вечно проигрывать было малость утомительно.

Таким образом, доставать сладкий туз из рукава пришлось позорно скоро. Тогда я вытащила ещё один козырь и приняла самое по-детски невинное выражение лица, на которое только была способна:

— А может, положить в ловушку не просто орешек, а конфетку? Я же очень люблю конфеты. А белочке понравится, как думаешь, дядя Эдвард? — я обставила всё как наивную прихоть ребёнка, ведь не хотела делать вид, что гениальная идея с шоколадом пришла ко мне в голову сама собой, словно во мне ума палата. И уж тем более не хотела объяснять, кто и при каких обстоятельствах мне её подкинул.

Дядя Эдвард отреагировал на моё предложение неожиданным образом: усмехнулся и хлопнул себя ладонью по лбу. Он редко позволял себе такие эмоциональные проявления, поэтому я наблюдала за ним неподвижно, не смея слова лишнего сказать, чтобы не испортить момент. И когда я уже вполне рационально предположила, что он счёл идею как минимум неподходящей, он выдал нечто совершенно безобидное:

— Прошу прощения, принцесса, я виноват. На самом деле, это отличная идея. Вынужден признаться, я даже знал об этом, просто почему-то это знание выпало из моей памяти. Какая оплошность!

— Знал? Что именно? — я весело подскочила к нему, продолжая игру в незнайку.

— По правде говоря, белки страсть как любят шоколад, — глава охраны перешёл на заговорщицкий шёпот, склоняясь ко мне. — Со мной в молодости произошёл один презабавнейший случай, в ходе которого я и прознал об этой хитрости. И как я умудрился не вспомнить!

— Расскажи, расскажи, — завороженно попросила я, подпирая подбородок обеими руками и глядя на мужчину во все глаза. Он по-доброму снисходительно улыбнулся и неторопливо заговорил:

— Дело было лет тридцать-тридцать пять назад, ещё во времена Империи. Я был совсем юношей: мне оставалось около года или двух до совершеннолетия. Я участвовал в Императорских охотничьих соревнованиях, проводимых, по древней традиции, в лесах Белого Междуречья. Мы отправились на поиски дичи вместе с моим старым добрым другом, тогда ещё просто наследником, а теперь уже нынешним герцогом Эйзенхаймом.

В моей голове что-то щёлкнуло. Я точно знала эту фамилию. Только память, как назло, подводила. Видимо, подумала я, дядя Эдвард его когда-то упоминал, а у меня отложилось на подкорке. Я не была уверена, что встречала это родовое имя в романе.

— Первый день прошёл не очень удачно — всего один кролик и фазан, — продолжал глава охраны. — К ночи мы развели костёр. Признаться, я и лорд Эйзенхайм были весьма подавлены из-за наших результатов. Друг мой печалился ещё сильнее моего. Под воздействием этого настроения он решил сразу съесть весь припасённый шоколад, уже удобно устроился под деревом, но не тут-то было…

— Неужто?..

— Чистая правда, принцесса. Стоило лорду Эйзенхайму открыть сумку, как внезапно на него, словно солдат из засады, спрыгнула с ветки белка и стащила всё сладкое разом, яростно оцарапав ему руки.

— Ах-ха-ха! Вот это, наверное, было зрелище! — я рассмеялась, представляя эту нелепую картину. — А что было потом?

— Что ж, мой друг от такой потери рассвирепел, как сто быков, — дядя Эдвард вдруг принял, как всегда, степенный, но неожиданно гордый вид. — Не буду вдаваться в детали: то соревнование мы в итоге выиграли. С большим отрывом.

Мы с главой охраны дружно залились смехом, переглядываясь. Когда приступ веселья прошёл, я поддалась любопытству:

— Герцог Эйзенхайм? А где находятся его владения?

— Ох, принцесса, прошу прощения, — дядя Эдвард вздохнул, — я не учёл того, что Вам может быть незнакома эта фамилия. Это и немудрено: Раскол Империи сделал из него жителя другой страны. Герцог Эйзенхайм — ларпасский дворянин.

