Штефан открыл кран и подставил ладонь под воду, смывая кровь с разбитых костяшек. По венам всё ещё разгуливала ударная порция адреналина, на виске чуть заметно билась жилка, зубы были плотно сжаты. В воздухе веяло концентрированным напряжением, осязаемым настолько, что моментами это пугало.

— Ха, и после всего этого ты что-то говоришь о моей кровожадности, — хмыкнул Матиас, материализовавшийся за спиной. — Мои бедные монстрики не ожидали такой прыти и такого напора. Думаю, они не были готовы. Да и я вместе с ними. Иногда ты всё ещё умудряешься меня удивлять.

— И разочаровывать? — предположил Штефан, прикладывая к пострадавшей ладони полотенце.

— Влюблять в себя сильнее прежнего, — с показной мечтательностью признался Матс и засмеялся. — Но, правда, что на тебя нашло? В самом начале я волновался за тебя. Потом только и надеялся, что ты не зайдёшь слишком далеко и не превратишь моих зверушек в фарш. Может, стоит задуматься о бое, в котором против Нахтмара выступишь ты?

— Величайшая сила на земле, — многозначительно произнёс Штефан, убирая волосы назад и поворачиваясь лицом к брату.

— А?

— Злость. Когда она просыпается, всё остальное перед ней бессильно. Ещё парочка подобных сюрпризов, и я разнесу не только твоих монстров, но и весь этот грёбаный город.

Он замолчал. Лицо расчертила кривая ухмылка.

Матиас понимающе кивнул.

Штефан снова отвернулся к зеркалу, достал аптечку и выплеснул на пострадавшую руку антисептический раствор.

— Что там с твоими монстрами? — спросил.

— Что с ними сделается? Живы. Относительно здоровы. Пара дней в капсулах, без лишних стрессов, и будут как новенькие.

— Вот и славно. Нашёл источник проблем?

— Пока нет.

— А это хуже, — заметил холодно.

Матиас швырнул пиджак в корзину для грязного белья. Потянулся к пуговицам на рубашке, принимаясь нарочито медленно расстёгивать их. При иных обстоятельствах эти демонстративные жесты можно было бы посчитать случайностью, но не в данном случае. Матиас прекрасно знал, что, как и когда нужно сделать, чтобы переключить внимание близнеца на себя и заставить на время забыть обо всём остальном. О разгорающихся скандалах, о потерянных средствах, о журналистах, внезапно осмелевших и решивших, что сейчас отличный период для получения пары-тройки комментариев. Позволить отвлечься от спонтанно проявившихся, но никак не желавших затухать неприятностей.

То, как он двигался, как говорил, как смотрел и улыбался, не могло не привлекать к себе внимание. В любом проявлении — будь то жест, взгляд, слово — он был чертовски соблазнительным, невозможным. Нереальным, по определению, но вместе с тем — вполне осязаемым. Такое вот сочетание несочетаемого. Протяни руку и прикоснись, если не боишься обжечься ненароком.

Штефан не боялся, но прикасаться не спешил. Пока.

— Знаю.

— И?

— Знаю, — повторил Матс. — И то, что это хуже. И то, что ты недоволен отсутствием результатов. Но я тебе обещаю, что очень скоро найду его, её, их... Кто бы они не были, они будут стоять перед тобой на коленях и вымаливать прощение.

— Если успеют это сделать.

— Собираешься уничтожить виновных без суда и следствия?

— По настроению. Есть несколько вариантов.

— Самый оптимальный?

— Оторвать виновнику торжества руки. Или голову.

— Или и то, и другое?

— Отличная идея, — оценил Штефан, проследив в зеркале траекторию полёта рубашки. — Что собираешься делать?

— В ближайшее время? Или в необозримом будущем?

— И так, и так.

— В перспективе — искать шутника. Прямо сейчас — принять душ. Хочешь присоединиться? — поинтересовался Матиас, расстегнув ремень и пуговицу и потянув молнию на джинсах.

— Глупый вопрос.

*

Матс не был суеверным. К многочисленным приметам, о которых доводилось слышать, и с которыми приходилось сталкиваться, он всегда относился одинаково, с долей здорового цинизма. Не впадал в ступор от вида чёрных кошек, не боялся разбитых зеркал и раскрытых в помещении зонтиков. Магия всегда шла рука об руку с их родом, была для каждого из них явлением вполне естественным, а потому страха и трепета не вселяла.

