Близнецы были внезапны, как снег, выпадающий в середине лета. Они точно так же свалились Натану на голову, не посчитав нужным предупредить о своём визите. Без приглашения в квартиру, правда, не ломились. Ждали под дверью. Штефан, прислонившись спиной к стене и закинув руки за голову. Матиас, сидя прямо на коврике, лежащем перед дверью.

— Есть планы на следующую неделю? — спросил Штефан вместо приветствия.

— Сложный вопрос. Надо подумать.

— На следующей неделе он совершенно свободен, — поспешил поделиться своим, особо ценным мнением Матиас.

— Вообще-то... — начал Натан.

— Абсолютно свободен, — увереннее прежнего повторил Матиас, подмигнув. — Ну же, волчонок. Соглашайся. Чего тебе стоит?

На мгновение захотелось огреть его чем-нибудь тяжёлым по голове, чтобы не лез, куда не просят. Он, вероятно, прикинул, в каком направлении полетели чужие мысли, потому что моментально сделал щенячьи глаза. Недовольство никуда не делось, но на губах непроизвольно появилась улыбка. Натан покачал головой, засмеялся и, получив доступ к двери, распахнул её, приглашая гостей внутрь.

О своих планах на его личное время близнецы говорили расплывчато, без какой-либо конкретики. Все расспросы пресекали на корню, отделываясь словами о том, что это будет сюрприз.

— Приятный? Или по обстоятельствам? — полюбопытствовал Натан.

— Нечто среднее, — признался Штефан.

— Хотя бы честно. Это как-то связано с делом?

— Очень тесно. И с нашей семьёй, в частности.

— Улоф?

— Да.

— Подробностей, конечно, не будет? — предположил Натан.

— Нет, — быстро ответил Матиас, но тут же себя поправил. — Пока нет. В дальнейшем всё может быть.

О том, как прошла встреча с Деккером, Натану они не рассказывали. Но, судя по тому, что герр доктор заработал нервный срыв, общение прошло плодотворно. И надолго запомнилось обеим сторонам. Натан прикидывал, как далеко могли зайти близнецы в своём стремлении докопаться до правды, но чем больше размышлял об этом, тем сильнее сомневался, что действительно хочет быть посвящённым во все тайны, без исключения. Он уже видел однажды, как братья решали проблемы и разбирались с врагами, достойными, по их мнению, казни. Повторять этот печальный опыт не хотелось. В конце концов, мазохистского начала в себе Натан не наблюдал и развивать его искусственно не планировал.

Близнецы заехали за ним вечером в понедельник. О том, куда они направляются, так и не сказали. По пути трепались о чём угодно, но только не о цели предстоящей поездки и не о делах. Как будто собирались дружной компанией на отдых. Матиас с видом знатока рассуждал о новинках кинопроката, которые он посещал, собирался посетить или ещё до премьеры занёс в список того, что смотреть не станет даже под угрозой расстрела. Натан слушал его болтовню и попеременно ловил себя на двух мыслях. Первая гласила, что всё действительно прекрасно и безоблачно, потому можно расслабиться и получать удовольствие. Вторая, что ему таким способом пытаются запудрить мозги, и ничего хорошего впереди не ждёт. Вместо того, чтобы втягиваться в дискуссию, нужно держать ухо востро и готовиться к неприятностям. Мало ли, что там твинсам в голову стукнуло?

Секс не был синонимом к определению «гарантия безопасности». То, что он успел побывать в одной постели с обоими братьями, вовсе не означало, что они сменили гнев на милость, перестали подозревать его во всех смертных грехах и выписали индульгенцию. Это говорило лишь о том, что он нравился внешне им, они нравились ему. Только и всего. Ничего кроме. Пока. Или, в принципе.

Дорога заняла совсем немного времени. Полтора часа, и они были на месте.

— Ну, что? — спросил Матиас. — Готов сдавать экзамен на знание нашей семьи?

— Боюсь, провалю это испытание ещё до старта.

— Я не был бы столь категоричен в суждениях. Неужели совсем никаких догадок? Например, где мы сейчас находимся?

— Родовое поместье, — протянул Натан. — Это мне известно. Но, сказать по правде, куда сильнее меня занимал вопрос: зачем мы здесь? Или предпочитаете до последнего держать меня в счастливом неведении?

— Всё просто, — хмыкнул Штефан. — И, должен предупредить заранее, немного тоскливо. Ежегодная традиция. Обязательное сборище для членов нашей семьи. Сначала отец копается в бумагах, подводит итоги, затем созывает всех присутствующих в главный зал. И тут два варианта.

