— Хотел меня видеть? — поинтересовалась Брианна, проскальзывая в кабинет и плотно прикрывая за собой дверь.

— Да. Проходи. Располагайся.

— Ты ещё быть как дома предложи.

— Ты и так дома.

— О, неужели это свершилось, и ты, наконец, признал меня законной хозяйкой поместья, перестав тыкать в глаза своей мёртвой мамочкой?

— Нет. И не собираюсь.

— Ну, это мы ещё посмотрим.

— Если что-то подобное и случится, то только в следующей жизни.

— Я умею ждать, — заверила она.

— Не сомневаюсь, Бри.

— И не такие ломаются. Нужно только выбрать подходящий метод воздействия.

— Тебе ли не знать. Ты на этом собаку съела.

— Так зачем ты меня позвал? Соскучился? — в её голосе появились игривые интонации, и Штефан в полной мере испытал чувство омерзения.

В своей жизни он совершил достаточно промахов и отрекаться от них, уверяя всех и каждого, будто является самым чистым, невинным и безгрешным созданием на земле, не собирался. Признавал и старался сделать так, чтобы в дальнейшем неприятные ситуации не повторялись. Он умел учиться на своих ошибках и извлекать из мерзких ситуаций определённый опыт.

Нимб и крылья, равно, как и белоснежные плащи, были ему не к лицу, а сам он не собирался втискиваться в рамки непривычного амплуа. Зато его собеседница, улыбавшаяся радушно, относилась как раз к таким любителям выдать себя не за тех, кем являешься на самом деле. Штефан не сомневался, что с огромным удовольствием она указала бы ему на дверь, приказав никогда больше не переступать порог семейного поместья, но пока держала себя в определённых рамках. Впрочем, длиться сеанс доброжелательности обещал недолго. У Брианны уже появился козырь, способный подтолкнуть Герхарда к решению — окончательно распрощаться с детьми от первого брака и вычеркнуть их из своей жизни. Похоронить заживо, сделав вид, будто их никогда не существовало, а брак с Оделией был страшным сном.

Герхард никогда особо не скрывал истинного отношения к первой супруге, не говорил, что этот союз заключён на небесах, а любовь их достойна войти в коллекцию великих историй. Это был самый обыкновенный брак по расчёту, в котором каждая из сторон старалась отыскать выгоду и, стоит отметить, нашла её. Хуже стало после того, как эйфория от достижений схлынула, а необходимость обитать под одной крышей с ненавистной второй половиной осталась.

Неудивительно, что и детей, рождённых Оделией, Герхард считал ненужными. А перспективе появления наследника от любимой женщины радовался так, что становилось неловко и хотелось поскорее покинуть зал, в котором Герхард рассказывал всем собравшимся о плюсах отцовства.

Штефан думал, что при таком раскладе отец мог вообще не приглашать их на семейное торжество. Понимал ведь, что ни он, ни Матс сообщению не обрадуются. И всё равно не упустил случая поглумиться над ними, подчеркнув их ненужность. Помахать перед лицом тряпкой насыщенного красного цвета, а затем выдвинуть требование: никаких скандалов. Разрешается только одобрять и умиляться вместе с будущим папой.

— Этот ребёнок мне ничего не сделал, а я уже его ненавижу, — поделился с ним Матиас. — И здесь даже на родственных чувствах сыграть не получится, потому что я совсем не уверен, что у нас будет общая кровь.

— Бернарда с утра сказала то же самое, — хмыкнул Штефан.

— Бабуля — одна из немногих, кто раскусил нашу мачеху на самом раннем этапе. Жаль, что свои мозги в чужую голову не засунешь, и отец продолжит заблуждаться до последнего.

Бернарда и, правда, относилась к новой избраннице сына настороженно.

Её не смогли обмануть ни блестящие манеры, демонстрируемые в момент первого визита, ни потупленные в пол глаза, ни тихий голос, ни образ скромницы с тугой косой. Бернарда не кривилась во время семейного ужина, не задавала провокационных вопросов, способных породить в комнате гробовое молчание, не отпускала колких замечаний. Предпочла высказать своё мнение после того, как гостья удалилась. Смотрины закончились диким скандалом. Но Герхард всё-таки сумел отстоять собственное мнение и через несколько недель закатил роскошное торжество, после которого в особняк вошла не Брианна Зорген, а новая фрау Шульц.