Понятие «чёрная полоса» до недавнего времени обходило их с братом стороной. Сейчас же многое изменилось. Настолько, что моментами он готов был пересмотреть собственные принципы, поверить в существование проклятий и в то, что всего самого недоброго пожелал им убитый волк. Так или иначе, но размеренная жизнь превратилась в суматошную гонку и постоянные поиски источника неприятностей — аккурат — после показательной казни. Уничтожив волка, Матиас как будто одним неосторожным движением сорвал печать с портала тьмы, и все неприятности, копившиеся внутри него годами, посыпались, словно из рога изобилия.

Потеря определённой суммы денег была началом. Маленькой, ничего не значащей каплей в огромном море, чьи воды совершенно не радовали глаз насыщенным чернильным оттенком. Кто-то старательно вытаскивал все их тайны, начиная от самых мелких и незначительных, заканчивая теми, о которых хотелось забыть навсегда, на свободу. А затем — представлял широкой публике. Она была безумно благодарна за эти подачки и на каждую новую порцию бросалась, как голодная собака на сахарную кость. Цеплялась, обгладывала, хрустела с восторгом, но не насыщалась и не утихала. Преданно смотрела в глаза и умоляла о добавке. Что примечательно, почти сразу же её и получала.

Матиас ненавидел всех сплетников, чьё внимание теперь было направлено в их сторону. Но куда сильнее ненавидел тех, кто стоял за разоблачением и не спешил выходить из тени. Понятно, что делали это не в последнюю очередь из соображений безопасности. Окажись любители срывать покровы рядом с Матиасом, они бы друг другу совершенно точно не понравились, а их взаимодействие совсем не походило бы на ламповое чаепитие и разговор по душам. Скорее всего, оно вылилось бы в очередной раунд кровавых игр. Чем дальше, тем сильнее Матс убеждался в своей правоте.

У них со Штефаном были тёмные страницы в биографиях. Это все понимали. Невозможно построить бизнес подобного плана исключительно честными методами. До недавнего времени всё удавалось скрывать, а теперь секреты просочилось наружу. Началось с потери крупной денежной суммы. Продолжилось напоминаниями об относительно недавних промахах. Печальная история любви, закончившаяся смертью девушки.

Вообще-то называть это историей любви было опрометчиво. Просто однажды девушка имела неосторожность — влюбиться в Штефана, получила отказ и пошла на радикальные меры. Семья погибшей во всём обвинила Штефана, основательно истрепав ему нервы, обвинив в домогательствах, изнасиловании и стремлении подсадить девушку на препараты, запрещённые законом. К родителям, жаждавшим справедливости и отмщения, присоединились несколько девушек, утверждавших, будто и их пытались сбить с истинного пути. Победа в той судебной тяжбе осталась за Штефаном, и Матиас прекрасно знал, что брат ни разу не солгал. Ни на суде, ни во время допросов. Его пытались слить общими усилиями, но поломали зубы, не сумев найти точку уязвимости. Сейчас же многочисленные представители СМИ снова самозабвенно смаковали тот случай, публично высказывая сомнения в адекватности решения судей. Были факты подтасованы, а свидетели куплены или всё-таки не были?

Между делом в занимавшийся всё ярче костёр подбрасывались — пока — безобидные заметки об аферах, проворачиваемых Герхардом. Отец хранил огромное количество секретов. Он мог стать идеальной жертвой, отголоски разоблачения которой не стихли бы ни через год, ни через два. Однако с ним лишь заигрывали, всерьёз не трогали и не сливали информацию о его многочисленных, подчас крайне омерзительных «подвигах». Основной удар должен был прийтись на представителей младшего поколения.

Всё самое интересное было оставлено на десерт и завершилось... Нетрудно догадаться, чем именно. Неправда ли? Это был сокрушительный удар, выверенный, продуманный, точный, сбивающий с ног за считанные секунды.