— Либо он поливает помоями и бьёт провинившихся по жопе, либо гладит по голове и поёт дифирамбы, — подхватил Матиас, накручивая на палец прядь платиновых волос. — После того, как итоги подведены, картофельные медальки и подзатыльники розданы, бабуля объявляет начало праздника. И заканчивается неделя балом. Пережиток прошлого, конечно, но пока папочка стоит во главе клана, приходится считаться с его мнением и принимать участие в этой сомнительной постановке.

— Так... — протянул Натан. — С этим более или менее разобрались. Но теперь сам собой напрашивается другой вопрос.

— Какой?

— На каких основаниях здесь нахожусь я?

— Нашего гостя, — ответил Штефан.

— На семейном, если я правильно понял, торжестве?

— Ну, да, — вновь вмешался Матиас. — Почему бы нет? Если не хочешь быть просто гостем, можешь придумать себе какую-нибудь легенду, а мы подыграем.

— Например?

— Можешь назваться моим парнем, — невозмутимо произнёс Штефан, заставив Натана усомниться в реальности происходящего.

Слуховые галлюцинации? Или же реально высказанное предложение? Он мог ожидать чего-то подобного от Матиаса, но не от его старшего брата. Несмотря на то, что они провели вместе ночь... Ладно, не просто ночь, а безумную, невероятную, охренительную ночь, расстояние между ними оставалось таким же огромным, как и прежде. Натану казалось периодически, что Штефан переспал с ним из принципа. Не потому, что сам отчаянно этого хотел, а потому, что считал обязательным номером программы — сравнять счёт с Матсом. Раз тот не упустил возможности, он тоже это сделает.

— Эй, — недовольно произнёс Матиас и нахмурился.

Штефан внимательно посмотрел на него, ничего не сказав в ответ. Наблюдавший за ними не первый день, Натан точно знал, что слова им и не нужны были. Одного взгляда или жеста с лихвой хватало и переливалось за край.

Ладонь Матиаса легла на щёку Штефана. Соскользнула ниже, словно в режиме замедленной съёмки.

Самый выгодный ракурс, самые яркие кадры.

Матиас решительно потянул брата к себе, ухватив за воротник рубашки. Натану тоже слова не требовались. Он тоже всё прекрасно понимал. Осознавал в полной мере, в данный конкретный момент, что Матиас, на самом деле, ревнует брата к окружающим ничуть не меньше. А то и сильнее. Высказанное предложение его не покоробило, но зацепило, и он решил без промедления показать, кто, на самом деле, хозяин в доме. Кто парень Штефана по канону, и почему претендовать на это место бессмысленно.

В мыслях — можно, сколько угодно, но в реальности — без шансов.

Потребовалось приложить немало усилий, чтобы остаться невозмутимым, не сдвинуться с места, не выпрыгнуть из машины, хлопая дверью, а досмотреть всё от первой до последней минуты.

Хотя...

Себе Натан с лёгкостью признавался: смотреть на вылизывающих друг другу глотки близнецов столь же приятно, как целоваться с каждым из них. Ничуть не хуже в плане ощущений. Лёд и пламя. Безудержная ярость и напористость одного, нежность и чуткость другого. Они были хороши поодиночке, а вместе — идеальны.

Матиас запрокинул голову и чувственно закусил нижнюю губу. Громко выдохнул, когда кончик языка скользнул вдоль тёмной линии — сегодня с подвеской в виде звёзды. Ухмыльнулся торжествующе и нарушил молчание, воцарившееся в салоне, спросив:

— Хочешь оказаться на моём месте?

— А что, если я отвечу «да»? — не стал уповать на спасительное молчание Натан. — Разрешишь мне назваться парнем Штефана? Или посоветуешь держаться от него на расстоянии — в идеале, обходя за километр?

— Разрешу. Он ведь сам предложил, — хмыкнул Матиас. — Но только при одном условии.

— Называться кем угодно, но на многое не рассчитывать?

— Именно.

— Забыл добавить что-нибудь пафосное. Например... «Играй, но не заигрывайся, детка, потому что это моя территория», — не удержался от колкости Натан.

— Признай, братишка, в этом раунде тебе не оставили шансов на победу, — засмеялся Штефан, прижавшись лбом к плечу Матса. — Счёт сравнялся. Один — один.