Отца мало волновало мутное прошлое Брианны, в котором неоднократно встречалось слово «эскорт», а отдельной строкой проходило упоминание об оказании интимных услуг за дополнительную плату. Герхард искренне верил, что между ними не только вспыхнула страсть, но и зародилось огромное, светлое чувство, способное уничтожить всю грязь прошлого. За столько лет брака, глаза его так и не открылись. Он продолжал превозносить супругу, а она в своей любимой манере продолжала поливать его грязью за спиной и улыбаться, преданно заглядывая в рот.

Хитрая и изворотливая она любую ситуацию была способна вывернуть на пользу себе, оставив противников проигравшей стороной. А на скандалах умудрялась строить карьеру. Публикация интимных дневников, попавших в сеть стараниями кого-то из её прежних любовников, привела к тому, что Брианна внезапно решила заделаться писательницей и издала эротический роман, снискавший большую популярность. Те самые дневники она выдала за черновики своего сомнительного шедевра и посмеялась над мужчиной, решившим, будто всё написанное там правда.

Чем дольше Брианна отиралась рядом с отцом, чем сильнее пускала корни в их семью, тем активнее и ярче разгоралась ненависть Штефана. А от мысли о сексе с Брианной становилось не по себе. Если бы ему задали вопрос о самой большой ошибке, которую когда-либо доводилось совершать, он бы подумал именно о том эпизоде. А ещё о видео, которое они некогда собирались использовать в качестве оружия. Приготовили информационную бомбу на случай, если Брианна продолжит лезть в их жизни. Тогда план казался гениальным, сейчас пришло осознание, что отец вряд ли проникнется видеорядом. Если и обвинит кого-то, то точно не свою жену. Скорее, пожелает свернуть шеи и без того раздражающим сыновьям.

Брианна искренне верила в свою неотразимость, потому и сейчас готова была повиснуть на шее у Штефана. Беременность её пока была незаметной. Даже обтягивающие платья не пришлось менять на свободные туники.

Штефан поймал себя на том, что откровенно пялится на живот мачехи.

Но не с благоговением, как отец. А с навязчивой мыслью о солидарности с Матиасом, питающим к брату — брату ли? — только ненависть, при полном отсутствии любви.

«Соскучился» в исполнении Брианны встряхнуло его и покоробило.

— Нет.

— Это было ожидаемо, — призналась она, опускаясь в кресло и потягивая морковный фрэш.

Вошла в режим глубоко беременной и муштровала прислугу, заставляя их выстилаться перед ней ковриками. Будь Штефан на месте горничной, не удержался бы и плюнул хозяйке в стакан.

— Тогда к чему такие вопросы?

— Надеюсь, что однажды ваше отношение ко мне изменится. Но, кажется, проще тектонические плиты с места сдвинуть, чем добиться от вас признания, что я — полноправный член семьи, — хмыкнула Брианна.

— Как будто тебя это когда-то смущало.

— Вовсе нет.

— А теперь и вовсе нет смысла оглядываться на наше мнение. Ты ведь нашла отличный, беспроигрышный вариант для укрепления своих позиций. Отец счастлив. И плевать, что остальные не очень.

— Не понимаю, о чём ты.

— Неужели?

— Я всегда хотела стать матерью и родить от любимого мужчины. Моя мечта скоро исполнится. Не вижу ни одной причины для прерывания беременности. Я понимаю, почему тебя так взбесила эта новость, но ничего не могу поделать. И не собираюсь, — передразнила пасынка Брианна.

Он посмотрел на неё с долей снисхождения. Всегда хотела стать матерью? Действительно? Восхитительная ложь. Впрочем, как и всегда. Если бы действительно мечтала, не стала бы выскабливать из себя одного ребёнка за другим. В медицинской карте не было об этом ни одной пометки, но Штефан знал, что это правда, а не домыслы завистников. Источник, из которого удалось получить информацию, считался максимально надёжным.

До недавнего времени Брианна не собиралась никого вынашивать. Заразилась этой идеей после того, как близнецы знатно проебались и попали в переплёт, а Герхард поспешил сообщить, что всегда найдёт им замену. Либо сработается со старшей дочерью, либо воспитает новых наследников.

— Итак, дорогой мой мальчик, о чём ты хотел поговорить? — резко сменила тему Брианна.

Штефана, словно током дёрнуло.

Он ненавидел подобное обращение. Хотя бы потому, что мальчиком, именно так, чуть растягивая гласные, откровенно насмехаясь, его называла исключительно мачеха. Как будто намекала, что он, при всём желании, никогда не сможет одержать победу в столкновении с ней. Сил не хватит. Не потянет. Сломается. Оступится и рухнет вниз, в то время, как она останется стоять на вершине, предварительно оттоптав ему пальцы и заставив разжать их. Зубки не выросли, горло ей не перегрызть.

