Они познакомились первого октября. Чайки гомонили на берегу, прибой шуршал и шептался с галькой, и начинал задувать холодный муссон. Глеб медленно топал по песчаной косе и собирал мокрые растрепанные птичьи перья на новый ловец снов. Ботинки вымокли от быстро набегающей волны, куртка пропахла солью, и, в общем, все было как обычно.

А потом он просто нагнулся за очередным черно-белым просоленным пером, наполовину заваленным песком и мелкой галькой – и споткнулся пальцами об чужую руку. Неожиданный конкурент ему улыбнулся, сказал «привет» – и Глебу тут же показалось, будто они знакомы уже всю жизнь.

Это было, конечно, преувеличение. Ярек был в Тамани вторую неделю и собирался остаться еще на месяц – снимал комнату в маленьком отельчике неподалеку от пляжа. Хорошая просторная комната, вся увешанная ловцами снов и хранящая на себе отпечаток его особенного, эвкалиптового запаха.

В общем-то эвкалипт и ловцы снов – это было то, на чем Глеб и Ярек сразу сошлись. Они подолгу бродили вместе ранним утром по пляжу и собирали перья, потому что не использовали ничего искусственного в своих творениях. А потом… потом они могли прийти к Глебу домой – у его вдовьей матери был свой отель, и он помогал ей с его обиходом и организацией. Не бог весть какой бизнес, но жили они не бедно. Впрочем, можно было посетить и комнату Ярека – его хозяйка была на редкость дружелюбной женщиной и даже периодически подкармливала пончиками своих постояльцев.

Словом, начало октября некоторым образом изменило жизнь Глеба. Он был не очень красив, не очень раскован и дружелюбен, страдал астматическими приступами и делал ежедневные ингаляции, и единственное, что было в нем примечательно – это глаза. Сине-зеленые, какие-то очень яркие в обрамлении белесых ресниц.

У Ярека была как будто гетерохромия – один глаз сине-зеленый, как у самого Глеба, а другой – просто синий, похожий на студеную воду из горного родника. Сам он смеялся, говорил – линзы, но Глеб не особенно ему верил. Он без этих линз его даже по утрам не видел. А виделись они ежедневно, особенно часто – именно по утрам.

Всего неделя прошла с того момента, как их прогулки по береговой линии стали проходить рука об руку. Глеб… вероятно, стеснялся – он не понимал сам себя, – но периодически натягивал на рукава ветровки до самых пальцев, однако руку Ярека так и не выпускал. Ладони у него были горячие как у лихорадочного, и приятно суховатые несмотря на влажный приморский климат. И именно это в первый раз покорило Глеба.

То, как ощущалось каждое прикосновение нового друга.

Иногда они засыпали в постели в обнимку среди ниток, опилок от деревянных кругов под ловцы и перьев, и это было тоже, пожалуй, прекрасно. Ярек много знал об индейцах и их ярких, цветастых ловушках снов. У него самого были длинные, как будто паучьи пальцы, и когда он выплетал ими в деревянном кругу очередной шерстяной узор, у Глеба иногда замирало сердце. И пускалось оно в галоп только тогда, когда этими длинными тонкими белыми пальцами Ярек касался его щеки.

У него были перья и бусины в волосах, а сами волосы как будто с каждым днем все сильней выгорали, становясь из рыжевато-русых почти белесыми – что-то такое непонятное между платиной и соломой. Глебу нравилось зарываться в них носом в дышать тонким запахом эвкалипта. Конечно, травами пахло все в комнате у каждого из них, но в волосах Ярека этот аромат был почему-то насыщеннее, чем даже в чайнике со свежим отваром.

Они были похожи между собой. У Ярека был такой же орлиный нос как у Глеба, даже с совсем такой же смешной горбинкой у переносицы, и самому Глебу нравилось прижиматься к ней губами. У них был всего лишь месяц на то, чтобы поближе узнать друг друга, но он не хотел торопиться.

Он думал, они вполне могли бы после общаться по интернету и навещать друг друга. А может… может, Ярек захотел бы сюда переехать.

Хотя вероятность маленькая, конечно.

– Как ты пришел к тому, чтобы самому собирать перья? – спросил Глеб у него однажды. Ярек лежал головой на его коленях и вертел между пальцами пестрое, но оттого не менее растрепанное павлинье перо. Оно переливалось перламутровым сине-желто-зеленым глянцем в тускловато-уютном свете торшера и, кажется, предназначалось висящему на стене недоделанному ловцу с обручем из ивового прута и узором, походящим чуть провисшими нитями на рыбацкую сеть.

