"Призраки существуют, только если ты

позволяешь им существовать" (с).

Ю Несбё "Призрак".

1

Размышляя о случившемся, Матиас неизменно констатировал очевидное: предчувствия не обманули. Страшные события не обошли их семью стороной. Опасения не были напрасными. Смерть снова заглянула в их дом, и золотистый свет, заливавший праздничную залу во время бала, сменился траурной чернотой.

Всего за несколько дней Аэва превратилась в иссохшее и порядком надломленное комнатное растение. Она добровольно заперлась в своей квартире, отгородилась от окружающего мира и ни с кем не желала встречаться.

От общения с журналистами отказалась в первую очередь. Они же, напротив, горели желанием получать комментарии, а потому днями напролёт караулили под балконами, ослепляя вспышками фотокамер каждого, кто выходил из подъезда. Для них понятия личной жизни и трагедии как будто не существовало. Имели значения лишь потенциальные сенсации, и они гнались за ними, словно за птицей счастья.

Единственным, кого Аэва подпустила к себе после смерти дочери, был Штефан, он же находился рядом с сестрой в режиме двадцать четыре на семь, ограждая её от дальнейших потрясений и уверяя, что виновник обязательно будет наказан, сколько бы усилий не пришлось приложить для достижения цели.

На похоронах Аэва не появилась.

Накануне церемонии Штефан вколол сестре снотворное. Немного, для профилактики. Но измотанный организм воспринял этот жест, как манну небесную. Несколько бессонных ночей на пользу женщине не пошли, потому-то и пришлось прибегнуть к крайним мерам.

С одной стороны, это был омерзительный поступок, отнявший у Аэвы возможность попрощаться с дочерью. С другой — Матиас признавал, что, окажись он на месте брата, поступил бы в точности так. Церемония прощания могла доломать Аэву окончательно, она и без того ходила по самому краю. Они все прогуливались по крутым склонам, рискуя однажды сорваться и упасть, но сейчас Аэва находилась буквально в сантиметре от падения.

Матиас относился к детям довольно прохладно. У него не было ярко выраженного отцовского инстинкта. Он не представлял себя в роли родителя и сомневался, что однажды изменит мнение на противоположное. Но племянницу любил, и её смерть Матиаса по-настоящему потрясла. Не так, как трагическая гибель Оделии, оправиться от которой он не мог годами. Однако сказать, что отвернувшись от тела девочки, лежавшей в окружении белых лилий, он тут же позабыл о случившемся, мог только самый прожжённый циник.

Не было причин винить себя и считать источником всех проблем. Кто-кто, а он абсолютно точно не имел отношения к внезапно нагрянувшему сумасшествию Улофа. Не он испортил тормоза в своей машине. Не он, а кто-то отчаянно желавший избавиться от них со Штефаном. И от Аэвы с её дочерью, как показала практика.

Если бы организацией вечера занимался Матиас, он устроил бы всё так, что на каждом миллиметре поместья находились охранники. Они проверили бы каждого приглашённого. И плевать, что подобное отношение могло оскорбить некоторых из них. Зато Улофу не удалось бы пронести на вечер пистолет. Его тормознули бы гораздо раньше. Вариант, что он мог отказаться от досмотра и открыть огонь по сотрудникам службы безопасности, не отметался. Матиас думал, что именно этот сценарий и стал бы наиболее актуальным. Тоже ничего хорошего, но охрана — в своих подопечных Матс не сомневался — успела бы сработать чисто, в кратчайшие сроки устранив источник проблем, а не доводя дело до трагедии.

Сказать по правде, он предлагал отцу содействие. Тревога, появившаяся в самый первый день пребывания на территории поместья, не отпускала до последнего. Она, как верно заметила Аэва, граничила с паранойей. И не зря. Матиас подозревал: что-то должно случиться. Что-то не заставило себя ждать.

Герхард от сотрудничества — ожидаемо — отказался. Упёрся рогом в землю, посмеялся над предложением и ответил категоричное «нет». Для него принять помощь Матиаса было равнозначно ситуации, в которой он собственными руками закладывает бомбу под фундамент дома. Вот уж кто был в их семье истинным параноиком, взятым из палаты мер и весов. Герхард не верил, что ему предлагают помощь искренне и бескорыстно. Промытые Брианной мозги наверняка перевели безобидное предложение в теорию заговора, согласно которой Матс выставляет по всему периметру поместья отряды быстрого реагирования, состоящие из профессиональных снайперов. И отдаёт им приказ стрелять на поражение. Не в кого-нибудь, а в Брианну и в самого Герхарда. Начало торжественной речи тонет в звуках сотен выстрелов, законными наследниками становятся дети от первого брака. Стопроцентные, железные гарантии, стремление обезопасить себя и избавиться от нерождённого брата, способного отобрать у них всё.