— О нашем общем приятеле.

— О твоём младшем братишке, надо понимать?

— Не угадала. Об Эйсе Деккере.

До этого дня Штефан был уверен, что Брианну ничем не пронять. Она сохранит невозмутимое выражение лица, даже если у неё за спиной грянет ядерный взрыв. Однако имя доктора не оставило Брианну равнодушной. Она подавилась соком и закашлялась. Помогать ей Штефан не спешил. Стоял и ждал, пока она самостоятельно прокашляется.

Мысль о том, что ребёнок, которого навесили на Герхарда, может быть результатом тесной дружбы между гениальным пластическим хирургом и исключительной женщиной, не казалась такой уж безумной. Тем более что типаж у Эйса был схожим. Волосы того же оттенка, такие же серые глаза. Не будь он человеком, вписался бы по внешности в семейку Шульц, как родной.

— Знакомое имя, правда? — улыбнулся Штефан, опираясь обеими руками на стол.

Брианна невольно отшатнулась, вжимаясь в спинку кресла.

— И что ты надеешься от меня услышать?

— Сама как думаешь?

— Никаких идей.

— Давай подкину парочку, — предложил Штефан, присаживаясь на край стола. — Судя по тому, как он о тебе отзывался, ваши отношения давно вышли за рамки исключительно деловых. Признайся, ты ведь не только внешность свою шлифуешь в его клиниках?

— Это обвинение?

— Что ты! Как можно?!

— Если бы Герхард это услышал, он бы, несомненно, заставил тебя принести извинения, а затем — вымыть рот с мылом.

— Разве я сказал что-то не то? Эйс считает тебя своим хорошим другом. Ты не согласна с этим утверждением?

Брианна сильнее сжала стакан в ладонях. Ещё немного, и во все стороны брызнули бы осколки вперемешку с яркими, оранжевыми каплями. Но пока Брианна держалась, пусть и создавалось впечатление, что сидит она не в уютном кресле, а на электрическом стуле. Слушает обвинения и подсознательно ждёт, что приговор вот-вот приведут в исполнение.

— Впрочем, ваши отношения — последнее, что меня интересует, — бросил Штефан, переходя сразу к делу. — Гораздо сильнее меня занимает хобби герра Деккера. Из числа тех, что нельзя назвать безобидными.

— Не понимаю, о чём...

— Не ври, — холодно произнёс Штефан, обогнув стол и останавливаясь напротив мачехи. — Девочку-целочку перед Герхардом разыгрывать будешь, а мне твои спектакли нахер не нужны. Ты прекрасно знаешь, о чём речь. А ещё ты, несомненно, догадалась, почему меня могли заинтересовать увлечения твоего приятеля. Он не просто собирает татуированную кожу. Он срезает её с чужих тел. Иногда ему помогают пополнить коллекцию благодарные клиенты и клиентки. Ты, в том числе. Вопрос. Как к тебе попала кожа Улофа?

— Она...

— Да?

— Она...

— Ну же, Бри. Соберись с силами и поведай мне удивительную историю. Я от нетерпения сгораю, так желаю услышать подробности.

— Я ничего не знаю, — ответила Брианна.

Оставалось лишь поразиться её самообладанию. Ещё недавно дрожавшая от страха, теперь она сама смотрела с вызовом. И Штефан не был уверен, что одержит победу в противостоянии.

— Совсем?

— Помню только, что Аэва с дочерью гостили в нашем доме. Курьер доставил посылку. И я открыла её. Да, каюсь, любопытство сыграло со мной злую шутку. Я действительно вскрыла чужую посылку. И увидела там эту кожу. И...

— Не придумала ничего лучше, чем отдать её доктору?

— Мне нужно было избавиться от неё! Конечно, я узнала её. Мне было страшно. Я позвонила тому, кто первым пришёл на ум. О его коллекции я первый раз слышу. Он обещал, что поможет. Я не знала... Я не думала, что...

— Почему ты позвонила именно ему? Почему не в полицию? Почему не показала этот презент отцу?

— Сказала же, я испугалась! Страх редко соседствует с логикой.

— Эйс сказал, что ты подарила ему этот образец. Ни слова о страхах и твоих запредельных переживаниях. Кому верить?

— Он лжёт! — воскликнула Брианна.

Штефан улыбнулся. Склонился к уху мачехи, с удовольствием отмечая, как участилось её дыхание. Брианна нервничала. Находилась на грани срыва. Чувствовала, как под ногами начинает разгораться пламя.

— Мне почему-то кажется, что всё было совсем не так, — произнёс Штефан, заботливо заправляя каштановую прядку за ухо. — Лжёшь здесь только ты.