*

Штефан никогда не считал себя специалистом в области воспитания, тем не менее, нередко ловил себя на мысли о том, что отец многое делает неверно. Применительно к ним, он и вовсе выбрал в корне неправильный подход, в итоге спровоцировавший войну, пусть и не кровопролитную, но от холодной удовольствия тоже было немного. Наверное, всё могло сложиться иначе. Наверное, они даже могли бы стать друзьями. Если бы Герхард уделял детям чуть больше внимания в раннем детстве, если бы не применял к ним тоталитарный подход, желая на корню задавить самостоятельность. Если бы не вкладывал в их головы определённые убеждения, заверяя, будто они — единственные верные, если бы не проезжался с завидным постоянством по воспоминаниям, связанным с матерью. При желании, этих «если бы» набиралось огромное количество. Правда, работать над ними и исправлять ошибки прошлого Герхард не торопился, перекладывая ответственность за неудачи в общении с детьми на плечи последних. Неудивительно, что в итоге о поддержке и любви в отношениях с родителем не шло и речи.

Сколько Штефан себя помнил, Герхард всегда настаивал на том, что каждый в жизни играет исключительно сам за себя. Он не признавал работы в команде, а потому старательно стравливал детей между собой, с наслаждением глядя, как они ведутся на малейшие провокации, поддаются примитивной дрессировке. Подобно своре одичавших собак, готовы в любой момент сорваться с места и броситься в атаку. Не просто потрепать друг друга и разойтись восвояси. Они собираются биться насмерть, перегрызать глотки тем, кто, по идее, должен быть им самыми дорогими и близкими существами на свете.

Вечное деление на хороших и плохих, на лучших и худших. На тех, кто достоин похвалы, и тех, кто заслуживает исключительно порицания. Ярчайший пример токсичной атмосферы в семье. Герхард искренне верил, что его методы работают и дают отличные результаты, потому с каждым годом прикладывал всё больше усилий, вбивая отравленные клинья между своими детьми. Сначала между близнецами и Аэвой. Потом, когда они стали старше, начал повторять заученный трюк, пытаясь разделить их. Учёба Матиаса в Британии, постоянные напоминания о том, что наследником может стать только один, самый достойный кандидат. О том, что любые эмоциональные привязанности вредят и мешают достижению целей. О том, что если кто-то исчезает из твоей жизни, лучше его забыть и двигаться дальше.

Спустя годы, Штефан узнал, что бумажные письма, которые близнец ему отправлял, превращались в пепел, не попадая в руки адресата, а любая попытка связаться с ним пресекалась на корню. Герхард хотел, чтобы братья прониклись ненавистью и, столкнувшись лицом к лицу после разлуки, начали пожирать друг друга, словно пауки, оказавшиеся в одной банке. Работали не сообща, а по принципу «каждый за себя».

Штефан годами пытался понять, чем руководствовался в своих поступках отец, но так и не сумел проникнуться его логикой.

Герхард добился совсем не того, за что боролся. Те самые отравленные клинья действительно сыграли свою роль. Просто разделили они не близнецов, а близнецов и их отца, сделав заклятыми врагами.

Так же, как и Матиас, Штефан не мог простить отцу смерть Оделии, с натяжкой подходившую под определение случайности. Он тоже не стеснялся говорить об этом открыто, демонстрируя пренебрежение к мачехе и проезжаясь по ценностям Герхарда. Но почему-то до сих пор не попал в опалу и умудрился каким-то чудом не подорвать доверие окончательно. Герхард готовил на смену себе старшую дочь, но считал Штефана перспективным игроком делового рынка, в то время как Матиаса давно списал со счетов и признал бракованным образцом.

Приезжать на это ежегодное собрание Штефан не хотел по ряду причин. Эта считалась одной из главных.

— Забей, — советовал Матиас, прижимаясь к нему сзади. — Я пропущу все его слова мимо ушей. Я так тысячу раз делал и вряд ли стану менять тактику.

Штефан улыбался, ерошил ему волосы и с содроганием вспоминал период, когда отец действительно оказался близок к цели, едва не превратив их обоих в своих безмозглых марионеток.

Однако от мысли, что однажды им удалось вырваться из-под контроля, легче не становилось.

Несмотря на бесконечные сражения за независимость и многочисленные победы на этом поприще, Штефан неоднократно ловил себя на мысли, что отец по-прежнему не утратил влияния. Он может в любой момент вмешаться в их жизнь и начать диктовать выгодные ему условия. Особенно остро он ощутил это после крайне неприятного инцидента с бойцовским клубом.

А потому от важного разговора, на который его пригласил Герхард, ничего хорошего не ожидал. Подозревал, о чём пойдёт речь и готовился к худшему.