На некоторые сообщения Матиас смотрел сквозь пальцы. Какая разница, что стало с влюблённой старлеткой, не сумевшей совладать со своими амбициями? Кого волнуют скандалы не первой свежести, давно потерявшие актуальность и получившие статус новостей с запахом затхлости? Кого можно уничтожить сообщением о пожертвованиях? Тут и дураку понятно, что такой пиар будет способствовать увеличению популярности, а не снижению. Хотя, последнее, конечно, было их собственной заслугой. У них увели деньги, тем самым щёлкнув по носу, они сыграли на этом, устроив себе маленькую рекламную акцию. Едва ли их противник стал бы добровольно информировать всех о благотворительной деятельности членов семьи Шульц. Он бы скорее написал, что таким образом они пытаются отмыть деньги и на их действия стоит обратить внимание чуть большее, чем обычно.

Но вот клуб...

Клуб был точкой уязвимости. Для него.

Для того, кто публиковал секреты в сети, — вишенкой на торте, сервированной со вкусом и поданной с помпой.

Шалость удалась, новость по-настоящему выстрелила.

Чем больше Матиас думал об этом, тем сильнее разгоралась его ненависть. Чаша его терпения была переполнена, внутри него плескалась не то что злость — чистая, концентрированная ярость, а желание убивать медленно и со вкусом, нарастало с каждым новым мгновением. Так же, как неизвестные убивали дело его жизни, на создание, раскрутку и поддержание которого на уровне было положено огромное количество сил и средств. Сейчас всё это находилось на краю пропасти. Не потому, что журналисты взялись активно копать под него, а сотрудники полиции, на радость всем зевакам, провели его по улицам Мюнхена, закованным в наручники. У Герхарда Шульца было достаточно денег и влияния, чтобы заткнуть жадные журналистские рты и остановить ход дела до того, как кто-то взялся за расследование. Но вместе с тем у Герхарда было желание проучить неразумное дитя, и он знал на какие точки нужно надавить, чтобы превратить жизнь одного из сыновей в ад локального масштаба.

То, что всё катится в пропасть, Матиас понял с самого раннего утра, когда получил голосовое сообщение от помощницы отца. Фрау Леннарт заявила, что герр Шульц настаивает на встрече и не потерпит отказов.

В большинстве случаев, Герхард предпочитал проводить переговоры со старшим сыном. Младшего, несмотря на многочисленные достижения, продолжал считать довольно посредственным своим творением. Старшего вообще-то тоже. Но кредит доверия ему выдали чуть больший. Герхард не был согласен с утверждением об обманчивой внешности и искренне верил, что у Матиаса, спустя годы, в голове гуляет ветер. Притом активно и с размахом. Что в восемнадцать, когда были разбитые машины, волосы всех цветов радуги и множество сомнительных интрижек, что в тридцать семь, когда незначительных интрижек практически не осталось, эксперименты с внешностью закончились, машины холили и лелеяли, а не превращали в груду покорёженного металла.

Ладно, для эльфов этот возраст был песчинкой в море — самый расцвет юности. Но по человеческим-то меркам, совсем немало.

Предчувствие оказалось верным. Герхард абсолютно точно Матиаса хвалить и поощрять не собирался. А вот отчитывать, словно маленького ребёнка — сколько угодно.

— Говорил об этом сотни раз и готов повторить столько же. Можете сходить с ума и играть в свои игрушки хоть до посинения. Только при этом должны выполнять всего одно условие. Ваши дела не отражаются на моей репутации и не создают мне проблем. Это так сложно понять?

В голосе отца без труда прочитывалась угроза.

Находясь рядом с ним, Матс действительно почувствовал себя маленьким и максимально беззащитным. Как будто отмотал время назад и снова стоял здесь, растирая слёзы и сопли по щекам. Но вместо того, чтобы получить одобрение, отхватывал пощёчину и бесконечный поток критики.

Сейчас отец руки не распускал, его кулак соприкоснулся с деревянной столешницей, но Матиас практически ощутил этот удар на себе. И мысленно поразился, как так вышло, что челюсть не захрустела жалобно. Могла ведь вполне.

— Это легко понять, — ответил, с силой сдавливая в ладони бокал, к содержимому которого не прикоснулся, и равнодушно наблюдая, как тонкое стекло покрывается трещинами. — Но это не моя вина.

— А чья?

— Я пытаюсь выяснить.

— Только пытаешься? Может, хватит пытаться, а стоит собраться и сделать? Матиас, твою мать...

— Мать не трогай, сука, — огрызнулся Матс, всегда остро реагировавший на это слово. — Никогда её не трогай. Вообще о ней не вспоминай.