Сразу видно почерк мастера. Папочка судил по себе. Будто несчастную сову на глобус, натягивал на всех свои принципы.

При всём отторжении к Брианне и неприятии её ребёнка, Матиас никогда бы не опустился до подобного.

От комплекса вины мучился не только Матс. Штефана это дерьмо тоже не обошло стороной. Если Матиас грузился вопросами хренового обеспечения безопасности, то Штефана одолевали головные боли на тему бесполезного дара, не способного остановить процесс. Когда он оказался рядом с телом Тилли, девочка была уже мертва. Медные пули, попавшие прямиком в сердце, не оставили ей ни единого шанса на спасение. Она была обречена с самого начала. Он понял без подсказок со стороны. Хватило одного взгляда. Медики, прибывшие с опозданием, сделали то же самое заключение. Концентрация меди в сплаве зашкаливала. Для существа, носителя древней магии в крови, смерть мгновенная.

Терзала себя и Аэва. Сильнее всего загонялась относительно того, что была плохой матерью. И, может быть, не любила дочь. Или любила недостаточно сильно, часто злилась. Тем самым притянула к дочери смерть. Когда она говорила это, глаза её фанатично блестели, и Матиасу становилось страшно.

Они все страдали и винили себя. Все, кроме Герхарда, переживавшего смерть внучки с таким же ледяным равнодушием, с каким пережил бы смерть дворовой собаки. Хотя, Матс не стал бы ручаться за достоверность и актуальность утверждения. К собаке Герхард явно сильнее привязался, чем к детям.

Сняв с шеи чёрное шёлковое кашне, Матиас смял его и с ожесточением швырнул на стол. Устроился в кресле и закурил, задумчиво глядя в потолок. В кабинете было темно, но он не торопился включать свет. В темноте — как будто бы — гораздо лучше думалось. Одно цеплялось за другое, выстраивались логические цепочки, становились заметными имеющиеся шероховатости.

Теперь, после триумфального возвращения Улофа, дело о его смерти потеряло актуальность. Вместо желания отомстить за Улофа появилось стремление уничтожить самого Улофа. Стереть его в порошок, заставив страдать так, что в сравнении с его смертью, те, которыми погибали жертвы Коллекционера, покажутся детским лепетом.

В голове Матиас мог выстроить какие угодно варианты событий будущего. В реальности пока всё было туманно и запутанно. Сложно.

На улице лил дождь. Пепел падал прямо на пол. Сигарета тлела в пальцах — тусклая оранжевая звёздочка, то вспыхивающая, то гаснущая.

Стук в дверь раздался неожиданно и заставил встрепенуться.

— Заходи! — крикнул Матиас, убрав ноги со стола и с силой раздавив окурок о пепельницу.

Зайберт не заставил себя ждать. Зашёл, отряхиваясь.

— Ну и ливень на улице. Меня можно смело выжимать и на верёвочке просушивать.

— Да, погодка — дерьмо, — протянул Матс, поёжившись, словно находился не в тёплом, уютном кабинете, а стоял посреди улицы и мок под проливным дождём.

— Надеюсь, не возражаешь? — спросил Зайберт, щёлкнув выключателем.

Яркий свет, разлившийся по помещению, заставил Матиаса ненадолго зажмуриться. Пока он пытался адаптироваться к новым условиям, на стол перед ним легла пухлая папка.

— Заключение экспертов. Всё, как ты просил, — произнёс Зайберт, наливая воды в стакан и залпом выпивая.

— И что там?

— Если коротко, тебя оно не порадует.

— А если подробно?

— Отпечатки пальцев на пистолете идентичны имеющимся у полиции образцам. Это действительно был Улоф. И тут закономерный вопрос. Как ему удалось спастись? Мы видели его труп своими глазами. Не было ни единой причины усомниться в том, что Диггер мёртв.

Матиас понимающе покивал. Потёр переносицу, пытаясь упорядочить мысли, появившиеся после того, как личность убийцы получила официальное подтверждение. Он до последнего сомневался, что Улоф мог убить собственную дочь, сделав это с особым цинизмом и жестокостью на глазах у сотен свидетелей. Отчаянно цеплялся за версии, способные обелить Улофа, но теперь вынужденно признавал: Диггер и Шульц-старший — одного поля ягоды.

Неудивительно, что прежде они с лёгкостью находили общий язык, и Герхард считал зятя ценным кадром в своей команде. Они совместными усилиями работали над политической карьерой Герхарда, Штефан из принципа делал ставку на Вильгельма Лосса и спонсировал его — порой дельные, порой сумасшедшие — начинания. Не потому, что максимально проникся программой амбициозного вампира, а потому, что тот был противником Герхарда. Сам Штефан не пошёл бы в политику по ряду причин, но поддержать оппозиционную партию считал своим долгом.