В родовом поместье, раскинувшемся в пригороде Мюнхена, пока собралось не так много гостей. Они приехали в числе первых. Тишина коридоров раздражала и била по нервам. Штефан предпочёл бы давящей тишине шум толпы. А так в голове непроизвольно возникали ненавистные ассоциации.

Он вспоминал о том, как их дом после гибели Оделии погрузился на несколько дней в тишину. О том, как о них, в отсутствие матери, все позабыли, и они безвылазно сидели в комнате, крепко сцепив руки, переплетя до боли пальцы. Матиас прижимался головой к его плечу и плакал, повторяя:

— Хотя бы ты меня не оставляй. Никогда не отпускай мою руку.

Тогда они были уверены, что если их разделят, то рано или поздно от одного обязательно избавятся. В принципе, это и произошло, спустя время. Методы устранения препятствий были, к счастью, не столь радикальными, как они себе представили, проникшись новостями о смерти Оделии.

Стенам душного кабинета Герхард предпочёл прогулку по цветущему саду. Штефан неотрывно следовал за отцом по пятам, но благостное настроение родителя не разделял. Пока тот улыбался, восхищался талантом садовника и отменным вкусом Брианны, подыскавшей идеальные розы для сада, Штефан хмурился. Едва ли отец действительно собирался обсуждать с ним растения.

Да и восторги Герхарда Штефан не разделял. Ненависти к розам не питал. Как и большинство других цветов, они были ему глубоко безразличны. В целом. Но эти, идеальные, вызывали глухое раздражение. Они заняли место любимых Оделией гортензий. Мама высаживала их самостоятельно. Долгое время они служили дополнительным напоминанием о ней. А теперь ничего не осталось.

— Странно видеть это место таким пустым, — произнёс, прерывая поток восторгов.

— Гости начнут собираться позже, — ответил Герхард. — Я специально попросил тебя приехать пораньше.

— Зачем? Не говори, что это всё исключительно ради того, чтобы показать мне сад. Не поверю.

— Я хотел поговорить о твоём брате, — сообщил Герхард. — Точнее, о его поведении.

— Что не так с его поведением? — уточнил Штефан, пряча руки в карманы.

— Пока ничего. Конечно, если не считать за промах эту несносную выходку.

— Ты о?.. — начал Штефан, но его перебили.

— О парне, которого он с собой притащил. На семейное, заметь, торжество. Немыслимо! Неслыханная наглость! Я, конечно, не укажу ему на дверь, потому что с моей стороны это будет невежливо. Но если он не идиот, то должен понять, что ему здесь совсем не рады. Не могу с точностью определить, к какой расе он принадлежит, но то, что в его крови течёт магия, слегка обнадёживает. Притащив на наш праздник человека, Матиас рухнул бы ниже плинтуса. Хотя, стоит признать, я бы не удивился такому повороту. С него станется — спутаться с человеком.

— Это была моя инициатива.

— Что? — осёкся Герхард.

— Это инициатива целиком и полностью принадлежала мне, — усмехнулся Штефан. — Я решил пригласить Натана. И ты ошибаешься. У него есть все основания для пребывания в этом доме.

— Например?

— Мы встречаемся.

Произнеся это, Штефан вновь оказался в зоне тишины. Отец не торопился выливать на него помои, рассказывая о прогрессирующем семимильными шагами разочаровании. Вместо этого прищурился, внимательно глядя на старшего сына. Как будто надеялся обрести способности к телепатии и основательно покопаться у него в голове.

— Что-то не так? — спросил Штефан.

— Что ж, — протянул Герхард. — Не скажу, что было ожидаемо, но новость, в целом, неплохая. Всё лучше, чем позорить род сомнительными связями.

Будь на месте Штефана Матиас, он не удержался бы от ехидной ухмылки и поправки «мы оба с ним встречаемся», превращающей неплохую новость в очередной повод для презрения и недовольства. Но Штефан не собирался ничего объяснять. Достаточно было того, что родственники знали об их с Матиасом отношениях, выходящих за рамки общепринятых.

— Брианна на вечере появится? — поинтересовался Штефан.

Вообще-то он рассчитывал пересечься с ней в ближайшее время, но пока на территории особняка не было ни намёка на присутствие мачехи.

— Не сомневайся. Она не может не появиться. В конце концов, именно она станет самой яркой звездой и королевой праздничного вечера.

— То есть?

— Всё просто, — охотно пояснил Герхард. — В этом году наконец-то случилось то, о чём я мечтал много лет подряд.

— То есть? — эхом повторил Штефан, смутно догадываясь, какая новость способна заставить отца сиять от счастья.