– Я решил, в том, что я делаю, должно быть как можно больше искренности, – улыбнулся Ярек в ответ и легко пощекотал кадык Глеба павлиньим пером. Улыбка у него была легкая, мимолетная какая-то; ускользающая. Похожая чем-то на паутинку. – Я сам нахожу эти перья, сам обстругиваю обручи на основу и только мотки ниток и бусины все-таки покупаю. Хотя, – Глеб сморщил нос, когда перо добралось до его носогубного треугольника, – я все равно знаю, что кто-то делал их своими руками. Поэтому все такое…

– Такое дорогое и кропотливое, – Глеб прикрыл глаза, наклоняясь к его лицу, и прижался губами к горбинке у его переносицы.

– Точно, – Ярек отложил перо подальше на кровать и потянул его на себя.

Так заканчивался по обоюдному согласию каждый их разговор.

На самом деле Глеб не мог сказать, что влюблен. Это было слишком грубое слово. Он словно нашел в Яреке что-то родственное. Они сходились во внешности, взглядах, жестах и даже в мимике. И даже горбинки на носу у них были одинаковые. А еще оба они любили целоваться и медленно раздевать друг друга.

И это… это был потрясающий месяц.

Но он истек.

Последний день октября был и их последним днем тоже. На улице было пасмурно, и небо затянули серые облака. Ярек должен был сесть на вечерний поезд, но уже с утра выселился из своей комнаты и оттащил чемодан с вещами в камеру хранения на вокзал. При себе у него были только ключик от этой камеры, потрепанный бумажник, удивительно похожий на бумажник самого Глеба, и увешанный бусинами и перьями рюкзак.

Они гуляли по песчаной косе, толкались и сыпали друг в друга песком. У них оставался всего лишь день, но это был целый день, и они умудрились пройти всю местность, пока не забрались на Железный Рог. Оттуда открывался восхитительный вид на море.

– Давай присядем? – Ярек потянул его к обрывистому краю и сам упал на уже начинающую постепенно чахнуть траву, бесстрашно свешивая вниз ноги. Он держал уверенно и крепко, и Глеб опустился рядом.

Море перед ними сливалось с далекой полоской горизонта и было похоже на бесконечную голубую даль.

Глеб повернул голову, склонился ухом к плечу и глубоко вздохнул. За этот месяц Ярек довольно-таки загорел.

– Ты знаешь, что твоя способность цеплять загар просто феноменальна? – он улыбнулся и погладил Ярека по чуть посмуглевшей щеке. Тот обнажил милую ямочку в ответной улыбке и весело прищурился, притягивая Глеба к себе.

– Я стал совсем как ты.

Они целовались пока дыхание не закончилось, и эвкалипт не заполонил легкие. И под пальцами у Глеба были только волосы, перья и ворот Ярековой просоленной ветровки, как две капли воды похожей на его собственную. И с каждой секундой Ярек словно сильнее опустошал его. Выпивал из него по капле всю горечь предстоящего расставания.

И Глеб тянулся и рвался вперед, к нему, путался в перьях и выгоревших на переменчивом солнце до белизны волосах, и это был как будто самый лучший поцелуй в его жизни.

Пока Ярек его не толкнул, и пальцы Глеба не нащупали пустоту.

Он летел, летел, летел как будто бы бесконечно долго, прежде чем удариться о камни и остывшую за октябрь соленую зеленовато-синюю воду, но не успел за это время передумать ни одной мысли. Только впился взглядом в удаляющийся силуэт, оставшийся в одиночестве на утесе, и тщетно пытался стереть его лицо с внутренней стороны век.

И все же последнее, что увидел Глеб перед тем, как его поглотило море – это то, как синий словно родниковая вода глаз Ярека становится сине-зеленым. Точно таким же, как и его собственные глаза.

***

– Глеб, ты уже дома?

– Да, мам. Тебе нужна моя помощь?

– Иди сделай что-нибудь с этим чертовым замком. Он опять заел!

– Я сейчас.

Он повесил просоленную морем ветровку и, слегка поморщившись, длинными тонкими пальцами вытряс из влажных карманов перья, чтобы походя выбросить их в мусорку.