Заключение специалистов, лежавшее перед Матиасом, притягивало к себе взгляд.

Нет, нет, нет. Они не могли ошибиться. Совершенно точно.

У Зайберта и парней, находившихся в его подчинении, везде были проверенные люди и существа. Можно было называть любую структуру и тут же ставить напротив галочку. Они не стали бы подтасовывать факты. Да и какой в этом смысл?

Однако было кое-что, заставляющее Матиаса усомниться. Он не видел причин для столь резких перемен в отношении к членам своей семьи. Искал, но не находил.

Сколько он помнил, в тандеме Аэвы и Улофа строгостью всегда отличалась Эвэ. Она выступала против большого количества игрушек, не уставала повторять о вреде сладостей, говорила, что к детям стоит относиться немного иначе. На самом деле, воспитывать их, а не забрасывать по первому требованию подарками.

Улоф придерживался иного мнения и делал всё с точностью до наоборот, считая, что у его ребёнка должно быть максимально счастливое детство. Как следствие, и отказа она ни в чём не будет знать. Он обожал дочь, выполнял все прихоти и был главной причиной её тотальной избалованности.

Иногда Аэву это раздражало, и тогда она выпускала колючки. Бросалась обвинениями и замечаниями о том, что некоторых печальные истории прошлого ничему не учат. Если Тилли однажды попросит голубой костюм для верховой езды и лошадь, Улоф без промедления отправится на поиски лучшего скакуна. А утром новый питомец встретит Тилли у входной двери.

— Но если тем же вечером она свернёт шею, пытаясь прыгнуть через барьер, вся вина и ответственность ляжет на твои плечи!

— Дорогая, это всего лишь книга. А, значит, художественный вымысел, так что не преувеличивай и не драматизируй, — отмахивался от супруги Улоф.

— Но папочка-идиот, дующий ребёнку в задницу и не представляющий масштаб катастрофы, как будто с тебя списан, — жёлчно добавляла Аэва и удалялась, хлопая дверью.

Улоф лишь разводил руками и смущённо улыбался, извиняясь перед всеми, кто становился свидетелем неприятной семейной сцены.

Как бы сомнительно и двусмысленно это не звучало, Штефан периодически думал, что Аэва смотрится рядом со своими дочерью и мужем лишней. Если бы она исчезла, они бы этого не заметили. Исчезни Тилли, Улоф закатил бы скандал и поставил на уши весь город. О том, как повела бы себя Тильда, было доподлинно известно. Она перестала звать папу — во сне и наяву — спустя полгода после его гибели. Спустя ещё несколько месяцев он откликнулся на зов обожаемой дочери, пришёл и забрал её к себе.

Мог ли Улоф притворяться, что нежно любит дочь, при этом ненавидя её до белых глаз и мечтая избавиться от обузы?

Мог ли он забрать её с собой, прикрываясь именно любовью?

Чушь собачья. Когда он вошёл в зал, никто не усомнился, что перед ними существо из плоти и крови. Никто не принял Улофа за призрака. Воздух в зале не становился ледяным, не гулял ветер по углам старинного поместья, не мигал свет. Не было ничего такого, что однозначно указало бы на присутствие кого-то потустороннего.

Матиас думал, что мачеха вполне может знать ответы на все вопросы. Расколоть её было бы шикарно, но невыполнимо. Она не стала бы с ним разговаривать. Снова выставила бы вселенским злом, как в случае со Штефаном. А то и вовсе рассказала супругу удивительную историю о том, как с неё сорвали платье, а затем бросились с ножом, целясь в живот.

При этом, изучив Брианну лучше, чем хотелось бы, Матиас признавал, что она способна сделать всё для того, чтобы её легенда выглядела достоверно. Малышка Бри и платье бы на себе собственноручно разорвала, и ножом бы себя пырнула, а потом рыдала, обвиняла и требовала тюремного заключения для опасного преступника.

Брианна.

Он несколько раз повторил про себя имя мачехи.

А потом в голове вспыхнул свет.

Брианна. Эйс. Улоф.

Три имени, намертво сцепленных между собой.

Герр Диггер, лежавший в мусорном баке, исколотый ножами и истекший кровью. Каким он был? Настоящим? Или мастерски сделанной копией? Для Эйса, имевшего обширную практику и заслуженно считавшегося гениальным пластическим хирургом, вылепить из подручного материала ещё одного Улофа было делом пары часов. И следующего за операцией месяца ожидания. Когда будут сняты бинты, когда сойдут отёки.

Время, в любом случае, не было проблемой.

Они могли спланировать это давно.