Сказал, как отрезал.

Брианна побледнела сильнее прежнего, нижняя губа капризно изогнулась, верхняя задрожала. Насладиться моментом триумфа Штефан не успел. Приближающиеся шаги и голос отца послужили катализатором. Брианна оценила свои шансы и не стала терять времени даром.

Резко выплеснула остаток фрэша Штефану в лицо. А сама, как по заказу, залилась слезами. Оттолкнув пасынка от себя, вскочила с места и рванулась к двери. Попадая прямиком в объятия Герхарда, утыкаясь ему в плечо и переходя с тихого плача на истерические рыдания.

— Что здесь происходит? — мрачно спросил Герхард, сверля старшего сына взглядом.

— Твоя жена... — начал Штефан, утираясь.

Брианна его опередила.

— Ничего нового, любимый. Твои дети в очередной раз сыплют оскорблениями и жаждут избавиться от меня, — ответила, не переставая плакать. — Я думала, что ребёнок примирит нас всех, но, кажется, ошиблась. Здесь ненавидят не только меня, но и его.

— Сука, — одними губами выдохнул Штефан.

— Я был о тебе лучшего мнения, — произнёс Герхард; взгляд его потемнел, а губы сжались в тонкую линию. — Поверил в твоё благоразумие, попросил удержать Матиаса от опрометчивых поступков. Думал, хотя бы один из вас не такое ничтожество, каким кажется. Ошибся. Вы оба такие же бездарные и бесполезные, как ваша мать.

— Ты ошибаешься каждый раз, когда веришь словам своей шлюхи, — огрызнулся Штефан.

— Закрой рот, — процедил Герхард. — Иначе я сам тебе его закрою.

Отчеканив это, захлопнул дверь и ушёл восвояси.

— Сука, — повторил Штефан, сметая со стола всё, что там находилось, в попытке выместить на ни в чём неповинных вещах свою ярость.

Жуткий грохот, звон, треск. Легче не стало. Неудивительно. Жест был больше беспомощным, чем решительным. Само воплощение отчаяния.

Штефан мог разнести в щепки весь дом, превратить его в груду камней и пыли, подняться на руины, но так и не испытать облегчения.

Это случалось постоянно. Повторялось из года в год. Ничего не менялось.

*

Поднимаясь по лестнице, Натан стал свидетелем разговора, проходившего на повышенных тонах. Судя по всему, родственники снова что-то не поделили, не сошлись во мнениях и спорили до кровавой пены на губах. Атмосфера в доме была до омерзения токсичная. Подолгу находиться на его территории и не чувствовать себя так, словно тебя зажали в тиски, было попросту нереально. Зажали и по одному ломают пальцы, наслаждаясь громким хрустом.

Дом был огромным и фантастически красивым. Сад, к нему прилегающий, тоже заслуживал внимания и поражал воображение. Но вместо того, чтобы любоваться и наслаждаться, Натан то и дело ловил себя на мысли, что мечтает поскорее отсюда смыться.

Слишком часто создавалось впечатление, что его занесло попутным ветром не на семейное собрание, а в пустыню, где отовсюду выползают гремучие змеи. Сплетаются в плотный клубок и за неимением жертв со стороны активно жалят друг друга, соревнуясь, кто сделает это изящнее и больнее.

После нескольких дней пребывания здесь, Натан окончательно утвердился во мнении, что солидарен с Матиасом. Единственным существом, с которым можно было общаться, не беспокоясь о своей психике, являлась Бернарда. Ну, может, ещё Аэва и её дочь... Но Аэва выглядела нервной, издёрганной и чем-то капитально озадаченной. Интереса к новому лицу, разбавившему привычное окружение, не проявляла, ограничиваясь короткими приветствиями и дежурными вопросами о состоянии дел.

Близнецы, по большей части, болтались за пределами поместья. Сначала потащили Натана на пикник, потом в автомастерскую, потом — в кино. Сегодня они полдня зависали в букинистических магазинах. Матиас искал какое-то старинное издание, которое ему нужно было получить — кровь из носу — в самое ближайшее время. Вернулись вечером, пропустив ужин и, собственно, возвращение мачехи. Меры предосторожности их от скандала не спасли. Вернее сказать, не спасли они конкретно Штефана, планировавшего серьёзный разговор. Добившегося, но по итогу нарвавшегося на результат, далёкий от желаемого.

Натан услышал стук каблуков и звуки плача. Вместо того чтобы свернуть в нужный коридор, остановился, замер. Прижался щекой к прохладной стене, на время забывая, как дышать. Голос Герхарда, каждое слово, им сказанное, врезалось в сознание ржавым гвоздём. Замечание об Оделии задело даже его, несмотря на то, что он не имел к ней никакого отношения.