Он взрывался и когда Герхард действительно заговаривал об Оделии, и когда просто использовал в своей речи устойчивый оборот.

Оделия погибла трагически. Её машину обстреляли. По ошибке. Вообще-то в том автомобиле должен был ехать Герхард. Он знал, что готовится нападение. Знал, и всё равно позволил жене уехать. Убеждал, что нет никакой опасности, и ситуация полностью находится под контролем. Матиас помнил, как Герхард поцеловал Оделию в лоб накануне и потрепал её по волосам. Неизвестно, что он ей наговорил, но она сдержанно улыбалась и выглядела почти счастливой. Матс наблюдал за родителями, стоя у окон детской, видел всё, от первого до последнего момента, и неоднократно мысленно возвращался в тот злополучный день.

Ему часто снилось, как он бежит, пытаясь догнать маму, падает, поднимается, снова бежит, но всё равно не успевает. Ворота закрываются у него перед носом, он врезается в ограждение, кричит и... просыпается.

Постель толком остыть не успела, а Герхард уже притащил какую-то шлюху на замену Оделии. Показательно заботливую и бесконечно любопытную. Совавшую нос туда, куда не следовало и куда не просили. Именно она посчитала, что Матиас и Штефан слишком много времени проводят вместе. Именно она настояла на их разделении, а потом долго и старательно обрабатывала Штефана на тему того, как должно, а как лучше не надо. Именно она чуть не разделила их окончательно. Именно она потом, спустя несколько лет, с завидным энтузиазмом натягивалась на член одного, при этом отсасывая другому.

Благородная сучка. Лучше не придумаешь. Активно порицающая твинцест, но при этом оказавшаяся совсем не против проснуться в одной постели с обоими близнецами. И не по очереди, а одновременно.

Видео с её участием Матиас хранил в своей коллекции, хотя, по-хорошему, сейчас его следовало бы уничтожить, чтобы не подводить себя под очередной удар. Они сняли этот любительский порнофильм много лет назад, чтобы при случае ударить Брианну её же оружием.

Тогда, ещё не окончательно вошедшая в семью, не принятая и не признанная всеми, она, как огня, боялась щекотливых ситуаций, в ходе которых Герхард мог узнать о её систематических похождениях на сторону. Потому после появления компромата оставила близнецов в покое, присмирела, перестала навязывать своё мнение. Больше того, всеми правдами и неправдами старалась избегать Матиаса. А если вдруг приходилось сталкиваться с ним лицом к лицу, улыбалась натянуто, до боли в скулах. Но лишний раз рта не открывала.

Как отец мог променять Оделию на это, Матиас не знал. И, честно говоря, знать не хотел.

— Никто её и не трогает, кроме тебя. Это ты постоянно пинаешь труп Оделии...

Договорить отец не успел. Покрытый мелкими трещинами бокал полетел на пол. Матиас рванулся вперёд. Ухватил Герхарда за воротник рубашки, едва не протащив лицом по столешнице.

— Ещё одно слово о ней, и я за себя не отвечаю, — прорычал.

Верхняя губа дёрнулась, обнажив клыки.  

Герхард засмеялся.

— Хоть наизнанку вывернись, а изменить что-то не в твоих силах. Она мертва. Ты жив. И твоя задница сейчас в огне. Я могу тебя спасти. А могу утопить окончательно. Отнять деньги. Приказать умертвить всех твоих монстров. Разрушить клуб до основания. Это всё ты, конечно, переживёшь. И, может быть, однажды рискнёшь начать всё сначала. Но у меня есть в рукаве один козырь, и я не побоюсь разыграть партию.

— Мы уже не дети. Ты не сможешь на нас повлиять, как в детстве. Нет, — отстранённо произнёс Матиас, словно отказывался верить словам отца.

— Думаешь?

— Ты не посмеешь.

— Считаешь себя и своего братца ценными кадрами? Заблуждаешься. У меня есть Аэва. А ещё у меня есть Брианна, которая может родить с десяток, подобных вам. Понимаешь?

Матс продолжал сжимать ткань в кулаке.

Чёртова зависимость.

Они давно вырвались из семейного гнезда. Смогли построить всё с нуля. Смогли подняться без помощи как будто бы любящего папочки. И едва не остались на руинах. Из-за его, Матиаса, импульсивного поступка. Признавать это было омерзительно, но Аэва в своих предположениях находилась ближе всех к истине, когда говорила, что демонстративная казнь принесёт одни неприятности. На второй чаше весов находилось моральное удовлетворение, но какой же малой ценностью оно теперь обладало.