Сердце пропустило удар. Я наконец вспомнила. Мой отвлекающий фактор с треском провалился в своей роли. Сколько бы я ни убегала, мои мысли вернулись туда, откуда пришли.

Со смерти герцога Эйзенхайма через несколько лет должен был начаться сюжет романа.

***

За свой «отвлекающий фактор» я цеплялась, как утопающий за соломинку, и занималась ловлей с завидным усердием, бо́льшим, чем когда-либо. Зверь, конечно, был хитёр, но недостаточно, чтобы одолеть меня. Секретная приманка сработала на ура, и желанный триумф не заставил себя ждать — спустя всего ещё один день я торжественно, как герой, как великий покоритель, вошла с ошарашенной добычей в руках в свой небольшой уютный дворец, словно в громадный тронный зал. Я наигранно величаво принимала наигранные чествования, и это незатейливое представление меня изрядно позабавило.

Однако забавы кончились, стоило мне сесть напротив клетки с сидящим там беспокойным грызуном при отсутствии малейшего понятия о том, что делать дальше. Маячок и дядя Эдвард были обеспокоены моей хандрой, которую мне, несмотря на все мои старания, плохо удавалось скрыть. Особенно теперь, когда мой ум более не был занят никакими лишними нелепыми стремлениями, и тревога, видя, что дорога открыта, поднималась со дна подсознания, как гадюка, выползающая из замшелой щели, и скребла, скребла, скребла…

— Принцесса, — участливо обратилась ко мне няня, и глава охраны поддержал её слова трогательным взглядом, — Вы последние пару дней сама не своя. Что Вас волнует? Не бойтесь, расскажите нам.

«А что я скажу? Что я, вроде как, пообещала себе вас спасти, правда, до сих пор настолько не уверена в своей ситуации и в том, что в следующую минуту не очнусь от какой-нибудь комы, что хоть волком вой? Ох, кажется, это звучит, как нечто за гранью разумного, — внутренне возмущалась я. — Ах, да, ещё я не ваша принцесса. Здорово, правда?»

— Действительно, — подхватил дядя Эдвард. — Если что-либо причиняет Вам хотя бы малейший дискомфорт, мы тотчас уладим это.

Как я могла им сообщить? Что именно сказать? Честное признание казалось мне абсурдом. Не то чтобы я выступала рьяным сторонником тотальной правды, нет. Ещё в храме, со стыдом заглядывая в сопереживающие глаза настоятеля, я сознательно пошла на сделку с совестью и приняла тот факт, что без вранья мне было бы очень тяжко. Я прекрасно осознавала, что на крупицах лжи строится любое человеческое общество: люди пользуются ею, дабы сгладить углы, успокоить, не ранить, не обидеть. Но меня терзали смутные сомнения, что ложь, в клубке которой оказалась я, на пару миллиметров выходила за рамки будничного «да, всё в порядке, я просто устал» или «конечно, дорогой, рассказывай, мне очень интересно». А время шло, клубок не разматывался, «кома» не прекращалась, мир вокруг, мне казалось, был реальнее некуда, и я так сильно привязалась к этой жизни, что простой уход из неё мне тоже не представлялся возможным. Оставалось только жить дальше и перестать искать виноватых — всё равно найти их было мне не по силам и, видно, не по разуму.

Но как конкретно поступать? Исходя из чего? Какие решения требовались от меня, если от меня вообще что-то требовалось? Тут и о божьих замыслах было впору задуматься.

«А может быть, — протянул внутренний голос, — бог не дал тебе никакого ответа, потому что это всё и не суть важно?»

«Действовать не по велению богов, но по велению сердца?»

«А что, это даже звучит поэтично».

«Только вот живу я не в поэме».

«Поэма, роман — сейчас всё едино».