Зато сразу стало понятно, почему Матиаса так перекашивает каждый раз, когда он заводит разговор об отце. И сколько усилий приходится прилагать, чтобы не сорваться и не начать крушить всё вокруг.

Дверь захлопнулась. Раздались шаги, становившиеся всё громче. К счастью, Герхард не смотрел по сторонам, потому присутствие Натана, затаившегося в нише, не заметил. Принялся спускаться, напевая какую-то из мелодий Шопена.

В отдалении раздался грохот. Натан без труда догадался, что этот звук доносится из кабинета. Штефан крушил всё, что видел и, кажется, не собирался останавливаться.

Лезть под горячую руку было опрометчиво, но и оставлять всё, как есть, пройдя мимо, казалось неправильным. Натан пересёк коридор и постучал в дверь. По ту сторону что-то зазвенело, разбиваясь. То ли ответ, то ли предупреждение, что посторонним здесь не рады. Но Натан всё равно повернул ручку, приоткрывая дверь с осторожностью, а не распахивая её настежь.

Шума явно было больше, чем реальных последствий.

— Ещё не всё сказал, папочка? Решил дополнить список угроз? — огрызнулся Штефан, посмотрел в сторону двери и чуть расслабился. — А, это ты.

— Можно?

— Проходи. Правда, здесь не слишком уютно.

Штефан подхватил сломанные цветы, лежавшие на полу, распахнул настежь окно и вышвырнул их туда, прямиком в клумбу, усаженную «и-де-аль-ны-ми» розами.

Натан отметил россыпь ярко-оранжевых пятен на воротнике рубашки и протянул Штефану бутылку с водой, прихваченную по пути в спальню, но весьма пригодившуюся.

— Спасибо, — с чувством произнёс Штефан, отпивая немного, а затем выливая остаток на платок и протирая лицо.

— Возможно, это не моё дело, но не могу не спросить. Что здесь произошло?

— А ты...

— Прости, но кое-что, не предназначенное для моих ушей, я уже услышал, — признался Натан.

— Ничего нового, волчонок. Старая, как мир, программа. Ублюдки-пасынки, желающие сжить со свету неугодную им женщину. И наплевать, что эта женщина слова доброго не стоит. Пока есть идиоты, клюющие на призывно раскинутые ноги и готовые положить весь мир к этим самым ногам, ничего хорошего не будет. А взаимопонимание в этой семье не настанет. Впрочем, я с самого начала знал, на что шёл, и не рассчитывал на успех. Брианна не дура. Собственноручно топить себя, признавая вину, она не станет. Увы, я не тот, кому под силу расколоть её. Подозреваю, с этого дня мне запретят приближаться к ней, а то и дышать в её присутствии. О том, чтобы оставаться с ней наедине, не может быть и речи.

— Она причастна к тем самым преступлениям? — нахмурился Натан.

Штефан кивнул.

— Да. Мы собирались тебе рассказать, но как-то не сложилось.

— Расскажи сейчас, — предложил Натан, переступая через осколки, разбросанные в живописном порядке по полу.

Устроился на столешнице, рядом со Штефаном, ожесточённо стиравшим оранжевые потёки с кожи.

Любопытство снедало его прежде, а теперь и вовсе достигло апогея. Натан до последнего надеялся, что сможет выбраться к важному свидетелю вместе с близнецами, но руководство компании назначило планёрку, присутствовать на которой обязало всех. Пришлось пожертвовать поездкой и отправляться в центральный офис.

Штефан швырнул платок на столешницу. Вздохнул и пристально посмотрел на Натана.

— Уверен, что хочешь всё знать?

— Более чем.

— Мы разнесли дом Деккера, уничтожили самую ценную часть его коллекции, и едва не прикончили гостеприимного хозяина, — признался Штефан. — Всё потому, что среди образцов, которыми он владел, была кожа Улофа.

Натан приоткрыл рот от удивления. Он чего-то подобного совсем не ожидал, хотя и понимал: там, в доме герра доктора случилось что-то важное.

— Этот образец продала ему Брианна?

— Продала? Если бы! Подарила. Сейчас всё отрицает и наотрез отказывается говорить, откуда у неё самой появился ценный экспонат. Говорит, что кто-то прислал посылку Аэве, но я не верю. Брианна что-то скрывает. Очень и очень многое...

Он замолчал и принялся постукивать пальцами по столешнице, к которой прислонялся бедром.

