От ангаров к трюмам на «Триумфе воли» вёл короткий и широкий коридор, в панелях стен которого размещался один из многочисленных корабельных арсеналов. Блуждать по обширным трюмам крейсера можно было долго и безрезультатно, разве что стоило идти за чем-то конкретным целенаправленно, а для этого надо было знать, где это что-то находилось. А вот арсенал представлял собой куда более перспективную цель для Стражей, так что Алекс Вольф направил свою тройку прямиком туда.

       Уже на подходе Клык почуял неладное. Ощущение того, что крейсер вымер, не только не проходило, а даже усугубилось зрелищем заполненного малыми летательными аппаратами ангара. С «Триумфа воли» никто не улетал, но корабль казался пустым. Сенсоры скафандров упрямо фиксировали только членов абордажной группы — и более никого. В воздухе витал едва уловимый, но вполне отчётливый запах жжёного пластика и горелой органики — свидетельства нешуточной перестрелки или пожара. Но вокруг стояла тишина — ни шевеления, ни сигнала пожарной тревоги, ни следа хотя бы обычных патрулей в коридорах. Только переговоры группы Громовержца со «Звездочётом», который, к слову, потерял визуальный контакт со своей абордажной командой — что тоже не добавляло оптимизма.

       — Как сказал бы сейчас Глыба: «Мне здесь перестаёт нравиться», — вмешался в их обмен репликами Клык, подходя к коридору, где располагался арсенал, и осторожно заглядывая за поворот. Там по-прежнему не было ни души. Однако стенные панели оказались открыты и зияли пустыми ячейками — оружия не было.

       Внезапно над головами абордажников прошелестел выстрел. Рута зарычала, выхватывая из-за пояса импульсный пистолет, Абдул с нечеловеческой скоростью метнулся ко входу в грузовой отсек, а сам Алекс затаился за массивной деталью стеллажа на входе в трюм крейсера, оповестив об огневом контакте Громовержца и «Звездочёт» и отключив связь.

       Засада, в которую угодили трое абордажников, была явно спонтанной и слабой, к тому же, её вовремя обнаружила Рута, так что особого вреда людям Клыка никто не причинил. Настораживало другое — необъяснимая нервозность тигроида. Рута ругалась и ворчала, отключив переводчик, отстреливалась, вместо того, чтобы лезть в рукопашную, но объяснить, в чём дело, не могла. Тигриное словечко «тени» уже не нуждалось в переводе — и Клык, и даже Абдул его, похоже, выучили — так часто Рута его повторяла.

       Клык заметил шевеление неподалёку и тщательно прицелился. Он всегда был экономным и не любил попусту тратить заряды. Но противники вели себя странно — хоть и устроили засаду возле арсенала и, как следствие, были обеспечены оружием с избытком, но перестрелку не завязали, обменявшись лишь парой выстрелов с незваными гостями. А потом и вовсе затихли, и абордажник никак не мог определить их численность — детектор скафандра упорно отказывался работать.

       — Сколько их всего? — спросил Алекс у Руты, полагаясь на её ноосферное чутьё. Вольф был настоящим полиглотом и даже знал десяток простых фраз на тигрином-адаптированном, хотя тот для человеческой глотки был сложным, невзирая на все упрощения.

       — Пять и один, — ответила тигрица. Обретшие полноценный интеллект кошки, конечно, научились считать, но всё равно способностями к арифметике не блистали. У них в ходу была пятеричная система счисления.

       — Двоих вижу. Атакуй, — продолжал рычать Клык, заключив, что кто бы им ни противостоял, тигриный язык он не понимает.

       Рута снова выругалась, но приказ выполнила. Хотя её скафандр и был совершенно стандартным, рассчитанным пусть на очень высокого, но всё же человека, выскользнула из него тигрица в мгновение ока — и опустилась на четыре конечности.