Я посмотрела на двух людей, что когда-то были для меня лишь словами в длинном тексте, но теперь превратились в кого-то близкого и родного. Мне было до дрожи в коленях страшно представить, что они покинули бы меня. Что похолодеют, обрызганные кровью, эти тёплые руки, остекленеют и опустеют эти заботливые взгляды, а с губ, что дарят мне такие мягкие улыбки, слетит тихий последний вздох. Я хотела это предотвратить. Настоящие ли они, как там настоящая я, зачем я сидела на месте Розалии — мне, как это ни прискорбно, могло никогда не повезти узнать. Значит, можно было предпринимать, что угодно, не так ли? Неожиданно всплывшая фамилия герцога Эйзенхайма могла считаться за сигнал к тому, чтобы поторопиться с определением.

Досадно было признавать, но игроком соло я являлась, откровенно говоря, никудышным. В команде я работала весьма недурно, но стоило мне лишиться направляющей руки и полной поддержки, как я, кисейная барышня**, вздыхала и четыре года к ряду не предпринимала ничего. Надо было выбирать. Идти по сюжету или наперекор ему, жить или умирать, спасать или бросать. И стоило ли мучиться, в таком случае, непостижимыми для меня тайнами?

— Моби, — на выдохе произнесла я.

— Что?

— Белку назовём Моби.

***

Эрик, как я и предполагала, явился передо мной в ту же ночь. Меня начинало пугать то, что понемногу я стала воспринимать его визиты как привычное дело. Мужчина был в явно приподнятом настроении: как обычно игриво поздоровавшись, бодрым шагом он пересёк комнату и с необъяснимым любопытством взглянул на мой трофей, аккуратно приподняв плотную ткань, которой была накрыта клетка. Он столь же осторожно вернул её на место, чтобы не разбудить зверька. Надо было признаться, учитывая то, с каким трудом мы накануне вечером угомонили несчастное животное, эта учтивость со стороны ночного гостя подкупала.

Он повернулся ко мне, посмотрел своими вечно беспокойными, глубокими глазами прямо в мои и тихо промолвил:

— Ты молодец.

Слова встали мне поперёк горла, ноги сами собой начали мелко переступать по ковру, а руки неестественно заламываться, переплетаясь — несуразное наследство прошлой жизни. Альтер эго и вовсе растеклось по подвалам сознания сверкающим озерцом радости, будучи неспособным выдавать членораздельные фразы. Это была не дворцовая игра в восхваление победителя. Его слова казались идущими от сердца, подобно подбадриваниям Маячка и дяди Эдварда. Они тоже подкупали.

— Спасибо, — столь же негромко ответила я, слегка улыбаясь. — Твои наставления мне очень пригодились.

— Я рад.

На несколько мгновений между нами повисла неловкая тишина. Видимо, Эрик ожидал, что из моих уст прозвучит куда больше колкостей. Но у меня, очевидно, не было настроения на шутливые споры. Ночной гость быстро поймал атмосферу и продолжил в том же духе, спокойно и размеренно, хотя и не теряя ноток привычного задора:

— Поздравляю, милая. Это успех.

— Знаю. Благодарю.

Мужчина, стрельнув глазами, быстро преодолел расстояние между нами и сел на одно колено перед моей кроватью, внимательно вглядываясь в моё лицо.

— А ты будто и не рада.

— Отнюдь. Я очень даже довольна.

— Тогда ты такая смурная по другой причине?

— Как знать.

— Не поведаешь?

— Обязательно. Как только ты поведаешь, зачем сюда шастаешь, как к себе домой.

Наши взгляды снова встретились, и я опять не сумела понять, о чём думает мой собеседник. Так или иначе, маленькая словесная дуэль — единственная, на которую у меня хватило сил, — закончилась моей победой. Мне в эти сутки везло, как никогда. Эрик усмехнулся:

— Видимо, ты для меня обросла ещё одной загадкой, — он тоже отказывался сознаваться. Я и не надеялась, конечно, но попытка не пытка.

— Значит, можешь считать, что я просто за прошедший день слишком устала. Впрочем, это недалеко от истины, — я без стеснения выдала привычную «будничную» ложь и начала устраиваться на постели.