Натан закурил. С трудом задавил в себе порыв — провести ладонью по волосам Штефана, то ли пригладив, то ли, наоборот, взъерошив их. Время и место для спонтанных проявлений нежности было не самым подходящим. Но вместе с тем так и тянуло.

За несколько дней, здесь проведённых, Штефан успел вымотаться морально и эмоционально, потому выглядел не лучшим образом. Он был таким же привлекательным, как и всегда, — в этом плане ничего не изменилось. Но под глазами появились тёмные тени, а на лице без труда прочитывалась усталость.

— Я могу чем-то помочь?

— Могу попросить об одолжении?

Они заговорили одновременно.

Штефан усмехнулся.

— Значит, могу, да?

— Не думаю, что у тебя вдруг появились провалы в памяти, но на всякий случай напомню. Я всё ещё должен вам прорву бабла. Можешь эксплуатировать меня в любое время дня и ночи. Но лучше, конечно, дня, раз уж речь о работе.

— Вряд ли она хранит компромат в переписках, тем не менее, я не отказался бы на них взглянуть. Сможешь взломать её страницы в социальных сетях и личную почту?

— Легко, — хмыкнул Натан.

— Тогда... заранее спасибо.

— Обращайся.

Комната вновь погрузилась в молчание. Натан затянулся в последний раз и затушил сигарету о поднятую с пола, чудом уцелевшую пепельницу. Выдохнул дым, на мгновение создавший подобие пелены между ними.

Штефан улыбнулся.

— Возможно, кое в чём Матс всё-таки прав.

— В чём это?

— Когда утверждает, что ты приносишь нам удачу.

— Это ты называешь удачей? — иронично спросил Натан, вскинув бровь. — По-моему, мне впору носить с собой табличку с вашими именами и надписью «я — ваши неприятности».

— Я не о сегодняшнем происшествии. В целом.

— Я вроде — тоже.

— Если бы Матиас оказался единственным полуночником, возможно, сейчас его уже не было бы в живых. Он привык к тому, что к его машинам никто не прикасается без разрешения. В этот раз тоже ничего не заметил бы, прыгнул за руль и... Ничем хорошим его поездка не закончилась бы. Когда он рассекает по ночному автобану — это что-то с чем-то. Он почти всегда разгоняется до максимальной скорости. В этот раз, скорее всего, не смог бы затормозить. Даже думать об этом не хочу.

Штефан помотал головой, словно пытался нехитрым способом избавиться от мрачных мыслей.

— Это случайность, не более того, — произнёс Натан. — Там могло не быть меня, но рядом обязательно оказался бы кто-то другой...

— В знаки судьбы веришь? — спросил Штефан.

Услышать от него подобный вопрос было удивительно. Будучи носителем магии в крови и не понаслышке с ней знакомый, он, тем не менее, не походил на существо, проводящее каждое утро за чтением гороскопов и сверяющее свои планы с рекомендациями астрологов. Скорее, ассоциировался со скептиком, отпускающим едкие шуточки в сторону тех, кто подвержен суевериям.

— Моментами, — отозвался Натан, вспоминая визит в гадательный салон старины Джо.

Старый эльф не сказал ровным счётом ничего нового, но и того, что произнёс, за глаза хватило. В точности повторил те слова, что вселяли страх задолго до решения посетить салон и посоветоваться с всезнающими духами.

— Хм.

— К чему такие странные вопросы?

— Вспомнилось кое-что из детства, — признался Штефан. — Давнего-давнего детства. Когда ещё была жива Оделия, и никого не парило, что мы с братом спим в одной кровати, потому что мы действительно просто спали. В то время у Матиаса была какая-то навязчивая идея. Он отчаянно хотел завести себе волка. Говорил, что тот приходит к нему во сне, и они играют ночь напролёт. Рассказывал о нём перед сном и сразу после пробуждения. Он этим волком мне все мозги проел, да и маме тоже. Умолял, чтобы она купила ему желанного питомца. Но, конечно, волков никто не продавал, да и Герхард бы скорее удавился, чем исполнил какое-нибудь из наших желаний. И Матс рыдал, считая, что его никто не любит. Потом Оделии не стало, нас разделили, да и волк исчез. Больше я о нём не слышал. А теперь вдруг подумал...

— Я не ходящий по снам, — вздохнул Натан. — К сожалению.

— Но соулмейтом моего братишки вполне можешь быть.

— Только его?

— Мне казалось, вы с ним неплохо ладите.

— Да, но...

— Что? Я всё равно иду в комплекте с ним, потому будем соседствовать. Акция «Два по цене одного» актуальна, как никогда, — заметил с нарочитой иронией в голосе.