— Мы скоро станем родителями. Брианна беременна.

«От кого?» — едва не спросил Штефан.

Но вовремя прикусил язык. И снова подумал, что, окажись на его месте Матс, этот вопрос обязательно бы прозвучал, приводя отца в ярость и пробуждая в нём желание свернуть собеседнику шею. Вопрос был, несомненно, актуальным. Им наверняка каждый второй задавался. Но только не Герхард. Брианна так виртуозно водила супруга за нос, что он, скорее обвинил бы в клевете всех и каждого, кто усомнился в честности и непорочности его жены.

— Поздравляю.

— Спасибо. Собственно, ради этого я и позвал тебя сюда.

— Хотел, чтобы я узнал новость одним из первых?

— Нет, собирался попросить об одолжении. Приструни своего брата. Не секрет, что он ненавидит Брианну, потому новость его наверняка взбесит. Не позволяй ему делать глупости. Он и так достаточно их совершил. Мне не хотелось бы принимать меры.

Не изучи Штефан отца, как свои пять пальцев, он мог бы ошибочно принять сказанное за проявление заботы. Но он знал Герхарда, как облупленного. Потому ни секунды не сомневался: заботой здесь и не пахнет. Угрозой — сколько угодно.

*

Источники, утверждавшие о многочисленности эльфийского клана, нисколько не преувеличивали. Родственников у близнецов обнаружилось предостаточно. Так много, что запоминать их было делом неблагодарным, всё равно он сбился бы уже на втором десятке.

Некоторые были вполне доброжелательны, часть их демонстрировала намеренную отчуждённость и не горела желанием сводить новые знакомства. С отдельными личностями, напротив, не горел желанием общаться Натан. В последнюю категорию моментально попал Герхард, державшийся особняком, одаривший незваного гостя тяжёлым взглядом и процедивший формальное приветствие сквозь зубы.

Легенда о родственниках, готовых стоять друг за друга горой, подверглась сомнениям, превратилась в пыль и осыпалась на землю.

Напрямую задавать вопросы Натан не спешил. К тому же возможности остаться наедине с близнецами, пока не подвернулось, а демонстрировать любопытство в присутствии посторонних было не слишком тактично.

Последними в этот день приехали Аэва с дочерью. Мачеха, с которой сильнее всего жаждали повидаться близнецы, так и не появилась.

— Насколько мне известно, она уже две недели отдыхает в Швейцарии, — произнесла Бернарда. — И, как по мне, пусть отдыхает дальше. Встречаться с ней — выше моих сил.

— Две недели?! — удивился Матиас. — Как же так?

— Сразу видно, что дома ты появляешься нечасто, — засмеялась Бернарда, потрепав внука по щеке.

— Осуждаешь?

— Ни разу. Больше того, я понимаю, почему вы не торопитесь заглядывать в гости.

Извинившись, она оставила их и направилась к Аэве и Тилли, чтобы поприветствовать.

— Пожалуй, бабушка — единственная после Штефана, с кем я способен поладить, — доверительно сообщил Матиас, когда они с Натаном поднимались по лестнице. — Она не читает мне нотаций, не пытается перекроить на свой лад и никогда не осуждает. Зато готова дать совет, если понадобится. Даже удивительно осознавать, что она мать Герхарда. Они слишком разные. Как небо и земля.

— Я заметил, — признался Натан.

— Хочешь, удивлю сильнее прежнего?

— Попробуй.

— Лет в семнадцать у меня были красные волосы.

— И? Что в этом криминального?

— Как думаешь, кто помогал мне их красить?

— Бернарда? — с долей сомнений предположил Натан.

— Она самая. Затолкала меня в ванную комнату, приготовила смесь для окрашивания, наносила краску и рассказывала, как ухаживать за волосами. Это было бесценно. Одно из самых ярких воспоминаний.

— И твой отец не возражал?

— Шутишь? Он орал так, что стёкла вылетали к чёртовой матери, но только, когда мы находились один на один. Стоило бабушке выступить со своей речью в защиту любимого внука, как он тут же засунул язык в задницу. Ему пришлось смириться.

— Герхард боится своей матери?

— Нет, не боится. Но, определённо, уважает.

— Подожди.

— Что такое? — удивился Матиас, притормаживая и оборачиваясь.

— Если Бернарда на вашей стороне и всегда готова поддержать, почему вы боитесь отца?

— Боимся? — хмыкнул Матиас. — Нет, мы не боимся. И даже не опасаемся. Просто мы знаем, на что он способен. Видели на примере Оделии. И не хотим доводить ситуацию до повторения.