Брианна могла. Как в одиночестве, так и с Улофом. Набросать план, прописать действия, выждать, сколько понадобится. Может, пообещала, что однажды они избавятся от Герхарда, приберут к рукам его империю и будут править вместе? В сочинении соблазнительных речей новой фрау Шульц равных не было.

Что, если она уломала и Улофа?

— Диггер мог инсценировать свою смерть, — произнёс Матиас уверенно. — У него была возможность сделать это. Море их.

— А причины? — спросил Зайберт, опуская жалюзи и отходя от окна.

— С этим сложнее. Но мы, надеюсь, не последний день на свете живём. Правда может выплыть наружу в любой момент, при самых неожиданных обстоятельствах.

— Тебе известно что-то такое, о чём не знаю я? — предположил Зайберт.

Матиас снова кивнул. В общих чертах обрисовал ситуацию с Эйсом и его коллекцией, отмечая, как мрачнеет Зайберт.

— Татуировка могла бы стать ключом к этой двери. Не факт, но...

— В смысле?

— В отчёте есть пометка и об этом, — пояснил Зайберт. — Уникальная техника, не каждому мастеру под силу повторить этот рисунок так, чтобы его было невозможно отличить. Мастер, набивавший татуировку Улофу, клялся и божился, что его работа была выполнена в единственном экземпляре. Повторно к нему никто не обращался. Конечно, можно проверить остальные салоны или поискать тех, кто работает индивидуально... Кто-то из них мог выполнить, судя по всему, очень выгодный заказ. Учитывая, сколько в Мюнхене салонов и специалистов одиночек, будет непросто и времени уйдёт немало. Но это неплохая зацепка, как думаешь? Вдруг и, правда, имеем дело с талантливым косплеером?

— Отличная, — подтвердил Матиас.

— Значит, продолжать работать в этом направлении?

— Ты лучше меня знаешь, что делать. Время не имеет значения. Мне важен результат. А сейчас я хочу, чтобы ты мне Улофа нашёл. Не важно, как. Не важно, где. Хоть через год, хоть через десять лет. Главное — сделай. Можешь даже могилу его разрыть, если посчитаешь нужным. Но убийца моей племянницы не должен избежать наказания. Понимаешь? — прошипел Матиас.

Зайберт сцепил ладони в замок так, что пальцы на кончиках покраснели.

Видимо, примерял ситуацию на себя и свою семью.

Проникался. Судя по всему, порядком впечатлился.

— Само собой, Матиас, — произнёс, наконец, — Самой собой.

— Вот и здорово. Раз мы пришли к соглашению, работай.

— Будет сделано.

*

Крови много не бывает.

Эта фраза снова вспыхнула в сознании, отбрасывая в прошлое, заставляя содрогнуться от леденящего ужаса. Его скрутило, к горлу подступила тошнота. Выстрелы прозвучали один за другим, с коротким интервалом. Слились воедино. Тёмная кровь выплеснулась из ран. Во сне — не менее впечатляюще, чем в реальности. Но если тогда Натан находился на расстоянии от девочки, то здесь стоял напротив неё. Кровавые капли не разлетелись по сторонам, не запачкали платье Аэвы. Они неведомым образом осели на лице Натана. Где-то, в отдалении, прозвучал зловещий смех. Красное марево исчезло, Натана вышвырнуло из сновидений, он резко сел на кровати.

Мыслями он всё ещё находился там, чувствовал резкий запах крови.

Провёл руками по лицу, пытаясь стереть её. Ладони остались чистыми. Натан часто и шумно дышал.

— Сука, — выдохнул обречённо и откинулся на подушки.

По спине бежал холодный пот. Кошмары обещали надолго поселиться рядом. Не сказать, что перспектива такого соседства Натана воодушевляла. Даже смерть Густава не оставила в его памяти столь глубокий след. А гибель Тильды пронизала сознание насквозь. Не в последнюю очередь потому, что фантомная боль от ранения вспыхнула одновременно с прозвучавшим выстрелом. Натан прожил эту смерть, пропустил её через себя. Часть её так и осталась с ним. На долгую, вечную, совсем не добрую память.

Прошлёпав босыми ногами на кухню, Натан залпом выпил стакан ледяной воды. Отодвинул стул, потянув его ногой, устроился на сидении, подогнув одну ногу, и закурил.

Трагедия, омрачившая торжество, крепко зацепила его. Постороннего, по сути.

Что чувствуют близнецы и мать погибшей, было страшно представлять. Они места себе не находили. И почему-то обвиняли во всём себя.

Натан запустил ладонь в волосы и потянул за них.