       Когда генетики Рейха экспериментировали с повышением интеллектуального уровня у животных, в основу плана изменений предсказуемо лёг антропогенез. Обретение разума согласно этой модели было неотрывно связано с прямохождением и мелкой моторикой. Но и терять боевой потенциал крупных хищников не имело смысла — ведь именно он являлся первопричиной этих претенциозных разработок. Следовательно, обретшие разум и прямохождение животные должны были с лёгкостью переходить в своё природное четвероногое положение и вести рукопашные бои так, как им, крупным хищникам, предписано природой. И задачу эту учёные Рейха решили блестяще. А попутно был найден способ устранить и некоторые несовершенства человеческого скелета.

       Самые сложные модификации коснулись кистей рук у кошачьих. Способность прятать когти была им сохранена, но как! Их пальцы стали ощутимо длиннее и подвижнее, дистальная фаланга утратила когти вместе с механизмом их выдвижения, взамен получив крошечные, почти зачаточные ногтевые пластинки. Сами же когти были перенесены в ногтевые сумки, расположенные между пальцами. Таким образом, кошка, возвращаясь в природное четвероногое положение и, фактически, складывая кисть в кулак, получала возможность при необходимости выпустить когти, как любой её далёкий дикий, неразумный земной предок.

       Обратив внимание, что Рута метнулась в другую сторону от того места, где Алекс заметил шевеление, он всё же выстрелил. Ответом ему был крик боли, тут же заглушенный паническими воплями тех, кого настигла тигрица. Клык переключил своё внимание на второго замеченного им противника. Хотя тот затаился намного лучше предыдущего, Вольф и Рута первым же рывком могли нейтрализовать как минимум четверых из шести.

       Абдул пребывал под воздействием одного из сложных боевых коктейлей, которые они с Сейфулом готовили прямо у себя в каюте, специально оборудованной для сомнительных химических опытов. Этот состав значительно повышал боевые характеристики янычара, так что он между делом умудрялся ещё и выискивать, чем бы абордажникам можно было поживиться. Стрелял он мало, его работа в рейдах обычно была более тонкой и, в то же время, куда более разрушительной.

       Клык сменил дислокацию, новым выстрелом снял своего противника, опять перекатился на другое место — и его глазам открылось ошеломляющее зрелище. Песочная шкура лигра, украшенная едва заметными тонкими терракотовыми полосками, лоснилась в свете прожекторов, освещавших трюм. Движения кошки были стремительными и текучими. Внешняя красота отвлекала от смертоносной сущности тигроида, и если смерть вообще могла быть эстетичной, Рута воплощала её именно такой.

       Противники действительно оказались какими-то странными. Их одежда выглядела так, словно они долгие годы были погребены в каком-нибудь склепе и восстали из мёртвых только чтобы устроить нелепую засаду на абордажников «Звездочёта». На тощих шеях двоих из тех, кого прикончила Рута, виднелись рабские ошейники, остальные, судя по форме, были из младших офицеров. На последнем остававшемся в живых тоже был ошейник. Раб, выполняя полученную ранее команду, обосновался в погрузочном каре и отстреливался оттуда. Стрелять он толком не умел, так что лишь впустую тратил заряды.

       — Рута, сумеешь рассмотреть его идентификационный код на форме? — Кошачье зрение могло существенно помочь, не убивать же несчастного…

       — Сигма — три ноль три — ноль восемь — диез.

       — «Диез»? Так это девочка! — удивился Вольф и обратился к той на понятном ей языке:

       — Особь сигма — триста три — ноль восемь — диез, прекратить огонь! Подойди. — Она повиновалась. — Докладывай, что здесь произошло?

       — Нападение, — с трудом, словно говорить ей было непривычно, ответила женщина. Даже вблизи половые признаки почти не угадывались. Да и ни к чему они подсобному рабочему.

       — Кто напал, откуда взялись, как выглядели?

       — Напали. Надо стрелять. Я стреляла. Больше не надо. — Клык понял, что вразумительной информации от нее не добьётся. Оглянулся, спросил уже у Абдула:

       — Нашёл что-нибудь?

       — Нашёл. Тебе не понравится…

       — Идём, показывай…

       Они свернули в проход между стеллажами, вышли на ближайшую погрузочную площадку. Особь сигма — триста три — ноль восемь — диез шла следом, как привязанная, только косилась с удивлением на тигрицу, передвигавшуюся на двух ногах, но так и не надевшую скафандр.

