Волны бьются о серые скалы с тихим шумом, растворяющимся в солоноватом воздухе. Лучи закатного солнца, просвечивая сквозь ватные облака серебристо-голубого цвета, окрашиваются в коралловый и пропадают в неспокойной синеве, расплываясь белыми бликами. Песок под ногами горячий, щекочет кожу и крупицами осыпается обратно, приятно проваливается под ступнями; у кромки воды он совсем мокрый, плотный, местами поглотивший водоросли и старые раковины — кое-где целые, кое-где с острыми сколами по краям.

Хенджин несет босоножки в руках и босиком ступает по песку, придерживая свободной рукой подол длинного сарафана. Ее щеки чуть покраснели от жарких лучей дневного солнца и сейчас неприятно припекали, остывая под прохладным ветром с моря; в это время здесь ни души — только бесконечный и недостижимый простор и свобода, путающаяся в длинных волосах.

Девушка садится на песок, ставит обувь рядом, обхватывает колени руками и укладывает голову, замирая взглядом на солнечных просветах между ватных облаков, на кудрявых волнах, на белой пене, рассыпающейся по берегу. Все так умиротворенно и размеренно, что веки невольно тяжелеют, а по губам расползается мягкая улыбка. Хенджин одергивает себя, расчесывает волосы пальцами, недовольно морща нос, когда они запутаны слишком сильно, расправляет подол и замирает, замечая вдали яркую вспышку и слыша отчетливый плеск воды. Девушка всматривается пристально, щурится, надеясь понять, что произошло, но ничего необычного не происходит, и она успокаивается, расслабленно рассматривая тени на скалах. Сердце бьется все спокойнее и спокойнее, и Хван, сама того не замечая, начинает петь в пол голоса песню, навязчиво засевшую в мыслях, постоянно повторяющуюся, как на пластинке; Хенджин прикрывает глаза, погружаясь в чистое вдохновение и телом, и мыслями: позволяет прохладному ветру обласкивать плечи и теряться в волосах, кончиками пальцев ощущает прохладу соленой воды, маленькие камешки, которые вместе с волнами слегка ударяют по ступням.

Рядом слышится отчетливый всплеск, разрушающий мгновенно волшебство момента, и девушка перепуганно распахивает глаза, упираясь взглядом в чужие: зеленые, с тонкими серебристыми зигзагами на радужке, внимательно и так же испуганно смотрящие в ответ. Хенджин уже готова вскрикнуть, но тихий мягкий голос осторожно разрывает тишину:

— Ты хорошо поешь, — девушка, не стесняясь своей наготы, ложится на живот и подпирает подбородок руками.

Из воды виднеется рубиново-красный чешуйчатый хвост.

Хван нервно сглатывает, понимает, что не может выдавить из себя хоть что-то вразумительное, хлопает глазами, кашляет и кое-как хрипит:

— Т-ты кто?

Незнакомка звеняще смеется, плещет хвостом в воде и, улыбаясь ослепляюще ярко, отвечает:

— Ты что это, испугалась что ли? Русалка я, разве не видно?

Хенджин незаметно щипает себя за предплечье, но красный хвост никуда не исчезает, а только по-прежнему блещет под лучами солнца, протискивающимися сквозь ватные облака. Русалка кокетливо поправляет длинные темные волосы тонкими пальцами, снова переворачивается на спину и смотрит на Хван вниз головой, почти шепча:

— А спой еще.

Неловко до пунцовых щек и хруста пальцами, но Хенджин, не чувствуя опасности от незнакомки, продолжает неуверенно петь. Русалка довольно улыбается и щурится, как кот, переворачиваясь на спину и складывая руки на животе, тихо подмурлыкивает запомнившуюся мелодию и покачивает краем хвоста, чуть-чуть поднятым из воды. Он на просвет оказывается нежно-розовым — Хван замечает это, открыв глаза, — а чешуйки — рубиново-красными; кожа у незнакомки полупрозрачная, будто бы немного голубоватая и выглядит ужасно холодной. Хенджин не может сдержаться и осторожно прикасается кончиками пальцев к плечу — оно совсем не холодное, даже наоборот, очень теплое и гладкое. Девушка резко отдергивает руку и, не останавливаясь, извиняется где-то сотню раз, когда замечает недоуменный взгляд зеленых глаз, а русалка в ответ только улыбается и отчего-то по голове гладит.

Когда Хенджин собирается уходить и встает с песка, отряхивая ноги, русалка смотрит немного грустно, спрашивает:

— Ты придешь завтра? — И подпирает мягкую щеку рукой.

Хван почему-то улыбается, машет ладонью и отвечает:

— Обязательно, — а потом, уже отойдя на значительное расстояние, кричит: — Как тебя зовут?

И сквозь шум волн и ветер слышит звенящее «Чонин» в ответ.

<center> *** </center>

Они договариваются встречаться на закате, когда ленивые облака плывут по небу, провожая огненный диск солнца на долгожданный отдых, а ветер в этих местах поет прощальные серенады золотистым лучам. Чонин и Хенджин лежат на большом камне, нагретом за день, греются, как ящерки, русалка сверкает рубиново-красным хвостом, а девушка вытягивает длинные бледные ноги, которых легкой пылью касается бронзовый загар. Их голоса переплетаются с шумом волн и свистом ветра, а мизинцы почти незаметно сцеплены; это становится их стабильностью, буднями, но остается самым трепетным и желанным моментом дня, который будто отделяет их от всего остального мира, пока они находятся в своем собственном.

Чонин к Хенджин ластится, мокрыми волосами темные следы на платье оставляет, голову на плечо укладывает и почти мурлычет, водя пальцем по чужой ладони, пока говорит шепотом:

— Хенджин-онни, — замолкает и пристально смотрит в глаза старшей, — ты такая красивая.

Хван буквально пунцовеет и пытается спрятать щеки, чтобы не показать свое смущение, но выходит очень плохо, поэтому она поворачивается к русалке и говорит в ответ:

— Ты тоже очень красивая, Нини.

Пальцами Хенджин распутывает длинные волосы, подушечкой пальца прикасается к кончику носа младшей и мягко-улыбается. Русалка, почти теряясь в шелесте волн, шепчет:

— Можно я поцелую тебя, онни?

Темно-синие волны шумно бьются о скалы и разбиваются белой пеной, поднимаясь все выше и выше. Солнце закатывается за горизонт, пропадая на очередную ночь. Волосы Хенджин разметались в воде, тяжелыми прядями следуя за потоками воды, платье промокло, а кожа сильно побледнела.  

Чонин, сжимая губы в тонкую полоску, думает, что обмануть людей слишком просто.