Появление Улофа, о смерти которого в преддверии рождественских праздников, не написал только ленивый, задело Натана не меньше, чем всех остальных гостей. Они думали о том, что это невозможно, нереально, противоестественно и антинаучно. Натан думал о том, что в его жизни это не первый случай появления мертвецов, радующих глаз неожиданно цветущим видом. Не все живые могли таким похвастать, а эти двое — вполне.

За окном занимался рассвет.

Дождь, ливший всю ночь, наконец, закончился.

Набросив толстовку, Натан прихватил ключ, выскользнул из квартиры и направился к почтовому ящику. У газетчиков появилась новая горячая тема, на которой они зарабатывали рейтинги. Коллекционер с его любовью к татуированной коже, содранной с покойников, отошёл на второй план. Его минута славы закончилась до совершения нового преступления. Сейчас все обсуждали убийство на ежегодном балу Шульцев. Мнения разделились. Кто-то верил, что Улоф действительно восстал из мёртвых и пришёл на бал, чтобы убить дочь. Кто-то считал, что это убийство — демонстрация несогласия с противоречивой политикой Герхарда, потому заказчиков и исполнителей стоит искать среди оппонентов. Они пытались найти причины совершения зверского преступления, детали их не интересовали.

Новый выпуск традиций не нарушил.

Очередной аналитик высказывал свою точку зрения, с пеной у рта отстаивая правоту и сражаясь за свои доводы, как лев. Натан прочитал статью, не отходя от почтового ящика. Смял мерзкий листок и отправил его в корзину для бумажного мусора. Собирался отправить вслед за газетой и все рекламные проспекты, но тут заметил среди них конверт. Обычный белый, без опознавательных признаков, без марок и обратного адреса. Тот, кто подкинул послание в почтовый ящик Натана, даже заклеивать конверт не стал.

Записка, лежавшая внутри, была лаконичной донельзя.

«Завтра».

В зависимости от того, когда конверт оказался в почтовом ящике, это «завтра» могло быть уже сегодня.

Послание заставило опереться на стену, чтобы не упасть, так резко закружился и закачался окружающий мир. Почерк был знаком и принадлежал не кому-нибудь — Густаву. От мысли, что друг детства находился здесь, но не дал знать о себе, стало муторно. Он не подсунул конверт под дверь, не позвонил, не попытался завести разговор и объяснить, что за чертовщина творится вокруг. Выступал в качестве наблюдателя, и от этой мысли Натану становилось не по себе. Он не забывал ни на мгновение, при каких обстоятельствах они столкнулись с Густавом в Берлине.

Натан не отказался бы послушать, что привело приятеля туда. И как вышло, что он оказался втянут в торговлю подобными материалами. После встречи Натан почти перестал сомневаться в правдивости слов близнецов, отстаивавших теорию о покушении. Хотя до того всячески оправдывал друга и верил в его непричастность.

А ещё стало не по себе от мыслей, гласивших, что Густав мог так же срезать татуировки и с него.

Если вдруг что-то в голову ударит.

В последнее время утверждение «не верь никому, кроме себя, и самому себе тоже не верь», казалось ему не таким уж оторванным от реальности. Напротив, он всё чаще находил его актуальным и чертовски правильным.

Натан поёжился. В подъезде было холодно. От мыслей, его одолевавших, становилось ещё холоднее.

Он чувствовал себя так, словно за его спиной уже сейчас стояли десятки погибших существ. Все жертвы Коллекционера. Густав. Тилли. Обернувшись, он, разумеется, ничего, кроме стен и лестничных пролётов не увидел. Но холод никуда не делся.

Грань между миром живых и мёртвых истончилась, а то и порвалась в нескольких местах. Покойники ринулись обратно в этот мир.

*

Гадательный салон и магазин магических товаров встретили его окнами, занавешенными тёмными шторами, и табличкой «закрыто». Обычно в это время двери обоих заведений были распахнуты настежь, а хозяева их с радостью принимали клиентов. Что послужило причиной перемен, Натан не знал, но ему это совершенно точно не понравилось. Унявшаяся, было, тревога вновь подняла голову. Голос старины Джо промелькнул в ушах, смешавшись с лёгким ветром.

Кто не спрятался, тот пожалеет...

Вероятно, Джо проникся предсказанием и решил последовать своему совету. Затаиться. Спрятаться, чтобы не попасть в список случайных жертв. Покинуть город на время. Вернуться, когда океан эльфийской крови, пролитой на улицах Мюнхена, схлынет, и на красной земле снова начнёт расти зелёная трава. Или не вернуться вовсе. Кто его знал, этого старину Джо.

Мысли об убийстве Тильды по-прежнему занимали Натана не на шутку. Он хотел задать предсказателю пару вопросов, но теперь ему только и оставалось, что пребывать в счастливом неведении. Затаиться и ждать.