       — Мы возьмём её с собой? — спросила Рута, кивнув на грузчицу.

       — Нет, конечно. Толку-то с неё? — ответил Алекс.

       На погрузочной площадке была кровь. Очень много крови — потоками на полу, брызгами на стеллажах выше роста тигроида… И следы выстрелов — из всего того арсенала, что опустошили защитники вверенной им территории. Оружие тоже валялось здесь же, некоторое разбитое, прочее — разряженное. И ещё тела — растерзанные, изломанные, расчленённые… Всего примерно около двух дюжин обслуги и младших офицеров. Кровавые следы тянулись во все стороны между стеллажами. Воздух чуть заметно искрился.

       — Ты был прав, Абдул, мне это очень, очень не нравится, — медленно проговорил Клык, оглядываясь.

       — А знаешь, что тебе не понравится ещё? У нас больше нет связи ни со «Звездочётом», ни с другими тройками.

***

      Попав в полузабытые, но такие привычные условия энергетического отсека крейсера, Дуглас успокоился. Включил общее освещение взамен аварийного, заглянул в помещения для обслуги — и снова загрустил, не обнаружив там ни души.

       — Где все? — риторически вопросил он.

       — А всех много должно быть? — уточнил Винни.

       — Много, очень много. Такие крейсера обслуживает громадная команда.

       — Знаешь, — проникновенным тоном произнёс Глыба, — как по мне, когда никого нет — куда безопаснее. С «много» я бы справился, а с «очень много» — уже вряд ли. И Громовержец потом мне за тебя и Сейфула голову бы открутил.

       — Они бы нас не тронули.

       — Почему? — удивился уже янычар.

       — Потому что они… инструменты. Помнишь, каким я был, когда меня Рута нашла?

       — Нет, — безмятежно признался Сейфул. Янычары вообще были не от мира сего, и многое, что не касалось боевых задач, проходило мимо них.

       — Вот и я не помню, — вздохнул Дуглас с явным облегчением. Он нажимал какие-то кнопки и сенсоры терминала — и мрачнел всё больше.

       — Что-то не так? — Глыба чувствовал себя в энергоотсеке не слишком уютно. С его габаритами и экзоскелетом вдобавок ему там было тесно, а теснота при потенциально возможной стычке могла значительно снизить его боевые характеристики. Тафари привык полагаться только на себя, собственную силу и навыки. Даже такого серьёзного бойца, как янычар Сейфул, он самонадеянно не принимал в расчёт.

       С другой стороны, любопытство не давало абордажнику покоя — в двигательном отсеке, как ни странно, он оказался впервые за всю свою долгую боевую биографию.

       — Всё не так, — исчерпывающе пояснил Дуглас. — Эта дура не может летать в принципе. Топлива достаточно, но энергоячейки движков разряжены в ноль, в них нет даже остаточного заряда.

       — Это как? — удивился Сейфул. В его собственную сложную философию не укладывалось понятие о нуле. Он просто не мыслил такой категорией. Абсолютного отсутствия, в понимании янычара, быть не могло, а точкой отсчёта всего сущего являлся Аллах, но никак не ноль.

       Дуглас, правда, воспринял вопрос по-своему, как энергетик, и посмотрел на Сейфула с уважением:

       — Не знаю, я ни разу в жизни ни с чем подобным не сталкивался. И даже не слышал про технологию, которая позволяла бы опустошить энергоячейку дочиста.

       — А что, их никак нельзя заменить? На «Звездочёте» ведь есть какой-то запас? — подал идею прагматичный Глыба.

       — Винни, да одна энергоячейка такого крейсера размером почти с половину «Звездочёта», а их здесь знаешь сколько?

       — Да уж, задачка, — согласился Тафари. Упускать такой куш, как крейсер Рейха, очень не хотелось, но если уж Дуглас сказал, что летать эта птица больше не может — ничего не попишешь. Остаётся надеяться, что другим тройкам повезёт больше и без добычи они не уйдут.

       — Положим, — продолжал размышлять вслух Дуглас, — приличную часть энергозапаса мы заберём, отсоединив топливный резервуар крейсера и отбуксировав его «Звездочётом» до ближайшей станции. Да, мы потеряем на этом время — но дело того стоит. Другой вопрос, где всё же обслуживающий персонал?