Если жизнь была карточной игрой, то стоило признать: эту партию они со Штефаном бесславно продули.

— Понимаешь, — резюмировал Герхард. — А раз ты такой понятливый, слушай меня. И делай всё, как я скажу. С клубом покончено. Не навсегда. На время. И это не прихоть, не желание побольнее тебя ударить. Это, дорогой мой, вынужденная мера.

*

Не потеряй актуальности давняя традиция — убивать гонцов, приносивших дурные вести, Штефан мог бы без колебаний и зазрения совести взять пистолет и выпустить в него всю обойму. Новости были омерзительными, без малейшего проблеска надежды. Пара фраз, и его отшвырнуло почти на двадцать пять лет назад. В те самые, запредельно мрачные дни, когда он просыпался от дикого вопля, а потом пытался спастись от кошмаров в объятиях брата. Тогда это действительно были всего лишь объятия, без какого-либо подтекста. Стремление ухватиться за единственного родного и близкого, не помешанного на своих проблемах, не пускающего слюни в глубокое декольте новой музе, не сосредоточенного на делах, потому не скользившего равнодушным взглядом и отворачивающегося. Без комментариев. В оглушающей тишине.

Матиас притормозил ненадолго у стеклянных дверей, отделявших гостиную от бассейна, расположенного под открытым небом. Потянулся к шее, подцепил чокер, слегка его оттягивая и сразу же отпуская. С трудом сглотнул, проталкивая в горло все невысказанные слова, потерявшие актуальность, и шагнул вперёд.

Плеск воды не успокаивал. Каждый посторонний шум воспринимался слишком остро, словно заточенным лезвием по коже. Практически градом, без перерывов.

А ещё в саду горел свет, и это тоже раздражало.

Матиасу хотелось оказаться в кромешной темноте. Чтобы его никто не видел и не слышал. Чтобы он никого не слышал и не видел. Но Штефан наверняка начал бы задавать ему вопросы, а лгать близнецу Матиас не умел. И не хотел учиться.

Брат был единственным, степень доверия к кому была сопоставима по глубине с Марианской впадиной. Было бы глупо забрасывать её мусором и разрушать то немногое ценное, что у него оставалось.

К моменту, когда Матиас добрался до бассейна, Штефан выбрался из воды, обернул одно полотенце вокруг бёдер, а вторым промакивал волосы. Невольно залюбовавшись братом, Матс ненадолго отвлёкся от своих мрачных мыслей и слегка вдавил ногти в кожу. Лунный свет разливался по коже, лаская её. Матиасу тоже хотелось прикоснуться, прижаться, как можно сильнее, поцеловать в шею, запустить пальцы в волосы, играя с ними, или сжать сильно, оттягивая назад... Но вместо этого приходилось мучительно подбирать слова, прикидывая, как сообщить скверные новости и не чувствовать себя ничтожеством от осознания собственной беспомощности перед обстоятельствами. В большей степени, перед отцом, который снова, после стольких лет независимости, правил балом в их жизнях.

Штефан бросил влажное полотенце в шезлонг, прихватил со столика стакан с джин-тоником и сделал несколько небольших глотков. Обернулся, услышав шаги, выжидательно посмотрел на Матиаса, походившего в этот миг на побитую собаку, наказанную хозяином по всей строгости.

— Как настроение? — спросил, начиная разговор.

Когда Матс находился в подобном состоянии, инициировать общение для него было всё равно, что совершить подвиг.

— Хочу облить тебя шампанским и облизать с ног до головы, — хмыкнул Матиас.

— То есть, банально напиться и потрахаться? — предположил Штефан, передавая напиток брату, моментально опустошившему стакан.

— Именно.

— А если серьёзно?

— Наш отец форменный мудак, но ты и сам это отлично знаешь.

— Снова размахивал перед тобой списком собственных достижений и перспективами мрачного будущего?

— В точку.

— Ещё и крайне предсказуемый мудак, — резюмировал Штефан, подвигая второй стакан, повторно разливая джин и щедро разбавляя его тоником.