Единственным напоминанием о недавнем пребывании по соседству предсказателя служил красный шёлковый платок. Старина Джо перехватывал им волосы. А теперь повесил ткань на ручку двери. Ветер трепал её, напоминая о крови, расплескавшейся по полу.

Натан сорвал платок с дверной ручки, крепко зажал его в ладони и направился в магазин пряностей. В отличие от своего соседа, госпожа Фань никуда уходить не собиралась. В её магазине всё так же остро пахло разнообразными специями, звенели колокольчики, висевшие над входом, и горели китайские фонарики из тонкой бумаги. Сейчас именно лавка специй казалась Натану островком стабильности и безопасности в стремительно сходящем с ума городе.

Видимо, в глазах Натана застыл немой вопрос, а госпожа Фань понимала всё без слов. Рассыпая специи по бумажным пакетикам, она ходила вдоль прилавка. Звенели подвески в её причёске, аномальный холод гулял по помещению. Остановившись, лисица посмотрела на Натана и произнесла:

— Он не вернётся.

— Откуда вы знаете? — спросил Натан, положив шёлковый платок на прилавок. — Он сам вам об этом сказал?

Она улыбнулась добродушно, но с долей снисхождения.

— Я знакома с ним много-много лет. Наши дороги пересекаются и снова расходятся. Мы встречаемся, как старые добрые друзья и снова идём в своём направлении. Странник никогда не возвращается туда, откуда однажды ушёл.

— Странник?

— Что ты знаешь о Джо? — поинтересовалась госпожа Фань, надевая одноразовые перчатки и набирая полную горсть кофейных зёрен.

— Пожалуй, только то, что он общается с духами и действительно неплохо гадает, — усмехнулся Натан.

Выйдя из-за прилавка, лиса перевернула табличку и опустила жалюзи.

— Это будет долгий разговор, — предупредила, проходя мимо.

Натан снова сжал платок в ладони и последовал за лисой.

В комнате, в которой они оказались, было не очень просторно, а запах приправ сменился нейтральным ароматом. То ли «сад после дождя», то ли «морской бриз», то ли ещё что-то в этом духе.

— Впервые мы встретились сотню лет назад, — призналась госпожа Фань, поставив перед Натаном кружку с кофе. — И после пересекались неоднократно, в самых разных уголках планеты. Меня гнала вперёд жажда путешествий, он искал спокойное место, в котором мог бы задержаться надолго. Но, должна заметить, ему не слишком везёт в этом плане. Над этим городом сгущаются тучи. Он это знал, чувствовал и с каждым днём всё сильнее убеждался в своей правоте. Духи его, на самом деле, любят. Они многое ему говорят. А здесь... Здесь скоро будет жарче, чем в аду. И улицы будут в буквальном смысле залиты кровью.

— Поэтому он ушёл? Неужели испугался своих видений?

— Они его всегда страшили. Но до определённого момента он верил, что имеет над ними власть. Оказалась, всё наоборот. Это они имеют власть над ним. Он приходит куда-то, оседает на месте, надеется, что этот город и деревня — конечный пункт его путешествия. В итоге оказывается, что пришёл он лишь для того, чтобы предсказать очередную катастрофу. Увидеть её, поделиться своими знаниями с другими существами и уйти за северным ветром, что позовёт его в дорогу. Снова и снова. Боюсь, покоя ему не видать никогда.

— Не хотел бы я получить такой талант, — пробормотал Натан задумчиво.

— Никто не хотел бы, но таланты обычно не спрашивают, хочет человек или носитель магии ими обладать. Просто проявляются однажды. Для одних становятся даром, для других — проклятьем.

В магазинчике пряностей Натан задержался дольше, чем планировал, но о потраченном времени не сожалел. Часть вопросов отпала. Можно было не ломать голову, отвлекаясь на всякую мелочь, а сосредоточиться на важных делах. Его ждала Брианна Шульц, в девичестве Зорген, и её секреты.

Взломать страницы в социальных сетях и электронную почту оказалось совсем нетрудно. Увы, эта карта мало походила на козырную. Близнецы не ошиблись, предположив, что Брианна тщательно убирает за собой и в переписках не хранит ничего провокационного. Она не писала ничего такого, что могло бы создать ей проблемы, изрядно подмочив репутацию. Не обсуждала любовников с подругами, не насмехалась над супругом... Видимо, вспоминала печальный опыт прошлого, связанный с публикацией интимных дневников, вот и предпочитала перестраховаться.

Её электронная почта была забита переписками с благотворительными фондами, издателями и читателями, желавшими пообщаться со своей гуру.

Натан почти отчаялся отыскать что-то значимое и важное, когда взгляд зацепился за короткий диалог, состоящий из одной фразы и датированный началом прошлого декабря.