— А вы? Разве не способны? Рассказывать о том, что мухи не обидишь, не стоит. Я уже сейчас настроен скептически.

— Любую болезнь проще предотвратить, чем лечить. А плохие отношения лучше не обострять и не переводить в категорию омерзительных. Мы способны. Мы готовы дать ему отпор, если понадобится. Но, понимаешь, есть такие вещи...

— Понимаю, — выдохнул Натан, намекая, что мучительно подыскивать слова не обязательно.

Матиас может продолжить откровенничать с ним, когда настанет подходящее время. Или вообще больше никогда не поднимать эту тему в разговоре. Как посчитает нужным, так пусть и делает. Сейчас общую мысль он уловил. Этого было достаточно. Выворачивать чужую душу наизнанку Натан не планировал.

Матс, кажется, понял, о чём он думает, потому что улыбнулся благодарно и, оставив Натана в одиночестве, пошёл к своей спальне, расположенной дальше по коридору. Когда они только-только приехали, Матиас предлагал заглядывать к нему в гости, если станет скучно.

Стоя под струями душа, Натан никак не мог избавиться от мыслей о недавнем разговоре. Предсказание старого Джо настойчиво лезло в голову и не спешило уходить.

Эльфийская кровь, что затопит улицы Мюнхена.

Могли ли эти слова относиться не к Коллекционеру, а к недовольству членов одного клана друг другом? Разумеется, могли.

Теперь это было очевиднее, чем когда-либо.

*

Натану не спалось. Бесцельно проворочавшись несколько часов, он окончательно пришёл к выводу, что не уснёт, и решил прогуляться. Надел толстовку, висевшую на спинке стула, и вышел из комнаты.

В доме царила тишина, ориентироваться в пространстве помогали светильники, висевшие вдоль стен и рассеивавшие темноту тусклым светом. Натан сбежал по лестнице, стараясь не шуметь лишний раз, и выскользнул на улицу, плотно притворив за собой дверь.

Прохладный ночной ветер дохнул в лицо. Натан набросил капюшон и в задумчивости покусал нижнюю губу. Он не знал, куда можно податься в такое время. С трудом ориентировался на территории поместья, а потому периодически допускал мысль, что заблудиться здесь, прогуливаясь без проводника, проще простого.

В саду горели фонари. Натан засунул руки в карманы, в последний раз огляделся по сторонам и направился к лестнице, ведущей к бассейну. Вдоль одного борта выстроились в ряд несколько шезлонгов. В одном из них с комфортом расположился Матиас. Любовался ночным небом и неспешно потягивал коктейль. Услышав шаги, повернулся на звук и отсалютовал бокалом.

— Не спится? — задал вопрос, ответ на который был очевиден.

— Как видишь. Я думал, что буду единственным полуночником.

— Ошибся, — ухмыльнулся Матиас, забрасывая в рот клубничину, отставляя опустевший бокал и натягивая перчатки для вождения. — В этом чёртовом доме у меня вечно проблемы со сном. Это гадкая и бесконечно раздражающая, но всё-таки традиция. Потому я стараюсь компенсировать негативные эмоции чем-нибудь приятным. Прямо сейчас планирую прокатиться с ветерком. Хочешь составить компанию?

— Хочу, — без колебаний ответил Натан.

— Я в тебе не сомневался. Знал, что ты не оставишь меня грустить в одиночестве. Пошли.

Он взял Натана за руку и потащил за собой. Схватил крепко, словно не желал отпускать. Или опасался, что тот может передумать и ковал железо, пока оно было горячим. Во второй руке сжимал фонарик, освещал дорогу обоим.

Ярко-красный «Авентадор», скучавший в гараже, приветливо мигнул фарами. Матс улыбнулся с теплотой и нежностью, словно увидел старого знакомого, по которому отчаянно скучал. Ласково провёл ладонью по капоту.

— Считай, что я сошёл с ума, детка, — произнёс задумчиво.

— К кому из нас ты обращаешься?

— Сам как думаешь?

— Делаю ставку на машину.

— И снова оказываешься прав.

— В чём заключается сумасшествие? В том, что ты разговариваешь с машинами? Или есть другие причины?

— Ты только что стал свидетелем практически уникального явления. Это особый случай, достойный внимания. На самом деле, я редко предлагаю кому-то прокатиться на своих «Ламбо». А тебя вот приглашаю в святая святых. Эти машины... Как бы сказать. Для меня они символичны.