— Ты терпишь моё присутствие поблизости только потому, что Матиас всегда мечтал о ручном волке, а его мечты должны исполняться? Так?

— Какая разница?

— Скажи, Штеффи.

— Штеффи? — недоверчиво переспросил Штефан.

— Извини, само как-то вырвалось.

— Ничего. Просто непривычно слышать подобное обращение от кого-то, кроме Матса.

— От него я и нахватался.

— Не сомневаюсь.

Докопаться до истины было чуть ли не делом принципа. Натан не совсем понимал, что на него нашло. Он ведь с самого начала подозревал, что старший из близнецов относится к нему с прохладцей. Терпит рядом потому, что Матиасу понравилась новая игрушка, а отнимать их — не по правилам. Штефан наблюдает, прикидывает, как долго продлится период увлечённости. Терпеливо ждёт, когда эффект новизны сотрётся, и всё вернётся на круги своя.

Этот рассказ о волке из сна усилил подозрения. Вместо трогательной истории, провоцирующей умиление, получилась та, что порождала двойственные чувства. Преимущественно, неприятные.

— Я тебе категорически не нравлюсь?

— Глупый вопрос.

— Почему?

— Если бы ты был мне категорически неприятен, я не стал бы с тобой спать. А я это сделал и не единожды.

— В Берлине у меня сложилось другое мнение.

— О, значит, я не ошибся. Ты действительно думал, что в мыслях я натачиваю нож и собираюсь приготовить вместо запечённых крылышек фрикасе из волчатины? — поддел Штефан.

В ответе он не нуждался. Всё на лице было написано. Поразительно, как неоновой строкой по лбу не пробегало. Впервые за вечер Штефан не удержался и хохотнул. А потом и вовсе засмеялся, избавляясь от напряжения, сковавшего его в результате общения с отцом.

— Пожалуй, нам стоит строить меньше догадок и чаще общаться. Словами. Через рот, — подвёл итог, так и не дождавшись подтверждения.

— Пожалуй, — согласился Натан.

Перестал сдерживать порывы.

Протянул руку, прикасаясь к волосам. Обводя кончик заострённого уха, поглаживая шею Штефана. Наблюдая за близнецами, он заметил, что Матиас больше расположен к тактильным контактам. Ему нужны были объятия или хотя бы возможность подержаться с кем-то за руку. Штефан, напротив, не слишком любил прикосновения. Не кривился презрительно, когда приходилось пожимать руки неприятным личностям, но зато старательно изображал изваяние. Сейчас он тоже мог поморщиться и сказать всего одно слово. Прекрати. Натан не стал бы настаивать. Он бы прекратил.

Но Штефан не просил и не приказывал. Он перехватил ладонь Натана. Сжал её в своей. Погладил запястье, забираясь пальцами под край рукава.

Потянул Натана ближе к себе.

— И о чём же мы поговорим для начала? — спросил, меняя положение и оказываясь между разведённых ног.

Они оба были одеты, целомудренно застёгнуты на все пуговицы, но оттого поза не становилась менее провокационной.

— О том, что заблуждения — зло. Некоторые их разновидности, — отозвался Натан.

Потянул Штефана за воротник рубашки и поцеловал его, потому что больше не было сил терпеть. До смерти хотелось снова прикоснуться к его губам, вспомнить вкус его поцелуев, ощутить знакомое дыхание на шее, клыки — на ключице.

Штефан обхватил лицо Натана руками, целуя до умопомрачения требовательно и голодно, как будто сам отчаянно жаждал повторения, но не решался.

Вжался бёдрами, позволяя почувствовать, как стремительно накрывает его возбуждением.

Натан принялся порывисто расстёгивать пуговицы на рубашке Штефана, желая как можно скорее добраться до его обнажённой кожи. Пуговицы расстёгиваться не желали. И вырываться с мясом не желали тоже. Однако Натан не сдавался, и победа осталась за ним.

Они, казалось, совершенно позабыли о том, где находятся. О неприятных событиях, имевших место немногим ранее. О том, что дверь не заперта, а потому войти сюда может любой желающий в любой же момент. Всё это не имело значения. Звякали застёжки, вжикали молнии. Пальцы соединялись, сплетались языки, тишину нарушали не только звуки влажных поцелуев, но и тихие стоны. Пока ещё тихие, пока ещё поддающиеся контролю.

Но только пока.

*

Если есть лестницы, ходи по ним. Они не для красоты тут сделаны, а с определённой целью.