Натан уже видел такое сообщение прежде. Пост на стене Густава. Хэштег и два слова за ним. «Дикая охота». Собеседником Брианны был её собственный фейк. Подозрения близнецов вновь подтвердились. Брианна что-то знала об убийствах человека или существа, скрывавшегося под именем Коллекционера. Знала, но упорно молчала. Быть может, была сообщницей маньяка, промышлявшего продажей забитой кожи. А, может, сама скрывалась под одной из его масок.

*

Поглощённый изучением переписки, Натан засиделся в компьютерном центре допоздна. Сам не заметил, как время пролетело. К сожалению, сообщение с хэштегом так и осталось единственной зацепкой. Теперь он знал, что Брианна не стояла в стороне, но что делать с этими знаниями — не представлял. Женщина ни за что не признала бы себя виновной, напирая на то, что её ненавидят, презирают, хотят уничтожить и не останавливаются на разрушительных мыслях. Методично сживают со свету.

Натан скурил две сигареты подряд, но спокойнее не стало.

Он толком и вкуса табака не почувствовал.

Натан позвонил Штефану. У того телефон был выключен, автоматический голос предложил оставить сообщение. Матиас просто не ответил.

С момента гибели Тилли они не виделись, да и по телефону не общались. Близнецы как будто позабыли о его существовании, сосредоточившись на своих делах и проблемах. Он это понимал, не навязывался, но всё равно испытывал неловкость. За то, что оказался рядом с ними в момент трагедии, но ничем не сумел помочь. Хотя... Как и чем бы он помог, если сам в тот миг загибался от сверхъестественной боли? В самом-то деле.

В свете последних событий хождение по ночному городу представлялось ему делом небезопасным. С содроганием Натан вспомнил встречу с Костоломом, и то, как гладкое асфальтовое покрытие превращалось в мелкую крошку под воздействием магии.

В эту ночь его снова ждали. На том же месте.

Он ненадолго притормозил, глядя на островок света под фонарём. Собирался продолжить путь, но явно ощутил постороннее присутствие поблизости. Прямо за спиной. Кто-то протянул к нему руку, собираясь ухватить за плечо. Учитывая, что людей эта аура должна была отпугивать, вывод напрашивался сам собой. За спиной Натана находился не человек, а такой же носитель магии.

— Тише, — попросил тот, пытаясь закрыть Натану рот. — Умоляю, только не ори.

Рефлексы сработали раньше, чем логика. Удар пришёлся прямиком в солнечное сплетение. Натан отшвырнул нападающего к стене. Прижал его к ней. Сдавил ладонью горло. Собирался ударить снова, но, присмотревшись внимательнее, понял, на кого напал. Подсознательно он был готов к чему-то подобному, но мозг по-прежнему отказывался верить увиденному. Рот приоткрылся от удивления.

— Нат, блин. Совсем свихнулся? Это же я!

— Густав? — недоверчиво выдохнул Натан, царапая свою ладонь.

Видение не исчезло. Друг детства продолжал стоять перед ним. И морщился, прижимая ладонь к пострадавшему животу.

— Густав, — повторил эхом. — Кому ещё здесь быть? Я ведь оставил тебе записку. Думал, ты догадаешься, что я хочу повидаться. Прождал тут несколько часов, а получил вместо крепких объятий удар. Ты хотя бы предупреждай в следующий раз, что не рад меня видеть. Лучше я на словах об этом узнаю, чем на деле прочувствую.

— Как?.. — начал Натан, но запнулся.

Он не спал. Нет. Он точно не спал и видел перед собой Густава, которого хоронил несколько недель назад. Держал в руках его голову, отделённую от туловища, ощущал на пальцах липкую кровь.

А теперь...

Сомневался.

Может, события тех дней ему приснились? Или он всё-таки бродит по лабиринтам снов? Просто сновидения такие реалистичные, что в жизни не отличить от того, что происходит в действительности.

Да у Густава даже шрама на шее не осталось!

Учитывая, что лезвие боевого ножа отливалось из знаменитого сплава, шрам должен был быть ужасным. Огромным, уродливым. Он бы непременно загноился без обработки. А обрабатывать ту рану никто не стал бы. Какой смысл?

— Что? — не понял Густав.

— Как тебе удалось спастись? — спросил Натан, собрав эмоции в кулак. — Я же видел, что с тобой сделали. Сотни зрителей видели. И сейчас ты стоишь передо мной, и...

В то, что это Густав, а не кто-то на него похожий, Натан верил на девяносто девять процентов. Тот же цвет глаз, волос, тот же аромат парфюма — старомодный, давно потерявший актуальность, но бесконечно Густавом любимый. Самое главное — аура. Подделать её не представлялось возможным. У каждого волка она была индивидуальной, уникальной, неповторимой. У того, кто стоял перед Натаном, была до боли знакомая аура. Родная.