— Тем, что в них всего два места? Для тебя и для твоего близнеца?

— На лету схватываешь, — похвалил Матс, потрепав Натана по волосам. — Именно так. Давай, волчонок. Запрыгивай.

— Стой! — предупреждающе крикнул Натан. — Что это?

— Где?

— Там, рядом с твоей машиной.

— Ты...

Матиас не договорил, оборвав себя на полуслове и направляя фонарик туда, где Натан увидел нечто, по его мнению, подозрительное.

Тонкий луч света скользнул по полу, вдоль крыла «Авентадора». Дёрнулся, замер на месте, вернулся обратно. Никакой ошибки и напрасной паники, разводимой на пустом месте. Реальная причина для беспокойства.

На полу поблёскивала масляная лужица. Сомневаться в её происхождении не приходилось.

— Бляди, — процедил Матиас, присаживаясь на корточки и направляя свет фонарика на ту самую лужицу. — Интересно, кто додумался?  

— Есть идеи?

— Сколько угодно. Под подозрением все, кроме тебя, Штефана и Бернарды. Хотя, чёрт возьми, план был хорош. Я почти готов поаплодировать тому, кто это придумал. Обычно я ничего не проверяю. Просто ныряю в салон и несусь, куда глаза глядят. В этот раз меня вполне могло внести в ближайший столб или в некстати появившийся из-за угла грузовик. Что ж, утром я всё ещё буду жив. Какая жалость для того, кто это организовал, — произнёс Матс, прислоняясь к капоту и щёлкая выключателем фонарика.

— А свет? Ты ведь мог включить его и всё увидеть. Разве нет?

— Здесь не первый месяц проблемы с проводкой, но дорогой папочка не спешит её чинить. Считает, я перебьюсь тем, что есть.

— Высокие отношения.

— Выше, чем седьмое небо, — хмыкнул Матиас. — Печально это признавать, однако прогулка откладывается до лучших времён. Когда-нибудь я обязательно прокачу тебя в одной из своих красоток. Но сегодня это, увы, небезопасно. Мой прекрасный план с треском провалился.

— План? Твой? Это который?

— Романтическая поездка по ночному пригороду. Ветер, скорость, свобода, и только мы вдвоём.

— Ты не мог знать, что я спущусь к бассейну.

— Я и не утверждаю, что спланировал всё заранее. Этой идее от силы десять минут, но я успел проникнуться, продумать всё в деталях и разочароваться, когда задумка сорвалась, — беззаботно произнёс Матиас. — Хотя... Нет. Пока не всё потеряно. Знаешь, ты бы шикарно смотрелся на капоте моей красотки.

— Ты серьёзно? — усмехнулся Натан. — Пару минут назад ты понял, что кто-то готовил на тебя покушение, а теперь думаешь о том, как разложить меня на этой машине? Нет, правда?

— Вполне. Должна же быть от неё какая-то польза, раз кататься на ней без риска для жизни нельзя.

— Эй, я не студентка-первокурсница, готовая дать за поездку на элитном спорткаре.

— Не она. Сам вижу, — согласился Матс. — Но всё же... Ты, правда, меня не хочешь? Совсем-совсем?

Очередной вопрос, не требовавший ответа, но позволяющий разобраться в самом себе, в переживаниях, ощущениях, эмоциях и чувствах.

В Берлине всё произошло не сказать, что спонтанно. Натан понимал, к чему дело идёт, но не остановился, сдавшись под натиском весьма инициативного любовника. Сейчас Матиас не предпринимал никаких действий. Стоял неподвижно, задавал вопросы, предлагая ответить и проявить честность в общении. Если не с ним, то хотя бы с самим собой.

Правда заключалась в том, что...

Да, Натан хотел.

Переход от рассуждений о готовившемся покушении действительно был слишком резким, перестроиться толком не удалось, но определённого факта это не отменяло.

Он хотел.

Прохладный ветер как будто перестал существовать. Или остался за гранью восприятия.

Стоило Матиасу протянуть руку, стоило прикоснуться, и Натана вмиг обдало жаром. Матс больше ничего не говорил. Стоял, прислонившись к капоту, играл с волосами Натана, накручивая их на палец, отпуская, повторяя сначала. Он не торопил, терпеливо дожидаясь ответа. И Натан чувствовал, что не будет никакого принуждения. Если он ответит «нет», его проводят до спальни, пожелают спокойной ночи, поцелуют целомудренно в лоб и оставят в одиночестве. Если он скажет «да», вполне возможно, его тоже проводят до спальни. Или всё-таки не проводят?