— Да будет так, — нехотя согласился ночной гость и по-житейски рефлекторным движением поправил моё одеяло. — Сожалею, но сегодня у меня совсем немного времени. Я лишь пришёл тебя поздравить.

Голос мужчины несколько, хотя вполне уловимо, помрачнел, словно он и впрямь был расстроен тем, что уходил столь рано. И то, как он сидел на корточках рядом с кроватью, участливо заглядывая мне в глаза со своим непреходящим выражением сладкой печали, тоже казалось жестом внутреннего расположения.

— А твоё таинственное дело? — отодвигая в сторону щит иронии, на сей раз серьёзно и без враждебности спросила я.

— Всё ещё невыполнимо, — вполголоса ответил Эрик, складывая руки на краю постели, как за учебной партой, и слегка подался вперёд, ненавязчиво приближаясь ко мне. От этого нашего положения веяло уютом, нечитаемым, таким, с каким я будто ещё не была знакома. Я не силилась представить, какое впечатление мы производили со стороны.

— Не вернёшься, если я сейчас усну?

— Не вернусь.

— И раньше не возвращался, если я потом засыпала?

— Не возвращался.

— Честно?

— Честно. Я тебе никогда не вру, принцесса. Недоговариваю, но не лгу.

Этот человек казался мне пёстрым лоскутным покрывалом, сшитым из неясностей и причуд. И одновременно вызывал симпатию. Мне нравилось с ним беседовать, нравилось, как он держится, даже его секреты почти не раздражали, а наоборот, подогревали интерес. Я всё ещё не могла всецело верить ему, но, боже, мне претила мысль о том, что он может оказаться моим врагом. Я не хотела, чтобы он сидел по ту сторону доски. Повинуясь минутному порыву, я через силу уступила:

— Ладно. Ловлю на слове.

Переставший удивляться моей настороженности, мужчина согласно кивнул, подтверждая наш маленький договор. С глубоким вздохом он поднялся, похлопав напоследок по краю кровати рядом со мной, и тихонько потушил свечи.

— Доброй ночи, милая, — он, как обычно, махнул на прощание рукой. — Спи сладко.

— Доброй, — просто ответила я и проводила сонным взглядом удаляющуюся размытую фигуру вплоть до самого её исчезновения в балконном проёме.

***

На общем совете, вместе с несколькими сведущими рыцарями, мы с дядей Эдвардом установили, что белка наша являлась весьма молодым самцом. В силу небольшого возраста, сказали мне эти знающие люди, приручение было ещё вполне возможно. Зверька я решила оставить и воспитывать. Это была морока. Но, наверное, мне просто нужно было придумать ещё один повод для того, чтобы отвлечься от мыслей о сюжете и моём месте в нём, ведь погоня за зверем как метод себя исчерпала. Или я просто хотела ручную белку. Не исключено, что всё сразу.

Процесс этот оказался воистину затяжным и трудоёмким: беспокойное животное не желало поддаваться на коварные человеческие уловки и продавать свой свободный дух даже за шоколад. Надо было отдать ему должное.

«Терпение и труд», — мудрым голосом твердило внутреннее «я». И было право: уже через пару недель оборона нашего нового домочадца стала давать трещины и появились первые сдвиги. Зверёк всё чаще принимал пищу из рук, хотя и я, не смея выкинуть из головы ужасающее открытие о плотоядности этого милейшего создания, в большинстве случаев тактильно общалась с Моби в толстых перчатках, едва ли не как у сокольничьего. Я ненароком слышала, как Маячок умиротворённо поделилась с дядей Эдвардом, что, мол, вообще-то, всё это хорошо, «её высочество учится ответственности с юных лет». Я гадала, что бы она сказала на то, как я в детстве выхаживала Дениса, когда тот влипал в очередную драку, а иногда и сама присоединялась к побоищу… А порой вынуждала Дена выхаживать меня и рваться вместе в бой. Эх, были же времена.

И вот я, довольная, несмотря на все перипетии и сердечную смуту, своими достижениями, как слон, сидела, развлекая себя красочной детской книжкой со стихами, напротив запертой в четырёх решётчатых стенках белки и периодически ловила её жалобные взгляды и писки.