За столько лет общения Натан запомнил её и мог безошибочно найти в многотысячной толпе.

— Это сложная и запутанная история, — произнёс Густав, оглядываясь по сторонам и, удостоверившись, что улицы пусты, перекидываясь в полуформу. — Я с удовольствием её тебе однажды расскажу. Но не сегодня. Прости.

— Если ты ничего не собираешься рассказывать, а так и будешь бережно охранять свои тайны, зачем вообще нужна эта встреча? Продолжал бы прятаться по углам. Но нет, ты пришёл. Сам назначил встречу, а теперь старательно отмораживаешься. Тебе не кажется, что это, как минимум, нелепо?

Густав грустно улыбнулся, потянув себя за волчье ухо.

— Нет. Не кажется. Будем считать, что каждый из нас открыл друг в друге что-то новое. И нам обоим эти знания не понравились.

— О, надо полагать, у тебя тоже есть ко мне какие-то претензии?

— Меня твои новые знакомства не очень вдохновляют. Ты вроде всегда тщательно окружение выбирал и всякую шваль по дуге обходил. Что случилось теперь?

— А что случилось? — огрызнулся Натан.

— Как получилось, что ты спутался с остроухими ублюдками?

— С твоей подачи. Я вообще-то за тебя мстить собирался.

— Отомстил?

— Пытался, во всяком случае. Но теперь думаю, что зря, раз ты жив, здоров, да ещё и нотации мне читать умудряешься.

— От тебя их запахом тащит за сотни миль, — не скрывая отвращения, поморщился Густав. — Спать с ними тебя никто не заставлял. Или это такая изощрённая месть? Прости, но я не оценил самоотверженность.

— Прости, но я плевать хотел: оценил ты или нет.

— Именно поэтому я ничего и не хочу рассказывать. Стоит оставить тебя в одиночестве, и ты тут же помчишься обо всём докладывать, тогда плакали все мои планы. Пока ты путаешься с этими мразями, доверять, как прежде, я тебе не могу. Вообще-то мне и сегодня не следовало приходить, но не смог ничего с собой поделать. Что бы ни случилось, мы друзья, я дорожу тобой, потому хочу предупредить. Когда приду убивать близнецов, постарайся оказаться как можно дальше от них. Тебе я зла не желаю, а они должны заплатить за всё, что натворили в прошлом. То, что происходит с ними сейчас, они заслужили. И это только цветочки. Дальше будет хуже. Пусть не расслабляются.

Его глаза наливались кровью и горели возбуждением. Голос становился всё громче. В конце Густав практически кричал, не сумев совладать со своими чувствами.

Увидев — и услышав — его в таком состоянии, Натан перестал сомневаться в правдивости слов близнецов. Тех, что о покушении на Матиаса. И никаких видео со скрытых камер не требовалось, одного взгляда на собеседника хватало. С лихвой было. Густав походил на фанатика, одержимого определённой идеей и готового положить на достижение цели всю жизнь. Пожертвовать всем, что имеешь. Он уже поступил так однажды. Чудом спасся. Но не залёг на дно, а начал прорабатывать ещё один план мести, способный привести его к успеху.

— Что они сделали такого, чтобы заслужить подобную ненависть? — спросил Натан.

— У них спроси. Они знают. Может, ответят.

— Но я тебя спрашиваю. И ты... Густав! Стой, чёрт бы тебя побрал!

Друг детства откровенничать не собирался. Слова его с делом не расходились. Посчитав, что предупреждение прозвучало, а, значит, на сегодня миссия его окончена, Густав перекинулся в звероформу, оттолкнулся от земли и стрелой полетел в неизвестном Натану направлении.

Натан так просто сдаваться не собирался. Перекинувшись вслед за другом, потянул носом, взял след, помчался, надеясь догнать и вырвать признание.

Два квартала промелькнули незаметно. Знакомый запах и знакомая аура служили ориентиром. Натан видел, как Густав перескочил через высокий забор. Повторил тот же манёвр с разницей в пару секунд, и... очутился в тупике.

Густав привёл его в городской парк, и здесь следы потерялись. Не было больше ни ауры, ни запаха. Ничего. Парк вообще пустовал. Неудивительно, в такое-то время.

Как и в «Арлекине», Густав предпочёл исчезнуть, растворившись в воздухе или провалившись под землю.

Безуспешно пробегав по парку и убедившись, что Густав пропал, Натан вернул человеческий облик и с ожесточением впечатал кулак в землю.

Натан хотел узнать правду, но на все вопросы у Густава был один ответ.

Когда-нибудь — обязательно, а сейчас — без вариантов. Извини, друг.

В этот раз удача была на стороне Густава.