— Не хочешь? — шёпотом повторил Матиас, приближаясь к нему и выдыхая два коротких слова прямо в губы.

Кулон на его чокере мерно покачивался туда-сюда, словно маятник в руках гипнотизёра.

Капюшон соскользнул с головы, когда Натан всё-таки подался вперёд и прижался к губам Матса. Действие вместо ответа. Без лишних разговоров и напрасной траты времени.

Матиас как будто только того и ждал. И, кажется, не шутил насчёт капота, потому что довольно скоро и споро уложил Натана на него, запуская одну руку под толстовку, а второй цепляя резинку пижамных штанов и белья, скрытого под ними.

Для того чтобы возбуждение разлилось по крови и достигло запредельной концентрации, ничего особо и делать не пришлось. Это было как будто само собой разумеющееся явление. Условный рефлекс. Характерные ассоциации. Воспоминания.

Сегодня льда не было. Только сахар из безалкогольного коктейля. Сахар и лёгкое клубничное послевкусие. Требовательные поцелуи, горячий, настойчивый язык, жадные прикосновения ладоней.

— Превратись, — попросил Матс, прикусывая кожу на шее. — Пожалуйста, сделай это. Для меня.

— Зачем?

— У меня лютейший кинк на твои уши, — честно признался Матиас. — Меня с них безумно тащит, словно грёбаного наркомана.

— Реально?

— Да.

Можно было препираться до последнего и сыпать встречными вопросами. Можно было ответить отказом, напомнив о том, что полуформа исключительно для близких и друзей, а не для каждого встречного. Но тут же возникало резонное замечание. Считать Матса совсем уж чужим было нелепо. Особенно после того, как они уже побывали в одной постели в таком виде.

Натан запрокинул голову, прижимаясь затылком к твёрдой поверхности. Губы вновь прижались к горлу, оставили лёгкий, влажный след на нервно дёрнувшемся кадыке.

Маскировка, предназначенная для остальных, исчезла. Натан перебросился в полуформу.

Матиас задрал его толстовку, получая доступ к телу, провёл языком по твёрдым мышцам пресса. Потянул пижамные брюки вниз сильнее прежнего, сдёрнул их одним рывком, оставив болтаться на одной щиколотке. Обхватил ладонью возбуждённый член, лаская размеренно. Поддразнивая, растирая по коже обильно выступившую смазку.

Знакомое касание. Знакомое и желанное.

Натан сжал ладонь на плече Матиаса. Вдавил ногти в ткань его футболки. Видимо, перестарался. Не рассчитал силу.

— Волчонок выпускает коготки, — протянул Матиас, облизнувшись.

Уже в следующий миг насадился ртом на член. Взял глубоко. Умело. Уверенно.

До этой ночи Натан не знал, но догадывался, что минет в исполнении Матиаса должен быть фантастическим.

Не ошибся. Почти.

Отсасывал Матс определённо не хуже, чем в фантазии. Говоря откровенно, он делал это гораздо лучше. От его действий вело, тащило и мазало, как от самого сильного наркотика, а реальность рассыпалась на миллиарды разноцветных осколков.

Натан услышал щелчок ремня и звук расстёгивающейся молнии.

Он не стал бы противиться, если бы Матс развёл его бёдра сильнее прежнего, забросил ноги на плечи и трахнул прямо в этом гараже, на этом капоте.

Он продолжил бы фантазировать о возможных дальнейших действиях, но именно в этот момент его накрыло оргазмом. Сильным, ярким и, несомненно, запоминающимся, выжигающим остальные мысли. Натан крепко зажмурился. Мир закачался и стремительно пришёл в движение. Натана заштормило вместе с миром. Он вцепился Матиасу в волосы, крепко сжимая их на затылке, словно боялся упасть и ухватился за первое, что под руку попалось.

Матиас проглотил всё до капли. Облизнулся удовлетворённо.

Потянулся за поцелуем, делясь солоноватым привкусом, оставшимся на губах. Вытер испачканную ладонь о штанину. Отсасывая, умудрился отдрочить себе жёстко и быстро. Натан кончил ему в глотку, он — себе в кулак.

— Я был прав, — произнёс, не спеша застёгивая ширинку и демонстрируя полное отсутствие нижнего белья под джинсами. — С самого начала не сомневался. Теперь знаю наверняка.

— Относительно чего?

— Ты роскошно смотрелся на этой детке, — пояснил Матиас, вылизывая Натану шею и несильно прихватывая зубами кожу за ухом. — Нужно будет повторить. Обязательно.