— В какой-то мере, он прав, — цокнул языком Матиас. — Я жёстко проебался. Из-за меня проебался и ты. Аэва — умница-дочь и единственный свет в окне, но, если что, Брианна подсуетится и подарит новых наследников. Те, что есть сейчас — неудачные экземпляры, которые, при случае, можно пустить в расход.

— Не обращай внимания. Просто сегодня дерьмовый день.

— У меня?

— У нас обоих.

Матиас замер, не донеся стакан до рта. Штефан, ничего толком не поясняя, направился к дому. Жестом предложил следовать за ним. Это интриговало и настораживало одновременно. Мыслей в голове было много. Ни одной позитивной. Сплошная темнота. Заявление о дерьмовом дне тому способствовало. Ничего хорошего Матс уже не ждал, зато мучительно вспоминал, где и когда успел наследить. Что могло вернуться бумерангом и проломить ему башку. Да так, что уже ничто не поможет. Кто-нибудь сольёт в сеть горячую новость об их с близнецом своеобразных отношениях? Может быть, раскидает по всем порталам горячее видео, снятое скрытой камерой? Или Брианна вдруг решит перейти в наступление и обвинит обоих в изнасиловании?

Штефан привёл его в гостиную и остановился напротив стола.

— Что это? Пицца? — удивился Матиас, внимательно разглядывая квадратную коробку с характерным изображением на крышке. — Она отравлена или?.. Прости, у меня фантазия не работает.

— Подарок от тайного воздыхателя, — сообщил Штефан, резко откидывая крышку. — Очередной.

Только что выпитое стремительно запросилось назад. Матиас прижал ладонь ко рту и заставил себя сглотнуть через силу.

Разумеется, никакой пиццы в коробке не было. Вместо неё на картоне лежал кусок татуированной кожи со слегка запекшейся по краям кровью. Небольшое изображение. Яркая птичка с длинным изогнутым клювом — колибри, кажется, — сидевшая на экзотическом цветке. Судя по всему, убийца разжился этим рисунком не далее, как несколько часов назад. Содрал и тут же решился поделиться с теми, кого считал своими вдохновителями, кому посвящал свои преступления. Однажды это могло сойти за случайность, повторная акция наталкивала на мысли о закономерности.

— Он снова напомнил о себе, — произнёс Штефан. — А это значит одно из двух. Либо мы грохнули не того, либо он никогда не работал в одиночку. У него был подельник. И, кажется, у меня есть на примете отличная кандидатура.

— Кто? — глухо спросил Матиас, вновь залпом опустошая стакан и прикрывая глаза.

Старательно осуществлял первую часть плана. Ту, которая напиться.

— Парень с разноцветными глазами. Можно сказать, тоже наш общий знакомый.

— Я не знаю никаких парней с разноцветными глазами, а гетерохромия — не настолько распространённое явление, чтобы...

— Тот самый, которому ты оказывал сомнительные знаки внимания. Тот, что утащил с собой голову волка.

— Но?..  

— Пока ты играл роль послушного сына, я сделал то, что должен был провернуть уже давно, но почему-то откладывал. Потратил несколько часов на изучение базы постоянных посетителей клуба. Все анкеты, до единой. И, знаешь, получил любопытный результат. Он не является членом клуба, у него нет карты постоянного клиента. Он тот, кого принято именовать незваным гостем и шавкой с улицы, прибившейся к благородной стае.

— Не по воздуху же он туда попал? — усмехнулся Матиас.

В последнее время он уже ничему не удивлялся. Всё самое худшее, что могло случиться, случалось и больше не казалось невозможным. Матс не стал бы впадать в прострацию и теперь, скажи близнец, что всё-таки да, именно по воздуху. Никак иначе.

Разрозненные кусочки отказывались складываться в общее изображение. Шестерёнки как будто проржавели и двигались с трудом.

— Нет, конечно. Камеры наблюдения отлично зафиксировали, как он смог попасть внутрь. Возможно, результат тебя удивит. Он появился в компании того, кто всегда казался мне надёжным партнёром и довольно неплохим созданием. Знаешь, кто привёл этого парня в клуб?

— Кто? — эхом повторил Матс, замирая и на мгновение забывая, как дышать.

— Наш давний знакомый. Вильгельм Лосс. У него вообще много занятных приятелей, — протянул Штефан, сделал паузу и добавил с торжеством в голосе: — Вот тут-то и начинается самое интересное.