Вечно недовольный голос отца звучал в ушах в тот момент, когда Матиас, игнорируя наличие лестницы, забрался на ограждение и спрыгнул на пол беседки. Приземлился вполне удачно, но не бесшумно. Экзамен в школе ниндзя он бы точно провалил. Впрочем, он туда никогда и не рвался, так что нисколько не печалился. Отряхнул ладони, слегка припорошённые пылью. Лучезарно улыбнулся.

— Придурок, ты меня напугал, — прошипела Аэва. — К чему вообще все эти фокусы? Что за тайны мадридского двора? Почему мы не могли поговорить в доме? Я, конечно, никому не сказала, что у моего братца развивается паранойя на пару с манией преследования, но взамен хочу получить развёрнутые объяснения, а не отговорки. Что на вас обоих нашло? О чём ты хочешь меня предупредить? Чего я должна опасаться?

— Я бы с удовольствием удовлетворил твоё любопытство, малышка, если бы знал, что ответить. Но мне известно немногим больше, чем тебе. И все эти знания тебе не понравятся.

— Какая я тебе малышка? — огрызнулась Аэва, безуспешно пытаясь высечь пламя из зажигалки. — Нашёл тоже малышку.

В конце концов, спрятала бесполезный аксессуар в карман и с ожесточением отшвырнула замусоленную сигарету.

— Тебя мои слова могут шокировать, но молчать я тоже не могу. Ты должна знать правду.

— Давай уже, Матс, — поторопила Аэва. — Не тяни кота за яйца. Я ко всему готова. Не думаю, что ты меня чем-то сможешь поразить в самое сердце.

— А мне кажется, что удивлю.

— Давай, — повторила она с нажимом.

— Это касается твоего мужа.

— Улофа?

— Других не знаю. Его, разумеется. И нашей мачехи.

— Что?

Ещё недавно готовая отпускать саркастичные замечания в режиме нон-стоп, сейчас Аэва выглядела так, словно врезалась с размаха в стену. Растерялась и действительно напоминала маленькую девочку, внезапно утратившую ориентиры, заплутавшую в трёх соснах и поддавшуюся панике.

— Что слышала. Брианна что-то знает о смерти Улофа, но тщательно скрывает. У неё была кожа, содранная с руки Диггера. Вопрос, как образец попал к Брианне, остаётся открытым. Давать признательные показания фрау не спешит, зато старательно отрицает свою вину.

— Но... Как же?..

— Вот так.

— И где он сейчас?

— Уничтожен в результате локального возгорания. Но у меня есть доказательство, — произнёс Матиас, достав смартфон и продемонстрировав сестре снимок, сделанный в доме герра доктора. — Это коллекция Эйса Деккера. Пластического хирурга, с которым у нашей мачехи нежная дружба. Деккер утверждает, что он получил данный образец в подарок от крошки Бри. У меня нет причин ему не доверять. Он находился не в той ситуации, когда можно безнаказанно солгать.

— Матс...

Он приложил ладонь к губам Аэвы, и она послушно замолчала. Подумала, что так лучше. В голове была каша из разрозненных мыслей.

— Новость вторая. Горящая. Не менее дерьмовая. Кто-то испортил тормоза в моей машине.

— Постой.

— Что такое?

— Разве она не здесь стояла безвылазно?

— В том-то и дело, — зло усмехнулся Матиас. — Именно стояла. Именно безвылазно. Именно здесь. Значит, сделать это мог лишь кто-то из своих. Тот, кто знает о моей привычке — кататься по ночам. Тот, кто рассчитывал, что я, не глядя, прыгну за руль и в ту же ночь отправлюсь к праотцам. Я могу ошибаться, но почему-то уверен, что без Брианны и её ребёнка здесь не обошлось. Либо это происходит с её подачи, либо папочка решил избавиться от нас так, как когда-то избавился от мамы. Именно поэтому я очень тебя прошу, внимательно смотри по сторонам и береги себя, малышка. У меня плохое предчувствие. Прямо как в тот день...

Он запнулся и закусил губу.

Аэва молча кивнула, подошла и обняла, соединив руки у него за спиной.

Она никогда не выказывала отцу недовольств и не пыталась с ним спорить. Не вступала в открытый конфликт и старалась сделать всё, чтобы он считал её идеальной дочерью.

Правда заключалась в том, что при внешнем равнодушии, Аэва скрывала в себе ураган чувств, состоящий преимущественно из ненависти. К отцу и его новой супруге. А ещё — скорби по тем, кого любила в этой жизни сильнее всего, и кого потеряла.

Она всё поняла по обрывку фразы и самостоятельно довела мысль брата до логического конца.

Прямо как в тот день, когда не стало Оделии.