«Своё криминальное прошлое нужно оставлять в своём криминальном прошлом, — буркнуло альтер эго. — Лучше покормить бедное животное, его потуги достучаться до тебя нервируют».

— С тебя хватит, — я раздосадованно отодвинула книгу и посмотрела прямо в плачущие маленькие глазки. — Растолстеешь.

Моби меня будто понял — хвост шлёпнулся вниз как-то совсем уныло, и уши, на которых, что интересно, правая кисточка была чуть меньше левой, прижались к голове в до того душещипательной картине, что я почувствовала себя последней негодяйкой. В целом, пусть и характер у него был поначалу не сахар, мы начали подступаться друг к другу, находить общий язык, ненароком я заметила, что даже этот мохнатый дьяволёнок умел быть послушным и смышлёным. Становиться тираном для зверька не казалось хорошим замыслом. Нужно было быть великодушной покровительницей, а не истязательницей. Но откармливать белку, словно свинью на убой, тоже явно не стоило. И тогда ко мне в голову пришла без иронии светлая мысль — выгулять нового питомца. Все от этого плана были в выигрыше: белка получала возможность попрыгать на свежем воздухе и нетронутую сложными углеводами талию, а я — несколько минут на то, чтобы развеяться под открытым небом.

Нечто, напоминавшее своим видом и функционалом поводок, мы с няней смастерили довольно быстро. Надеть это на Моби оказалось куда более трудной задачей. Но и с этим было в итоге покончено, и я немедля, хватая под ручку главу охраны, отправилась наружу. Принцесса, совершающая променад по саду с белкой на поводке — вот это, наверное, то ещё светопреставление.

Я смотрела на Моби, что с нескрываемой радостью рыхлил снег, прыгая с места на место, и в мозгу пролетело стремительно, почти незаметно, завистливое сожаление о его беззаботности. Его не волновал вопрос бытия и грядущей кончины.

С другой стороны, этого бельчонка вырвало из домашней среды, втянуло невесть во что, и почему? По чужой прихоти. Мучился ли он от этого? Первые пару дней, точно. А потом начал привыкать. И ничего, даже стал приживаться. Совсем, как я.

«Дожили, — внутренний голос протяжно вздохнул. — С белкой себя сравниваем».

Мне даже возразить было нечего. Что, если местный бог был не против того, чтобы я жила здесь? Что, если это он и помог мне спрятаться под чужой личиной?

«Господи боже, Нейертидус, — безмолвно воззвала я, поднимая взгляд к небу, — я, повторюсь, мало что понимаю и была бы безумно признательна, прекрати ты сидеть молчком и любезно соблаговоли дать мне хотя бы маленький намёк на то, что мне надо делать и зачем. Я, знаешь ли…».

Закончить гневное обращение мне не дали. Один жалкий миг — и с ближайшего дерева рухнула камнем шапка снега, разбилась оземь, напугала до смерти Моби, отчего тот, громко запищав, кинулся прочь, да так резко, что от неожиданности поводок вылетел из моей руки. Я пару секунд смотрела, как шустрой пустынной змеёй уползала вдаль бечёвка.

— «Отлично», ни минуты покоя, — я громко цыкнула, а затем, недолго думая, стартовала, как профессиональный спринтер. — Моби! Стой!

— Принцесса! Прошу, не бегите!

Снова погоня. У меня было чувство, словно я перенеслась на неделю назад. Потом выветрилось и оно, и осталось лишь мелькавшее среди невысоких сугробов рыжее пятнышко да извивающаяся лента поводка. Дыхание перехватывало от внезапной нагрузки, прохладный воздух трудно, с надрывом, царапаясь, заходил в лёгкие, кровь приливала к лицу, но азарт накрыл меня с головой, перекрывая всё остальное, и я мчалась дальше, не глядя перескакивая через редкие кочки и проворно огибая стволы садовых деревьев. Благо, что Моби двигался по земле — видно, от страха просто бежал по прямой.