       Энергетик задумался, по-прежнему изучая что-то на мониторах и резким раздражённым жестом дав понять Глыбе, собиравшемуся было отпустить очередной комментарий, что требует тишины. Но довольно быстро Дуглас вновь заговорил сам:

       — Я подал сигнал на сброс топливного резервуара, так что нам отсюда мож… — Не договорив, он внезапно стянул с головы окуляры и посмотрел на спутников совсем уж дикими глазами:

       — …Сброс резервуара… Кажется, я знаю, куда они делись… Идёмте, здесь близко.

       Он напоследок хлопнул по терминалу, словно прощаясь, и направился к выходу.

       — Дверь не открывается! Заклинило её, что ли? — Глыба навалился на неё всем весом, усиленным экзоскелетом, но та и не шелохнулась. Янычар стоял рядом и просто смотрел.

       — Всё верно, — пояснил Дуглас, — войти и выйти из энергоотсека может или генетически приспособленный для работы в нём организм, или офицер, знающий код доступа. В нашем случае — только я.

       — То есть, без тебя мы оказались бы тут заперты? — удивился Тафари, не ожидавший такого подвоха.

       — Не переживай, без меня вы бы сюда и не вошли.

       Массивная дверь подчинилась управлению генетически модифицированного специалиста, и трое Стражей покинули двигательный отсек.

       Длинноногий Дуглас тут же стремительно ринулся куда-то, так что Сейфул, старавшийся держаться поближе ко вверенному ему лицу, едва за ним успевал. Тяжеловесный Тафари, чуть слышно гудя сервомоторами экзоскелета, безнадёжно отставал и даже не пытался угнаться за напарниками. Зато он бдительно осматривал окрестности.

       Хотя никто не задавал вопросов, Дуглас считал своим долгом разъяснить, что он делает:

       — Я обнаружил в журнале работы энергоотсека запись о поступившем сигнале тревоги. Услышав его, весь персонал обязан проследовать на эвакуацию. Для… кхм… рабов предусмотрена особая спасательная капсула рядом с местом их работы. Вот она, собственно, — проговорил энергетик, останавливаясь перед очередной дверью, выглядевшей ещё более внушительно, чем портал в двигательный отсек.

       Янычар встал поодаль, оглядывая коридор, через пару минут к ним присоединился и Глыба, а Дуглас всё медлил с открыванием двери.

       — Ты чего это? — удивился Винни.

       — Я боюсь…

       — Чего?

       — Видишь индикатор? Капсула была загружена, но не была сброшена…

       — И что? — всё ещё не понимал штурмовик.

       — Это было, как минимум, двое суток назад… — Он всё же решился, подошёл к двери и с чувством обречённости нажал кнопку открытия.

       — О, Господи… — потрясённо воззвал Дуглас к тому, в кого никогда не верил. Хоть он и предполагал, что увидит, но зрелище его неприятно поразило.

       Эвакуационная капсула была недостаточно вместительной, так что рабы набивались туда, как сельди в бочку. Да и шанс на спасение она давала весьма призрачный — лишённая собственных двигателей, с минимальным запасом кислорода и простейшей системой кондиционирования, включавшимися только после отделения от корабля, она была рассчитана на сброс или в радиус скорейшего реагирования любого управляемого транспорта, способного капсулу отбуксировать в безопасное место, или над пригодной для жизни планетой, куда она могла приземлиться самостоятельно. В противном случае, люди, законсервированные в якобы спасательной капсуле, были обречены на медленную и мучительную смерть от перегрева и удушья, и дрейф в космосе до скончания веков. Но людьми их никто не считал, а потеря некоторого количества инструментов для Рейха никогда не была критичной.

       Они все были мертвы. Всё ещё стояли ровными рядами, похожие на манекены — там попросту было некуда падать. Холодный голубой аварийный свет только усугублял пугающее впечатление этого кошмарного зрелища. Вдобавок из недр этой душегубки отчего-то разило гнилостным смрадом крови.

       Дуглас отшатнулся, и ему показалось, что в углах спасательной капсулы зашевелились какие-то тени.