Прошло минут пять или десять, я бы не смогла назвать цифру точно, но через некоторое время пейзаж внезапно сменился пологим заснеженным склоном, переходящим в ровную песчаную поверхность. Я не обратила на это внимания: зверёк был уже почти в моих руках. Игнорируя голос дяди Эдварда, окликнувшего меня и даже почти поймавшего — я ощущала это затылком, — я молниеносно спустилась по склону, бросилась вперёд, и, упав на землю, схватила бельчонка цепко, как кладоискатель сокровище.

— Попался!

Я тяжело дышала, уставший Моби — часто и мелко, и я медленно села, пока мои мышцы нещадно ломило от внепланового марафона. И тут, сквозь гулкий шум сердца в ушах, я услышала, как остальной мир, полнившийся до этого всевозможными звуками, вдруг со всех сторон нескладно звякнул металлом и намертво замер. Это было необычно. Я подняла глаза и увидела тренировочную площадку.

Рыцари на поле были не из моего дворца — само собой разумеется, не из моего, я же с дуру пересекла Сад Королевы, с досадой догадалась я, — и с ноткой облегчения в груди отдалось осознание того, что они были потрясены не меньше моего.

— Ваше высочество! Как же так? Вам не стоило так нестись, сломя голову! — рядом тотчас материализовался дядя Эдвард. Он чуть повысил голос, но я не стала обижаться на это проявление беспокойства. По чести говоря, до меня медленно начал доходить масштаб катастрофы, которую я тут организовала, так что глава охраны был вправе даже разозлиться. Дядя Эдвард, однако, больше ничего не сказал, лишь помог мне встать и стряхнуть с одежды снег и песок, насколько это было возможно. Вот будь здесь Маячок, она бы точно разразилась взволнованной тирадой, причитания были не в стиле главы моей охраны.

Из-за спины на разные лады доносились удивлённые фразы вроде «Её высочество?», «Принцесса?», «Это принцесса Розалия?». Но стоило моему спутнику поднять свой взгляд, ставший неожиданно острым и суровым, как любые изречения иссякли, словно река в период засух в Африке. Да уж, я частенько забывала, что это для меня он был «дядей Эдвардом», а подавляющая часть населения страны видела в нём жёсткого полководца и военачальника. Я решила взять себя в руки и, пусть лицом в грязь я уже ударила, причём в самом прямом смысле, сохранить оставшиеся капли достоинства. Одной рукой прижав вяло брыкающийся трофей к груди, я другой оттянула край юбки и присела в реверансе, на мой взгляд, весьма неплохом:

— Доброго дня, уважаемые рыцари. Я принцесса Розалия Аскаданта. Искренне прошу прощения за то, что отвлекла вас от важных дел. Мой уход не заставит себя ждать.

Реакция последовала более чем положительная: рыцари, загоревшись, наперебой начали отдавать честь мне и дяде Эдварду. Я несколькими кивками и улыбками ответила на всё и уже было развернулась, чтобы уйти, как вдруг услышала громкий вскрик:

— П-принцесса? Принцесса Розалия?

Этот голос, запыхавшийся, словно его обладатель только что преодолел всю площадку, не был похож ни на один из услышанных мной сегодня. Он не принадлежал ни мужчине, ни даже юноше — был слишком высоким. Я обернулась и увидела стремительно приближавшегося к нам мальчика лет десяти.

Он снял шлем, и его светлые-светлые, отливающие золотом волосы пастельным ореолом рассыпались вокруг головы. Наши взгляды встретились: мой — озадаченный, его — потрясённый, а тишина вокруг, казалось, стала ещё более глухой.

— Ох, ты ж… — непроизвольно вырвалось у меня. Эти волосы, напоминающие ангельские, и яркие большие глаза с жёлтой радужкой — долгих умозаключений не требовалось, чтобы понять, кто это был.

Передо мной во всей красе стоял главный герой этого мира. Наследный принц королевства, Уильям Аскаданта.